Неодолимый яд

Тогда узнаешь боль незримых ран От острых стрел любви.

Незаметно наступившее время обеда застало Гарри, свернувшегося калачиком около камина в дальнем углу факультетской гостиной. Брови его были нахмурены, и он изо всех сил пытался сосредоточиться на книге, лежавшей у него на коленях. Знакомые на первый взгляд слова стремительно теряли смысл, складываясь в бессовестно длинные предложения без малейших признаков точки на горизонте. Рон узнал, что слизеринцы запланировали на это утро тренировку, и решительно отправился на квиддичное поле — разведать особенности их стратегии. Со вчерашнего вечера, когда Гарри вернулся в спальню, и весь сегодняшний завтрак он покорно выслушивал возмущенные излияния Рона о том, как он поймал Малфоя, шнырявшего вокруг поля и «гнусно шпионящего». Отговорить друга он даже и не пытался — в любом случае, Гарри хотел без помех рассказать Гермионе обо всем, что произошло во время вчерашней встречи. Сейчас та сидела рядом, погруженная в чтение; в тот самый момент, когда Гарри перестал даже пытаться вникнуть в суть написанного и просто бегло просматривал его, выискивая сочетание «приворотное зелье», Гермиона подняла голову и спросила: — Так это все, что там сказано по существу? Только латинская фраза Traicit et fati litora magnus amor? — И то двустишие, — Гарри кивнул на лежавший между ними листок, на котором он записал все, что смог разобрать накануне вечером (саму книгу Драко забрал с собой). — По крайней мере, мы нашли только две строчки — если и было что-то еще, то оно осталось на оторванном куске страницы. — Хм-м, — протянула Гермиона, грызя кончик пера, — пока что я не нашла ни одного упоминания этой фразы. Я уже около часа специально проверяю все сборники, каталоги, все подряд — и нигде ничего. — А что насчет стихотворения? — напомнил Гарри. Гермиона покачала головой. — Того, что есть, слишком мало, чтобы надеяться на удачу. Фальшивая, химическая страсть, что ранить может, может исцелять. Думаю, даже если бы я была в состоянии проверить все, то ничего бы не нашла — та книга кажется вообще единственной содержащей хоть какие-то сведения о приворотных зельях, — она покосилась на Гарри, — если говорить о законных источниках информации, конечно. Уверена, что в частной библиотеке Малфоев вполне можно найти даже рецепты приворотов с разнообразными ароматами — буквально на любой вкус. Гарри слабо улыбнулся: — Так ты уверена, что в том пузырьке был именно приворот? Гермиона пожала плечами: — Исходя из того, что мне удалось вычитать о приворотных зельях, скорее всего, это одно из них. Узнать наверняка можно в лаборатории кабинета Зелий, но под носом Снейпа нам туда не пробраться… и я совершенно точно не хочу пробовать зелье, чтобы проверить, настоящее оно или нет. — Нет, конечно же нет, — быстро сказал Гарри, решив, что просто не вынесет, если ему на голову свалится еще и влюбленная Гермиона. — В этом нет необходимости — в лабораторной проверке, я имею в виду. Я и без того уверен, что Малфой говорит правду. История с ранением Малфоя потрясла Гермиону до глубины души, и она заставила пересказывать ее раза три, пытаясь понять, как произошло чудесное исцеление. В результате ни к какому выводу она так и не пришла, а Гарри уже начало подташнивать от бесконечного повторения одних и тех же деталей. Гермиона медленно кивнула, все еще оставаясь в глубокой задумчивости. — Это исцеление почти невероятно — я имею в виду ту власть, которой ты обладаешь над Малфоем. Иметь кого-то в столь безоговорочном подчинении… это по-настоящему страшно. Ты так не считаешь? — Что касается Малфоя, то приворот просто имитирует эффект, который оказывает на людей настоящая любовь. Когда ты готов сделать для любимого человека все что угодно, а тот — или та — в свою очередь, имеет над тобой почти неограниченную власть, — Гарри умолк, задумавшись. — В этом есть определенный смысл. Но ты права, это ужасно. Меня чуть удар не хватил, когда он всадил в себя кинжал, который я держал в руках, — он вздрогнул. Гермиона улыбнулась и покачала головой: — Рон наверняка отдал бы все, чтобы оказаться на твоем месте — и Малфою, скорее всего, даже не пришлось бы направлять его руку… особенно — учитывая то, как Рон на него злится сейчас. Неожиданная мысль пришла в голову Гарри, и его охватил настоящий ужас. — Гермиона, ты же ничего не сказала Рону, правда? Та ехидно фыркнула: — А что, ты видишь поблизости Рона с жаждой убийства во взгляде и связкой метательных ножей за поясом? — Нет, — Гарри нерешительно улыбнулся, чувствуя облегчение. — Не говори ему, ладно? Гермиона посерьезнела. — Но ты же не собираешься вечно скрывать это от него? Гарри забеспокоился. — Вечно? Черт, конечно же нет, эта история должна закончиться намного раньше. Ты не забыла еще, что мы ищем способ выпутаться из нее? — Я-то помню, — Гермиона, казалось, немного обиделась, — но все же как-то неправильно держать Рона в неведении насчет того, чем мы сейчас занимаемся. Гарри озадаченно нахмурился; он вздохнул и отложил книгу в сторону, поправляя на носу очки. — Ты думаешь, мне легко? Мне так же неприятно что-то скрывать от Рона, как и тебе — в конце концов, он-то всегда был готов помочь. Это ужасно — не говорить ему, но… — Гарри беспомощно развел руки в стороны, — что я могу поделать? Если Рон узнает, что происходит, он меня разорвет в клочья — а Малфоя с удовольствием сотрет в порошок. — И ты готов рисковать своей дружбой с Роном — помня о том, что он вполне может узнать обо всем сам, — Гермиона с сомнением посмотрела на Гарри, — и все ради кого? Малфоя? Гарри смотрел несчастно. — А что я, по-твоему, должен делать, Гермиона? — он раздраженно провел рукой по растрепанным волосам. — Прошлой ночью я едва не зарезал Малфоя; когда я вернулся в спальню, у меня все руки были в его крови. И кто знает, что еще случится, если я хотя бы не попытаюсь ему помочь — вдруг он лопнет или еще что похуже? Я согласен, с другой стороны — Рон есть Рон, и я терпеть не могу делать что-то у него за спиной, но… — он умолк, не в силах даже выразить словами терзающие его сомнения. — Ты думаешь, есть хоть ничтожный шанс на то, что Рон поймет? — спросила Гермиона, хотя сама прекрасно знала, что скорее можно пригласить василиска на барбекю и ухитриться не стать на нем главным блюдом, чем ждать, что Рон Уизли согласится помочь Драко Малфою, идет ли речь о развязавшихся шнурках или приворотном зелье. Мгновение Гарри молчал в нерешительности, словно подбирая нужные слова. — Ну… Малфой всегда вел себя с Роном как последняя свинья, это так. И если он что-нибудь узнает, только представь, какую великолепную возможность отомстить в этом увидит. За ним не заржавеет по-настоящему жестоко отплатить Малфою за прежние обиды — а я не думаю, что тот в состоянии вынести это сейчас. Это будет просто нечестно, — он вздохнул и беспомощно пожал плечами, — но Рон тоже не виноват. Наверное, это просто в человеческой природе — только святой не поступил бы так же. — И ты, — заметила Гермиона тихо, почти себе под нос. Гарри моргнул. — Ты о чем? Гермиона подняла голову, глядя Гарри прямо в глаза. — И все же ты так не поступаешь, — просто сказала она. — С тобой Малфой вел себя не лучше, чем с Роном. Он тысячи раз пытался смешать тебя с грязью, и каждый раз просто с пугающей злобой и изобретательностью. И теперь, когда у тебя потрясающий шанс отплатить ему за все, что он тебе сделал — шанс, из которого Рон наверняка выжал бы все возможное — ты пасуешь. Гарри вздохнул еще раз. — Я и сам толком не знаю, почему, — признался он. Зеленые глаза заволокло задумчивой пеленой. — Наверное, это связано с приворотом — как я понял, все очень серьезно. Сейчас не время мстить и платить по старым счетам — здесь замешаны настоящие чувства, пусть и вызванные неестественным путем, и кровь, и боль… Насколько мне известно, это дело жизни и смерти. Гермиона слегка сморщила нос: — А то, что ты носишься так не с кем-нибудь, а с Малфоем, тебя вообще не беспокоит, да? — в ее голосе отчетливо мелькнуло отвращение. Гарри помотал головой. — Я вовсе не ношусь с Малфоем — я просто помогаю ему, потому что он в этом нуждается. Это не добрая воля, скорее — чувство долга. Разница есть. — Какая-то она слишком уж незаметная, — тихо пробормотала Гермиона. — Но Гарри, ты уверен, что это именно то, чего хочешь ты сам? Ты понятия не имеешь о последствиях этого приворота, а ведь это темная магия, Гарри, и далеко не из самых безобидных. Подумай очень хорошо, во что ты ввязываешься, и готов ли ты идти до конца — потому что я и в самом деле считаю, что лучше с самого начала умыть руки, чем в итоге стать тем, кто будет таскать каштаны из огня для Малфоя. Гарри машинально потянулся за кольцом, которое дал ему Драко — теперь оно висело у него на шее на тонкой серебряной цепочке, надежно спрятанное от посторонних взглядов под мантией. Он снял цепочку через шею и положил кольцо на ладонь, медленно провел пальцем по ободку, гладя металл и чувствуя, как крошечные камушки царапают кожу. Красота кольца, элегантного, но не вычурного, в который раз заворожила его; зеленый и фиолетовый цвета не соперничали, а дополняли друг друга, идеально сочетаясь с серебром оправы. Когда он показал кольцо Гермионе, та немедленно отобрала его и всеми известными ей способами проверила на наличие опасных заклинаний. Тем не менее, ничего найти не удалось, поэтому в конце концов девушке пришлось его вернуть, хотя полностью от подозрений она так и не избавилась. — Что-то не верю я в щедрость Малфоя, — сказала она тогда. — Никогда бы не подумала, что он способен разбазаривать драгоценности направо и налево. Гарри повернул кольцо, наклонив под другим углом, и камни замерцали, отражая рассеянные солнечные лучи, проникающие снаружи — вытягивая из всех цветов радуги лишь два и сверкая россыпью ярких огней, казалось, светившихся собственным светом. И тут же, шепча нежно и тихо, словно моросящий осенний дождь, в ушах снова зазвучал голос Драко: «Аметист способствует заживлению ран, защищает и придает ясность мыслям». К Гарри вновь вернулись смущение, неловкость и неуверенность, и он перевел взгляд на языки пламени, танцевавшие в камине — чтобы изгнать из комнаты холод, в нем весь день поддерживался огонь. И так всегда — все казалось таким ясным и простым, когда он видел Малфоя, видел его глаза, полные безмолвной мольбы, видел его улыбку, в которой радость оттенялась болью, тихой, но все же заметной. «Изумруд отгоняет зло и… ну, он подходит к твоим глазам». И когда он видел Малфоя, окончательно отчаявшегося и сломленного, внутренний голос твердил каждый раз, что он должен помочь. Вопреки всему. Не ради чего-то, не преследуя какие-то свои цели, нет — потому только, что так было правильно и оттого единственно возможно. Но когда Малфой оказывался далеко — тогда все было совсем по-другому. Реальность впивалась в сознание своими острыми клыками, отравляя его опасениями и сомнениями, и единственно верное решение уже не казалось таким очевидным. Даже несмотря на то, что Малфой доказал, что говорит правду, Гарри продолжали мучить дурные предчувствия. — У тебя нет никаких причин на самом деле хотеть ввязываться во все это, — задумчиво заговорила Гермиона, облекая в слова то, что Гарри никак не мог выразить. — Но ты знаешь, что должен что-то предпринять, неважно что, чтобы потом с чистой совестью сказать себе, что сделал все, что мог. Гарри уже оставил попытки более-менее внятно сформулировать свои сомнения — все не шло дальше водоворота противоречивых эмоций, таких же несовместимых, как вода и масло, и таких же изменчивых и непредсказуемых, как танцующие в камине языки пламени. — Я просто хочу, чтобы все как можно скорее вернулось в норму, так, чтобы мы оба могли спокойно жить дальше, — медленно произнес Гарри, вслушиваясь в каждое свое слово, будто пытаясь определить, совпадает ли оно с его истинными желаниями. — Я хочу, чтобы все стало так, как раньше — когда в жизни было намного больше смысла, чем сейчас. — И это все, чего ты хочешь, — осторожно уточнила Гермиона. Нельзя сказать, что это был вопрос, равно как и нельзя было назвать эту фразу утверждением. Гарри обрадовался возможности промолчать, потому что совсем не был уверен в ответе. Выбор — сложная штука, когда от твоего решения зависит чья-то жизнь, а то, что эта жизнь принадлежит Драко Малфою, спутывало все карты окончательно. Есть ли вообще резон в том, чтобы пытаться следовать здравому смыслу, когда изначально безумна сама затея? — Я не знаю, — Гарри решил отложить на потом все попытки разобраться. В любом случае жалеть уже поздно, — но просто уйти и все бросить я тоже не могу, только не сейчас. Так что, думаю, сейчас именно тот момент, когда нужно делать выбор. Прежде чем Гермиона успела ответить, портрет, прикрывающий вход в гостиную, отодвинулся, и внутрь влетел Рон, красный и запыхавшийся — то ли от возбуждения, то ли от того, что всю дорогу улепетывал от толпы разъяренных слизеринцев, поймавших его на попытке провести небольшую рекогносцировку. — Ха! — ликующе выкрикнул Рон, нависая над Гермионой и Гарри, пристроившимися у камина. Он шлепнулся на пол рядом с ними; румянец на щеках яркостью не уступал волосам, и более светлые веснушки на таком фоне выглядели странно. — Я подсмотрел почти всю тренировку слизеринцев и сумел определить их стратегию — она великолепна! — О, да неужели, — сухо откликнулась Гермиона, с самого начала не одобрявшая эту затею со шпионажем. — Кажется, раньше ты отзывался так только о нашей стратегии. Рон наградил ее испепеляющим взглядом: — Великолепна для нас, конечно же. Вот смотри, — он повернулся к Гарри и, оживленно жестикулируя, камня на камне не оставил от всех — один страшней другого — секретов квиддичных стратегов Слизерина. Гарри, поняв, что в схемах, которые Рон чертил в воздухе, все равно ничего не разобрать, откинулся к стене, просто слушая его комментарии. Очевидно, главный упор слизеринцы сделали на фланги, оставив центр практически беззащитным, что было только на руку Гриффиндору, потому что его загонщики сильнее всего играли, находясь как раз в центре поля. — И самое потрясающее — то, что Малфой всю тренировку витал в облаках — в буквальном смысле! Я, кажется, прибавил себе лет двадцать жизни, просто наблюдая за ним, — Рон торжествующе ухмыльнулся. — Если он будет продолжать в том же духе, в среду ты на славу повеселишься. Гермиона быстро глянула на Гарри, и увидела, что глаза его внезапно зажглись вниманием. — Как это — «витал в облаках»? — как можно небрежнее поинтересовался он. — Он летал просто ужасно, — радостно пояснил Рон, просто лучась восторгом. — А иногда, кажется, вообще забывал, где находится — пару раз Малфоя едва не сшибло бладжером, я чуть не умер от смеха. Если он и в среду будет так летать, Гарри, единственной трудностью для тебя будет не ржать слишком сильно, чтобы не проворонить снитч. — Ну надо же, какие мы самоуверенные, — не выдержав, подпустила яду Гермиона. — Малфой, конечно, не сравнится с Гарри, но он просто не может летать настолько плохо — иначе его ни за что не выбрали бы капитаном. Рон насупился. — Ты сама-то в это веришь, Гермиона? Люциус Малфой заседает в попечительском совете — не думаю, что ему пришлось сильно напрягаться, чтобы записать своего сыночка в капитаны, — щедрых пожертвований Малфоя-старшего в пользу клиники Святого Мунго и других благотворительных учреждений вполне хватило, чтобы обеспечить достаточную поддержку в министерских кругах и остаться в числе попечителей Хогвартса. Когда Рон посмотрел на них, в его глазах горела та почти болезненная гордость, которая живо напомнила Гарри Оливера Вуда. — А на самом деле — ты хоть раз видела, чтобы Малфой поймал снитч? Не было такого. Похоже, Гермиона была целиком поглощена тем, как отреагирует Гарри, чтобы ответить, поэтому Рон повернулся к другу; его голубые глаза яростно сверкали от напряжения. — Ты просто должен победить его, Гарри, — произнес он настойчиво. — Покажи ему, что за деньги не купишь ни таланта, ни настоящей победы. Покажи ему, что даже самый влиятельный отец не в состоянии помочь, когда даже откровенное жульничество не сможет его спасти, не сможет принести ему победу. — Рон глубоко вздохнул и продолжил: — Потому что мне нужно еще хоть разок ткнуть его носом в грязь за все, что он нам сделал. Хотя Рон и сказал «нам», и Гарри, и Гермиона знали, что на самом деле это означало «мне». Гермиона ясно видела слепую жажду мести, горевшую в глазах Рона, и на мгновение это ее напугало — наглядная иллюстрация того, к каким разрушительным последствиям может привести давнее семейное соперничество. Она перевела взгляд на Гарри и увидела, что тот охвачен смущением, что сомнения все еще не покинули его, и, хотя Гарри кивнул и спокойно бросил Рону: «Конечно», — он упорно избегал смотреть ему в глаза. «О нет, — мысленно охнула Гермиона, внутренне ощущая, как мрачные предчувствия медленно начинают сменяться липким ужасом и ожиданием неминуемой катастрофы. — Все может рухнуть в любую минуту». *** Драко, сияющий чистотой и свежестью, появился из душа; на мокрых волосах каплями серебристой ртути сверкала вода. Он слегка тряхнул головой, затем убрал упавшую на глаза прядь и вернулся в спальню, чтобы оставить там квиддичную форму. Конечно, Драко видел, как Рон Уизли отирался возле квиддичного поля почти всю тренировку. Рыжий клоун пытался притвориться незаметным, как будто это вообще было возможно — он все равно выглядел, как оживший вечнозеленый куст, вздумавший прогуляться по голому зимнему лесу. Не самый удачный способ маскировки, откровенно говоря, и Драко здорово повеселился, наблюдая за стараниями Уизли слиться с местностью. Однако в то же самое время в голове у него звучали недавние слова Рона, пронизанные ненавистью и горькой злобой: «Однажды, Малфой, когда ты рухнешь со своего пьедестала, вспомни, что это именно то, чего ты заслуживаешь». Драко закрыл глаза и тяжело опустился на кровать, с ужасом вообразив на мгновение, что будет, если Уизли узнает об истории с приворотом. Одной мысли о таком унижении хватило, чтобы Драко пробрала дрожь. Одно дело — соперничество, существовавшее между ним и Гарри, и совсем другое — та ненависть, темный поток которой наполнял жизни целых поколений Уизли и Малфоев. Было очень трудно проглотить свою гордость и попросить Гарри помочь; однако иметь дело еще и с Роном Уизли, знающим все о его позоре… Драко всерьез подозревал, что этого он просто не вынесет. «Гарри не сказал Уизли про приворотное зелье, — решил Драко в конце концов, все же немного сомневаясь. Он просто не мог. Драко знал, что, пронюхай обо всем Уизли, он ни за что на свете не стал бы держать это в секрете, и уже на следующее утро весь Хогвартс был бы в курсе мельчайших подробностей, а его отец… — тут Драко заставил себя остановиться, не желая даже думать о возможных последствиях. — Нет, Гарри не сказал Уизли. Или все-таки?..» Драко вспомнил, как вызвал Гарри на дуэль волшебников еще на первом курсе, а сам потом наябедничал Филчу, что двое гриффиндорцев будут ночью в Трофейном зале. Он до сих пор не забыл, что именно заставило его так поступить — на самом деле он просто боялся Гарри, этого тощего черноволосого мальчишку, который так спокойно и равнодушно отверг и его руку, и предложение дружбы. И когда Гарри неожиданно принял брошенный вызов, Драко тихо запаниковал — он не был уверен, что победит, и все мечты его были не о собственном выигрыше, а о том, чтобы проиграли те двое. Он хотел, чтобы Гарри попал в неприятности, хотел, чтобы он лишился того сияющего ореола, которым было окружено каждое его движение. «Вспомни, что это именно то, чего ты заслуживаешь». Слова Рона вновь всплыли в памяти, и в глубине души Драко признал их правоту. После всего, что он сделал Гарри, после всех злобных слов, что он швырял ему в лицо… возможно, в первый раз в жизни Уизли был прав. Возможно, Драко все это заслужил. Или, возможно, мысли эти внушало ему зелье. И та прошлая ночь. Ему потребовались все силы, чтобы удержаться от соблазна и не выставить себя в глазах Гарри жалким отчаявшимся маньяком, готовым на любые уловки, чтобы урвать свое. Конечно, не похоже, чтобы Гарри был расположен к нежностям — впрочем, как обычно; но Драко с ужасом осознал, что теперь ему мало было просто целовать Гарри, мало обычного физического контакта. За поцелуем он хотел видеть самого Гарри, видеть что-то иное, кроме неподатливых губ, застывших от шока или отвращения — он не хотел задумываться, от чего именно; в любом случае, скорее всего это была сложная гамма чувств. Зелье уже не бурлило внутри, словно могучий поток, наполняющий тело, едва Гарри появлялся в поле зрения; вместо этого боль уменьшилась до уровня постоянной изнуряющей пульсации, словно электрическими уколами терзающей тело и днем, и ночью. Боль стала утонченнее, почти изысканнее, словно зелье, источив кости, проникло уже в костный мозг — и это коварство пугало Драко больше всего, потому что он уже начал забывать, как привык ненавидеть Гарри. В памяти осталось лишь это странно опустошающее душу чувство, с новой силой вспыхивающее внутри каждый раз, когда Гарри приближался к нему; искаженная, призрачная, словно отражение дыма в зеркале, но все же — любовь. *** — Какого черта? Гарри уставился на Драко; первоначальное изумление быстро сменилось пониманием, а затем — яростью. Драко спокойно смотрел на него в ответ. В уголках его губ играла едва заметная улыбка, и он, казалось, даже удивился, когда, увидев свиток пергамента у него руках, Гарри принялся кричать. — Чего ты добиваешься, Малфой? — от злости у Гарри чуть пар из ушей не шел. Когда он выхватил свиток из рук Драко, тот и не думал сопротивляться. — Ты что, хочешь, чтобы у меня были проблемы? Что, теперь все по-прежнему, и мне лучше снова остерегаться твоих идиотских шуточек вместо того, чтобы помочь избавиться от приворота? Драко, казалось, впечатлила пламенная тирада Гарри. — Нет, — примирительно ответил он, — я просто хотел поговорить с тобой, вот и все. Тебя очень трудно застать одного. — О, — ядовито обронил Гарри, — понятно. Ты крадешь мою работу, делаешь так, чтобы меня выгнали из класса, но это все мелочи, потому что мои оценки не имеют абсолютно никакого значения — по крайней мере, для тебя, так? — он уставился на Драко. — Ну в самом деле, Малфой! Неужели ты и вправду считаешь себя пупом земли? Ты бы еще превратил меня в джинна и засадил в какую-нибудь бутылку, чтобы всегда иметь под рукой на случай, если захочется немного поболтать! Драко закусил губу, чувствуя слабый прилив раскаяния — урок Трансфигурации был в самом разгаре, а в его начале Драко с помощью заклинания стянул свиток Гарри со стола Макгонагалл, пока та не видела. В результате она начала допытываться, почему Гарри не сделал домашнее задание, а когда тот начал протестовать и уверять ее, что все сдал, Макгонагалл велела ему вернуться в башню и поискать там. Обеспокоенный и сбитый с толку таинственным исчезновением свитка со своей работой, Гарри вышел из класса, после чего Драко тут же попросил разрешения выйти и помчался вслед за Гарри, нагнав его только на третьем этаже около статуи горбатой одноглазой ведьмы. — Да не крал я твою работу, — вяло отмахивался Драко, стараясь не разозлить Гарри еще больше, — просто одолжил. Я же собирался положить ее обратно. — Ну, знаешь ли! Попробуй скормить это тем, у кого в следующий раз будешь «одалживать» деньги — а потом пришли весточку из Азкабана, сработало или нет, — парировал Гарри. Драко глубоко вздохнул, прикладывая все силы, чтобы удержаться от какого-нибудь едкого замечания, пока Поттер совсем не лопнул от злости. — Понимаешь, — произнес он медленно, прожигая Гарри взглядом, — сегодня уже понедельник. До матча осталось два дня, Поттер, и я до сих пор не нашел способа справиться с зельем. Просто хотел поинтересоваться, нет ли у тебя каких-нибудь идей. — Он помолчал и добавил: — Вообще хоть каких-нибудь. Выражение лица Гарри немедленно смягчилось; он понимал все отчаяние Драко и, говоря по правде, сам чувствовал нечто подобное, раз за разом справляясь у Гермионы, не нашла ли она какого-нибудь противоядия. Ответ всегда был «нет», хотя в последний раз подруга обнадежила его, сказав, что у нее появились кое-какие зацепки. Гарри вздохнул и провел рукой по волосам, откидывая со лба непослушную прядь; стоявший напротив Драко удивился тому, как такой простой жест может быть хоть сколько-нибудь возбуждающим — и все же он таким был. Один Гарри действовал на него подобным образом. Каждое его движение было наполнено какой-то мрачной притягательностью, тем природным обаянием, что заставляло зелье бурлить в крови, а его самого — корчиться от боли, словно вызванной ударом незримого клинка. — Похоже, противоядия вообще не существует — по крайней мере, ни в одном из сборников, до которых мы сумели добраться, нет даже намека на что-либо подобное, — Гарри продолжал что-то говорить, но Драко уже не слушал — одно брошенное мимоходом слово грубо вырвало его из задумчивости и заставило сосредоточиться на происходящем. — Мы? — настойчиво уточнил Драко, напряженно всматриваясь в лицо Гарри. Тот на мгновение замялся; щеки его порозовели, словно от досады на то, что он ненароком выдал что-то такое, что первоначально намеревался скрыть; однако, когда Гарри заговорил наконец, его голос звучал уверенно и спокойно: — Я попросил Гермиону помочь мне с поисками. Сердце Драко ухнуло и замерло на мгновение, а затем кровь в венах забурлила от гнева: — Что-что ты сделал? Гарри вздернул подбородок почти вызывающе. — Если кто-нибудь и в состоянии помочь, так это Гермиона. И ей можно доверить любую тайну, а о тебе я и этого сказать не могу. Драко подумал, уж не намек ли это на тот случай с Хагридовым драконом еще на первом курсе; однако сейчас это волновало его меньше всего — он был слишком напуган тем, что они с Гарри теперь были не единственными, кто знал о случившемся — напуган тем, что Гарри, которому он поверил, сам не зная почему, пошел и рассказал все Грейнджер, которая наверняка в жизни еще так не веселилась. Драко выругался и раздраженно пнул ближайшую стену, чудом не задев стоявшую неподалеку статую одноглазой ведьмы. — Поверить не могу! Чем ты вообще думал, когда ей рассказывал, Поттер? Разве я не говорил, чтобы ты хранил все в строжайшем секрете? — Ну, на самом деле нет, — заметил Гарри, в глазах которого уже тлело раздражение. — Насколько я помню, как только дело шло к тому, ты уставал от разговора и лез ко мне с поцелуями. — Да чтоб ты сдох, Поттер, — прошипел Драко, нависая над ним. В глазах его плясало темное пламя. Это было уже слишком. Терпение Гарри лопнуло, и он грубо отшвырнул Драко прочь. Тот с силой ударился о стену спиной; должно быть, это было больно, но Драко и глазом не моргнул. Другая боль, не имеющая ничего общего с физической, словно против воли исказила черты его лица. — Еще немного, и ты точно меня достанешь, — предупредил Гарри, кипящий от смеси гнева и отвращения. — Ты и так уже побил все рекорды, так что не зарывайся, Малфой. Грудь Драко вздымалась от подавляемой ярости, и он тщетно пытался испепелить Гарри взглядом. — Ты когда-нибудь задумывался о том, почему я просто не попросил помощи у кого-нибудь из преподавателей, почему я пришел к тебе, а, например, не к Снейпу, который уж точно знает о приворотах гораздо больше? Ты знаешь, что будет, если эта история облетит весь Хогвартс? Кто-нибудь наверняка сообщит учителям, а угадай, чей отец заседает в попечительском совете? — голос Драко все повышался, пока не превратился в почти истеричный крик. — Ты представляешь себе, что случится, если об этом узнает мой отец? — Гермиона не собирается сообщать никому из учителей! — сердито возразил Гарри. — Она мой друг, и я верю ей и знаю: если она пообещала никому не говорить, она так и сделает. — Я в этом совсем не уверен, — цинично заметил Драко. Неожиданно до него дошло, что рука Гарри до сих пор прижимает его к стене; от этого дрожь прошла по всему его телу. — Разве ты не понимаешь? Она меня ненавидит, Поттер, и ты только что дал ей отличный шанс отомстить. — Судишь обо всех по себе, да? — ледяным тоном осведомился Гарри. — Возможно, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем называть Гермиону грязнокровкой или глумиться над семьей Рона. Тут Драко пришла в голову еще одна мысль, настолько жуткая, что весь гнев моментально испарился, потеряв всякое значение, и Драко сам привалился к стене, уступая всепоглощающему ужасу и отчаянию, казалось, навечно пустившим корни в самую глубь сознания. — Пожалуйста, скажи, что Уизли не знает, — еле слышно прошептал Драко, чувствуя себя униженным и окончательно уничтоженным. Гарри моргнул, немного сбитый с толку; он в первый раз услышал, как Драко произнес «пожалуйста». Малфой не снизошел до этого даже когда просил его о помощи — и теперь Гарри видел, как по лицу Драко, и глазом не моргнув столько всего перенесшего, разливается черное отчаяние, такое глубокое и беспросветное, словно всякая надежда оставила его. И он понял, что последней каплей, тем унижением, которое Драко уже не смог бы вынести, стало бы известие о том, что Рон знает о приворотном зелье; Рон, который был для Драко врагом пострашнее, чем сам Гарри. — Нет, — наконец произнес Гарри, сам поразившись мягкости своего тона; он увидел, как Драко поднял глаза, в которых мелькнула бледная тень надежды, и почувствовал, как его собственный гнев исчезает так же быстро, как и возник, потому что трудно было продолжать злиться перед лицом столь безграничного отчаяния. — Нет, я не сказал ему. И Гермиона тоже. Вопреки ожиданиям Гарри по лицу Драко не разлилось беспредельное облегчение, и глаза его по-прежнему были пустыми и тусклыми, напоминая замерзшее стекло. Гарри не был уверен, сохранились ли вообще какие-то эмоции за этой непроницаемой стеной. После слов Гарри ни одна черта Драко даже не дрогнула, словно охвативший его ужас был слишком сильным, слишком глубоким, и Драко оставался под его действием, не в силах освободиться. Слова Гарри почти заставили утихнуть истерику, охватившую Драко при одном упоминании имени Рона — теперь он закрыл глаза, и тут мысль о том, насколько он стал уязвим, вызвала новую, даже более сильную волну паники. Драко был напуган, доведен до ужаса тем, как сильно эта история подорвала его привычный самоконтроль, насколько легко теперь окружающие могли задеть его и заставить испытывать с немыслимой остротой чувства, о существовании которых он раньше имел довольно смутное представление — такие, как ужас, и паника, и тоска, и желание. Драко чувствовал, что Гарри по-прежнему держит руку у него на груди; шрам уже пылал от этого прикосновения, словно кровь стремилась вырваться наружу, к тому, от кого теперь зависел ее ток. Внутри бушевал целый водоворот эмоций, почти сбивающий с ног, но не причиняющий боли, а лишь подпитывающий его смятение. Драко невольно передернуло. Гарри заметил, как Драко вздрогнул, словно от боли, и спохватился, поняв, что касается как раз того места, куда прошлой ночью вонзился нож. Он быстро отдернул руку и с беспокойством уставился на Драко. — Я сделал тебе больно? «Что за насмешка, — подумал Драко отстраненно, хотя Гарри снова прикасался к нему, перебирая пальцами мантию как раз над шрамом. — Каждую секунду, что мы вместе, ты делаешь мне больно, даже не подозревая об этом». Гарри осторожно отвернул край мантии Драко, стыдливо обнажив крохотный участок кожи с зажившим порезом; с видом заправского медика он осмотрел шрам, серебристый росчерк которого теперь почти сливался с кожей. Драко закрыл глаза и растворился в еле ощутимых прикосновениях рук Гарри, с невольной нежностью скользивших по коже. Он чувствовал себя как в раю, как в тех золотых снах, что… Под опущенными веками вновь ожили знакомые видения — неизменные спутники, наполнявшие каждую ночь снами, сладкими, словно мед, но оставляющими после себя горький привкус; Драко почувствовал, что выскальзывает из цепких лап реальности в заботливые объятия снов, картины которых встали сейчас перед ним, как наяву, как… Руки Гарри путешествовали вверх по его рукам, и Гарри наклонялся все ниже и ниже, шепча что-то у самых его губ — слова, терпко-сладкие, как вино, и такие же пьянящие. Пальцы Гарри дразнящей щекоткой пробежались по плечу, освобождая его от одежды и позволяя ей упасть куда-то в сторону. Жар ладоней Гарри, касающихся его обнаженной кожи, вызывает дрожь; вот они уже касаются груди, и Гарри целует его так нежно, что глыба льда внутри тает, оставляя в теле только восхитительное тепло. Он тихо вздыхает в ответ, беспомощный от наслаждения, и язык Гарри неторопливо путешествует по его нижней губе; Драко поднимает руки, чтобы обвить ими шею Гарри, притягивая его ближе, и только так он чувствует себя целым и по-настоящему живым… Драко распахнул глаза и внезапно подался вперед, почти вплотную приблизившись к Гарри. Тот моргнул, и рука его соскользнула с плеча Драко; они вдруг оказались так близко, что пальцы слизеринца касались его рук, сейчас безвольно опущенных. Гарри глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и начал: — Малфой, что… — Я вижу эти сны… — неожиданно произнес Драко, перебивая Гарри; тот был зачарован ощущением призрачного тепла от тела Драко, находившегося сейчас так близко, и хотя тот говорил шепотом, Гарри не слышал ничего, кроме его голоса. Взгляд Драко затуманился: — … мне снишься ты, и в этих снах… — Малфой, — тихо сказал Гарри, не пытаясь ни оттолкнуть Драко, ни отодвинуться самому, — у нас урок идет. Конечно, Гарри никогда не поймет. Драко взглянул ему в глаза цвета чистого изумруда, того изумруда, который призван исцелять и защищать, а вместо этого делает его открытым и уязвимым, совершенно лишая власти над собой. Драко вдохнул слабый, еле уловимый аромат — запах Гарри. Ослепленный страхом и желанием, он наклонился и прикоснулся к неподатливым губам Гарри, всего на мгновение, тут же исчезнувшее в прошлом… Каждый раз, когда я целую тебя, мне больно. Драко и раньше проявлял настойчивость, но не такую отчаянную, как в этот раз; Гарри был ошеломлен, почти напуган, когда Драко подтолкнул его к стене. Руки его уже поднимались, чтобы дотронуться до его лица, и Драко наклонялся все ближе и ближе, и его губы были уже так близко, уже почти… — Драко, перестань, — сказал Гарри, на этот раз решительнее, и отвернулся, отказываясь принять поцелуй; Драко, казалось, очнулся ото сна и как ужаленный отпрянул прочь. Глаза блестели от невыплаканных слез и плескавшейся в них болезненной жажды. Каждый раз, когда ты отталкиваешь меня, я чувствую боль. Драко неохотно отступил на шаг назад, чувствуя, как лицо горит от смущения и неутоленной страсти; не похоти, нет, а именно страсти, заставлявшей его забыть обо всем, кроме желания толкнуть Гарри к стене и целовать до тех пор, пока тот не запросит пощады — но Драко всерьез сомневался, что даже этого зелью будет достаточно. Потрясение от неожиданного напора Драко уже прошло, и Гарри почувствовал укол жалости при виде ужаса на его лице. Та безмолвная пытка призраками событий, которые не могут, просто не могут произойти наяву — Гарри знал, какой мучительной она может быть, как сильно невидимые нити, тянущиеся из снов, могут запутать и усложнить реальную жизнь. И без того катившуюся кувырком реальную жизнь, если говорить о Драко. — Послушай, — сказал Гарри, с волнением смотря на Драко, — Гермиона все выходные пыталась найти решение, и она говорит, что есть несколько путей, которые могут нас куда-нибудь привести. Думаю, тебе стоит поговорить с ней лично — и я придушу тебя собственными руками, если вздумаешь ей грубить, потому что она очень старается, и все ради нас. Не думаю, что сам я смог бы просмотреть все эти сборники заклинаний — а помня о том, что я здесь не один так занят с тренировками, о тебе можно сказать то же самое. Так что учти, Малфой, ты у нее в долгу. Драко с отсутствующим видом пожал плечами: — Ладно, если ты думаешь, что так будет лучше. Сейчас Драко пожал бы плечами даже в ответ на предложение Гарри снова поцеловать его. Пустоту, поселившуюся внутри, можно было заполнить только прикосновениями к Гарри, легким хмелем в голове от ощущения, что он рядом, вкусом ускользающей сладости его губ, живительным теплом его тела — но когда Гарри в очередной раз отталкивал его, разрушая возникшую было близость, как шепот нарушает хрупкую тишину — тогда все обращалось в руины, на которые вновь ложились густые тени отчаяния и безнадежности. Все разлеталось вдребезги. Гарри осторожно огляделся — к счастью, все были на занятиях, поэтому здесь вряд ли появится хоть один ученик. Однако Филч — это совсем другое дело, да и Макгонагалл могла начать беспокоиться, что его так задержало. Гарри посмотрел на часы. — Сегодня до конца дня я буду занят на тренировке, поэтому давай завтра, примерно после обеда? Мы заняли поле на всю вторую половину дня, но, думаю, мне удастся выкроить немного времени, и Гермиона тоже сможет подойти, — кроме того, Гарри сообразил, что Рон наверняка будет слишком увлечен тренировкой, чтобы заметить его недолгое отсутствие. — Надеюсь, завтра у Гермионы появится еще несколько новых идей. — А что, если нет? — тихо спросил Драко; голос его по-прежнему был безжизненным. — Что, если все окажется бесполезно? — Не говори так. Слезами горю не поможешь. — Гарри наградил Драко суровым взглядом. — Ты не мог бы проявить больше оптимизма? — Оптимизма? — мрачно отозвался Драко. — Я отравлен приворотным зельем, и каждый раз, когда вижу тебя, мне хочется умереть. Если бы оптимизм был заразным, Поттер, я бы сказал, что у меня на него иммунитет. — Просто… — Гарри умолк и затем вздохнул устало: — Просто постарайся не падать духом, ладно? Знаешь, я тоже из кожи вон лезу, чтобы что-нибудь придумать. — Знаю, — тихо сказал Драко, глядя на Гарри из-под полуопущенных век; густые ресницы не позволяли определить выражение его глаз. Затем он потянулся за свитком с сочинением, который Гарри держал в руке. — Я пойду первым и незаметно подложу его на стол Макгонагалл, и пусть она думает, что просто пропустила его, когда проверяла в первый раз. Когда Малфой резко развернулся и пошел прочь, Гарри остался смотреть ему вслед, отмечая, что походке слизеринца не хватает обычной уверенности; тем не менее, чувство собственного достоинства не изменило Драко, оно сквозило в каждом его шаге, в отличие от сознания, в котором царил полнейший хаос — Гарри уже научился чувствовать это. Удивительно, что Драко сумел сохранить гордость, хотя весь его самоконтроль давно обратился в прах; со стороны он выглядел собранным и подтянутым, но Гарри знал, что на самом деле Драко разлетается вдребезги, постепенно и незаметно, словно в замедленной съемке, начиная с самого сердца — и еще Гарри знал, что одно его присутствие подтачивает волю Драко, неуклонно обращая ее в ничто. «Лучше бы нам придумать, как из этого выбраться, и побыстрее, — мрачно подумал Гарри, — иначе все станет слишком серьезно, и для кого-то это кончится плохо. Очень плохо». *** — Что ж, — Гарри легко откашлялся, жалея, что нельзя так же запросто развеять царившую в комнате атмосферу враждебности и подозрительности. Он посмотрел на Драко с Гермионой, которые сидели друг напротив друга и были заняты тем, что обменивались взглядами один ядовитее другого. Был вторник, канун того злосчастного матча между Гриффиндором и Слизерином. Сразу после обеда они направились в эту пустую комнату, раньше служившую кабинетом для Заклинаний, и, хотя Гарри сам организовал эту встречу, теперь он боялся, что из этой затеи вряд ли выйдет что-то стоящее. Гермиона ворчала и по пути сюда только и делала, что жаловалась на непомерную тяжесть книг, которые она прихватила с собой; Драко же только угрюмо косился на них с тех пор, как появился здесь десять минут назад. Оба они упорно отказывались общаться напрямую, и Гарри уже начал задумываться, а была ли идея встретиться такой уж хорошей с самого начала. — Что ж, — повторил Гарри, адресуя умоляющий взгляд Гермионе; та предпочла его проигнорировать и вместо ответа схватила толстую книгу, самую верхнюю из ближней стопки, и уткнулась в нее. — Ну так что ж, Поттер? — сердито спросил Драко; он скрестил руки на груди и ухитрялся выглядеть одновременно и скучающим, и нетерпеливым. — Ты что, решил устроить медитацию и это «что ж» будет нашей мантрой — или мы все-таки приступим к делу? Гермиона отложила книгу и зло уставилась на Драко. Неприязнь, витавшая в воздухе, казалась почти осязаемой. — Знаешь, если ничего умного сказать не можешь, лучше промолчать. — Ах, только посмотрите — наша юная дева умеет разговаривать, — Драко ухмыльнулся. — Я уж было решил, что она немая. — Хватит! — вмешался Гарри, исподлобья грозно взглянув на Драко. — Малфой, поближе к делу, и перестань доставать Гермиону. Она из кожи вон лезет, чтобы что-нибудь придумать. — Именно что лезет — очень точно подмечено, — с презрением обронил Драко; в его глазах появился слабый отсвет прежнего злобного азарта. Гермиона вспыхнула от гнева и уже открыла рот, чтобы достойно ответить, когда вмешался Гарри. Он шепотом попросил ее успокоиться, затем схватил Драко за руку, рывком заставил подняться и выволок за дверь. Когда они оказались снаружи, Гарри пихнул Драко к стене с такой яростью, что у того вырвался удивленный возглас. Схватив Драко за грудки, Гарри пару раз хорошенько его встряхнул; в его глазах горел гнев напополам с отчаянием, и Драко почти чувствовал яростное биение пульса там, где кулаки Гарри давили ему на грудь. — Что это еще за представление, Малфой? — прорычал Гарри, кивнув на закрытую дверь. — Гермиона и в самом деле пытается помочь, ты понимаешь? И у нее есть масса дел поинтереснее, чем копаться в книжных завалах в поисках решения — хоть какого-нибудь решения; а ты еще и хамишь! — Я ей не доверяю, вот и все! — огрызнулся Драко. — Неужели только потому, что эта заучка не лишена кое-каких мозгов, я должен смириться с тем, что от нее зависит вся моя жизнь? Черт, я ее вообще не знаю! — Вот именно! — сердито воскликнул Гарри. — Ты совершенно не знаешь Гермиону! Потому что иначе ты бы не сомневался в том, что она самый добрый, самый бескорыстный друг на свете — даже не одобряя твоих действий, она останется на твоей стороне и ради тебя пойдет на все, что бы ты ни выкинул, просто потому что она — друг. — Гарри вдохнул поглубже, силясь усмирить гнев. — Ты ее не знаешь, Малфой, и ты и так уже слишком много ей должен, начиная с извинений. Так что самое меньшее, что ты можешь сделать сейчас — это быть элементарно вежливым. Драко хватило такта принять слегка пристыженный вид, когда Гарри впихнул его обратно в комнату; Гермиона неотрывно смотрела на Драко, пока тот садился, но Драко внезапно чрезвычайно заинтересовала какая-то букашка, ползущая по столу; сначала он заставил ее носиться по поверхности, подгоняя кончиком палочки, потом прошептал какое-то заклинание. Насекомое расправило крылья, видимо, собираясь улететь, но под действием заклинания не смогло сдвинуться с места и бестолково заметалось из стороны в сторону. — Прекрати! — не выдержала Гермиона, с ужасом глядя на букашку; воспоминания о пауках, которых на четвертом курсе на уроках ЗоТИ мучил Хмури, были все еще слишком свежи. — Малфой, прекрати сейчас же! Драко поднял палочку, и заклинание развеялось; жучок какое-то время слабо подергивал крылышками, словно приходя в себя, затем с надрывным жужжанием взвился в воздух и на предельной скорости умчался прочь. Драко равнодушно смотрел ему вслед, кожей чувствуя полные ужаса взгляды Гарри и Гермионы. Затем, сохраняя невозмутимое выражение лица, он повернулся к ним и небрежно пожал плечами, словно недоумевая, с какой это стати они на него уставились. Гермиона по-прежнему выглядела шокированной; тогда Гарри наклонился и зашептал ей что-то на ухо — наверное, что-нибудь ободряющее или утешительное. Драко почувствовал странное беспокойство, почти гнев, при виде той нежности и сочувствия, с которыми Гарри обращался с Гермионой. Хотя Драко знал, что за этим ничего не стояло, увиденное вновь разбудило беспокойную жажду внутри, с каждым ударом сердца все глубже проникавшую в душу. Еще раз потрясенно взглянув на Малфоя, Гермиона переключила внимание на обрывок пергамента, предусмотрительно спрятанный между страницами одной из книг. — Ну что ж, у меня есть кое-какие новости, — заявила она. — Хорошие, я надеюсь? — угрюмо спросил Драко. Гермиона сердито нахмурилась и продолжила, не обращая на него внимания: — И они просто обязаны быть хорошими, потому что нам по горло хватает и того, что приходится иметь дело с тобой. — Что ты нашла? — быстро спросил Гарри — прежде чем Драко успел отреагировать. Он уже не понимал, как мог поверить в то, что Гермиона Грейнджер и Драко Малфой смогут провести больше пяти минут в одной комнате, не вцепившись друг другу в глотки. Сейчас хрупкое подобие мира сохранялось исключительно благодаря его присутствию. Гермиона взяла другую книгу и открыла ее на заранее заложенной странице. — Я нашла, откуда та цитата на латыни. О ней не было никаких упоминаний в книгах о магии, потому что она из маггловской поэмы, написанной примерно в первом тысячелетии до нашей эры. — Маггловской? — перебил ее Драко. На лице его было написано нескрываемое отвращение. — Но это зелье целиком и полностью волшебное, разве нет? С какой стати оно должно иметь какое-то отношение к магглам? Нетактичность Малфоя явно вывела Гермиону из себя. — Я думаю, это было сделано нарочно, — она сверкнула глазами в сторону Драко, — чтобы показать, что власть зелья поистине универсальна — будь ты хоть волшебник, хоть маггл, от любви по принуждению тебе не уйти. И мне кажется, в этом есть смысл. К удивлению Гермионы, Драко молчал, даже не пытаясь оспорить ее предположение. Кроме того, она обнаружила, что взгляд его был прикован к Гарри, который ничего не замечал, будучи целиком поглощен ее объяснениями. Гермиона чуть запнулась, ошеломленная тоской, наполнявшей взгляд Драко, затем продолжила: — Как бы там ни было, есть любопытная легенда, связанная с этой фразой. — Что за легенда? — с интересом спросил Гарри. — Ну, в общем, — Гермиона сверилась со своими записями, — легенда гласит, что однажды, во времена Древней Греции, девушка по имени Лаодамия вышла замуж за Протесилая, царя Филакии. Однако вскоре Протесилаю пришлось оставить ее, чтобы принять участие в Троянской войне, где он был главой ополчения. И было пророчество, что первый ступивший на троянскую землю ахеец и погибнет первым… — Дай, я угадаю. — Драко закатил глаза. — Тот парень, Протесилай, соскочил на землю сразу же, как только они пристали к берегу, потому что распиравший его энтузиазм не давал несчастному сидеть спокойно. Или даже не так — скорее всего, он что-то напутал с пророчеством, спрыгнул с корабля заранее и поплыл к берегу, думая, что за это ему дадут приз. Я прав? — Вообще-то… да, — неохотно признала Гермиона, пытаясь не выказать удивления, — примерно так и случилось, хотя твоя версия выглядит слишком уж вольной. Одни книги говорят, что греки долго не решались сойти на землю, и Протесилай подал пример остальным. Другие же утверждают, что они не знали о пророчестве, и Протесилай оказался первым случайно. Драко торжествующе ухмыльнулся и пренебрежительно фыркнул, словно желая сказать: «Ну и идиот этот греческий царек!». — В любом случае, — продолжила Гермиона, — пророчество исполнилось, и Протесилай действительно стал первым греком, погибшим на земле Трои, — в ее голосе послышалась настоящая печаль. — Получив известие о смерти мужа, Лаодамия была так безутешна, что сам Аид позволил Протесилаю вернуться в мир живых на три часа, чтобы они могли увидеться в последний раз. Гарри недоуменно нахмурился. — Ну и причем здесь та цитата? — Поэт по имени Проперций описал бессмертную, нерушимую любовь, соединившую Протесилая и Лаодамию, в первой книге своих «Элегий», и цитата именно оттуда, — Гермиона снова заглянула в свои записи. — Traicit et fati litora magnus amor — в переводе это означает «Преодолеть судьбы хитросплетенья способна величайшая любовь». — Ну, что-то вроде того, — пробормотал Драко себе под нос. Он с вызовом посмотрел на Гермиону: — И что потом? Они воссоединились и жили долго и счастливо, осиянные блаженным знанием того, что история их любви останется в памяти грядущих поколений, и так далее, и тому подобное, да? — Нет, — раздраженно отрезала Гермиона, — после того как прошло три часа, Протесилаю пришлось вернуться обратно, а Лаодамия бросилась в погребальный костер, чтобы последовать за ним в Царство Аида. В комнате повисла гнетущая тишина, пока все переваривали неожиданно трагичный конец истории. — Надо же, какая добрая сказочка, — в конце концов ядовито протянул Драко, — хорошо так помогает воспрянуть духом, а то в последнее время мы какие-то вялые. — Малфой, — предупреждающе прорычал Гарри; Драко беспокойно поерзал на стуле, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на суровый взгляд. Гарри повернулся к Гермионе: — И в чем, по-твоему, смысл этой легенды? — Возможно, нам придется слегка подкоптиться, — предположил Драко. — Ну, знаете, своего рода крещение огнем. Очень символично, и все такое. — О, ты можешь пойти и устроить себе крещение огнем хоть сейчас, — огрызнулась Гермиона, с трудом сдерживаясь. — Мы одним махом избавимся от кучи проблем, если ты просто пойдешь и сунешь голову в костер. Впрочем, можно не только голову. Прежде чем Драко нашелся, что на это ответить, Гарри глянул на часы и застонал: — Черт, тренировка вот-вот начнется. Ладно, я пошел, — тут он заметил ужас на лице Гермионы. — Что? Что такое? — Как это «пошел»? Ты уходишь на тренировку сейчас? — Гермиона искренне возмутилась. — Так просто бросаешь нас здесь? — Ну, — уклончиво ответил Гарри, — под словом «пошел» я имел в виду именно это, хотя «бросаешь» звучит как-то резковато, на мой взгляд. — Гарри, — решительно сказала Гермиона, — можно перекинуться с тобой парой слов — наедине? — Совесть замучила, Грейнджер? — заметил Драко, когда Гарри и Гермиона поднялись на ноги. — Что-то не припомню, чтобы раньше у тебя были проблемы с высказыванием гадостей мне в лицо. Гермиона проигнорировала его, схватила Гарри за руку и вытащила из комнаты, с шумом захлопнув дверь. Затем она повернулась к нему, с отчаянием заглядывая в глаза: — Поверить не могу — ты собираешься оставить меня наедине с Малфоем? — Тут я ничего не могу поделать, — извиняющимся тоном сказал Гарри; на лице его было написано столь искреннее раскаяние, что раздражение Гермионы невольно пошло на убыль. — Я должен бежать на тренировку, иначе Рон и остальные меня потеряют и пойдут искать, — он помолчал. — Просто постарайся не обращать на него внимания, Герм — я уже поговорил с Малфоем, и, кроме того, не думаю, что он сейчас в том положении, чтобы хамить без оглядки, как привык. — Да уж, я наверняка просто чудесно проведу время, — Гермиона скрестила руки на груди и сердито уставилась на друга. — И я заранее снимаю с себя всякую ответственность за те физические повреждения, которые Малфой может получить за свою несносность и дурость. Он и так уже удостоен сомнительной чести быть единственным человеком, которого я ударила за всю свою жизнь. — Не волнуйся, у тебя все получится. — Гарри устало улыбнулся и, уже повернувшись, чтобы уйти, добавил: — Спасибо, Гермиона. — Хм-м, — протянула в ответ та; улыбнувшись ей напоследок еще раз, Гарри поспешил прочь по коридору и вскоре исчез за поворотом, ведущим к лестнице. Гермиона стояла на месте и долго смотрела ему вслед. «И как меня угораздило во все это вляпаться? — спросила она себя с досадой. — Тоже мне, счастье — провести лучшие дневные часы запертой в одной комнате с Малфоем. Или точнее будет «худшие часы»? Если бы не Гарри… — здесь ее внутренний голос умолк, и Гермиона закрыла глаза, собирая воедино всю свою решимость. — Я делаю это ради Гарри, а не из-за Малфоя. — Она подумала, что будет лучше, если постоянно напоминать себе об этом. — Ради Гарри». Вздохнув, Гермиона повернулась и уныло поплелась обратно. Перед дверью она вновь остановилась и сделала глубокий вдох, помогая себе собраться; у нее было чувство, что сейчас ей потребуется вся выдержка, на которую она вообще способна.