***
Учеба подходила к концу. Сэм честно посещает пары и выполняет домашние задания. Он думает о брате очень часто. Думает об их следующей встрече, думает о том, как будет обнимать его. Этих мыслей становилось так много, что те выливались в длинные записи откровений. Было страшно хранить их дома и Сэм часто избавлялся от исписанных ручкой листов. Реальность описанная в мыслях туманна. Парень пользуется этим, чтобы справиться. Он слышит так много слов поддержки на встречах с семейным психотерапевтом. Они стали ходить на консультации совсем недавно и сразу после первого разговора Сэм почувствовал тяжесть застоявшейся тайны. Мама плакала. Она плакала каждый раз, как пыталась взять себя в руки и начать говорить. Джон делился самой малой частью того, что чувствовал на самом деле. Ему трудно привыкнуть к возможности открыться. Согласие ходить на такие встречи стало его первой победой. А Сэм, Сэм молчал. Он знал, что может что-то придумать или сказать лишь долю правды о том, насколько ему сейчас тяжело, однако каждый раз, заходя в этот светлый кабинет, язык прилипает к небу и лишь краткие кивки продолжаются все выведенное на разговор время. Парень не винит себя в этом. Он знает, что боится. Очень сильно боится, что истинна всплывет наружу. В таком случае его мир будет разрушен. Семейная терапия помогала родителям. Джон и Мэри начинали говорить о том, что никогда бы не обсудили без посторонней помощи. Сэм начинал чувствовать себя лишним и после некоторого времени отказался посещать встречи. Жизнь начала походить на тягучий мед, который тяжелой массой стекает с ложки на хлеб. Непонятно как быстро проходят дни и как скоро они начинаются. Иногда Сэм задает себе вопрос что он чувствует и затрудняется в ответе. Он знает, что любит брата, знает, что тот чувствует его поддержку, видит изменившийся климат в семье и абсолютно не замечает своего существования. Встречи с Дином вытягивают наружу и держат до тех пор, пока не проходят сутки. Сэм понимает насколько плохо быть в таком зависимом состоянии от брата, но представляя другой сюжет жизни не хочется расставаться с таким. Это именно то, что сейчас было бы сложнее всего отпустить, ведь отношения с братом, какими бы они ни были, стали самым важным для него. Быть с Дином стало простой необходимостью чувствовать себя счастливым.***
— Почти три месяца назад я осознал, что днями и ночами думаю о том, как изменить своей жене. Это поглощало все мои мысли и я уничтожил наш брак. У меня было много партнеров, но я их не любил. Сознательно поставил крест на любви, потому что так легче отказаться от прошлого и принять свое поражение, — речь мужчины затягивается, но никто из присутствующих не отвлекался. — Я пришел сюда сам, я до сих пор ничего не рассказал жене, которая ждет от меня согласия на развод. Я не злюсь на нее. Она права, я ее предал, — глаза опускаются к сжатым в замке пальцам. — Не знаю когда буду готов рассказать ей. Одной частью себя мне не хочется, чтобы меня прощали, потому что не верю, что справлюсь, а другой — хочу выжить. — Через несколько секунд молчания стало ясно, что мужчина не будет что-либо добавлять. Следующим заговорил парень лет двадцати. Он краток, говорит быстро и не более нескольких минут. Каждый, кто был готов поделиться своей историей получает возможность выговориться. Никто не подгоняет. Дин хранил молчание несколько встреч подряд, слушая и делая выводы. Ему честно казалось, что говорить здесь не о чем. Дину казалось смешным заходить в эту небольшую комнату с множеством окон и выбирать один из стульев, что стоят кругом в самом центре помещения. Очень часто казалось, что все происходящее — это кадры из фильма, где каждое начало подобных встреч начинается с приветствия человека, который заговорил первым. Дин не думал, что будет сидеть на одном из таких стульев и рассматривать листы А4 с мотивирующими надписями на полу. Двенадцать совершенно обыкновенных мужчин, одна женщина. В стороне столик с водой, чайник, стаканчики с ложками и песочное печенье. Совсем легкий гул от негромкого говора. Дину казалось, что его никто не замечает и от этого становилось легче. Люди неторопливо оставляли вещи в стороне и садились в круг. Шарканье ног казалось слишком громким в наступившей тишине. Было видно каждого. На правой стороне футболки прицеплены бэйджики с именем. Такой же прицеплен у Дина, от чего складывалось чувство, будто он в детском саду, где появилась новая воспитательница, которая пока не знает имен детей. — Меня зовут Уильям и я сексоголик. — Привет, Уильям Уильям зачитывает основные положения. Сосед справа, мужчина около сорока вручает Дину «Белую книгу», аналог «Большой книги» — главного руководства анонимных алкоголиков, и подсказывает нужную страницу. Винчестер переворачивает страницы и вглядывается в текст. «Сексоголики — сообщество мужчин и женщин, которые делятся опытом, силой и надеждой, чтобы решить общую проблему. Наша главная цель — преодолеть нашу зависимость». Группа посвящает много времени базовым текстам: «12 Шагов», «Традиции». Несколько раз перечитывает главы из «Белой Книги» и теоретическая часть завершается минутой молчания, затем молитвой, во время которой, Дин задумчиво обводил присутствующих взглядом. Он видит четкий сценарий — слаженность воплощения напоминает театральную постановку. За воспроизведение структуры отвечает Джонатан. Как понял Дин, он моделирует собрание и вводит таких новичков, как он в курс дела. С виду мужчина лет пятидесяти, умел расположить к себе и без труда находил подход к каждому. Он всегда носил небольшой хвостик и очки с круглой оправой. Его простая одежда и доброжелательная улыбка вызывали желание довериться. Когда подступает вторая половина встречи и люди начинают делиться историями, Дин чувствует импульс выговориться. Он не знает с чего начинать и это напряжение стягивает горло. Волнение слишком очевидно и холодный пот на ладонях остается на согнутых коленях. — Меня зовут Кристиан и я зависим от секса. — Здравствуй, Кристиан. Некоторое время мужчина молчал. Он смотрел в пол, немного ссутулившись. — Для меня самый сложный шаг программы — первый. Я не могу принять свое бессилие, — он сидит на другом концу круга, говорит тихо, сложно разобрать и половину предложений. — Все было относительно хорошо недели две-три, я перестал ходить на встречи — не знаю почему, но пару дней назад я стоял на краю платформы, у правой части, откуда появляется поезд и всерьез думал сделать это. Остановил страх, ведь раньше я никогда не задумывался о подобном, — мужчина замолкает и наступают несколько минут тишины. Дин чувствует тяжесть, что тучей нависла над всеми, кто отвел взгляд в сторону или сочувствующе смотрел на говорящего. Все будто знали, что это не конец. — Я не знаю почему вернулся и не уверен, что вновь стоя на той платформе не сделаю шаг вперед. Я не знаю приду ли на следующую встречу. У меня складываются не лучшие отношения с моим наставником. Он хочет помочь мне, но с каждым днем я все больше перестаю быть уверенным, что наши желания сходятся. Глубокий вздох мужчины цепляет к себе взгляд. Дин хмурится и закусывает губу. Ему кажется, что он чувствует радость за этого человека. То, что он сидит здесь, а не на металлическом столе в морге оказалось достаточным, чтобы почувствовать что-то подобное. Следом заговорил пожилой мужчина с гладко выбритой головой. Он говорит о пережитом сексуальном насилии в детстве. Его голос вздрагивает, глаза набираются влаги и история омывается горячими слезами. Откровенностью заражаются остальные. Только к концу встречи Дин решается на несколько слов. Винчестер пытается пообещать себе быть откровенным, так как после услышанного захотелось поддержать, высказавшись таким своеобразным способом, таким, на какой он способен в этой комнате. Но даже общие фразы даются тяжело. Кажется, будто проблемы недостаточно значительные. Оказалось, гораздо легче рассказать какую-нибудь крайность, чем что-то пустяковое, но личное. — Привет, меня зовут Дин и я… Зависим от секса. — Привет, Дин. Парень сглатывает, выпрямляется на стуле и облизывает пересохшие губы. Сказать фразу приветствия оказалось настолько сложно, будто Дин за мгновение полностью исчерпал себя. — Мне трудно с чего-то начать. — Говори о своих чувствах, о своем состоянии сейчас или тогда, до прихода в реабилитационный центр. Ты можешь говорить обо всем, что тебя волнует, Дин, — мягко отвечает Джонатан. Дин молчит, собираясь с мыслями. — Чтобы признаться себе, что мне нужна помощь, пришлось пожертвовать очень многим, — начинает парень, нервно выдыхая. — Я давно начал рушить свою жизнь и мне кажется, что делаю это до сих пор. На первых встречах мне нечего было говорить. Скажу честно, я не серьезно относился ко всему, что здесь происходило, но слушая ваши истории, видя то, как люди открываются, бывает плачут, мне становилось тревожно. Мне никогда не становилось плохо от чьих-то проблем. Я всегда умел различать момент, когда нужно пропустить говно мимо себя, но здесь ситуация вышла другая, — выдержанно переводит дыхание. Смотреть на людей не хватало смелости. — Вы говорите о вещах, которые я понимаю и у меня не вышло отвернуться. Я чувствую, что еще не готов говорить о многом сегодня и я не обязан этого делать. Я принимаю свое бессилие перед похотью и сделать это оказалось очень сложно. Слова Винчестера поддерживаются негромкими аплодисментами. Дину становится неуютно, но уголки губ малость подпрыгивают в благодарной улыбке. Стало легче. На последующих встречах Дин использовал все больше того времени, которое выделяется на возможность монолога. Он перестал продумывать о чем будет говорить, все просто случалось и препятствовать этому не было желания. Он говорил о детстве, об отце и тюрьме. Правда звучит так дико когда проговариваешь ее вслух. Иногда Дин замолкал от осознания всего, что на самом деле происходило с ним. Раз за разом вспоминая людей, которым он сделал плохо, с кем жестоко поступил, бросил, обманул, обидел, Винчестер чувствовал себя ужасно подавленно. Думая о Сэме, что ему приходилось говорить своему младшему брату, Дин просил прощения каждый раз как они встречались. Он никогда бы не мог подумать, что это придется делать так часто. Дин бы не сказал, что ему не нравится меняться. Он не чувствует, что его кто-то пытается переделать. Все, что меняется в его жизни стало следствием выбора. Этот выбор стал отправной точкой в то состояние, за которым Винчестер никогда не гнался. Спустя три месяца реабилитации Дин сорвался всего один раз. После того, как Кевин выписался из центра и он в ту же ночь подорвал чужое доверие к себе, Дин не был горд случившемуся. Он был уверен, что потерпи он еще самую малость, то выдержал бы то давление. Его новым большим помощником стал личный наставник. Энтони старше Дина в несколько раз, можно было бы даже сказать, что тот годится ему в отцы. Когда-то он тоже был зависимым человеком. Энтони ни разу не был женат. У него нет детей, нет ответственности за семью и мужчине всегда казалось, что это единственная возможность быть по-настоящему свободным. Секс стал той частью зависимости с которой появлялась иллюзия счастья. Спустя очень много лет, когда бОльшая часть жизни была уже позади, Энтони влюбился. Впервые почувствовал что-то настоящее. Оказалось, что вокруг так много людей с которыми можно связать свою жизнь, так много возможностей. Эти вещи перестали быть иллюзией также, как и любовь. Энтони ведет полноценную жизнь. В свои сорок пять лет он впервые задумывается о том, что хочет остепениться. В кругу зависимых людей, на таких же собраниях, когда очень давно мужчина противился и не верил в возможность измениться, в свое время ему помог другой человек и по окончанию своего пути он решил провести кого-то другого. Задачей является быть тем самым спасательным кругом, за который всегда можно ухватиться. Они с Дином проводили много времени вместе. Им всегда удавалось найти тему для разговора, они понимали чувства и опыт друг друга. В какой-то момент Дин не уследил за тем, как сблизился с Энтони настолько, что смог назвать его другом. Может, в какой-то мере Винчестер подсознательно признал того отцом в том образе, о котором когда-то мечтал. Энтони первым узнал о практически случившемся втором срыве Дина, который произошел после встречи с братом. В тот день было особенно трудно. Все, что обычно помогало отвлечься казалось бессмысленным. Даже спустя достаточно большое время выдержки Винчестеру казалось, что в одно мгновение все стало еще хуже, чем когда-либо было. Те разовые объятия брата действовали как обезболивающее. В такие моменты Дин пропитывался облегчением всем своим существом, но когда нестерпимо захотелось приблизиться к лицу Сэма и поцеловать, парень испугано отшатнулся в сторону. Он успел привыкнуть подавлять подобные желания, но в тот момент проснулась такая дикая жалость к себе. За все три месяца Винчестер ни разу не плакал. Глаза оставались сухими даже в моменты дикого отчаяния. Хотелось, но он не мог. Для Сэма было важно узнать, что случилось и только по беглому взгляду из-под бровей он обо всем догадался. В его движениях читалось сочувствие и тоска. Тоска от того, что Сэм не прекращал хотеть поцеловать своего старшего брата ни на секунду. Он давал обещание этого не делать, поэтому в следующее же мгновение, когда Дин вновь взглянул на него, медленно покачал головой и отвел взгляд в сторону. Тогда показалось, что их и так сколотые сердца посыпались новой волной.***
— Из каких чувств ты вступал в близость с кем-то? — Дин с Энтони сидели на территории реабилитационного центра. Густая листва тополей скрывала от лучей солнца. Приятный ветерок, тишина, количество зелени двоит глаза. — Я ничего не испытывал к тем людям. Я не говорил им «спасибо», я не жалел их когда делал больно, мне не было скучно от того, что мои чувства ограничивались желанием разрядки. Мне было одиноко, но я не знал об этом, — Дин глубоко вздыхает и облокачивается на спинку скамейки. — Мне почему-то казалось, что именно так было у всех. — Ну, я чувствовал дикую вину. Каждый раз уничтожал себя за то, что приводил домой очередную шлюху. Сколько раз я обещал себе, что это в последний раз, — грустно улыбается и закидывает ногу на ногу. — Я получал мазохистское удовольствие от своих мучений. Дин соглашается слабым кивком головы и задумчиво рассматривает торчащую нитку из ткани джинсов. Ему кажется, что он испытывает тоже самое. — Ты пытался остановиться? — Энтони возвращает взгляд к Дину и встречается с тем глазами. Винчестер отрицательно качает головой. — Я ничего не пытался сделать. Сложно назвать то состояние даже существованием. Мне становится противно, когда я вспоминаю об этом. Не хочу об этом думать. Энтони понимающе поджимает губы. — Ты никогда не сможешь изменить то, что уже произошло. В тот период жизни ты не мог поступить иначе, если бы мог — поступил бы. — Наверное. — Тебе стоит прожить те чувства еще раз, чтобы окончательно отпустить их, Дин, — Энтони тяжело вздыхает. — У меня была ситуация последствия и воспоминания которой преследовали очень много лет. — Ты уже рассказал так много… Я даже надеялся, что больше не услышу про очередную страшную историю. — Да, у меня тоже были похожие мысли в свое время, — с чувством улыбается и через несколько минут паузы заговаривает. — Мне тогда было лет тридцать, я был в системе. Употреблял каждый день. Однажды меня накрыло сильнее обычного и выйдя на улицу я заметил женщину, которая со спины была схожа с моей покойной мамой. На тот момент был всего лишь год как она ушла из жизни и… И я очень был привязан к ней. Папа бросил нас когда я был еще совсем маленьким, она вырастила меня сама, отдавала всю любовь. Она знала, что я кололся. Обещал ей бросить, обманывал ее. Я знаю, что делал ее самой несчастной женщиной и мамой на свете, которая ни смотря ни на что продолжала любить меня. Мне казалось, что у меня еще останется время и всегда будет возможность исправиться. Мне хотелось чтобы она была рада за меня, но я не успел. Произошел несчастный случай. Она проходила мимо местного дома, который разваливался на глазах все время сколько себя помню. На нее обвалился какой-то фрагмент здания с крыши. Моментальная смерть. Пытался покончить с собой, но не выходило довести дело до конца. Во время того раза, когда я вышел на улицу и увидел ту женщину, мне взбрела в голову неопровержимая уверенность в том, что это — моя мама. Я схватил несчастную и грозясь зарезать ту складным ножом, потребовал окружающих людей не трогать нас. Я приволок ее к высокому мосту, что был совсем неподалеку и в то время, пока полиция еще не приехала, заставил перелезть через перила и готовиться спрыгнуть. Я кричал на нее, рассказывал о своих чувствах, о том, как скучаю по ней. Я рыдал и захлебывался слезами ужаса от того, что был уверен в решении покончить со всем прямо сейчас. Мне не хотелось, чтобы моя мама мучалась из-за своего несносного сына, поэтому единственным решением было спрыгнуть вместе. Полиция подъехала в тот момент, когда я толкнул женщину в пропасть и без промедления спрыгнул следом. Она выжила, я не знаю как сложилась ее жизнь после, но после этого я не мог простить себя еще очень долгое время… Мне пришлось принять, что я совершил с человеком, который абсолютно этого не заслуживал. Возможно я сломал ей жизнь и я не отказываюсь от этой ответственности, ничто не сможет меня оправдать. Тогда я не смог поступить иначе, хотя очень сильно хотел бы. И ты не мог, Дин. Винчестер молчал долго. Он думал над словами Энтони и не мог сдержать порыва заговорить. — А если в такой неудобный момент ты обрываешь чью-то жизнь? Мне стоит просто принять то, что я убил человека? Я не хотел этого делать, я был испуган до чертиков и все, что было тогда в моей голове — это дикий шок и ужас. Как справиться с такими чувствами? — Дин поворачивает голову к мужчине. На чужом лице пролегла тень. — Я чувствую отвращение к себе, точно такое же, какое испытываешь сейчас ты. Я вижу это и прости, что все испортил новостями о том, что я убийца. Так случается, что происходят ситуации, которые трудно просто принять или пережить чувства. Я не знаю, что с этим делать и как жить дальше. Я не знаю хватит ли у меня когда-то смелости признаться кому-то еще в том, что я сделал. И если после нашего разговора меня отсюда заберут я не буду зол на тебя. Мне захотелось рассказать, потому что вся эта чертова гниль все равно рано или поздно поднимется наружу и начнет смердить, — Винчестер кривится и отворачивается в сторону. — Я никогда не прощу себя. Мне все равно кем был тот человек, все равно, что он хотел моей смерти и что от него несло так, что хотелось блевать. Ни у кого нет права убивать людей кроме некого Всевышнего, о котором здесь вечно заводится речь… — Я не чувствую к тебе отвращение. — Тогда ты очень странный человек. — Что бы ты хотел изменить будь у тебя возможность? — Вообще никуда не пошел бы в тот вечер… Остался бы с Сэмом, он тогда был очень расстроен тем, что я ухожу. Может он чувствовал, что что-то произойдет, не знаю… — Думаешь все сложилось бы лучшим образом останься ты дома? — Да. Этот идиот Диего разобрался бы со всем сам или не разобрался, мне уже нет никакого дела. — Мне бы не хотелось думать что бы было, если бы те обозленные парни пришли к тебе домой, — осторожно говорит мужчина. Дин переводит взгляд к Энтони и закусывает щеку изнутри. — Может в ту ночь ты спас жизнь своему брату и насколько я могу судить по тому, как ты отзываешься о нем, ты очень любишь его. Винчестер вздыхает и складывает руки на груди. Может так оно и есть, кто его знает, все равно уже поздно о чем-то судить. Ничего не сможет изменить истины. — Ничего не случается просто так, может сложившийся сюжет был лучшим стечением обстоятельств из всех возможных. — Это тоже никак не оправдывает меня. — Нет, не оправдывает. Дин слабо пожимает плечами. — Тогда какой смысл фантазировать или строить догадки как все могло сложиться? Все уже случилось. — Да, ты ничего не изменишь, Дин, но я уверен, что ты не убийца и никогда им не был. Я просто хотел, чтобы ты услышал меня. — Тогда я не знаю кем считать себя. — Груз ответственности, который ты взваливаешь на себя ничего не определяет. — Хорошо, тогда кем считаешь меня ты? Мужчина задумывается и с мягкой улыбкой отвечает: — Ты человек, которому пришлось пройти через ад для того, чтобы стать тем, кем ты являешься сейчас. Я горжусь той версией тебя, которая сидит сейчас рядом и пока что не верит в мои слова.