Во власти грёз

Стоял чудесный вечер, напоённый тонким ароматом цветов, звенящий неумолчным стрекотом цикад, пронизанный последними розовыми лучами закатного солнца. Из открытых окон губернаторского дома доносились звуки музыки, голоса и смех, в гостиной уже зажигались свечи в тяжёлых серебряных канделябрах. Такое оживление наводило на мысль о праздничном ужине или приёме гостей. Первое предположение было ближе к истине, ибо семейство д'Ожерон действительно ужинало в тот вечер в праздничной обстановке: стол ломился от изысканных кушаний, кругом стояли вазы с цветами, обворожительные хозяйки блистали в роскошных туалетах, улыбки и шутки свидетельствовали о прекрасном настроении всех собравшихся. Поводом для торжества послужил день рождения Жан-Поля де Меркёра, гостившего на Тортуге уже более месяца. Именины отмечали в тесном семейном кругу без приглашённых гостей. Впрочем, это нисколько не умаляло веселья, а, напротив, добавляло уюта и теплоты, которых едва ли возможно достичь в присутствии чужих людей. Про грядущие именины случайно узнала Люсьен, когда они прогуливались с Жан-Полем по саду. Юноша ещё хромал на больную ногу, но уже мог без опаски совершать небольшие променады. Люсьен же неизменно сопровождала его, утешая разговором и своим искренним участием. Жан-Поль с благодарностью принимал заботу девушки, усматривая в этом нечто большее, нежели просто дружбу, и убеждая себя в том, что мадемуазель д'Ожерон испытывает к нему романтические чувства. Новость про именины разнеслась между домочадцами с быстротой лесного пожара, и все единодушно решили устроить праздник, дабы порадовать молодого вельможу. Тот оказался не против, попросив однако свести торжество к тихому семейному ужину. Тихим, впрочем, вечер можно было назвать весьма условно. Угостившись вкуснейшими блюдами и подняв не один тост за здоровье именинника, все переместились в гостиную, где стоял, сияя свежим лаком, красивейший клавесин, настоящее произведение искусства. Стоило поднять верхнюю деку, и на внутренней её стороне взору открывался удивительный сюрприз: написанный маслом восхитительный пейзаж, изображавший изумрудную зелень голландского парка и далёкую синеву морской волны. Тёмно-шоколадная, почти чёрная, лакированная поверхность инструмента, равно как и его точёные ножки, были щедро инкрустированы золотом, а справа над клавишами было выведено изящными золотыми буквами гордое название, знакомое каждому аристократу в Европе: "Рюккерс". Мадлен, ослепительно-красивая в пышном канареечно-жёлтом парчовом наряде, который невероятно шёл хозяйке, оттеняя её тёмные глаза и длинные чёрные локоны, грациозно села за клавесин на обитый красным бархатом табурет. Люсьен, милая и весёлая, наряженная в нефритово-зелёное шёлковое платье с золотым шитьём, встала рядом с сестрой, приветливо улыбаясь мужчинам, расположившимся напротив. Быстрые руки пробежали по клавишам, извлекая из благородного инструмента глубокие, звучные ноты. "... А сердце глупое всё ждёт, И гулко бьётся, Но милый больше не придёт, Он не вернётся..." Голос младшей сестры переливался и летел, чистый и прохладный, словно горный ручей на рассвете. Изумрудные ленты в её светлых как лён волосах казались вплетёнными в косы луговыми травами. Лучистые серые глаза были похожи на отражение полной луны на тихой глади прозрачного озера тёплой летней ночью. "О, как же ты прелестно, дитя Природы!" - с восхищением думал Жан-Поль, любуясь девушкой. "... Не стану больше я молить О новой встрече, Твои сумею позабыть Пустые речи..." Романс кончился. После громких оваций девушки запели дуэт - старую народную песенку, которую поют крестьянки с юга, собирая сладкий виноград или спелые оливки. Мадлен узнала её от матери и научила сестру, и вдвоём они уморительно исполняли шутливые куплеты на два голоса, нередко развлекая этим представлением гостей. "- Куда ты утром уходила, душа моя, Марьон? - К колодцу по воду ходила, любезный мой супруг! - А кто там говорил с тобою, душа моя, Марьон? - Со мной была моя подружка, любезный мой супруг! - Но женщины в штанах не ходят, душа моя, Марьон! - У ней перекрутилась юбка, любезный мой супруг! - Не ходят женщины при шпаге, душа моя, Марьон! - Веретено её ты видел, любезный мой супруг! - Усов у женщин не бывает, душа моя, Марьон! - То сок от ягод ежевики, любезный мой супруг! - А где же в мае ежевика, душа моя, Марьон? - От осени она осталась, любезный мой супруг! - Так принеси мне хоть немножко, душа моя, Марьон! - Что было - поклевали птички, любезный мой супруг!"* Смех и аплодисменты наполнили гостиную, спугнув пёструю пташку, присевшую отдохнуть на краешек раскрытого окна. Сёстры исполнили ещё семь или восемь песен, а напоследок Мадлен сыграла чудесное романтическое сочинение Свелинка, настроившее слушателей на мечтательный лад. Вернувшись в столовую, месье д'Ожерон с домочадцами обнаружили, что слуги уже убрали грязную посуду и оставшиеся от ужина блюда, заменив их на расписанный цветочными мотивами китайский сервиз и сладкие угощения. Наступило время чая. Все с аппетитом принялись за десерт... все, за исключением именинника. Тот был погружён в задумчивость, серьёзен и даже угрюм. Наконец, словно приняв какое-то решение, Жан-Поль поднялся из-за стола, и общий разговор сразу смолк. Все глаза устремились на сиятельного юношу, который, волнуясь и подбирая слова, так повёл свою речь: - Прошу простить, что перебиваю вас... Но я не могу более сдерживаться... Позвольте высказать то, что лежит у меня на душе... - он немного помолчал, не глядя ни на кого, потом продолжил. - За тот срок, что мой корабль стоит в гавани Тортуги, я стал другим человеком... Будто целая жизнь прошла... Я нашёл здесь самых верных друзей, да что там, настоящую семью. Я так благодарен каждому из вас за щедрое тепло и радушие, за заботу во время моего недуга, за искренние беседы, за этот праздник, который вы устроили ради меня... Но случилось и кое-что другое, чего я никак не мог ожидать... О, как далёк я был от этой мысли, сходя на берег, кажется, целый век назад... Я обрёл на этом крошечном острове то, ради чего не жаль было объехать целый мир: свою единственную любовь... Вельможа замолчал, переводя дыхание и по-прежнему избегая смотреть на внимающих ему слушателей, и, в особенности, на залившуюся румянцем золотоволосую девушку. Наконец он взял себя в руки и сразу перешёл к главному, подняв глаза на губернатора: - Месье д'Ожерон, я прошу руки вашей младшей дочери, - он перевёл взгляд на свою избранницу, - мадемуазель д'Ожерон, Люсьен, я люблю вас! Согласитесь ли вы оказать мне честь стать моей женой, а после уехать вместе со мной во Францию? - он умолк, ожидая ответа. Девушка также посмотрела на него, робко и удивлённо, будто не веря, что это происходит именно с ней, потом несмело взглянула на отца с немым вопросом. - Сперва ты ответь, дочка, - ласково проговорил его превосходительство, оправившись от лёгкого потрясения. В комнате повисла звенящая тишина, во время которой никто не осмеливался произнести ни звука. И вот, когда ни у кого уже не осталось сил сидеть неподвижно, словно каменные статуи, прозвучали тихие, такие долгожданные слова: - Я согласна. - Да будет так! Благослови вас Господь и Пресвятая Дева Мария! - заключил счастливый отец, облегчённо вздыхая. - Давайте скорее наполним бокалы и выпьем за здоровье моих дорогих детей! Эй, скорее, несите на стол лучшее бургундское!.. Мадлен и Анри бросились обнимать и целовать сестру, месье Гуфье смущённо бормотал поздравления, звенели принесённые и наспех наполненные бокалы... И лишь Люсьен сидела молчаливая и ошеломлённая, понимая, что отныне её судьба больше не будет прежней. О расставании с родными она старалась не думать, но ей никак не удавалось полностью отогнать от себя эти грустные мысли. После ужина Люсьен по устоявшейся привычке отправилась провожать месье де Меркёра и месье Гуфье до гостевого особняка. Однако на сей раз секретарь отчего-то заспешил к себе и, пожелав молодым людям доброй ночи, оставил их вдвоём в таинственном сумраке ночного сада. Пели соловьи, сладким дурманом благоухали левкои, меж кустов цветущего рододендрона загорались и меркли золотисто-зелёные фонарики светлячков. Жан-Поль замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Люсьен повернулась к вельможе, собираясь спросить, не разболелась ли у того нога, как вдруг почувствовала, что вокруг её талии мягко смыкается кольцо его рук, а к губам трепетно прикасаются его губы. Девушка вздрогнула. - Простите, я напугал вас... тебя? - быстро спросил Жан-Поль, отстраняясь. - Нет-нет, - как можно нежнее вымолвила мадемуазель д'Ожерон, не желая обидеть жениха своей досадной оплошностью. - Но умоляю, поймите: мне потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к тому, что сегодня произошло... - Я ни в коей мере не тороплю тебя, любимая, - заверил её юноша, а потом добавил с улыбкой: - Прошу лишь об одном: говори мне "ты", хорошо? - Хорошо, - ответила Люсьен, заставляя себя улыбнуться. В её глазах стояли слёзы. *** Прошло около недели. Месье де Меркёр всё явственнее выражал нетерпение относительно принятия его превосходительством решения о дате свадьбы. Помимо этого, молодого вельможу раздражали постоянные визиты пиратов в губернаторский дом, и в первую очередь, капитана "Рейн Марго", который имел наглость проявлять несомненный интерес к обществу его невесты. Он не раз жаловался месье д'Ожерону, но тот вынужден был лишь разводить руками: несмотря ни на что, он не собирался закрывать двери своего дома ни перед одним жителем острова. То же самое можно было в полной мере отнести и к мадемуазель д'Ожерон-младшей: боясь задеть чьи-либо чувства, она не могла отказать во встречах ни Дидье Тондёру, ни Джереми Питту. В тот день Мадлен должна была сопровождать сестру в Бастер для поездки к модистке: пришла пора первой примерки заказанного подвенечного наряда. Выйдя в сад, мадемуазель д'Ожерон-старшая столкнулась с месье де Меркёром, который также как и она, разыскивал Люсьен. Они вскоре увидели девушку на одной из душистых апельсиновых аллей в обществе месье Питта. Они успели заметить, как молодой моряк что-то с жаром доказывал ей, а после быстрым шагом направился к белому губернаторскому дому. Люсьен какое-то время растерянно смотрела вслед юноше, но, заприметив невдалеке сестру и жениха, поспешила им навстречу. - Ты готова ехать в город? - спросила Мадлен, внимательно вглядываясь в лицо младшей сестры. - Да, конечно, - ответила та, и голос её дрогнул. - Тогда пойдём. Лошади уже поданы. - Я бы с удовольствием поехал с вами, - неожиданно заявил Жан-Поль. Мадлен повернулась к нему с извиняющейся улыбкой: - Простите, но этого никак нельзя. Дурная примета. Юноша, казалось, смутился. - Тогда мне остаётся только ждать встречи за ужином... - Обещаю, мы скоро вернёмся, - проговорила Люсьен деревянными губами, глядя при этом в сторону дома. Мадлен резко осадила лошадь, отчего на дороге поднялось целое облако пыли. - Рассказывай, что случилось, Лу, - потребовала она. - Ничего... - начала было отпираться младшая сестра, останавливаясь рядом. - Вот только не обманывай меня, - фыркнула Мадлен. - Я тебя насквозь вижу. - Ну, хорошо... - сдалась та. - Месье Питт... Боже, он признался мне в любви! - Это всё? - От тебя ничего не утаишь... Он поцеловал меня... И отправился просить моей руки у отца... - Ох, Лу, ты сведёшь меня с ума! - выдохнула Мадлен. - Почему же ты не сказала ему, что помолвлена? - Я не успела! - попыталась оправдаться Люсьен, щёки у которой так и пылали. - Глупенькая, ты же подала ему надежду. Видимо, он искренне любит тебя, раз решился поговорить с отцом. Мне жаль его. - Я всё объясню ему в следующий раз, - честно пообещала девушка, испытывая болезненный укол совести. Мадлен пристально посмотрела сестре в глаза. - Неужели ты не понимаешь? После отказа отца он больше никогда не придёт. Это было ваше последнее свидание. И, не дожидаясь ответа, Мадлен отвернулась и пришпорила лошадь. *** - Вот здесь мы заложим пять.. Нет, лучше семь складок. Ниже будет оборка, которую можно перехватить лентами в нескольких местах. Получится очень женственно... Мадам Бовари записала что-то в свой блокнот, затем вернулась к Люсьен, стоявшей на табурете посреди мастерской в сколотом булавками пробном варианте платья из дешёвого ситца. - А для рукавов нам замечательно подойдёт то самое кружевное шитьё. Помните, мадемуазель д'Ожерон, вам оно понравилось в ваш первый визит? Им можно также украсить лиф и юбку, и использовать в качестве фаты. Белый с розовым - какое нежнейшее сочетание, как раз для юной невесты! Поскольку Люсьен ничего не отвечала, мадам Бовари остановилась и озабоченно взглянула на девушку. - Мадемуазель д'Ожерон, вам не по душе фасон? Или, быть может, розовый цвет? Поверьте, он вам очень к лицу! Но, если желаете, можно заменить на жёлтый, голубой или зелёный, они тоже сейчас в большой моде среди знатных невест... - О, нет, мадам, мне всё очень нравится, - спохватилась Люсьен. - Простите меня, я, кажется, просто задумалась... - Понимаю вас, мадемуазель... Стало быть, оставляем розовую парчу? - Несомненно. Она великолепна. Правда, Мадлен? - Да, милая. Ты будешь самой красивой невестой, - согласилась та, снова внимательно вглядываясь в печальные серые глаза сестры. - Если желаете, я могу расшить корсаж мелким жемчугом, - продолжала между тем модистка. - Он чудесно дополнит кружева и сделает ваш наряд поистине неотразимым. - Да, благодарю вас. Я полностью полагаюсь на ваш вкус, - ответила Люсьен, по-прежнему думая совсем о другом. - Вот и чудно! - обрадовалась мадам Бовари. - Теперь давайте обсудим длинну шлейфа... *** Весь следующий день Люсьен не выходила из своей комнаты. Необъяснимая тоска овладела ею, и, чтобы отвлечься, девушка постаралась найти себе какое-нибудь полезное занятие. Она велела принести большой дорожный сундук и начала укладывать в него свои вещи: многочисленные наряды, туфли, шкатулки с украшениями, любимые книги, рукоделие и разные милые сердцу безделушки. Одного саквояжа оказалось недостаточно, и слуге пришлось нести второй, который однако тоже очень быстро заполнился доверху. Стук в дверь прервал тщетные попытки девушки справиться с неразрешимой дилеммой. Стоя посреди полнейшего беспорядка, она соображала, что же будет разумнее предпринять: оставить часть имущества дома или попросить третий ящик. - Да, войдите, - откликнулась Люсьен. В комнату с загадочным видом скользнула горничная. - Мадемуазель, вас спрашивает капитан Тондёр. - Ох, опять этот капитан, - всплеснула руками девушка. - Не понимаю, зачем он к нам так часто приходит. - Мне кажется, он к вам неровно дышит, - ответила Амели на совершенно риторический вопрос хозяйки. Люсьен вздохнула. - Что ж, придётся спуститься. - Он сказал, что будет ждать вас в саду. - Спасибо, Амели. Я сейчас приду. Горничная почтительно присела и исчезла за дверью, а Люсьен постояла немного на месте, собираясь с мыслями, затем осторожно пробралась среди разложенных на полу стопок книг и гор белья и вышла на лестницу. Обрадовавшись появлению юной мадемуазель, капитан Тондёр увлёк её в глубину тенистого сада. Несмотря на свою напыщенность и грубый напор, француз был весьма интересным собеседником, умеющим с лёгкостью увлечь занимательным рассказом. Девушка так заслушалась, что сама не заметила, когда нахал успел положить руку на её тонкую талию. Опомнилась она только тогда, когда перед ними внезапно возник Джереми Питт. Мадемуазель д'Ожерон высвободилась из дерзких полуобъятий пирата, испытывая крайнее смущение. Одновременно с этим она почувствовала также искреннюю радость при виде молодого человека. Памятуя слова сестры, Люсьен уже и не надеялась когда-нибудь снова встретиться со шкипером. Она постаралась выразить эту мысль словами, но, как назло, вышло совсем не то, что должно было. - Месье Питт! - воскликнула мадемуазель д'Ожерон. - Я не ждала вас! Заметив, как молодой моряк сразу сник, а капитан Тондёр, воспользовавшись ситуацией, вставил колкое замечание, Люсьен спохватилась, сообразив, что именно натворила, и принялась исправлять созданную ею же самой неловкую ситуацию. Впрочем, остановить вспыхнувшую ссору завзятых дуэлянтов было не в её власти. В это самое время месье де Меркёр находился в кабинете его превосходительства: вот уже в который раз они обсуждали отъезд во Францию. - Анри поедет с вами, - говорил месье д'Ожерон. - Я выпишу на его имя верительную грамоту, чтобы он действовал от моего лица. Вот-вот истекут сроки действия кое-каких бумаг, он должен будет их продлить... - Так почему бы вам самому не отправиться с нами? - уточнил вельможа, стоя у окна. Месье д'Ожерон покачал головой. - Никак не могу, друг мой. У меня здесь и так дел невпроворот... Он поднялся из-за стола, заваленного бумагами, и подошёл к будущему зятю. - В довершение всего, на днях должен прибыть один господин, архитектор, с которым я собираюсь проектировать новый форт... Взгляд губернатора обратился в сад, и он умолк на полуслове. Месье де Меркёр мгновенно проследил глазами в том же направлении и разглядел среди деревьев Люсьен. Девушка гуляла не одна: с нею был несносный капитан Тондёр. - Ну вот, полюбуйтесь! - разгневанно воскликнул Жан-Поль. - Успокойтесь, друг мой! - примиряющим тоном сказал д'Ожерон. - Я сейчас пойду к ним и справлюсь, всё ли в порядке. - Нет уж, я пойду с вами. В конце концов, это моя невеста, и я имею право знать... - Ну-ну, не будьте так ревнивы, - увещевал губернатор юношу уже на ходу, затворяя за собой дверь кабинета. Хотя слова месье д'Ожерона и носили мирный характер, тревожился он за дочь ничуть не меньше, а быть может, и больше её жениха. Посему оба направились быстрым шагом через весь сад, изрядно при этом запыхавшись. Впрочем, подойдя ближе, они обнаружили, что спешка была напрасной, ибо к мадемуазель д'Ожерон и капитану успел присоединиться Джереми Питт. Не успели прозвучать приветствия, как Тондёр объявил всем, что вынужден откланяться. Он поцеловал руку Люсьен, вежливо поклонился губернатору и его высокому гостю, а затем с недоброй улыбкой повернулся к Джерри: - Надеюсь, в скором времени нам удастся возобновить наш любопытный спор, - сказал он, сверкнув маленькими острыми глазками. Когда пират ушёл, месье д'Ожерон взял шкипера под руку и отвёл в сторону, намереваясь заботливо предупредить о грозящей опасности: - Мосье Питт, прошу вас, остерегайтесь этого человека! Мне не понравились его слова, сказанные на прощание... Люсьен с де Меркёром деликатно отошли, чтобы не мешать разговору. - Быть может, нам лучше пойти в дом? - предложил Жан-Поль. - Ты прав, - согласилась девушка. - Иди, я вскоре присоединюсь. Мне необходимо переговорить с месье Питтом до его ухода. Это займёт всего пару минут. Дождавшись, покуда отец закончит беседу и распрощается со шкипером, Люсьен пожелала проводить юношу до калитки, чему тот оказался безмерно рад. Вопреки ожиданиям, разговор никак не клеился. Каждый чувствовал, что должен сказать что-то важное другому... и не решался. Француженка не могла заставить себя признаться в том, что сделала выбор в пользу другого кавалера. Англичанину было стыдно за свой вчерашний поцелуй, он избегал даже думать об этом, ибо в ушах его звучал голос д'Ожерона, произнёсшего накануне страшное и безнадёжное слово "помолвлена". Так, в молчании, они дошли до ворот сада. Джерри машинально нагнулся и сорвал какой-то стебелёк, усеянный мелкими лиловыми цветочками. Он повертел травинку в руках, потом зачем-то протянул её девушке. - Похоже на лаванду, - печально улыбнулась та. - Только вот аромата совсем нет. Я так люблю лаванду... - она умолкла, невольно подумав о том, что, вероятно, скоро вновь сможет любоваться бесподобными лавандовыми полями, которые она хорошо помнила ещё с детства. - Мадемуазель д'Ожерон... - Джереми позволил себе взять Люсьен за руку и заглянуть в её светлые глаза, - скажите, вы не сердитесь на меня? Она покачала головой и ласково ответила: - Нет, месье Питт, не сержусь. - Простите меня и не судите строго... - Ну что вы, это вы меня простите! - воскликнула девушка, поднимая взор на моряка. Они несколько минут простояли молча, глядя друг другу прямо в глаза. Слов не требовалось, они бы только всё запутали в очередной раз. В эти драгоценные мгновения между собой общались две чистые души, наполняясь светом, радостью, прощением, и не испытывая ни малейшей неловкости от затянувшегося молчания. Не нужно было ничего говорить, чтобы понять и услышать друг друга, тишина дарила покой и исцеление. Первой нехотя нарушила немую сцену Люсьен. - Пожалуйста, обещайте беречь себя, - проговорила она, не догадываясь, что почти такая же просьба звучала в этом самом месте из уст её старшей сестры. - Обещаю, - ответил Джереми, горячо сжимая нежную девичью руку и поднося её к губам. - До свидания, - произнёс он. - До свидания, - откликнулась Люсьен, принуждая себя улыбнуться и отказываясь верить, что это их последняя встреча. "До свидания, - повторила она едва слышно, когда Джереми уже исчез из вида. - И пусть оно непременно состоится..." Мадемуазель д'Ожерон глубоко вздохнула и тихонько пошла к дому, бережно унося в ладони маленькую зелёную веточку с бледно-сиреневыми цветами. ________________ * Старинная провансальская песенка подсмотрена в романе Альфонса Доде "Нума Руместан" и немножко переделана, да простят меня крестьянки с юга