***
— Ты выглядишь такой подавленной. Что стало с той девчонкой, которая хотела мне глаза выцарапать? Я думал, в тебе куда больше ярости, — Виктор сидел с другой стороны стола и смотрел на Люси, чуть прищурившись. Её притащили сюда охранники, посадили на шаткий стул и скрутили руки за спиной. Хартфилия не сопротивлялась, прекрасно понимая, что за всё то время, что она провела в темнице, в ней не осталось наглости и смелости. И как только Брич мог выбрать такую девушку себе в жены? Виктор был прав, до тотального одиночества, в котором Люси провела последние сорок восемь часов, в ней было куда больше ярости и желания отомстить за всех тех, кого убил Совет. Виктор разрушил её жизнь, сломал всё, до чего только смогли дотянуться его поганые руки, а у Хартфилии не было сил даже ошпарить его взглядом. Жалость и отвращение к себе подобралось к самому горлу. — Где Эйдан? — собственный голос показался слишком тихим, и Люси, сглотнув, решила, что нужно попробовать ещё раз. — Где Эйдан?! — Ох, скучаешь по мужу? — Виктор нехорошо усмехнулся, после чего поддался вперёд, упираясь локтями в грязный стол. Приглядевшись, Люси поняла, что он не грязный. Его мыли очень много раз, но видимо крови было так много, что её просто не успевали оттирать, и та плотно въелась в поверхность. — Боюсь, Люсьена, у тебя не будет возможности до суда встретиться с ним. Но если ты расскажешь то, что знаешь о других тёмных гильдиях, то… — Мы не состояли в альянсах, — она перебила его весьма бесцеремонно. Люси не была дурой и прекрасно понимала, какую именно информацию захочет получить этот человек, но ни Люси, ни Эйдан ничем не могли помочь ему. — Если вы ищете других, то тратите время впустую, пытаясь добиться чего-то от нас. Мы с Эйданом… — Это я уже слышал, красавица, — Виктор резко поднялся на ноги так, что стул отлетел от его ног и с пугающим грохотом рухнул на пол. Люси подняла взгляд и оторопела. Глаза напротив были полны ярости и пытали искренней ненавистью, если бы её можно было бы испить, то это был бы самый прожигающий яд. Люси не понимала — ненавидит Виктор именно её или всех вокруг, но от такого пристального внимания становилось совсем жутко. Невольно Хартфилия отпрянула назад, но она всё ещё была прикована к стулу, и кандалы неприятно врезались в кожу. — Страшно, да? Эйдану тоже было страшно. Я видел, как твой драгоценный муж стирает зубы в порошок. Незабываемое зрелище. — Мы ничем не можем помочь, — шёпот сорвался с потрескавшихся губ, а сам голос дрожал и был преисполнен страхом. Она никогда не была такой, но что-то в ней явно изменилось. Люси всё ещё хотела цепляться за жизнь. Хотела второго шанса и возможности начать всё с нуля где-то далеко от этого места. Чтобы она, Эйдан и их ребёнок. — Тогда вы совершенно бесполезны, — Виктор выплюнул слова, после чего выпрямился. — Ты и твой грязный муж-оборванец. Вы сгниёте в этой тюрьме. Никаких смягчающих обстоятельств не будет, уж я позабочусь об этом. Ты увидишь его в последний раз на суде, — он словно бы взял себя в руки, пригладил волосы на затылке и отвернулся от Хартфилии, совершенно не опасаясь того, что она может нанести ему удар в спину. Люси не смогла бы, даже если бы очень сильно захотела. — Впрочем, ты довольно симпатичная, — от этих слов Хартфилию передёрнуло. — Думаю, я навещу тебя ещё несколько раз, Хартфилия, а потом ты мне просто станет скучно. Эйдан мог выбрать себе в компаньонки кого-то более интересного и выдающегося. Ты не смогла его защитить, а теперь никто не сможет защитить тебя. Знаешь… мне тебя почти жаль, — самым худшим в его речи было то, что на секунду Люси действительно услышала эту самую жалость. Он не издевался. Виктор и правда говорил то, что думал. Это что-то задело внутри, резануло по живому. — Только сунься ко мне, кусок говна, — искра ярости зажглась где-то внутри, вспыхнула по венам и взорвалась на языке. — Я буду выдирать твою плоть зубами! — О, а вот теперь я верю, что ты из темной гильдии, а то было как-то непохоже. Трясущийся листок ивы в лучах закатного солнца, — они снова встретились глазами, и Люси скривилась от желания вырвать ему кадык. Настолько огромным оно вдруг стало — это самое желание. — Сохрани эту ненависть. Я люблю, когда девушки сопротивляются. Дверь за ним захлопнулась, и Хартфилия осталась в комнате одна. Ярость клокотала в горле и не давала нормально дышать. С чего это вдруг она решила, что действительно будет сидеть и ждать своей участи? Почему опустила руки? Тильда бы сказала, что это всё гормоны, но сейчас Люси думала, что это какая-то мистика. Она не имела никакого права сдаваться. И уж точно она не позволит Виктору прикоснуться к себе. Если будет нужно, то она что-то с собой сделает, но живой этому ублюдку ни в коем случае не дастся. Не имеет права так безвольно позволять ему распоряжаться её телом. Если кто-то и сделает ей больно, то она сама.***
Виктор сдержал своё слово и пришёл. Он приходил целых пять раз, но каждый раз уходил ни с чем, потому что Люси собирала всю свою волю в кулак и исполняла данное себе обещание. Она билась, дралась и кусалась, и каждый раз после его ухода начинала копить силы на очередной бой с самого начала. Самым паршивым было то, что Виктор и так получал своё удовольствие. Ему нравились её потуги отстоять право на своё собственное тело, он банально игрался, забавлялся и наслаждался чужой беспомощностью. Но на седьмой приход Виктор перестарался, а потому Люси отправили в лазарет, где пришлось зафиксировать ногу в правильном положении из-за вывиха. Она должна была выглядеть на суде так, словно не подвергалась никакому насилию, ведь подобное в Совете не одобрялось. У Виктора просто не было выхода. Необходимо было избавиться от всех улик, что могли указать на его чрезмерную жестокость с подчинёнными. Женщина, которая приняла её для осмотра, решила перестраховаться и взять дополнительные анализы. Так всем стало известно о беременности Хартфилии, о которой она даже не думала никому говорить. — Было глупо молчать о таком, — её звали Мэри, и она работала врачом в этом богом забытом госпитале. — Я подам заключение о подобном положении. Это может стать смягчающим обстоятельством, — густые каштановые волосы Мэри были собраны в высокий хвост, а в её губах была зажата зубочистка. Она с невозмутимым лицом сидела на низкой табуретке рядом с кроватью Хартфилии и делала какие-то пометки в своих бумагах. — Если бы Виктор знал это с самого начала, может не стал бы так приставать. — Значит… все в курсе, что он себе позволяет, но никто с этим ничего не делает? — Люси поморщилась и сложила руки на груди, отводя взгляд от Мэри в стенку. — Ох, милая, не вини меня, — врач насмешливо вздёрнула бровь, посмотрев на Хартфилию поверх очков-половинок, которые держались на узкой переносице. — Когда-то я успела наломать дров, и мне пришлось заключить с ним сделку. Так что никто мне не поверит, даже если я выйду на центральную площадь и буду говорить о том, что натворил этот человек. Так что лучше прими обезболивающее и ложись спать. Суд скоро. — Вы видели Эйдана? — Люси хотела знать ответ на свой вопрос, но при этом она до дрожи в коленях боялась, что Мэри может дать ей куда более развёрнутый ответ. Врач задумчиво покрутила ручку в руках. Длинные пальцы ловко вертели письменную принадлежность в разные стороны, после чего она замерла и тяжело вздохнула, будто приняла важное решение, и оно ей ни капельки не нравилось. — Эйдан Брич был здесь. Я залечила что смогла, Люси. Внешне на суде он будет выглядеть совершенно здоровым, но внутри… — Мэри покачала головой. — Будет чудом, если он проживёт ещё хотя бы пару недель. Здесь я не могу оказать ему должную помощь, а Виктор… Виктор сделает так, чтобы ты на суде увидела живого покойника. Они больше ничего друг другу не сказали. Люси просто не нашла подходящих слов, а Мэри не была специалистом по утешению. Она была врачом, могла поставить на ноги тяжело больных, но залечить душевные раны было выше её сил. Она сочувствовала притихшей Заклинательнице, но ничем не могла ей помочь. Хартфилия сидела на кровати и смотрела на маленький огонёк свечи, пытаясь уложить внутри себя тот факт, что её муж умрёт здесь. Тот факт, что Эйдан узнает о её беременности именно на суде. И что она не может ему ничем помочь.***
Зал, в котором должен был пройти тот самый суд, был круглым и огромным. Слишком помпезным для оглашения пожизненного приговора или чего-то ещё. В таких залах надо короновать принцев или что-то в этом духе, но почему-то Совет принял решение, что именно в таком помещении и нужно сообщать людям, как пройдёт их остаток жизни. Издевательство. А может быть так они почитали правосудие, которое так отчаянно боготворили. Хартфилия точного ответа на свой вопрос не знала, да и не была уверена, что знать хочет. Её больше волновал Эйдан, которого в зал никак не приводили. Сама Люси была вынуждена занять место на каком-то пьедестале, где стояла мраморная табуретка. Ужасно неудобная. Стараниями Мэри несчастная лодыжка Заклинательницы зажила, поэтому к этой самой табуретке Хартфилия прошла сама с гордо поднятой головой, не обращая внимания на шепотки, которые раздавались за спиной. Это раздражало. — Люсьена Хартфилия, вы обвиняетесь в том, что вступили в ряды тёмной гильдии, а также… — Люси много в чём обвиняли. Список оказался таким длинным, что кто-то в зале даже начал зевать, потеряв полный интерес к тому, что вещал судья. Хартфилия их не винила, ей самой в какой-то момент надоело слушать, и она просто начала разглядывать присутствующих. В третьем ряду она увидела Мэри, которая сидела с прямой спиной, сложив руки на груди и сжав губы. В отличии от многих, врач выглядела так, словно происходящее её действительно хоть сколько-то волнует. —… в связи с чем член Совета просит вынести приговор в виде пожизненного заключения. Вам есть что сказать в свою защиту? — кажется, судья сам устал зачитывать то, что было у него в бумагах. Он оторвал взгляд от принесённых документов и уставился на Люси. — Ваша честь! — Мэри вскочила с места так резко и неожиданно, что сразу же привлекла к себе внимание рядом сидящих людей. — Меня зовут Мэри. Мэри Дроузен. Я лекарь из госпиталя при тюрьме. У меня есть заключение о состоянии здоровья заключённой, которое я не успела подшить к делу. Позвольте сделать это сейчас, — не дожидаясь ответа судьи, Мэри пробралась к проходу и уверенно зашагала в сторону ограждённой зоны, где как раз и расположилась Люси с остальными присяжными и судьёй. Она протянула охраннику бумаги, и тот без лишних слов и эмоций забрал их, чтобы передать верховному судье. — Чтобы вы не тратили время, я коротко скажу, что Люсьена Хартфилия находится в положении. Четвёртый месяц. Прошу принять данную информацию в качестве смягчающего обстоятельства при вынесении приговора, — Мэри так и осталась стоять возле ограждения, явно не собираясь возвращаться на своё место. Взгляд Мэри был направлен в какую-то другую от Люси сторону. Проследив за траекторией, у Люси всё внутри похолодело. Мэри смотрела на Виктора, при этом лекарь не выглядела напуганной. Откуда в этой женщине могло быть столько уверенности, что ей за это ничего не будет, Люси искренне не понимала. — Так… да, вижу, — судья поправил очки и снова посмотрел на Хартфилию. — Довольно радостное событие, юная леди. Как же вы собирались воспитывать ребёнка? В стенах тёмной гильдии, я полагаю. В этот момент Люси поняла, что Эйдана всё ещё в зале нет. Что это значит? Суд над ним будет не сегодня? — Нет, — Хартфилия снова посмотрела на судью. — Я хотела убедить Эйдана покинуть гильдию и зажить мирной жизнью, потому что мне бы не хотелось, чтобы ребёнок вырос в том обществе, в котором мне пришлось оказаться. — И как отреагировал мистер Брич на ваше предложение? — судья сложил руки на столе, заинтересованно глядя на Хартфилию. — Поддержал ваше стремление? — Я… я не успела сказать ему о своём положении, — она поджала губы. — Может, если бы я решилась сделать это раньше, то всё было бы совсем не так, — Заклинательница вспомнила слова Тильды о том, что с признанием Люси затянула, что нужно было рассказать мужу обо всём сразу же, но она медлила и тянула. Возможно, если бы они покинули стены гильдии раньше, то всё обошлось бы. — Что ж, юная леди, всё это очень трогательно. Но ваша беременность не смоет с вас вину за то, что вы успели сделать за эти года. Список, как мы все помним, не такой уж и маленький. — Я знаю, — Люси положила руки на коленки и горько хмыкнула себе под нос. — Может быть, я и не заслуживаю прощения, но мой ребёнок ни в чем не виноват. Он не успел нагрешить настолько, чтобы обрекать его на пожизненное заключение или смерть. Я прошу… вырастить его достойным человеком, если вы лишите меня такой возможности… По залу прокатилась очередная волна шёпота. Взгляд Хартфилии зацепился за Мэри, которая всё ещё стояла у ограждения, но на этот раз смотрела уже на Заклинательницу. Тяжело было разобрать эмоции на лице лекаря, но Люси показалось, что та улыбнулась ей одними глазами и едва заметно кивнула, выражая свою поддержку и одобрение. — Суд удаляется для принятия решения, — стукнул молоток, и Люси поняла, что больше ничего не сможет сказать в свою защиту.