Неодолимый яд

Ты не завершен, пока не полюбил; а после этого тебе конец.

Во время обеда Гарри показал Гермионе полученную записку, затем осторожно развернул ее под столом и тайком передал. Гермиона, и глазом не моргнув, прочитала ее и вернула обратно. — И что, ты намерен пойти? — спросила Гермиона, понизив голос, так тихо, что только Гарри мог ее услышать. Впрочем, она могла не беспокоиться — оживленная болтовня за столом заглушала любые звуки, кроме громких выкриков. Гарри кивнул, опуская записку обратно в карман: — Я захвачу палочку, просто на всякий случай. Слова Гарри не удивили Гермиону; каким-то образом она была уверена в ответе даже до того, как он открыл рот. Точнее, еще до того, как Гарри показал ей записку, она знала — если Малфой попросит Гарри о встрече с глазу на глаз, тот согласится. Что ее беспокоило по-настоящему, так это то, что Гарри и в самом деле воспринимал происходящее всерьез, вместо того, чтобы просто отмахнуться, как от очередной малфоевской нелепицы, которой тому вздумалось заморочить ему голову. Гермиона сосредоточенно прищурилась; она уже начинала опасаться, не наложил ли Малфой на Гарри Империус. — Гарри, с тобой все в порядке? — тревога и волнение сквозили в ее голосе. — Ты и в самом деле как-то странно ведешь себя во всей этой истории, и это меня беспокоит. Ты уверен, что Малфой не накладывал заклятия на тебя? Только на себя? — Нет, никаких заклятий не было, — Гарри качнул головой. Если не считать магии поцелуя. — Кроме того, я в состоянии справиться с Империусом, а у него пока еще силенок не хватит на что-нибудь вроде этого. Сомневаюсь, что даже Империус у него получается так, как надо — во всяком случае, пока. — У меня нехорошее предчувствие, Гарри, — Гермиона, наконец, смогла выразить словами обуревавшие ее сомнения. — Я не доверила бы Малфою даже когти у Косолапсуса подстригать — а это занятие я с удовольствием спихнула бы на любого психа, пожелавшего быть исцарапанным до полусмерти. — Я буду осторожен, — пообещал Гарри. Гермиона еще раз посмотрела ему в глаза и оставила попытки его переубедить — было ясно, что Гарри уже принял решение и возражать бесполезно. Скорее всего, даже угроза, что она расскажет обо всем Рону или Дамблдору, вряд ли помешает ему быть этим вечером в заброшенной кладовке. Чтобы хоть немного себя успокоить, Гермиона решила убедиться, что Малфой и в самом деле не подчинил себе волю Гарри какими-нибудь темными чарами. У нее на примете как раз имелось подходящее заклинание, чувствительное ко всем проявлениям темной магии, которое показывало как наличие опасных заклинаний, так и их отсутствие. Когда Гарри повернулся к Симусу, чтобы обсудить с ним детали предстоящего матча со Слизерином, Гермиона вытащила палочку и украдкой провела ею вдоль тела Гарри, шепча заклинание и настороженно ожидая результата. Кончик палочки зажегся жемчужно-белым, затем окрасился зеленым. Это ясно говорило о том, что все в порядке. На Гарри не было никаких заклинаний. Это немного утешало, однако не могло унять тревогу до конца, оставляя без ответа вопрос, сильнее всего мучивший Гермиону. Почему? На мгновение задумавшись, она решила, что спрашивать не стоило. Во-первых, ясно, что Гарри тверд в своем решении встретиться вечером с Малфоем; и во-вторых, у Гермионы было чувство, что на этот вопрос он и сам не знает ответа. *** Осеннее солнце сияло на небе во всем своем великолепии — редкостное буйство огня и красок на фоне промозглой и ветреной погоды последних недель. Гарри шел в Гриффиндорскую башню, чтобы захватить все необходимое для тренировки по квиддичу. Теперь, когда матч перенесли, свободного времени вообще почти не оставалось. Команде, особенно перед игрой со Слизерином, важна была каждая лишняя минута тренировок, которую удавалось выкроить. «У Слизерина сильная линия защиты», — напомнил Гарри себе, доставая из ящика квиддичную форму. Это было их очевидным преимуществом и одновременно становилось главной причиной для гриффиндорцев все силы бросить на нападение. И пусть на первый взгляд казалось, что победа зависела только от того, сумеет ли Гарри первым поймать снитч; но он никогда не обольщался, точно зная, кто на самом деле выполняет львиную долю работы. Судя по прошлым матчам, его шансы на победу были весьма высоки. Можно даже сказать, что он был обречен на нее, если бы цифры статистики хоть как-то влияли на результат. За все время он встречался с Малфоем в воздухе уже четыре раза, начиная с их второго курса, и все четыре раза ловил снитч. Гарри помнил, как кружило голову, когда пальцы смыкались вокруг верткого золотого шарика — и никогда бы не забыл то чувство чистого торжества, когда он оборачивался к Малфою и видел его лицо, искаженное гневом, обидой и ненавистью. С квиддичной стратегии мысли Гарри переключились на Малфоя. Даже несмотря на то, что сам он был быстрее и проворнее, Гарри не мог не признать, что ему нравилось, как Малфой летает. На самом деле втайне он даже думал, что ему далеко до того, как непринужденно Малфой держался на метле. Гарри видел себя со стороны — и просматривая записи матчей в омникуляре, и на волшебных живых фотографиях. Казалось, что он вспарывает воздух, в клочья разрывая небесное полотно. Он мчался мощно и тяжеловесно — сливаясь с метлой в одно целое, на всех парах несясь прямиком к цели. Гарри вспомнил, когда впервые увидел Драко в полете — в первый год обучения, когда им было по одиннадцать и невинность и доверчивость еще не исчезли из их широко распахнутых глаз. Малфой выхватил у Невилла его напоминалку и, нарушив запрет, взмыл ввысь на школьной метле, и самым естественным для Гарри тогда оказалось последовать за ним. Именно с того момента началось их ожесточенное, неистовое соперничество, за все шесть лет не растерявшее ни капли своего накала, не говоря уже о том, чтобы исчезнуть вовсе. Однако Гарри по-прежнему помнил восхищение, которое чувствовал, устремляясь вдогонку за Малфоем, и как говорил сам себе, что Малфой не врал, он и в самом деле здорово летал — с беспечным изяществом направляя метлу навстречу бьющему в лицо ветру, уверенно и элегантно одновременно. Летал Малфой, может, и не лучше всех на свете, но красивее — наверняка. Как, в общем-то, и все, что делал в жизни. Его удивительная способность источать пренебрежение и самоуверенность вместе с завидным спокойствием была просто неподражаема. И все это лишь заставляло обращать больше внимания на вспышки искренних чувств, которые мелькали в глазах Драко, ошеломляя, как гром среди ясного неба. Они словно взрывали ту броню внешнего лоска, которой Драко обычно с такой легкостью окружал себя. Как еле слышный треск тонкого льда, готового проломиться, выпуская наружу сквозь трещины его истинные мысли и чувства — до оторопи пугающее зрелище. Гарри залез в стоявшую у кровати тумбочку за плиткой шоколада из «Сладкого Королевства», чтобы немного перекусить, раз уж он собирался пропустить ужин. Неожиданно пальцы дотронулись до холодного стекла, которое негромко звякнуло, задевая одну из множества вещиц, вечно валяющихся в ящике. Гарри машинально обхватил странно знакомый предмет и извлек его на свет. Это был пустой стеклянный пузырек. Мгновение Гарри просто смотрел на него, чувствуя, как стекло холодит ладонь. Он совершенно забыл о его существовании, больше занятый результатом действия зелья, чем содержавшим его сосудом. Он поднес его к глазам и заметил высохшие следы красной жидкости, оставшиеся на стенках — алые капли яда, что проникал так немыслимо глубоко, отравляя самое сердце. Ну, или, по крайней мере, так говорил Малфой. А он в это поверил. Гарри закусил нижнюю губу и после минутных раздумий опустил стеклянный пузырек в карман. Затем он сгреб в охапку квиддичную форму и направился к выходу из спальни. У него не было никакого способа проверить, что это была за жидкость, но пузырек оставался единственным доказательством, которым он располагал, и Гарри подумал, что Гермиона найдет его весьма занимательным. *** Не сказав никому ни слова, Драко покинул слизеринскую гостиную незадолго до ужина и пошел прочь от замка, прямиком к квиддичному полю. Снизу все представлялось ему совершенно другим, словно он был птицей, привыкшей оглядывать окрестности с высоты своего полета, которую вынудили спуститься с небес на землю. Когда он был в воздухе, мир напоминал опрокинутую палитру, на которой краски смешались и перетекали одна в другую. Когда он в полете наматывал круг за кругом, по сторонам словно расстилался бесконечный холст с яркой абстрактной картиной, составленной из красочных клякс, пронизанных блеском солнечных лучей. Сочная зелень поля далеко внизу сливалась с небесной синью над головой, готовая в любую секунду поменяться с ней местами, и именно эту почти невероятную яркость он считал самой прекрасной на свете, потому что она как в зеркале отражала самую суть жизни — не четкое деление на черное и белое, а бесконечные оттенки серого, перемешивающиеся со всеми цветами радуги. Однако, дойдя до поля, Драко был поражен тем, как все выглядело отсюда. Все было таким… обычным, и приземленным — пейзаж, подчиненный законам гравитации, а не силе воображения. Впрочем, этого следовало ожидать, раз уж и сам он обеими ногами стоял на твердой земле. Сейчас поле выглядело немного печально, почти жалко, и то, что ливни прошлых лет безжалостно размыли почву, отнюдь не улучшало его вида. Покрытие действительно срочно требовалось заменить. Хотя, разумеется, он явился сюда совсем не для того, чтобы проверять состояние квиддичного поля, его плачевное состояние еще больше ухудшило и без того пасмурное настроение. По правде говоря, Драко вообще не мог назвать ни одной причины, по которой он забрел сюда — конечно, если не считать того, что у Гарри сегодня была тренировка. Выбрав укромное местечко в тени Гриффиндорской башни, Драко расположился на покрытом травой склоне, прислонившись спиной к теплым камням стены. Сам он был скрыт от посторонних глаз, хотя все поле лежало перед ним как на ладони. Гарри был там вместе со своей командой. Все — младше него, в основном — шестикурсники. Драко видел, как Гарри что-то им объясняет; скорее всего — стратегию предстоящего матча. Он размахивал руками и указывал в разные стороны, растолковывая каждому игроку, где его место, дожидаясь кивка в знак того, что тот понял, и иногда — уточняющего вопроса. Вскоре тесная группка немного рассредоточилась и оседлала метлы, отталкиваясь от земли и по очереди устремляясь в небо. «Оказывается, интересно наблюдать за Гарри, находившимся — для разнообразия — не на одном со мной уровне», — заметил Драко, следя за тем, как тот носится из одного конца поля в другой, подбадривая и помогая. Он уже в который раз позавидовал почти немыслимой скорости Гарри — потрясающем сплаве напора и молниеносной реакции. Гарри и в самом деле умел летать. Не просто маячить где-то под облаками на метле и не валиться на землю камнем на каждом повороте, нет, летать — в первоначальном, истинном смысле этого слова — словно он в любой момент мог сбросить оболочку, над которой властно земное притяжение, словно небо было не пределом, а лишь основой для иного мира, мира без границ, мира, в котором только и стоило жить. Даже во время игры Драко иногда казалось, что Гарри летает не столько для того, чтобы выиграть, сколько из чистой любви к полету; что ветер подхватывает его и несет в том направлении, куда стремится он сам; словно снитч — просто мимолетная золотая вспышка на горизонте, не имеющем границ; лишь предлог для того, чтобы лишний раз ощутить за спиной крылья. Драко никогда не смог бы летать так. Груз ожиданий и немыслимо высоких стандартов связывал крылья за спиной, вынуждая рыскать под облаками вместо того, чтобы парить в небесах. Поэтому не имело значения, как сильно старался Драко — всегда, пусть хоть на волосок, он отставал от Гарри. Драко вспомнил, как в первый раз играл против Гарри на втором курсе, как играл — и проиграл; первое поражение в длинной цепочке неудач, растянувшейся на много лет. Унижение от того, что и метла у него была лучше, а его все равно превзошли, еще долго жгло, понемногу превращаясь в чувство стыда за свою бездарность. В ушах до сих пор звенел голос Маркуса Флинта, кричавшего: «Снитч болтался прямо над твоей башкой, и ты все равно его не заметил! Тебе не обставить Поттера даже на самой лучшей метле в мире!» После этого та искра ненависти, что вспыхнула еще во время их первой стычки в Хогвартс-Экспрессе, разгорелась в бушующее пламя, ненасытное и неугасимое, постоянно подпитываемое гневом, обидой и той горечью, что только Гарри способен был вызвать к жизни. Матч был полем, на котором взошла и пышным цветом расцвела его ненависть; зависть переплеталась с презрением, словно пара гремучих изумрудных змей, запирая его в оковах ненависти и подспудного восхищения. Но, с другой стороны, разве когда-нибудь было иначе? Разве он когда-нибудь в чем-нибудь был лучше Гарри? Разве он когда-нибудь обладал чем-нибудь, чего у Гарри не было? Ответ на все эти вопросы один — нет. Никогда. И теперь тем, чем он так страстно хотел обладать и что не мог получить ни за что и никогда, стал сам Гарри, и это яростное желание без остатка заполняло пространство между ними. Драко смотрел на Гарри и пытался вспомнить, за что он так его ненавидел, пытался вспомнить резкую антипатию, возникавшую раньше по первому же зову; однако теперь все это походило на призрачные, чьи-то чужие воспоминания — щекочущее прикосновение дежавю, тонкая нить из прошлого, слишком далекого, чтобы быть правдой. Теперь он не видел вокруг ничего, кроме Гарри — Гарри, свободного от червоточины ревности и злобы; Гарри, улыбавшегося с таким искренним сочувствием; Гарри, чьи руки с трепетом и гордостью скользили по рукоятке «Всполоха», сжимая ее так, словно метла сама отдала себя в его руки; Гарри, гибкое тело которого будто сливалось с рукоятью метлы, когда он в резком пике устремлялся вниз и ветер почти нежно обтекал его с обеих сторон, и Драко смотрел, завороженный… — Что за…! Рон возник, словно из ниоткуда, резко вывернув из-за угла башни и чуть не споткнувшись о вытянутые ноги Драко. Он едва сумел сохранить равновесие и избежать неуклюжего приземления, затем быстро развернулся и уставился на Драко. Выражение изумления на лице рыжеволосого гриффиндорца быстро сменилось презрением, как только до него дошло, кто перед ним. — Что ты здесь забыл, Малфой? — сердито выплюнул Рон, его голубые глаза уже загорались от приступа ярости. Драко быстро пришел в себя и ответил ему таким же взглядом. — Я сижу и занимаюсь своими собственными делами. Это же не против школьных правил, нет? Глаза Рона опасно блеснули. — Кончай вешать мне лапшу! — он надвинулся на Драко, который уже поднялся на ноги и сейчас тщательно отряхивал свою мантию. — Я прекрасно знаю, чем ты здесь занимался, Малфой. — К твоему сведению, задавать вопросы, на которые уже знаешь ответ — не самое плодотворное занятие, Уизли, — глаза Драко зло блеснули, — хотя это вполне характеризует твое замедленное развитие. — Ты вынюхивал нашу квиддичную стратегию! — объявил Рон. Лицо его было уже багровым от ярости, и веснушки, похожие на крошки угля, смешно темнели на пылающей коже. — Ты, грязный сын шлю… — На кой черт мне сдалась ваша идиотская стратегия, Уизли? — прошипел Драко, обрывая Рона на полуслове. Его лицо тоже слегка порозовело — оскорбление задело за живое. — К тому же, о какой стратегии можно здесь говорить — вы можете надеяться на победу только в том случае, если Поттер поймает снитч. Едва ли эти мечты заслуживают столь громкого названия. И не смей оскорблять мою мать, ты… — Вали отсюда, Малфой, — в голосе Рона звенела сталь. — И не надейся, что я не посмею заставить тебя уйти. Без своих прихвостней ты только и можешь, что воздух сотрясать, да? — Побереги глотку, Уизли, — Драко подступил к нему. Голос его был холоден и спокоен. — У меня есть дела поважнее, чем драка с ничтожеством, которое не взяли в команду даже запасным, — он ядовито усмехнулся, — но, с другой стороны, ты уже мастер в том, чтобы прозябать в тени. Рон так судорожно сжал кулаки, что костяшки побелели от напряжения. Его всего трясло от бешенства и досады из-за неспособности ответить Малфою достойно. Самодовольная ухмылка Драко раздирала его изнутри, пробуждая к жизни чувство посильнее гнева и раздражения — ненависть, глубокую и сильную, придающую обычно добродушному взгляду стальной блеск. Однако когда Рон наконец заговорил, его голос был удивительно ровен, хотя видно было, каких усилий ему стоило это напускное спокойствие. — Однажды, Малфой, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, — когда ты рухнешь со своего пьедестала, вспомни, что это именно то, чего ты заслуживаешь, — голос был пронизывающе холодным, — и знай, что я буду первым, кто явится на это посмотреть. — Непременно, Уизли, — саркастически ухмыльнулся Драко, — если это придаст твоей жалкой жизни хоть толику смысла. Это самое меньшее, что я могу сделать для сирых и убогих. Бесконечно долгое мгновение они просто стояли и смотрели, пытаясь прожечь друг друга взглядами. Затем Драко развернулся и широкими шагами устремился прочь от Гриффиндорской башни. Мантия развевалась у него за спиной, а походка была уверенной и твердой. Ветер играл роскошным черным бархатом, обрисовывая линию спины; дойдя до поворота, Драко скрылся из виду. Несколько долгих минут после того, как Драко ушел, Рон продолжал стоять на месте, уставившись в одну точку. Эхо едких слов все еще витало вокруг, выжигая воздух. Рон глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться — и в ушах снова издевательски зазвенел голос Драко, жалящий, беспощадный и, что самое худшее — вытаскивающий на свет тщательно скрываемую правду во всей ее неприглядности. Правду о том, что он и в самом деле всегда остро чувствовал свою ущербность и неполноценность — во всем, начиная с квиддича и заканчивая финансовым положением семьи. Разъедающий гнев выпустил на волю давно таившуюся внутри обиду, и Рон закусил губу в беспомощной ярости и на минуту закрыл глаза, думая о том, как он горько завидует Драко Малфою, потому что у того было все, чего был лишен он сам, и потому что он никогда не упускал случая ткнуть Рона в это носом. Негодование обернулось яростной жаждой мести, поднимающейся из глубин души. «Придет день», — мрачно подумал Рон, медленно поворачиваясь в сторону квиддичного поля, над которым можно было различить размытые силуэты игроков, носившихся в воздухе на фоне начинавшего темнеть неба. Неожиданно Рон понял, что потерял всякое желание разбирать и анализировать квиддичную стратегию. Было почти физически больно, до тугого узла в животе, видеть, как другие наслаждаются свободой полета и парят в небе, и знать, что больше всего на свете хотел стать одним из них и не смог. Он заставил себя поверить, что его вполне устраивает та роль стратега, которую Гарри предложил ему взамен, почти наверняка — только из-за того, что они были друзьями. Рон старался не думать о том, что он не хотел просто говорить о квиддиче, он хотел играть в него — до тех пор, пока Малфой со свойственной ему беспощадностью не напомнил ему о его неполноценности. Казалось, что Малфой был единственным, кто сумел разглядеть что-то за его наспех прилаженной маской покорного одобрения, прикрывающей мрачную тоску и печаль, которую все, даже Гарри, не смогли заметить. И он ненавидел Малфоя за это. «Придет день, и я отплачу ему за все, что он мне сделал, — мысленно поклялся Рон — пылкий обет неутоленной жажде мщения. — И тогда он горько пожалеет». Рон поплелся обратно в гриффиндорскую гостиную, чувствуя усталость и бесконечное раздражение. Там он и нашел Гермиону, в одиночестве сидевшую за столом. Она с головой ушла в чтение жуткого с виду тома, лежащего у нее на коленях. Рядом на тонком платочке, словно какая-то великая драгоценность, стоял странной формы стеклянный сосуд. Изнутри стенки его были вымазаны чем-то красным. Однако Рон едва скользнул по нему взглядом, бухаясь на стул напротив Гермионы. — Знаешь, на кого я только что наткнулся рядом с квиддичным полем, пока Гарри и остальные тренировались? — выпалил Рон, впившись в Гермиону таким взглядом, словно именно она посылала армии шпионов шнырять вокруг поля. — Малфоя! Он прятался в кустах и вынюхивал подробности нашей стратегии! Поганый склизкий… — и Рон выдал целую тираду, состоящую исключительно из нелицеприятных эпитетов в адрес слизеринца. — Рон, — оборвала Гермиона, подняв на него суровый взгляд, — прекрати. Почему ты вечно так заводишься из-за этого? Квиддичная стратегия — не какая-нибудь государственная тайна. Существует не так уж много вариантов игровых стратегий, и я уверена, что все они давно разобраны в «Квиддиче сквозь века». — Да не в этом дело! — нетерпеливо воскликнул Рон, все еще красный от злости. — Малфой наверняка уже заготовил с дюжину подлых уловок, чтобы послать все наши расчеты псу под хвост! Держу пари, ему ничего не стоит написать сборник «1001 способ сорвать квиддичную стратегию ваших соперников». С хитом сезона, вершиной его мыслей — переодеванием в дементора. — Незачем так волноваться, — рассеянно сказала Гермиона, вновь уткнувшись в книгу. — У тебя странная привычка слишком болезненно ко всему этому относиться. — Ничего подобного! — возмутился Рон. — Но как можно остаться спокойным, когда наш заклятый враг пытается подсмотреть за тренировкой? Я в ярости, и пусть только Малфой попадется мне на глаза! — Рон сжал кулак и грозно нахмурился. Гермиона вновь подняла на него глаза и нерешительно замерла, прежде чем спросить: — А Гарри Малфоя видел? Рон помотал головой: — Слава Мерлину, нет, иначе он бы не смог нормально сосредоточиться на тренировке. «Да уж, наверняка, — про себя согласилась Гермиона, возвращаясь к книге. — Но совсем по другой причине». Тем не менее, она решила промолчать. Помимо того, что Гарри вряд ли обрадовался бы, узнав, что она проговорилась об истории с приворотным зельем, ей хватило ума не подливать еще больше масла в огонь гнева Рона. Когда Рон снова начал злобно бубнить что-то о малфоевских оскорблениях, Гермиона переключила внимание на книгу, в которой были собраны рецепты самых разных «сложнейших зелий». Она надеялась почерпнуть хоть немного информации о веществе, содержавшемся в принесенном Гарри пузырьке. Нельзя было сказать, что книга изобиловала массой полезных сведений, к тому же большую часть экспериментов невозможно было поставить вне стен лаборатории кабинета Зелий. Тем не менее, встречающиеся тут и там упоминания о «зелье цвета крови», которое «из-за его неустойчивых кислотных характеристик надлежало готовить только в стеклянном сосуде при комнатной температуре» указывали на то, что зелье, остатки которого находились в пузырьке, и в самом деле было приворотным. Рон в конце концов заметил пузырек и с любопытством на него уставился. — Что это? Что ты читаешь? Только не говори, что ты уже начала работать над снейповской курсовой — до ее сдачи еще два месяца! — На самом деле нет, — Гермиона глянула на него и слегка повысила голос, — но, между прочим, я действительно уже смотрела кое-какую литературу по курсовой — не забывай, ее результаты повлияют на итоговую отметку! — Ненавижу Зелья, — проворчал Рон. Напоминание о задании только ухудшило его настроение, которое и без того было не ахти. — Даже если я сделаю все идеально — что это изменит? Снейп меня на дух не переносит и за любой промах с удовольствием выпустит кишки, а потом еще и неуд вкатит, — несмотря на это, Рон с нескрываемым любопытством продолжал разглядывать пузырек. — И все же — чем ты занимаешься? И для чего эта бутылка? — О, это просто дополнительная литература по Зельям, — обронила Гермиона так небрежно, как только могла, махнув рукой и листнув книгу на несколько страниц вперед, чтобы Рон не увидел, что она читает главу о приворотных зельях. Она кивнула в сторону стеклянного пузырька и продолжила: — Это всего лишь образец специального зелья, который я взяла у Снейпа — оно есть на восемьсот шестьдесят седьмой странице учебника, — она рассчитывала на то, что Рон вряд ли заинтересуется настолько, чтобы проверить самому, тем более что это был учебник по Зельям, и страница, до которой требовалось дочитать, значилась под таким внушительным номером. Рон застонал. — Меня еле хватает на то, что нужно обязательно прочитать, не говоря уже о чем-то еще, — он недоуменно тряхнул головой. — Не понимаю, откуда в тебе столько интереса к Зельям, Герм. Это же кошмар! Лучше бы я отказался от них еще на третьем курсе и ходил вместо этого на Арифмантику, — он посмотрел на часы, висящие на стене — было уже почти восемь, и небо за окнами совсем потемнело. — Гарри скоро должен вернуться. — Он сказал мне, что после тренировки собирается зайти к кому-то из преподавателей… что-то насчет несданной работы, — быстро ответила Гермиона, неожиданно вспомнив, куда Гарри собирался пойти на самом деле. Гарри наверняка надеялся, что она его прикроет, и, как бы Гермионе ни претило врать Рону, в данных обстоятельствах это было самым разумным. — Так что он наверняка вернется поздно. Почему бы нам пока не заняться домашней работой? После того, как прозвучало страшное слово на букву «Д», Рон моментально вскочил на ноги — он никогда не садился за учебники по собственной воле, пока экзамены не надвигались совсем близко и у него не оставалось выбора. Кроме того, сейчас у него и без сочинения по Трансфигурации было достаточно мерзкое настроение, чтобы портить его еще больше. — Я, э-э, наверное, сначала приму душ, — уклончиво промямлил Рон, торпливо удаляясь в сторону лестницы, ведущей в спальни. — До скорого, Герм. Гермиона только усмехнулась в ответ на неуклюжие оправдания — было понятно, что предложение заняться домашней работой заставит его немедленно удрать. Она слишком хорошо его изучила. Втайне она была даже рада тому, что он ушел и она могла продолжить чтение, не дергаясь по пустякам. Гермиона прочла о приворотных зельях не так и много, но уже была заинтригована дальше некуда. Конечно, об ингредиентах и способе приготовления не говорилось почти ничего, раз уж распоряжением министерства формулу этого зелья было запрещено печатать в школьных учебниках, но она нашла информацию о его действии и свойствах. Приворот относился к самой темной магии, но тем более интересно было то, что с точки зрения закона оно не шло вразрез ни с одним пунктом Хартии о Запретных Магических Приемах 1875 года. Оно не мучило жертву физически, как Круциатус, и не давало полного контроля над сознанием, как Империус, хотя в его действии и имелось некоторое сходство с последним. Министерству пришлось в 1879 году внести в Хартию Особую Поправку, в которой использование приворотных зелий было строжайше запрещено, хотя из-за некоторых законодательных ограничений наказание за нарушение положений Особой Поправки было не таким суровым, как в отношении самой Хартии. Гермиона задумчиво забарабанила пальцами по крышке стола. Стало ясно, что история о несчастье, приключившемся с Драко Малфоем, вполне могла оказаться правдой. Однако в душе оставались еще тревожные сомнения по поводу странного, почти безоговорочного доверия, которое Гарри испытывал к Малфою, и по поводу содержимого лежащего перед ней пузырька. То, что оставшееся на стенках зелье, по всей видимости, действительно было приворотным, не могло в одночасье изменить ее отношения к этой истории. Гермиона вздохнула и откинулась на спинку стула, закрыв глаза. «Будь осторожен, Гарри, — горячо взмолилась она, и даже мысленный голос ее был полон тревоги. — Если Малфой и правда под действием приворотного зелья, все может запутаться так, как нам и в страшном сне не привидится». *** Разгоряченный и уставший, Гарри слез со «Всполоха», перекинул его через плечо и направился к сараю для метел. Он был один. Остальные ушли минут десять назад; Гарри же сказал, что собирается еще немного полетать до того, как стемнеет, и остался. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он идет к Астрономической башне, хотя на всякий случай уже заготовил историю о несделанной вовремя карте звездного неба. Дойдя до сарая, он почувствовал, как внутри поднимаются воспоминания об их разговоре с Драко на следующий день после встречи в Запретном лесу, и вспомнил, как удивлен был, увидев Малфоя таким смущенным — почти пришибленным. С того дня прежнее невозмутимое спокойствие Драко так до конца и не вернулось, хотя знакомое высокомерие и вызов то и дело вспыхивали в нем, словно блики света на осколках разбитого зеркала. В ушах опять зазвучал голос Гермионы: «У меня плохое предчувствие, Гарри…» Гарри на мгновение задумался, почему те сомнения и беспокойство, которые он должен был бы испытывать, обходили его стороной, когда даже Гермиона, которая всегда старалась видеть в окружающих только хорошее, так резко не одобряла происходящее. Гарри даже думать не хотел о том, как бы к этому отнесся Рон. Тот, вероятно… нет, он совершенно не хотел думать о том, что сказал бы Рон, если б узнал. Возможно, все это было как-то связано с тем, что Драко дважды поцеловал его — и это если не считать снов, будоражащих Гарри в последнее время. Он совершенно точно не хотел копаться еще и в них, и не потому, что они были неприятными, совсем нет, но слишком уж подавленным он себя чувствовал. Из-за одного только факта, что ему снятся поцелуи Малфоя. Гарри глянул на часы; стрелки, светящиеся в темноте почище глаз Косолапсуса, ясно сообщали, что уже почти половина девятого. Драко не оговаривал точное время, только то, что будет ждать его в той кладовке после тренировки. Гарри надеялся, что слизеринец все еще там. Остерегаясь миссис Норрис, Гарри темными коридорами пробрался на пятый этаж Астрономической башни, в которой сейчас было пусто и тихо. Его осторожные шаги сливались со стуком сердца, рождая призрачное эхо, неуловимое, как трепетание крылышек снитча. Он считал двери, проходя мимо них, зная, что нужная должна быть шестой справа. В конце концов, Гарри подошел к ней. Он тихо постучал — привычка, въевшаяся в плоть и кровь еще со времен жизни у магглов — повернул дверную ручку и осторожно прошмыгнул внутрь. Комнатка была озарена теплым огоньком небольшой свечи, заколдованной так, чтобы гореть не угасая, и свет и тени плясали вокруг Драко, который сидел в старом кожаном кресле, стоявшем в самом центре и, поигрывая палочкой, читал какую-то потрепанную книжицу, лежавшую у него на коленях. Когда Гарри проскользнул в комнату, тихо закрыв за собой дверь, Драко поднял глаза. — Ты опоздал, — невозмутимо заметил он. — Нет, — Гарри подошел поближе к Драко, внезапно обнаружив, что в комнате слишком тепло, даже жарко — наверное, потому что он не успел отойти от полета. Ну, или еще почему-нибудь. — Ты предложил встретиться после тренировки. — Она закончилась в восемь, разве нет? — Я полетал еще немного, — Гарри покосился на Драко. — И вообще, с каких это пор я должен тебе докладываться? Похоже, Драко собирался что-то сказать, но потом передумал; он просто пожал плечами и осторожно закрыл хлипкую на вид книжку. — Ладно, неважно. В любом случае — главное, что ты здесь, — он поднялся на ноги и оказался от Гарри на расстоянии вытянутой руки. — Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. — Подожди, — Драко удивленно взглянул на него; Гарри собрался с мыслями и глубоко вздохнул. — Прежде чем я на что-либо соглашусь, Малфой, я хочу точно знать, что происходит. Какое-нибудь подтверждение того, что все это — правда, если оно у тебя есть… какое-нибудь доказательство. Выражение лица Драко неуловимо изменилось, и глаза словно потухли. — Ты по-прежнему не веришь мне, так? — в голос просочилась нотка горечи. — Ты мне не веришь. — Прости, если обидел, Малфой, но ты с самого первого дня знакомства не давал мне ни малейшего повода тебе доверять, — решительно, но беззлобно напомнил Гарри. — Я бы даже сказал, что ты получал просто массу удовольствия, когда у меня были неприятности, и из-за этого мое безграничное доверие к тебе несколько пошатнулось, знаешь ли. — Все это в прошлом, — почти неслышно сказал Драко и прямо посмотрел на Гарри. — Мои чувства к тебе совершенно изменились, — он слегка улыбнулся иронии своих слов, — и это еще мягко сказано. Гарри покачал головой. — Я не говорю, что не верю тебе, Малфой. Но было бы неплохо иметь хотя бы одну вескую причину — чтобы поверить тебе окончательно. Если я возьмусь тебе помогать, то должен хотя бы быть уверен в том, что вся история с приворотным зельем правдива. — Правдива ли она? — недоверчиво повторил Драко, не сумев совладать с гневом, мелькнувшим во взгляде. — После всего того, что случилось, ты все еще… — Драко оборвал себя на середине предложения и закрыл глаза, пытаясь сохранить спокойствие. Когда он открыл их, все чувства словно скрылись под толстым стеклом. — Ты… ты же видел, как ты на меня действуешь, Поттер. Думаешь, все это время я притворялся? — Я этого не говорил, — затаенная боль в голосе Драко, которую тот так очевидно пытался скрыть, глубоко тронула Гарри. — Но, чтобы помочь тебе, мне нужно знать все, Малфой, иметь подтверждение того, что проблема действительно существует. Неужели это так много? Или я должен полагаться только на твое честное слово? Едва слова сорвались с его губ, как Гарри пожалел о них, замечая, как скрытая обида на лице Драко исчезает, видя, как взгляд серых глаз становится тверже, и чувствуя, как прежний барьер взаимного недоверия возвращается на привычное место. Когда он находился вдали от Драко, когда логика и здравый смысл брали верх, было так легко забыть ту силу, с которой тот действовал на него — словно неожиданное вдохновение, словно забытое воспоминание, отчаянно стремящееся вырваться наружу. И теперь, словно кожей чувствуя почти видимые волны отчаяния и беспомощности, исходящие от Драко, Гарри вспомнил, что именно толкнуло его предложить Драко свою помощь в первый раз, когда они стояли близко, так невозможно близко в темном коридоре по дороге в слизеринское подземелье… Драко первым нарушил тишину, сохраняя на лице это спокойное, почти равнодушное выражение и не позволяя бушевавшим внутри эмоциям выплеснуться наружу. — Нет, тебе не придется полагаться только на мое слово, — в спокойствии и безжизненности голос состязался с лицом. — На самом деле я для того и попросил тебя прийти, чтобы показать кое-что. Драко шагнул вперед и сунул Гарри в руки ту книжицу, что читал раньше. По правде говоря, она скорее походила на стопку листов пергамента, небрежно скрепленных между собой обрывком старой тесемки. Она напомнила Гарри рукописные книги, распространенные в древности; он осторожно перевернул ее к себе, рассматривая. На обложке, на ощупь хрупкой, словно старая кожа, не значилось никакого названия. Гарри открыл книгу, и ломкие листы зашуршали под пальцами. Он испугался, что тесемка в любой момент может порваться, и крепко сжал корешок. Драко ничего не сказал, просто вытянул руку и пролистнул страницы, привычно быстро найдя нужное место. Он легонько стукнул ногтем по листу и кивнул. — Вот та книга заклинаний, которой я пользовался, и вот рецепт приворотного зелья, — затем он указал на предыдущую страницу, — а вот это — то самое зелье Потери Сущности, которое я хотел получить с самого начала. И если ты только заикнешься о чем-нибудь вроде «Я же тебе говорил», Поттер, клянусь, я… — Я и не собирался говорить ничего подобного, — огрызнулся Гарри, но его голосу недоставало злобы. Он внимательно рассматривал страницы. — Просто заткнись и дай спокойно прочитать, ладно? К немалому удивлению Гарри, Драко подчинился и немедленно умолк. Комната погрузилась в тишину, нарушаемую только уютным потрескиванием волшебного пламени. Гарри напряженно вглядывался в страницу, различить что-либо на которой удавалось с большим трудом — почерк явно оставлял желать лучшего, к тому же синие чернила давно выцвели и расплылись, словно книгу несколько раз окунули в воду и затем высушили на солнце. Там был длинный список веществ — вероятно, ингредиентов, необходимых для приготовления зелья. К счастью (или, наоборот, к несчастью), эта часть страницы сохранилась лучше всего — короткую фразу, выведенную ниже, было видно гораздо хуже: Traicit et fati litora magnus amor. Гарри решил, что это латынь. И, наконец, в самом низу страницы было написано что-то еще. Гарри наклонился пониже и попытался прочитать. Строчки походили на стихотворение — или двустишие, заканчивающееся в полудюйме от нижнего края страницы. Чернила почти сливались с пергаментом, и завитки букв казались просто наполовину стершимся причудливым узором. Когда Гарри присмотрелся, то с трудом смог разобрать отдельные буквы и прочитать первые строчки — дальше и пытаться было бесполезно, потому что примерно треть страницы была оторвана. Какие бы тайны ни таил утраченный обрывок пергамента, сейчас об этом оставалось только гадать. Гарри раздраженно вздохнул. — Ради всего святого, Малфой, эта чертова книга рассыпается в руках, и у тебя еще хватило ума ей поверить? А что, если здесь указана только половина того, что нужно, а остальное пропало? Тебе еще повезло, что тебя не разнесло на куски! — О да, влюбиться в тебя куда как лучше, — ядовито парировал Драко, награждая Гарри уничтожающим взглядом, — потому что — о ужас! — иначе меня могло бы разнести на куски. Какой кошмар. — Ох, заткнись уже, — сердито бросил Гарри. — Лучше скажи, что здесь написано. Драко вытянул шею, заглядывая в книгу, и тонкая прядка легонько скользнула по щеке Гарри. — Кажется, это стихотворение. «Фальшивая, химическая страсть; что ранить может, может исцелять», — он смолк и немного отодвинулся. — И? — нетерпеливо спросил Гарри. — И сложная комбинация, в основном состоящая из воздуха, а также некоторого количества иных веществ, на данный момент не представляющих для нас особого интереса. — Что? — Гарри моргнул и подался вперед, поправляя очки. — Прямо так и написано? — Конечно же, нет, — фыркнул Драко, закатывая глаза, — но если вместо куска страницы только воздух, я же не могу прочитать то, чего там нет, так? — Так что, это все? Или есть еще что-то? — спросил Гарри. — И, в любом случае, что все это значит? Драко небрежно пожал плечами. — Откуда мне знать, все это или нет? Если даже нет, нам уже без разницы, потому что нужный кусок давно пропал. Может быть, это двустишие, раз уж все так складно получилось — я имею в виду рифму, конечно. Может быть, внезапный приступ вдохновения у того козла, который придумал зелье, — он взглянул в упор на Гарри, который с любопытством продолжал рассматривать книгу, и многозначительно добавил: — Хотя, думаю, я могу показать тебе, что все это значит. Драко вытащил из внутреннего кармана мантии небольшой кинжал и шагнул вперед. Отобрав у ошеломленного Гарри книжку, он бросил ее в кресло, затем обернулся и вложил кинжал в его руки, наставив острием на себя. Гарри вытаращился на кинжал с таким ужасом, словно змеи, выгравированные на рукоятке, внезапно ожили и собирались вот-вот вцепиться ему в ладонь. Наконец он перевел взгляд на Драко: — Что это? — Это нож, Поттер. Та штука, которую используют на пару с вилкой… если ты вообще в курсе, о чем речь. Прежде чем Гарри придумал достойный ответ, Драко рванул ворот своей мантии, расстегнув рубашку и частично обнажая грудь — тень от ключицы нежно лежала на безупречно гладкой коже, словно сиявшей своим собственным приглушенным светом. Линия плеч — прямых, но не костлявых; слегка закругленных, но не полных — идеально вписывалась в общие пропорции фигуры. Гарри моргнул и с беспокойством посмотрел на Драко: — Э-э, Малфой… Он умолк сконфуженно, когда Драко накрыл его ладони своими, заставив обхватить рукоятку кинжала; по лезвию словно пробежал серебряный огонь, когда Драко потянул его на себя, все это время ни на секунду не отводя глаз от лица Гарри; и острие застыло в каком-то миллиметре от обнаженной кожи. Гарри только встревоженно моргал, казалось, окончательно утратив дар речи. Наконец: — Малфой, что… Без предупреждения Драко крепче перехватил запястье Гарри и рывком потянул его руку вперед; кинжал едва не задел ключицу и оставил длинный, моментально набухший кровью порез на левой стороне груди. Красный ручеек медленно пополз вниз по коже, пачкая зеленую отделку мантии. — О черт! — пораженно вскрикнул Гарри и рванул руку; Драко в ту же секунду разжал пальцы, и окровавленный кинжал покатился по полу, своим звоном отсекая любые попытки заговорить. В комнате повисла оглушающая тишина. Гарри отошел еще на несколько шагов назад, понемногу оправляясь от шока; он продолжал потрясенно таращиться на Драко. — Что… Ты чего творишь, Малфой? — казалось, еще немного, и глаза вылезут из-под очков. — Мерлин всеблагой! Драко за все это время и бровью не повел, хотя кровь по-прежнему струилась из раны, и не думая останавливаться. Не обращая на нее ни малейшего внимания, он шагнул к Гарри, который словно прирос к полу. Драко улыбнулся, хотя от этой улыбки несло холодом, и горечь притаилась в уголках губ. Он снова потянулся к рукам Гарри, которые тот на сей раз спрятал за спиной. Тот сопротивлялся, но Драко был настойчив, в конце концов заставив Гарри вытянуть дрожащие руки вперед, и нежно и осторожно выпрямил его пальцы. Дотронувшись до запястья, Драко почувствовал, как лихорадочно бьется пульс под кожей; он придвинулся еще ближе, окончательно сводя на нет разделявшее их расстояние и щекой чувствуя учащенное дыхание Гарри. Затем он приложил ладонь Гарри к кровоточащему порезу на своей груди. Тот испустил еще один полувскрик-полувздох и попытался отдернуть руку, но Драко не позволил; внезапно Гарри почувствовал, как ладонь обожгло ледяной вспышкой. Словно электрический ток пронесся через тело, чтобы в следующую секунду вернуться туда, откуда появился — к ране Драко, оставляя только память о странных ощущениях — не боль, нет, скорее это было похоже на биение миллионов сердец, слившееся на мгновение в один удар. Драко почувствовал, как ладонь Гарри обмякла в его руке, и сопротивление почти исчезло; он закрыл глаза и ощутил, как ошеломляющий холод врывается в тело сквозь рану на груди, словно кто-то раскрыл его грудную клетку, словно книгу, и позволил холодному ночному воздуху свободно гулять по ней, играя страницами. Знакомое ощущение льда в венах заставило его вздрогнуть, покрываясь холодным потом и пылая в одно и то же время; однако на этот раз все было совсем по-другому — вместо того, чтобы иссушать, холод словно вливал в него новые силы, наполняя жизнью остывшую было кровь и пробуждая дремавшую до поры глубоко внутри энергию. Гарри не мог оторвать взгляда от своей ладони, словно приросшей к груди Драко; глаза его снова начали расширяться, когда он почувствовал, как края раны дрогнули под его пальцами. Странное дело — кровь, только что почти пылавшая алым, внезапно потемнела, становясь темно-красной, даже бордовой, и рана, казалось, заживала на глазах. Прежде чем он успел прийти в себя, кровавые потеки на коже испарились, словно вода на раскаленном металле, тая и высыхая — до тех пор, пока на коже не остался только еле различимый след, бледный шрам, отливающий серебром в призрачном свете свечи. Драко медленно открыл глаза; на лице, черты которого смягчились от усталости, почти ничего нельзя было прочитать. Он опустил взгляд и увидел на груди только тонкий рубец на месте недавней раны — она полностью исцелилась под дрожащими пальцами Гарри, которые теперь были все перепачканы в крови Драко. Он вымученно улыбнулся Гарри. — Вот что имелось в виду, Поттер, — тихо произнес Драко, глядя Гарри прямо в глаза, — «что ранить может…» — «…может исцелять», — хриплым шепотом закончил Гарри. Прежнее недоверие на его лице медленно сменялось выражением изумления и угрюмого понимания. Он перевел взгляд на свою ладонь; эмоции в глазах появлялись и исчезали так быстро, что нельзя было даже приблизительно угадать ход его мыслей. Гарри смотрел испуганно, недоумевающе; наконец он убрал руку, и Драко не попытался воспротивиться. Драко застегнул рубашку и отошел на нейтральное расстояние. — Это та магия, что соединила нас, Поттер. Ты можешь нанести мне какую угодно рану, хоть смертельную, и исцелить ее одним прикосновением. Если бы ты ничего не предпринял, я истек бы кровью от одной этой царапины. Гарри закрыл лицо ладонями, обнаружив, что весь взмок. — Это… — он покачал головой. — Это невероятно. — Неужели? — удивленно спросил Драко. — Так ли это невероятно? Миллионы людей вот уже сотни лет отдают такую власть над собой другим, причем совершенно добровольно. Они готовы пожертвовать всем, что имеют, вынести любые пытки и умереть тысячей самых ужасных смертей, и все во имя любви. Зелье всего лишь имитирует это явление, потому что, по правде говоря, любовь действительно может убивать, и тот, кого ты любишь, способен ранить сильнее всего. На лице Гарри по-прежнему сохранялось то оцепенелое, почти несчастное выражение. Он уставился на свои руки, на которых все еще оставалась кровь Драко, попавшая даже под ногти; попытался вытереть их об мантию, но почти безрезультатно. Драко покосился на него — последний раз, когда он видел гриффиндорца в таком состоянии, случился после Турнира Трех Волшебников на их четвертом курсе, когда Драко случайно заметил, как Гарри уводит куда-то Шизоглаз Хмури. — Ты в порядке? — тихо спросил Драко, смотря на Гарри теперь уже открыто. Тот внезапно вскинул на него глаза, словно выныривая из глубокой задумчивости. Уголки губ слегка искривились в усталой улыбке. — Кажется, это я должен спрашивать. Драко оглядел свою мантию, на которой темно-красные пятна некрасиво выделялись на черной ткани, и скривился: — Черт, мантия превратилась неизвестно во что. Можно подумать, что последние полчаса я совершал одну попытку самоубийства за другой. Гарри сурово посмотрел на него. — Так оно и было, только погибнуть ты пытался от моей руки. В прямом смысле. Драко пожал плечами, словно такое экзотическое кровопускание давно стало для него привычным делом. — Ну, тебе же было нужно доказательство, так? Вот я его и предоставил, так сказать, во плоти. Тоже в прямом смысле. Установилась задумчивая тишина, ставшая уже почти неловкой, когда Гарри наконец заговорил. — Тебе бы не помешало пойти почиститься, — он еще раз посмотрел на мантию Драко — тот так и не позаботился ни одернуть ее, ни застегнуть воротник рубашки. — Ты уверен, что рана полностью зажила? Мне бы не хотелось, чтобы ты умер от потери крови на полпути в спальню. — Да уж, мое мертвое тело никак не будет сочетаться с общим интерьером школы, — Драко поднял голову и выдавил слабую улыбку. — Другое дело средневековье, да? Следы крови повсюду только указывали на то, что придворный палач не дремлет, и никаких истерик. Ах, старые добрые времена… — Прекрати, Малфой. — Гарри вздрогнул, затем повернулся и направился к двери. — Жутковато оставаться с тобой наедине после таких заявлений. — А тебе вообще когда-нибудь было спокойно наедине со мной? — Ну, оно все же было как-то полегче, пока ты не начал болтать о палачах и прочем. Для одной ночи крови сегодня вполне достаточно, — Гарри уже опустил руку на дверную ручку, когда Драко тихо окликнул его: — Подожди. Гарри оглянулся, и Драко подошел к нему поближе. На лице его застыло напряжение, которое он безуспешно пытался скрыть, а в глазах теплилась странно знакомая серьезность. Не в состоянии отвести вопрошающего взгляда, Гарри почувствовал, как внутри мелькнула искра нетерпения и зашевелилось какое-то неопределенное, безымянное ожидание. — Теперь ты мне веришь? — в голосе Драко не было упрека — наоборот, Гарри готов был поклясться, что между тихих слов затаились покорность и страх. Гарри глубоко вздохнул и коротко кивнул: — Да. На самом деле Гарри чувствовал неловкость, почти вину за то, что толкнул Драко на такую крайность, только чтобы заставить поверить его словам. И то, как сам Драко доверял ему, тот безрассудный порыв, в котором он всадил в себя кинжал, без малейших колебаний — словно неистово, свято верил, не допуская и тени сомнения, что Гарри способен исцелить его — и сделает это. «Подумать только, как он ненавидел меня раньше, — подумал Гарри. — И как я ненавидел его в ответ. Как же все изменилось». Драко закусил губу, пытаясь поймать взгляд Гарри. Затем он решился: — И ты согласен… — Да. — …связать себя со мной священными узами брака? — Драко насмешливо вздернул бровь, и дьявольская ухмылка моментально заставила исчезнуть тревожную складку между бровей. Он покачал головой в притворном изумлении: — Ну и ну, Поттер. Я и понятия не имел, что ты с такой готовностью согласишься. Гарри сверкнул глазами. — Очень смешно, Малфой. Вместо ответа Драко снял руку Гарри с дверной ручки и надел ему на безымянный палец серебряное кольцо; затем улыбнулся безмятежно и отступил на шаг. Гарри вытаращился на свою руку. — Скажи мне, что это шутка. Драко торжественно покачал головой. — Самый завидный жених Гриффиндора отныне снят с торгов. Гарри уставился на кольцо — ряд мелких камешков, темно-фиолетовых вперемешку с зелеными, украшал гладкий ободок, отполированный до почти белого блеска. Кольцо безусловно казалось и настоящим, и дорогим, даже если таковым и не являлось. — Зачем это, Малфой? — Для тебя, — просто сказал Драко. — Кроме книги я хотел дать тебе еще и это. — Зачем? — Ты же сказал «да», помнишь? — огрызнулся Драко. — Просто катастрофа для всех твоих гриффиндорских фанаток, должен заметить. — Не паясничай, Малфой. Улыбка Драко померкла, и он посерьезнел. — Это кольцо принадлежало моей матери, а потом, когда я поступил в Хогвартс, она подарила его мне. Камни — изумруд и аметист, они оберегают от злого умысла и помогают сосредоточиться, — Драко перевел взгляд на Гарри, — но мне оно больше без надобности — теперь, когда ты можешь прикончить меня в любой момент, когда только пожелаешь. Гарри по-прежнему рассматривал кольцо. — И поэтому ты решил, что теперь я буду его носить. Драко ничего не сказал, вместо этого взяв руку Гарри и тоже уставившись на кольцо. — Аметист способствует заживлению ран, защищает и придает ясность мыслям. Изумруд отгоняет зло и, — Драко поднял голову и посмотрел на Гарри, — ну, он подходит к твоим глазам. Драко отпустил руку Гарри и отступил назад; Гарри ошеломленно моргнул и не нашел, что сказать. Он выжидающе посмотрел на слизеринца, но тот уже отвел глаза и отвернулся. Драко открыл дверь и придержал ее, чтобы Гарри мог выйти первым. — Береги его, ладно? Оно чертовски дорогое и, кроме того, это мамино колечко. Скорее всего, это единственное украшение из всех, что у меня есть, которое не помечено именем Малфоев. — Что, что-то вроде «в случае находки вернуть владельцу»? — Гарри закатил глаза и вышел из комнаты. — Или, если не поставить свое клеймо на каждой своей вещи, люди не будут знать, кому она принадлежит, и могут ненароком унести что-нибудь с собой? — Заткнись, Поттер, — шепотом огрызнулся Драко, бесшумно закрывая за собой дверь после того, как убедился, что комната осталась в том же виде, что и до его прихода. — Ты просто завидуешь, что у тебя нет достаточно украшений, чтобы озаботиться выгравировать на них свое имя. — О, так вот в чем причина — оптом дешевле, так? — Прекрати, Поттер, пока я не отобрал кольцо и не оставил тебя безо всякой защиты перед силами вселенского зла. — Просто держись подальше, и защита мне не понадобится. Они добрались до лестницы и начали спускаться; через несколько шагов Гарри вспомнил о предстоящем матче по квиддичу, до которого оставалось всего пять дней. Он повернулся к Драко. — Ты знаешь, что матч Слизерина и Гриффиндора перенесли на следующую среду? Густые тени не позволяли различить выражение лица Драко, но казалось, что он помрачнел. — Да, Финниган сказал мне. — И?.. — нерешительно начал Гарри. — Ну, я надеюсь, что мы успеем со всем разобраться до него, — коротко ответил Драко; голос его звучал приглушенно и был лишен обычной уверенности. — Должны успеть. — У тебя уже есть план? — Нет, — Драко тревожно нахмурился, — но я обязательно что-нибудь придумаю, — было похоже, что он больше пытался убедить себя, чем Гарри. — И — если у тебя появятся какие-нибудь идеи, дай мне знать. Гарри показалось, что это было сродни признанию, что он по-прежнему понятия не имеет, что со всем этим делать. Драко Малфой был из тех, кто не просит помощи до тех пор, пока не отчается окончательно и не испробует все доступные средства. Он уже сталкивался с этим раньше — почти осязаемые волны безмолвного отчаяния, которое было заметно во всем — и в том, как Драко отводил взгляд, и в том, как сдавленно звучал его голос. Мальчики вышли из Астрономической башни; здесь их пути расходились: Гарри возвращался в Гриффиндорскую башню, в то время как Драко спускался в свое подземелье. — Я посмотрю, чем смогу помочь, — Гарри повернулся к Драко и внезапно обратил внимание, как естественно тот смотрелся среди медленного колыхания зыбких теней, и как красиво они контрастировали с его стройной фигурой и светлыми волосами. Это было необычное сочетание, немного пугающее и мрачно притягательное в одно и то же время. Даже странно, что он только сейчас заметил это. Гарри решил, что это, может быть, оттого, что ночные прогулки с Малфоем не входили раньше в число его привычек. Драко едва заметно кивнул. — Договорились, — в глазах слизеринца мелькнула приглушенная грусть. Затем он резко отвернулся и пошел прочь, в сторону лестницы, которая вела в слизеринское подземелье. Еще на пару мгновений Гарри остался стоять, наблюдая, как Драко исчезает из виду; затем он направился в противоположную сторону, и тяжелые мысли, в которых проносились, сменяя друг друга, ножи, и кольца, и кровь, и Драко, сопровождали его всю дорогу до башни.