Неодолимый яд

Тот, кто так сильно любит, верит в невозможное.

— Ты веришь в судьбу, Гермиона? Холодный ветер трепал волосы Гарри, и он даже и не пытался убрать с глаз мешавшие пряди. Он смотрел на озеро, сверкающее, как жидкое стекло, и что-то мучительно обдумывал. — А ты? — просто спросила Гермиона. Гарри пожал плечами, не отрывая взгляда от воды. Ему нравилось, как безмятежна ее гладь — даже под назойливыми пальцами вечернего бриза, теребящего поверхность. В этом ему чудилась какая-то надежность, прохладная неизменность, которая странным образом утешала. Но только если озеро способно перенести шторм и остаться прежним, то разрушения на берегу не скроешь. Когда Гарри не ответил, Гермиона собралась что-то добавить, но промолчала. Гарри еще немного помедлил, подбирая слова, чтобы выразить то, чего сам до конца не понимал. — Не знаю, — наконец ответил он; расстройство и отчаяние проглядывали в прорехи между словами и сверкали остро и горько, как непролитые слезы. — Но разве есть другой способ хоть как-то со всем смириться? Выражение лица Гермионы смягчилось; она потянулась к руке Гарри. — Ты не виноват, — тихо сказала она, — и Малфой тоже. Иногда жизнь поворачивается совсем не так, как ты ожидаешь. — Например, так, что зелье выпивает он, а потом именно я понимаю, что не могу без него? — почти сердито спросил Гарри и тут же осекся. — То есть я не могу оставить все как есть. Гермиона глубоко вздохнула. — Ты не можешь решать, уйти или остаться тому, кто никогда тебе не принадлежал, — она пристально посмотрела на друга. — Драко никогда не был твоим, Гарри. Помни, что он находился под действием приворота, поэтому любая привязанность, или влечение, или… или любовь — на самом деле ничего не было. Неумолимая правда окончательно разрушила хрупкое самообладание Гарри; невыносимо сильные чувства всколыхнулись и поднялись на поверхность; он закрыл глаза. Больше не на что было смотреть, не во что верить. На самом деле ничего не было. — Похоже, сейчас самое время свалить все на судьбу, — слабо сказал он. — С самого начала все было так неправильно — поверить не могу, что сценарий всего этого бредового представления не был придуман каким-нибудь сумасшедшим демиургом однажды темной ночью, — его голос дрогнул, — той ночью, когда я отправился в Запретный лес. — Так ты думаешь, что тебе и Малфою было суждено там встретиться? — спросила Гермиона; между ее бровей обозначилась маленькая задумчивая складка. — Я не могу объяснить это никак иначе, — ответил Гарри. — Я вообще не собирался вылезать из кровати, но мне с чего-то втемяшилось в голову, что письмо Сириусу нужно отправить немедленно, вот я и пошел в Совяльню среди ночи, даже без мантии-невидимки. И Малфой был в Запретном лесу в ту же ночь, в то же самое время, когда я проходил мимо. Или ты хочешь сказать, что то, что наши дорожки пересеклись именно тогда, было чистым совпадением? Гермиона долго молчала. Ее глаза сияли задумчивым светом, словно девушка мысленно сопоставляла все то, что произошло после той ночи в Запретном лесу — по воле судьбы ли, случайности, или их причудливой смеси. — Не думаю, что все было предопределено, — наконец сказала она. — Это просто случилось. — Она помолчала и тихо добавила: — Случилось так, что в самом невероятном месте вы с Малфоем обрели друг друга. *** Драко сидел на кровати — руки скрещены на груди, брови нахмурены, губы кривятся в невеселой ухмылке. Он был таким весь день. И вчерашний день тоже. И позавчерашний. Даже Крэбб и Гойл опасались спрашивать, что не так, и просто держались подальше, пока не позовут. Драко вздохнул и перекатился на живот. Когда нечем было заняться, становилось особенно заметно, как течет время. Прошла почти неделя с тех пор, как школьная сова принесла ему пакет от Гарри с аккуратно свернутой мантией-невидимкой; и сейчас она была бережно спрятана в чемодан под кроватью. Драко чувствовал беспокойство — не то, которым полнятся тревожные сны, но то, что возникает на исходе ночи, когда реальность просачивается в ленивое небытие, разрушая всю красоту и совершенство ярких иллюзий. Смутное беспокойство, рожденное воспоминаниями. Но с Гарри все было кончено. Он позаботился, чтобы тот это понял. Возможно, сейчас самое время понять это самому. Повинуясь внезапному порыву, Драко перекатился на край кровати и принялся шарить в ящике прикроватной тумбочки. Пальцы быстро нащупали холодный металл, ледяное прикосновение которого когда-то обожгло его собственное запястье, оставляя на коже клеймо более глубокое, чем он мог тогда себе представить. Тогда, но не сейчас. За холодом последовало тепло, за печатью обладания — добровольная жертва. Вот то, что Гарри дал ему. Драко вытащил наручник и стал его рассматривать. Гладкий металл поблескивал в тусклом свете факелов, расположенных на стенах спальни. Знакомая тяжесть в руке успокаивала — разомкнутый круг идеально лег в ладонь. Надпись на металле ясно проступала, словно сияя собственным светом — затейливые буквы, образующие обычное имя. Драко закрыл глаза, позволяя волне воспоминаний накрыть его с головой — бесконечный, неудержимый поток, уносящий с собой все, кроме той горькой тайны, что хранило сердце. Открыв глаза, Драко уставился на имя на наручнике: Г. Дж. Поттер. Гарри Джеймс Поттер, Мальчик, Который Выжил, чтобы заставлять других сомневаться в том, во что они верили всю сознательную жизнь. Он был прав, говоря, что их жизни никогда не станут прежними. И Драко боялся этого больше всего — того, что однажды напряжение сокрушит его и сломает Гарри. На кон было поставлено слишком много, чтобы хоть один из них мог позволить себе проиграть. Наручник тихо упал на простыни, как какой-то причудливый стальной лепесток, треснувший посередине. Драко долго смотрел на него. Он сделал все, чтобы навсегда оттолкнуть Гарри. И, кажется, добился своего. *** — Ты вообще собираешься колоться, почему вы с Гарри не разговариваете? — спросил Симус — как всегда, само воплощение такта и деликатности. Рон, сидевший в гостиной напротив камина, оторвался от книги; выражение его лица было замкнутым, а голос холодным: — Нет. На самом деле ничего такого не стряслось. — Ладно. Тогда почему ты и с Гермионой не разговариваешь? — Слушай, — не выдержал Рон, — почему бы тебе не пойти и не спросить у нее самому? Она знает о Гарри куда больше, чем я. — Мы уже спрашивали, — печально сообщил Симус, — но она так и не призналась. Сказала, чтобы мы не совали нос в чужие дела. — Неплохой совет, кстати, — заметил Рон. — Но эта холодная война, которую вы трое вдруг затеяли — совсем не дело, — возразил Симус. — Так и невинные пострадать могут. — Да ладно тебе, Рон, — вмешался Дин, подходя ближе, — у всех войн есть повод. Ну, почти у всех. Из-за чего вспыхнула эта? Гарри прочитал твой дневник? Забыл про твой день рождения? Что он сделал, что ты так взбесился? — Может быть, причина в том, чего он не сделал, — сердито бросил Рон. — Он забыл, что мы друзья, — горечь исказила его лицо, — раньше я думал, что знаю Гарри. Я думал, что он доверяет мне — точно так же, как и я ему. Но все оказалось совсем по-другому, — он пожал плечами, — я вообще его не знаю. Симус и Дин обменялись встревоженными взглядами. — Рон, твою мать, ты нас пугаешь, — воскликнул Симус, вытаращив глаза. — Что стряслось? — Я не хочу об этом говорить, — коротко ответил Рон, упрямо качнув головой. — Без обид, парни, но вы просто не поймете. — Он резко поднялся и двинулся к выходу. — Пойду прогуляюсь, — бросил Рон через плечо и был таков. Дин с Симусом одновременно моргнули и посмотрели друг на друга. — Вот и конец твоей карьере шпиона, Симус, — хмыкнул Дин. — Полный провал. Кстати, идти в психоаналитики я бы тебе тоже не советовал — пациенты разбегутся в момент. — Всего лишь небольшая недоработка в планах, — стоически заметил Симус. — Не волнуйся, мы скоро узнаем, что за чертовщина здесь творится. Верь мне. — О, конечно, — пробормотал Дин, — только скорее всего не раньше, чем эта чертовщина сама явится по наши души. *** Гарри зашел в спальню. Ему не хватало Рона рядом — и в то же время он чувствовал вину за то, что, поглощенный Драко, все эти несколько недель едва ли был ему хорошим другом. Он направился к кровати — и издалека заметил какие-то темное пятно на подушке. Он моргнул и подошел поближе. Когда Гарри понял, что это, сердце гулко ухнуло о ребра. Он вытянул дрожащую руку и коснулся такого знакомого предмета. Это была черная роза. Целую вечность Гарри просто смотрел на нее — окружающее исчезло, словно отступив перед идеальной красотой изысканного цветка — бархатистые лепестки складывались в совершенное соцветие; длинный шип уколол палец, будто пытаясь вернуть к реальности, но Гарри не обратил внимания на боль. Он почувствовал, как слабеют колени, и тяжело опустился на кровать. К цветку не прилагалось ни записки, ничего, что могло бы намекнуть на то, кто мог его прислать, но Гарри столько раз пробегал глазами рецепт приворота, что в память навечно врезался весь список ингредиентов и особенно последний компонент — черная роза. С тех самых пор, как он отправил Драко плащ-невидимку, Гарри не слышал от него ни слова. Он был почти уверен, что Драко вернет подарок, но тот просто принял сверток, не утруждаясь ни подтверждением, ни ответом. Прошла почти неделя, и Гарри уже распростился с надеждами; о плаще он не сказал никому, даже Гермионе. А сейчас все слова, которых он так ждал, воплотились в этой розе — розе цвета той ночи, когда они встретились, хрупкой и недолговечной, как и то, что их соединяло. И капля крови на пальце — как напоминание о той боли, к которой привел его Драко. Но почему он послал розу? Гарри поднялся, пытаясь справиться с переполнявшими его эмоциями. Бережно взяв розу, он снова устремил на нее долгий взгляд; казалось, цветок уже начал увядать: угольно-черный поблек, превратившись в темно-серый; словно трепещущая тьма, заключенная в лепестках, рассеялась в воздухе, пропитывая его печалью. Что Драко хотел этим сказать? Взяв учебник по Зельям, который одолжила ему Гермиона, Гарри вышел из спальни и отправился на поиски подруги. В гостиной ее не было, поэтому Гарри прокрался по лестнице к спальням девочек. Он постучал пару раз; ответа не было — впрочем, он и не ожидал, что кто-то будет сидеть в спальне в разгар дня. Наконец Гарри вспомнил, что Гермиона собиралась посоветоваться с Макгонагалл по поводу своей работы по Трансфигурации. Он осторожно зашел в спальню и оставил книгу на ее кровати; но, уже повернувшись к выходу, вдруг заметил на прикроватной тумбочке свиток, показавшийся ему странно знакомым. Помедлив пару секунд, Гарри решительно потянулся к нему — но, когда он понял, что именно держит в руках, по спине побежали мурашки. Будто встретил гостя из прошлого — воспоминание, столь призрачное и далекое, словно пришедшее из чьей-то чужой жизни. Жизни, которая закончилась для него навсегда. Сочинение Драко об Империусе. Гарри присел на краешек кровати Гермионы, развернул свиток и погрузился в чтение. Взгляд скользил по строчкам, и голос Драко звучал в ушах как наяву, каждой воображаемой паузой, каждой только его интонацией все глубже загоняя в сердце невидимые шипы. «С течением времени, вероятно, самым опасным результатом действия Империуса становится постоянное, почти осознанное стремление разума подчиниться — до тех пор, пока повиновение не становится почти добровольным, в некотором смысле привычным…» Гарри закрыл глаза, не в силах читать дальше. Грудь сдавило так, что почти невозможно было дышать. Когда он снова открыл глаза, очертания букв на миг расплылись и зазмеились, прежде чем снова обрести четкость. «Именно тогда перед Империусом рушатся последние бастионы, открывая доступ к святая святых личности — сердцу жертвы». Гарри и сам не смог бы описать это лучше. *** — У нас новая тема, — объявил профессор Люпин. — Очень важная для всех вас именно с практической точки зрения. Сегодня мы будем говорить о дуэлях волшебников. Гарри покосился на сидевшую рядом Гермиону — та усердно покрывала чистый лист пергамента своим мелким убористым почерком; затем украдкой взглянул на Рона, который пересел к Невиллу. С той самой ночи в кабинете Дамблдора они с Роном не обменялись и парой слов; все это живо напоминало Гарри их ссору на четвертом курсе, когда Рон навоображал себе, что Гарри на Турнир Трех Волшебников привела погоня за славой. Только на этот раз он не ошибся в выводах. Рон все прекрасно понял — возможно, понял даже больше, чем Гарри мог позволить осознать сам себе: что каким-то образом, вопреки всем законам логики и здравого смысла, Гарри нашел в своем сердце место для Драко Малфоя. Это была правда. И Гарри не в силах был предотвратить разрыв; даже схватка с огнедышащим драконом ничего бы не изменила. Затем взгляд Гарри метнулся через всю комнату — туда, где сидел Драко Малфой. Светловолосый слизеринец равнодушно вертел в пальцах перо; казалось, что все происходящее нагоняет на него невыносимую скуку. Гарри заметил, как прямо тот сидел, словно раньше безответная любовь и в самом деле давила ему на плечи, заставляя согнуться под ее тяжестью. Гарри завороженно проследил за тем, как Драко поднял руку и смахнул с глаз мешавшую прядь; как тонкие уверенные пальцы зарылись в густые волосы на затылке. Драко казался совсем другим, в то же время оставаясь прежним. Было странно смотреть на него сейчас, увидев две совсем разные стороны его натуры. Теперь перед Гарри сидел Драко, которого он знал давным-давно; Драко, который любого не угодившего ему привык загонять в угол жгучим сарказмом и острыми, злобными шуточками; но сквозь эту маску теперь он видел и другого Драко — того, которого успел узнать так близко: гордого, но не высокомерного, острого на язык, но не таящего в себе ни капли злобы — страдающего без всякой надежды на то, что пытка когда-нибудь закончится; погибающего от болезни, зная, что лекарства не существует. По крайней мере, так они считали. Гарри все же нашел способ ему помочь, тем самым потеряв того Драко, к которому успел привязаться; того, о ком уже привык заботиться. Глупо было надеяться, что после того, как все войдет в привычное русло, Драко не станет прежним. Один раз он уже обжегся. Жестокого поцелуя в заброшенном классе было больше чем достаточно, чтобы напомнить, что все надежды на то, что Драко по-прежнему питает к нему какие-то чувства, с самого начала были обречены на крушение. И Драко не пожалел сил, чтобы показать ему это. Тогда Гарри окончательно уверился в том, что сам он ничего больше для Драко не значит. До тех пор, пока не появилась черная роза… — …попросить Гарри Поттера поделиться опытом? — в уши ворвался голос Люпина, прервав его размышления. Гарри моргнул, поняв, что совсем замечтался; он торопливо схватил перо и занес его над лежавшим на столе чистым куском пергамента. Он чувствовал взгляды, полные ожидания, устремленные на него со всех сторон — один Драко сидел по-прежнему, даже не повернув головы. Гермиона откашлялась: — Он хочет расспросить тебя, — незаметно шепнула она. — Да, профессор? — Гарри поднялся, чувствуя растерянность и беспомощность. Он не слушал Люпина и понятия не имел, о чем его только что спросили. Если Люпин и заметил рассеянность Гарри, то не подал виду. — Теории на сегодня, пожалуй, хватит. Но сказать о дуэлях можно еще много, — Люпин ободряюще улыбнулся Гарри, — может быть, воспоминания Гарри о его первой дуэли помогут вам понять, что возраст здесь не играет никакой роли; главное — умение и, что еще важнее — воля. Гарри, выйди сюда, пожалуйста. Гриффиндорцы заулыбались и зааплодировали, когда Гарри поднялся со своего места, прошел и встал рядом с Люпином. Сам Гарри чувствовал, что неудержимо краснеет, и надеялся лишь на то, что со стороны это не было так заметно. — Итак, Гарри, — начал Люпин, — расскажи о дуэли волшебников — нет, не только мне, а всему классу. Повернись. Гарри неохотно подчинился, изо всех сил стараясь не смотреть на Драко. Он просто не мог позволить себе выдать свои чувства перед всеми. Это было бы слишком большим унижением и для него, и для Драко. — А что там рассказывать? — спросил Гарри, не зная толком, с чего начать, и до сих пор надеясь увильнуть от выступления вообще. — Ну, когда ты впервые услышал о ней? — без труда нашелся Люпин. — Когда состоялась твоя первая дуэль? Слова Люпина задели какую-то струну в душе Гарри, и неожиданно напряжение ушло без следа, и слова нашлись сами и полились легко и свободно, словно давно подавляемые чувства наконец-то нашли выход. — Впервые я услышал о дуэлях волшебников, когда приехал в Хогвартс, — начал Гарри и с удивлением заметил, что его голос звучит твердо и уверенно. Он в упор посмотрел на Рона: — Мой друг Рон объяснил мне, что это такое. Тот при звуках своего имени резко вскинул голову. Гарри не отводя взгляда продолжил: — Мягко говоря, мне стало не по себе. Я и подумать не мог, что когда-нибудь смогу достойно выдержать что-либо подобное, и, когда меня вызвали на дуэль в первый раз, я совершенно не знал, что делать, — Гарри слабо улыбнулся, — но Рон поддержал меня и предложил быть секундантом. Если бы не он, я бы никогда не осмелился принять вызов. Рон смотрел так, словно ушам не верил. Гарри улыбнулся ему — сияющая улыбка, полная печали и мольбы о прощении. Рон в смятении замер и не ответил на нее; но уголки его губ дрогнули, и лед в глазах дал трещину. — И чем закончилась твоя первая дуэль? — спросил Люпин. — Она так и не состоялась, — Гарри повернулся к нему, — честно говоря, я почувствовал только облегчение, потому что в тот момент я не был достаточно силен в магии, а неудавшиеся заклинания могут наделать куда больше бед, чем можно представить, — он улыбнулся, — думаю, мистер Филч нашел бы что сказать по этому поводу. Люпин тоже улыбнулся: — Что ж, если та дуэль не состоялась, когда ты дрался в первый раз? — На втором курсе у нас открылся Дуэльный клуб, — ответил Гарри, невольно переводя взгляд на слизеринскую половину класса. — Нас ознакомили с основными правилами дуэли и простейшими заклинаниями, вроде Обезоруживающего заклятия. Затем мы разбились на пары, чтобы потренироваться, — он запнулся на миг, — это и была моя первая дуэль. Люпин кивнул: — И что ты можешь сказать о ней, оглядываясь назад? На этот раз Гарри не колебался ни секунды: — Я думаю, что это была самая важная дуэль в моей жизни. Светлая голова во втором ряду дернулась вверх; серые глаза посмотрели прямо на Гарри, не в силах скрыть удивление. — В самом деле? — Люпин поднял брови. — Можешь объяснить, почему? Гарри заставил себя выпрямиться и сосредоточиться на Люпине и только на нем; но, даже не поворачивая головы, он чувствовал пристальный взгляд Драко, устремленный на него, и от этого взгляда по спине побежал предательский холодок. — Причин много, — наконец ответил он, — и большая их часть открылась мне только недавно. Но во время той дуэли я получил бесценный опыт и извлек уроки, которые остаются важными до сих пор. — Какие именно уроки? — тут же спросил Люпин. — Превыше всего — осторожность, — ответил Гарри, — умение наблюдать за противником и никогда не ждать от него честной игры, потому что в жизни нет места игре по правилам, — он помолчал. — Единственное правило здесь — собственная выгода, единственная цель — выжить. В первые же секунды дуэли я понял, какая пропасть лежит между тем, как все должно быть, и тем, как оно происходит на самом деле. Люпин казался удивленным; очевидно, он не ожидал такого честного ответа, особенно перед всем классом; ученики должны были усвоить некоторые правила ведения дуэлей — и только. Однако он позволил Гарри продолжить. Тот закусил губу, мысленно перенесясь в тот день, когда стоял в Большом зале лицом к лицу с Малфоем, спокойный и собранный, в ожидании, когда наконец прозвучит «три» — и годы, отделявшие его от того момента, словно истаяли, и дуэль, состоявшаяся пять лет назад, встала перед глазами как наяву. Время ничего не изменило. — Дуэль научила меня ожидать худшего и быть к нему готовым, — Гарри говорил тихо, но в тишине, опустившейся на комнату, голос его раздавался ясно и звучно, — тогда я в первый раз сознательно поднял палочку против другого волшебника и совершенно не знал, чего ждать. Гарри умолк; на мгновение воспоминания показались такими яркими и живыми, что он рта не мог раскрыть, слишком поглощенный картинами прошлого, чтобы разобраться в чувствах, которые они в нем будили. — Я помню вопрос, который задал мне мой… партнер по дуэли, — в голосе Гарри зазвучало смирение. — Тогда он спросил, страшно ли мне. А я ответил: «Не дождешься». Последние слова потонули в волне смешков, прокатившейся по классу; но Гарри даже не улыбнулся. Он помолчал и продолжил: — Но на самом деле мне было страшно. Страшно до того, что я даже не мог в этом сознаться — тем более перед тем, кто… так легко мог вывести меня из равновесия. — Гарри глубоко вздохнул. — Думаю, в первый раз так всегда — и я говорю не только о дуэлях. Затем Гарри повернулся и посмотрел на Драко; взгляды встретились, и окружающий мир в который уже раз осыпался пеплом к ногам, пока длилось это бесконечное мгновение. Взгляд Драко казался безмятежным, но на самом дне бродили тени чувств, слишком смутные, чтобы их можно было различить. Гарри почувствовал, что магия этого взгляда обволакивает его, затягивает, словно мотылька в пламя — навстречу гибели. Губы Гарри дрогнули, и слова слетели с них тихим шелестом — хриплым шепотом в середине тягучего кошмара… — Если ты никогда не делал или не чувствовал чего-то прежде, — взгляд все длился, длился… — Это пугает. Что-то дрогнуло в глазах Драко, словно рябь пробежала по спокойной воде — и он отвернулся, первым отступив в этой дуэли взглядов. Мотылек вспыхнул и обратился в прах. Мир вокруг снова пришел в движение, но уже иначе — не растворяясь и бледнея, а разваливаясь на части. Губы Гарри еле заметно скривились, когда тот заставил себя повернуться к Люпину. Это был конец — и Гарри даже не мог винить во всем слова, оставшиеся несказанными, потому что таких не было. Он сказал все что хотел, обнажил душу перед всем классом, потому что только так мог заставить Драко выслушать его… теперь не осталось даже надежды. — Ну что ж, — произнес Люпин, — а как эти уроки помогли тебе в последующих дуэлях? Обдумывая вопрос Люпина, Гарри снова поразился тому, какая жестокая закономерность прослеживалась в рисунке прошлого и будущего — и его захлестнуло чувство невероятной грусти. Круг наконец замкнулся. — Я сказал, что извлек уроки, — улыбка Гарри была усталой и горькой, — но не говорил, что усвоил хоть один. Больше не было нужды притворяться. Гарри повернул голову и заметил, что Гермиона смотрит на него с тревогой и сочувствием; он знал, что подруга поняла, о чем он говорил, поняла все, о чем и не догадывались остальные — даже Рон, который все еще взволнованно пялился на Гарри после его загадочных намеков. Но Гарри говорил не для них. Он говорил все это только для Драко. — Спасибо, что поделился опытом, Гарри, — задумчиво поблагодарил его Люпин, но, когда тот уже шагнул в сторону своего места, внезапно добавил: — Можно задать тебе еще один вопрос? Гарри замер и обернулся. Он чувствовал смертельную усталость, и тому было множество причин. — Да, профессор? — Кто был твоим первым партнером по дуэли? Гарри внимательно посмотрел на Люпина. — Драко Малфой, — наконец произнес он. Тихий шепот пробежал по классу, хотя большинство из них присутствовали в Дуэльном клубе в тот день пять лет назад, и новостью это не стало. Все помнили дуэль, во время которой выяснилось, что Гарри — змееуст, но их озадачило и шокировало спокойное признание, что в тот день ему было страшно. Как он мог сказать такое, да еще и в присутствии самого Драко? — Малфой? — удивленно переспросил Люпин; он появился в Хогвартсе спустя год после той дуэли. Он посмотрел на Драко с новым интересом: — Я не знал, что вы с Гарри сражались на дуэли… «И выжили, чтобы рассказать об этом» — окончание фразы повисло в воздухе, непроизнесенное, но очевидное всем. Драко оставался безучастным и ничего не ответил. Гарри кивнул и тихо добавил: — Да. Сражались, и не только. — Что ж, — Люпин о чем-то размышлял, — раз уж я все равно планировал устроить показательную дуэль, то, может быть, вы согласитесь поучаствовать? — он перевел взгляд с Гарри на Драко и обратно. — Особенно если ваша предыдущая дуэль оказалась такой памятной. Драко, может быть, вас порадует тот факт, что умения, приобретенные Гарри во время вашей с ним дуэли, очевидно, помогли ему одержать победу над Темным Лордом. Последнее замечание вызвало возмущенный шепот на слизеринской половине класса, но Драко не двинулся с места. Впрочем, он не выглядел встревоженным или обеспокоенным — скорее, был слишком занят какими-то своими мыслями, чтобы обращать внимание на происходящее. Люпин глянул на Гарри: — Ты не против поучаствовать? Гарри покосился на Драко. Тот продолжал сидеть, но в застывшей линии плеч и неестественно прямой спине явно ощущалось напряжение. Хотя на лице Драко невозможно было ничего прочитать, Гарри чувствовал его настороженность: словно кот, почуявший приближение грозы и весь подобравшийся в ожидании драки. — Да — если он тоже не возражает, — осторожно ответил Гарри; как и пять лет назад, он не знал, чего ждать, и предательский холодок снова бежал по позвоночнику при одной мысли о дуэли с Драко. Все взгляды обратились к слизеринцу. Тот и бровью не повел — просто сидел там, где сидел, спокойный и беспечный даже в вязкой атмосфере нетерпения и любопытства, пока весь класс затаив дыхание ждал его реакции. Наконец Драко встал. Небрежным жестом он взял со стола палочку и, источая уверенность и спокойствие, направился в начало класса, где уже стояли Гарри и Люпин. В нескольких футах от них он остановился, замерев прямо напротив Гарри. — Спасибо, Драко. — Люпин улыбнулся, но в последовавших за этим словах явственно слышалось предостережение: — Только, пожалуйста, помните, что это всего лишь показательная дуэль. Заклинания, которые вы будете использовать, должны быть из числа дозволенных чар, изучаемых в Хогвартсе. Если происходящее выйдет из-под контроля, я немедленно остановлю дуэль — так что, если вы действительно хотите попрактиковаться и извлечь пользу, держите себя в руках. — Люпин оценивающе посмотрел на мальчиков: — Впрочем, я не слишком тревожусь, потому что ни у одного из вас нет явного преимущества — вы кажетесь мне идеальными партнерами. «Идеальные партнеры, — губы Гарри скривились в невеселой усмешке, — да уж». Теперь Люпин обращался к классу: — Как вы видите, Гарри и Драко находятся в стартовой позиции: на достаточном расстоянии друг от друга, лицом к лицу, палочки наготове. Всегда стойте прямо, расправив плечи. Люпин повернулся к ученикам, ерзавшим от нетерпения: — Кое-чего не хватает, — сказал он, — того, что часто бывает необходимо на дуэлях. Кто-нибудь может сказать мне, чего именно? Гермиона, как обычно, подняла руку первой. Люпин кивнул ей: — Да, Гермиона? — Секундант, — ответила та, — он нужен, чтобы продолжать сражаться в том случае, если с самим дуэлянтом случится нечто… непредвиденное. — Да, правильно, — одобрительно заметил Люпин, — некоторые дуэли обходятся без секундантов, потому что их присутствие требуется не всегда. Кроме того, бывают ситуации, когда найти кого-нибудь не представляется возможным. Но, раз уж сегодня у нас показательная дуэль по всем правилам, наши дуэлянты могут выбрать себе секундантов. Гарри, кто будет твоим? Ни секунды не колеблясь, Гарри ответил: — Рон. Тот вздрогнул, взволнованный и ошеломленный. Гарри послал ему долгий умоляющий взгляд. Он знал, что хватается за последние обрывки их расползающейся по всем швам дружбы, но отчаянно надеялся, что Рон не откажет ему хотя бы сейчас — иначе станет окончательно ясно, что трещина между ними уже слишком глубока, чтобы через нее можно было перешагнуть. — Рон, — негромко повторил Гарри. — Ты будешь моим секундантом? Снова услышав свое имя, Рон наконец-то решился. Еще раз внимательно посмотрев на Гарри, он поднялся на ноги, схватил палочку и подошел к нему. Гарри вздохнул с облегчением; Гермиона со своего места едва заметно улыбнулась. Когда Рон подошел поближе, Гарри повернулся к нему, уверенный, что все вокруг чувствуют поднимающиеся у него внутри и расходящиеся по комнате волны радости и благодарности. — Спасибо, — прошептал он. Рон только кивнул в ответ, но Гарри видел, как знакомое тепло возвращается в его глаза — то тепло, которого ему так не хватало все последнее время. Он немного воспрянул духом, и терзавшее его мрачное отчаяние чуть-чуть отступило — по крайней мере, еще не все было потеряно. Когда Гарри наконец поднял глаза, то обнаружил, что Драко смотрит на них обоих. Хотя глаза слизеринца были непроницаемы, как обычно, Гарри знал, что тот понял всю подоплеку происходящего, увидев первые ростки грядущего примирения. Люпин повернулся к Драко: — Кого вы выбираете в секунданты? Драко качнул головой, не отрывая взгляда от Гарри. — Мне никто не нужен. Высокомерие, привычно наполнившее каждое слово Драко, вызвало в классе шум. Слизеринцы ухмылялись и подбадривали его; гриффиндорцы возмущенно шептались и бросали мрачные взгляды на противоположную сторону класса. Люпин внимательно посмотрел на Драко: — Вы уверены, мистер Малфой? — Абсолютно, — Драко и глазом не моргнул. — Что ж, это ваш выбор. — После этого Люпин обратился к Рону: — На время этой показательной дуэли, если Гарри окажется сбит с ног или оглушен каким-нибудь заклинанием, вы можете занять его место. Затем Люпин поочередно оглядел Гарри, Драко и потом перевел взгляд на класс. — То, что я сейчас скажу, очень важно, поэтому слушайте внимательно, — произнес он. — В жизни, когда происходит настоящая дуэль волшебников, никто не ждет и не считает до трех, прежде чем произнести первое заклинание. Если вы промедлите, вполне можете оказаться превращенными во что-нибудь малопривлекательное еще до того, как дуэль толком начнется. Но остается вопрос — как узнать, когда можно начинать? Люпин жестом показал на Гарри и Драко, стоявших наизготовку. — Счет времени идет сразу после поклона. В тот момент, когда соперники склоняют головы, дуэль считается начавшейся, и сражение вспыхивает незамедлительно. Так что вы обязательно должны держать наготове первое заклинание. Я не знаю, как еще объяснить, насколько это важно. — Он повернулся к Драко. — Помните, только дозволенные чары. Затем Люпин отступил назад, освобождая пространство между дуэлянтами. Ученики, наоборот, подались вперед, захваченные головокружительной перспективой увидеть схватку, искры от которой наверняка будут взлетать выше Астрономической башни — дуэль между Гарри Поттером и Драко Малфоем. Гарри и Драко смотрели друг на друга. Воздух потрескивал от напряжения — Гарри слышал, как пульс тяжелыми ударами бьется в ушах от одного вида Драко; он видел его и только его, и это все, что имело значение в этот — принадлежащий только им — момент. Едва заметно приподняв бровь, Драко учтиво склонил голову. Гарри ответил тем же, сжав палочку покрепче на ту секунду, на которую Драко исчез из поля его зрения. Подняв голову, он был ошеломлен, но не заклинанием, а выражением абсолютной умиротворенности на лице Драко. Это было воплощение мира и спокойствия, словно Драко хотел, чтобы мгновение остановилось, и каждой своей клеточкой впитывал происходящее, цепляясь за безвозвратно уходящие одна за другой секунды. Они сохраняли неподвижность. Тишина ревела в ушах, словно пламя гигантского костра. Люпин с любопытством посмотрел на Гарри с Драко. — Вы уже можете начинать, — напомнил он. Еще одна вечность прошла и рассеялась бесплотным дымом. Драко сделал несколько шагов вперед; Гарри напрягся, готовый выпалить защитное заклинание — но, к его глубочайшему изумлению, Драко опустился перед ним на одно колено. Осторожно держа палочку обеими руками, Драко положил ее у ног Гарри и затем выпрямился одним стремительным плавным движением. Он стоял перед Гарри, и неистовое сияние светлых глаз озаряло холодные черты, словно солнце — снежные равнины. Гарри обнаружил, что не в силах пошевелиться, а может только стоять, околдованный и завороженный. Губы Драко шевельнулись, и в наступившую тишину слетело два коротких слова: — Я сдаюсь. Затем Драко отступил и, не оглядываясь, молча проследовал на свое место. Гарри неверяще смотрел ему вслед, тщетно пытаясь ухватить обрывки мелькающих в голове мыслей, чтобы понять, как реагировать на подобное — но каждый раз они таяли, словно первые зимние снежинки в руках, и бесследно исчезали. Первую минуту все присутствовавшие в классе пребывали в оцепенении. Ученики обменивались озадаченными взглядами и косились на Драко, который сидел прямо и невозмутимо смотрел прямо перед собой; лицо его вновь превратилось в непроницаемую маску, предоставляя зрителям самим догадываться о том, что происходит внутри. Даже профессор Люпин казался выбитым из колеи. — Гм… ну что ж, — наконец заговорил он, — то, что продемонстрировал нам мистер Малфой, не так уж характерно для большинства дуэлей, уверяю вас. Но, по крайней мере, вы увидели, как готовятся к поединку и как занимают исходную позицию. Спасибо за участие, Гарри. В общем и целом основы вы уже знаете, и на следующем занятии мы поговорим о темных заклятиях, которые применяются на дуэлях, и о том, как от них защищаться. Люпин сверился со временем — до конца урока оставалось не больше пяти минут. — Хорошо, тогда на сегодня закончим. Все свободны. — Он посмотрел на Драко. — Прежде чем вы уйдете, мистер Малфой — можно на пару слов? Гарри вернулся на место, пока остальные собирали учебники и понемногу выходили из класса, возбужденно перешептываясь и обмениваясь мнениями насчет случившегося. Гарри был настолько погружен в свои мысли, что совершенно забыл, что Рон идет рядом, пока тот не тронул его за плечо. — Ты в порядке, Гарри? — голос Рона вернул его к действительности, и он обернулся к другу. Тот смотрел на него со смесью любопытства и беспокойства на лице. Гарри покачал головой, по-прежнему ошеломленный: — Не уверен, — только и смог сказать он, прежде чем к ним подлетела Гермиона. — Гарри! — та выглядела так, словно вот-вот лопнет от желания поделиться какими-то новостями. — Ты как, нормально? Не могу поверить, что Малфой это сделал. Я просто… — она не находила слов от изумления. — …Просто не могу, и все. Кто угодно, но чтобы Малфой!.. — О чем это ты? — Рон подозрительно покосился в сторону Драко. — Что это только что была за фигня? — Малфой сдался, — почти благоговейно прошептала Гермиона. — Вы же в курсе, что это значит, или нет? Гарри моргнул: — Что? Гермиона раздраженно вздохнула: — Это же есть во всех учебниках, в самой середине раздела о дуэлях. Вы вообще когда-нибудь их читаете? — Если честно, это одна из твоих привычек, которыми ты постоянно пытаешься нас заразить. — Гарри нетерпеливо вздохнул. — Поэтому просто скажи и все. Что это значит — сдаться на дуэли? Гермиона задумчиво взглянула на Гарри, словно прикидывая возможный эффект от своих слов. — Добровольное признание своего поражения в дуэли волшебников — это наивысший знак уважения из всех возможных, — наконец принялась объяснять она. — Такое случается очень редко — истории едва ли известна дюжина случаев, когда один соперник уступал другому. В большинстве своем это происходило, когда ученик был вынужден сражаться со своим наставником, — она помолчала несколько мгновений для пущего эффекта. — Признать себя побежденным — это проявление высшей формы уважения, смиренное признание того, что соперник и в подметки не годится своему оппоненту. Гарри ошарашенно уставился на нее. Потребовалось далеко не одно мгновение, чтобы смысл слов Гермионы окончательно дошел до него. Даже Рон словно лишился дара речи; с минуту троица молча стояла в задумчивости. Затем Гарри через плечо посмотрел на Драко, который разговаривал с Люпином на другом конце класса. Прожигая взглядом светловолосую голову, он в миллионный раз пытался угадать, что же за мысли в ней бродят. — Почему он так поступил? — спросил Гарри — тихо, почти себе под нос. Гермиона глубокомысленно наклонила голову и долго молчала. Наконец она медленно произнесла: — Понятия не имею. *** Итак, он снова к этому вернулся — Гарри собрался сделать то, чего зарекся избегать; повторить ту ошибку, которую поклялся никогда больше не совершать — он собрался пойти поискать Драко где-нибудь в подземельях Слизерина. После урока Люпина Гарри велел Рону и Гермионе идти в Гриффиндорскую башню без него. Рон уже открыл рот, чтобы возразить, но Гермиона опередила его и твердо заявила: — Мы подождем тебя там. Затем она быстро схватила Рона за руку и потащила прочь. Глядя им вслед, Гарри снова возблагодарил небо за то, что рядом есть такой друг, как Гермиона. Затем он с облегчением подумал, что прежние дружеские отношения с Роном начали понемногу восстанавливаться, и от всей души понадеялся, что худшее уже позади. Если вернуть дружбу было так нелегко, то что же говорить о любви? Ведущий в подземелья коридор оказался пуст; все слизеринцы уже были внутри. В переходах, протянувшихся по обе стороны от него, царила тишь и темень, вполне в духе внутреннего состояния Гарри. Время тянулось мучительно медленно, и он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но продолжал терпеливо ждать. Ради Драко он был согласен ждать сколько угодно. В конце концов слизеринец вывернул из-за угла. Он моментально заметил Гарри, но, казалось, ничуть не удивился, хотя в застывших серых глазах мелькнула тень старательно скрываемых эмоций. Гарри первым прервал молчание: — Мне нужно с тобой поговорить. Не сказав ни слова, Драко дернул головой в направлении заброшенного класса, в котором состоялся их предыдущий разговор. Когда Гарри вошел, его охватило чувство странного дежа вю. Все казалось таким знакомым — тусклое покрывало теней, тревожная грусть и тихое очарование этого места… он вспомнил все это, до последней пронзительно яркой подробности. Драко решительно сделал один-единственный шаг и встал всего в какой-то паре футов от Гарри. — Ну, говори, — спокойно произнес он; невозмутимый взгляд, казалось, проникал до самой глубины души. — Почему ты сдался? — сразу же спросил Гарри, повинуясь молчаливому приказу, стоявшему в серых глазах. Уголки губ Драко чуть дрогнули — Гарри готов был поклясться, что это была грустная улыбка. Но она исчезла так же быстро, как и появилась — впрочем, как это обычно и происходит со всем хорошим в жизни. — Потому что ты заслужил победу, — голос Драко был тих и полон искренности, тронувшей Гарри своей безыскусной и хрупкой простотой. — И всегда ее заслуживал. — Нет, Драко, — негромко ответил Гарри, — мы оба проиграли. — Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз, — собственные слова показались Гарри пронзительно горькими, когда они слетели с губ Драко. — Теперь мы усвоили урок. — Он на мгновение умолк: — Не так ли. Это не было ни вопросом, ни даже утверждением. В трех словах сплавились воедино и вызов, и смирение, и робкий шаг в неизвестное, полный страха перед тем, что может там таиться. Драко склонил голову, по-прежнему разглядывая Гарри. — Спасибо за плащ. Я бы мог сказать, что ты не должен был так поступать, но ты и сам это знаешь. Так что взамен я просто спрошу — зачем? Гарри еле заметно пожал плечами: — Это самое меньшее из того, что я мог сделать. — Затем он помолчал и грустно добавил: — Все, что я могу сделать. — Звучит знакомо, — заметил Драко, — я уже слышал от тебя эти слова. Гарри кивнул, чувствуя, как перехватило дыхание, и не смог удержаться от следующего вопроса: — С тех пор что-нибудь изменилось? Конечно, он заранее знал ответ. «Все, — скажет Драко, — все изменилось». Но тот ответил: — Ничего. Гарри не в силах был скрыть изумление: — Я тоже уже слышал от тебя это. То же слово из тех же самых уст. Ничего. Слово, сказанное в том же месте, в той же ситуации. Но какая бездна разделяла их! И если тогда оно ранило, то теперь — исцеляло. И тут Гарри в голову пришло кое-что еще: — Почему ты подарил мне черную розу? На этот раз эмоции как в зеркале отразились на лице Драко — тепло и нежность, и не только — хотя уже в следующий миг они словно осели на дно зрачков и мягко светились оттуда, будто драгоценный клад из глубины омута. — Я думал, ты знаешь, — медленно произнес он; глаза пылали, как полированное серебро на солнце. — Нет, не знаю, — почти прошептал Гарри, ничего не желая сильнее, чем догадаться сию же минуту. — Почему бы тебе самому не сказать? И воцарилось долгое молчание, наполненное ожиданием и надеждой, такими исступленными и яростными, что их нельзя было облечь в слова — только излить в эту гулкую тишину, когда общее прошлое и неясное будущее замерли, словно на весах; когда оба они стояли, уже зная — но не смея сказать. Когда Драко наконец открыл рот, Гарри думал, что сейчас умрет от волнения. Казалось, Драко сомневается, словно его въевшаяся в плоть и кровь самоуверенность в последнюю секунду оставила его; словно слова были слишком несовершенным — но все же единственным — средством, когда неизведанные чувства рвутся наружу. — Если бы не черная роза, — произнес он наконец, — я ни за что не оказался бы в Запретном лесу той ночью. С черной розы все началось… — он глубоко вздохнул и словно через силу продолжил: — …поэтому будет правильно, если ею все и закончится.