Жизнь после

Мать бы точно назвала её маленькой неблагодарной дрянью. Сказала бы, что всё дело в деньгах. Что она продалась за шмотки и подарки, за красивую комнату, за вкусную еду и все остальные вещи, которыми обеспечивала тётя. Отрицать, что женщина была щедрой и постоянно тратила на неё кучу денег, было глупо. Но ведь дело не в этом! Совсем. Когда папе платили гонорары, он тоже заваливал её подарками, только они воспринимались, как попытка заглушить вину, откупиться, показать «вот видишь, я всё-таки тебя хоть как-то, но люблю». С тётей было по-другому. С тётей она чувствовала себя исключительной. Да и кто бы не почувствовал, когда ему говорили: – Моей красивой племяннице срочно нужно новое красивое платье. И потом они могли выбирать это платье часами, ища то, что будет сидеть идеально и нравиться безусловно. Не потому что хоть одна из них приходила в восторг от многочасового шопинга, а потому что им нужно было что-то особенное, а не просто «самую дорогую тряпку из самого дорогого магазина», чтобы сделать эффектный жест. За это время они сильно сблизились. Не настолько, как бы ей хотелось, но всё же. И в некоторые моменты было даже немного жаль, что тётя не оказалась «больной на голову сукой» и «ёбаной садисткой», как она решила вначале. В другие, она думала, что достаточно просто покурить в доме или назвать мать сукой, и тётя обязательно (безусловно, всенепременно, пожалуйста) прибегнет к своим старомодным воспитательным методам. Удерживала мысль о том, что она обещала этого не делать и желание быть «хорошей девочкой». Может быть ещё мысль о том, что тётя решит воспользоваться ремнём, а эта часть воспитания ей не понравилась от слова совсем. Временами ей казалось, что тётя смотрит на неё как-то по-особенному. Не как на племянницу, а как на кого-то безраздельно своего. Она бы всё на свете отдала, чтобы это было действительно так! Но… реальность вряд ли могла быть настолько чудесной. А это – разыгравшаяся фантазия. Фантазии. Фантазии смущали. Волновали, тревожили, заставляли чувствовать себя неловко. Чем больше она об этом думала, тем более изощрённые мысли приходили в голову. Чем больше представляла, тем сильнее хотелось. Чем чаще это происходило, тем сложнее было сдерживаться. Ей стоило перестать зависать на… всяких сайтах. Воображение и без этого не ограничивалось картинами, где её шлёпают в разных частях дома, а потом… утешают, скажем так. Увлечённость тётей никуда не делась, скорее переросла в смесь влюбленности и одержимости. И это пугало. Иногда ей до ужаса хотелось назвать её «мамочкой». И пусть это происходило только в голове, в такие моменты она готова была сгореть от стыда на месте. Особенно, учитывая то, какой возбуждённой она при этом становилась. Всё было бы намного лучше, если бы у неё было одно простое желание – либо чтобы её воспитывали, как ребёнка, либо чтобы трахали, как взрослую. Но простые пути не для неё, что уж там. Так что сначала одно, потом другое и можно повторить. Она с нетерпением и ужасом ждала сентября, когда начнётся учёба и она переедет в кампус. Когда они не будут видеться каждый день. Когда она познакомиться с новыми людьми и сможет занять голову чем-то другим. Ей даже удалось убедить себя, что когда начнётся осень – она обязательно разберётся со всем этим. Обязательно. Разберётся. Со всем. Но потом. Пока же она просто наслаждалась совместным времяпровождением и изо всех сил старалась вести себя, как мамочкина хорошая девочка приличная племянница, которая ни капельки не запала на свою тётю. И провалилась, кажется, всего раз. Зато очень сильно. Ближе к концу августа, когда они вечером валялись на диване в гостиной и смотрели, кажется, что-то из старых «Секретных материалов», и тётя расслабляюще гладила её по голове, уже засыпая девушка пробормотала: – Люблю тебя, мамочка.. Это было тихо, так что тётя либо не услышала, либо предпочла сделать вид, что не услышала. После эту тему они ни разу не поднимали.

***

Если бы кто-то вдруг спросил, что она творит со своей племянницей, она, вероятнее всего не сразу нашлась бы с ответом. Даже несмотря на то, что задавалась вопросом чуть ли не каждый день. В общем-то, не то, чтобы она предпринимала какие-то активные действия, но подсознательно женщина постоянно притягивала девушку к себе. Не то чтобы соблазняла, но определённо вызывала чувство привязанности. И, вероятно, не только его… Она уже не раз пожалела о своём воспитательном «воздействии», так сказать. Сейчас оно казалось совершенно неуместным, лишним, да и в целом – абсолютно не её делом. Если её сестра с мужем допустили, что всё дошло до этого – это их проблема. Это то, чем они должны заниматься. И уж точно не ей стоило влиять на полностью сформированного, взрослого человека. Конечно, нужный эффект был получен – малышка больше не была замечена ни за курением, ни за использованием нецензурной лексики в сторону своих родителей, но… Но теперь девочка смотрела на неё голодной кошкой, ластилась и делала всё, чтобы обратить на себя внимание. Которое, безусловно, получала сполна. И с учётом того, что у неё были не слишком хорошие отношения с матерью, которую она похоже откровенно ненавидела, её стремление к «материнской фигуре» было понятным и даже предсказуемым. По-хорошему ей нужен был психотерапевт, чтобы разобраться с этим. Всем им нужен был хороший психотерапевт. Но… очередное но. Но девочка и её поведение были слишком соблазнительны, чтобы так просто от этого отказаться. Малышка была такой откровенной в своих желаниях, которые изо всех сил пыталась скрывать, что сложно было удержаться от того, чтобы простимулировать такое поведение. Ещё один комплимент, ещё одно незначительное поглаживание, ещё одна двусмысленная фраза… Если бы девочка не была её племянницей всё было бы намного проще. Она бы точно знала, что делать. Чёрт, да у неё не возникло бы ни одной проблемы или заминки в том, чтобы дать малышке всё, что она хочет. Она могла позаботиться о ней. Она могла бы быть в меру строгой и очень любящей «мамочкой», которую малышка так хотела. Она могла бы… И только спасительный сентябрь удерживал от того, чтобы не воплотить в жизнь все эти «могла бы», которые навязчиво лезли в голову. Особенно когда малышка прижималась к ней по вечерам и болтала о всякой ерунде или делала вид, что смотрит фильм. Безумно сложно стало держать себя в руках и не совращать не-свою-девочку после того, как однажды вечером она прошептала в полусне «люблю тебя, мамочка». После того вечера она приняла решение, что не будет ничего делать. Первой. Но ответит, если малышка решится на что-либо.