Белоснежка, или Вся правда о злой мачехе

      Говорят, что есть люди, сами строящие свою судьбу, кующие её в горниле жизненных перипетий, приключений, испытаний, трудностей, и свою судьбу стремящиеся найти сами. Есть люди, следующие своей судьбе и плывущие по её течению, не пытаясь плыть поперёк. А есть и те, как сказала одна моя хорошая подруга — принцесса старинного и прославленного клана — кого к ней ведут. Временами я сожалею, что попадаю в третью категорию, но у меня не хватает смелости перейти в первую. Наверно потому, что я всё-таки трусиха, которой страшно самой взять мою судьбу в мои же руки. Хотя, всему этому может быть одно простое объяснение, но всё же не оправдание, что я не привыкла жить самостоятельно, сама о себе заботиться, сама зарабатывать себе на жизнь, привыкла жить под опекой отца с матерью и двух старших братьев… Старая и недобрая моя выученная беспомощность, пропади она пропадом! И я совершенно не могу даже представить, каких трудностей отсыплет на мою голову щедрой рукою реальный мир, если мне всё же хватит однажды смелости, на восемнадцатый год жизни, оставить стены родительского дома. Тем более что никто мне этого всё равно не позволит. Ах, я приношу свои извинения, мой дорогой или моя дорогая визави, что не представилась сразу — когда в твои руки попал мой пожелтевший от времени дневник, обложка которого обтянута дорогим бархатом, и который всё же подъела моль. Моё имя Элиза Ривара, а если быть точнее — Элиза Риллиан Лоренца Ривара де Фиренси. Дочь короля Фиренсии Сальвато и королевы Лючии, сестра двух принцев — наследника трона двадцатитрехлетнего Лоренцо и двадцатилетнего Антонио. Моя матушка, к слову, никогда не питала особого восторженного и трепетного пиетета к детям. Как она сама говорила, стоило её спросить, любит ли она своих детей: «А что я могу сделать? Приходится любить, раз родила их на свет. Так-то дети никогда не вызывали у меня умиления, но Лоренцо и Антонио, и моя младшая Элиза с течением времени становились такими очаровательными и умными… Чем больше детей — тем больше надежд на то, что в случае кончины правящих монархов страна не останется без короля и не скатится в разруху». Так что я не питала иллюзий, что моя матушка дала жизнь мне, Антонио и Лоренцо исключительно из одного лишь чадолюбия. В королевской семье обязательно должен быть один наследный принц и хотя бы один младший брат принца, чтобы стать претендентом на трон в том случае, если старший ребёнок не доживёт не то что до дня своей коронации, но и вообще до седьмого года жизни. Как это называют не только в моей родной стране, но и во многих странах — наследник с запасом. Хотя история моих родителей могла бы послужить хорошей основой для баллады или рыцарского романа. В ту пору ещё совсем юный, полный энергии и жажды жить, обладающий большими амбициями, мой отец в возрасте двадцати двух лет повстречал на улице столицы Фиренсии мою маму — в ту пору восемнадцатилетнюю девушку изящной и нежной красоты, которая в личных качествах ничем не уступала отцу. Что наследник трона забыл на городских улицах? Так улучил удобную возможность и сбежал немного отдохнуть от предписаний придворного этикета и суеты слуг вокруг его монаршей персоны. Что позабыла на улице моя мама? Она не так уж давно покинула стены монастырского приюта для подкидышей, куда ходила относить еду с денежными пожертвованиями и помогать монахиням в уходе за детьми и заботой об этих детях. Да, мама никогда не питала восторгов и умиления касательно детей, но у матушки всегда её сердце отличалось отзывчивостью к чужому горю, будь то ребёнок или взрослый, хоть даже бездомное животное — собака или кошка. Случайно столкнувшись на улице, потому что каждый нёсся скорее по своим делам, не глядя по сторонам, тогда ещё не обвенчанные мои отец и мать обменялись взаимными извинениями. Разговорились немного каждый о себе, кто он и куда идёт, и откуда. Немного поговорили о том, кто чьи родители. Вот только отец умолчал перед мамой, что он наследник трона Фиренсии, тогда как мама сразу сказала, что её отец Луиджи Баккарди банкир и судовладелец — попутно щедро жертвующий деньги на развитие наук с искусством и благотворительность, оказывающий покровительство талантливым деятелям в области наук и тех самых искусств. Отец и мать старались при любом случае урвать хотя бы пять или десять минут, чтобы побыть вместе. Отец часто сопровождал матушку по её важным делам в городе — связанным с помощью тем, кому в жизни повезло меньше, скоро мой отец стал вхож в дом дедушки Луиджи, и в один из дней их встреч попросил руки моей матери — преподнеся ей в дар изящное кольцо искусной ювелирной работы с сапфирами. Венчание же моих родителей случилось без ожидания слов благословения от папиной бабушки и отца моей матери. Обе стороны отец с матерью просто поставили перед свершившимся фактом, что теперь Сальвато и Лючия — муж и жена, что соединил Господь — то не разорвёт никогда человек. Разве что сама смерть тут может что-то поделать. Первое время моя прабабушка Элиза и дедушка Луиджи возмущались тому, что мои отец и мать поженились без позволения их семей, но всё же на третий месяц после свадьбы своих чад примирились со всем произошедшим. Бабуля Элиза прониклась уважением к моей маме, дедушка Луиджи впоследствии стал очень хорошего мнения о моём папе. Свадьба моих родителей — первый случай в истории королевства Фиренсия, когда один король переступил без сожалений через социальные предрассудки и традиции, женившись по любви и взяв за себя в жёны девушку, личные качества которой уважает и с коей чувствует душевное родство. Мои родители сами выбирали, кого любить и с кем венчаться. Надеюсь, никто не отнимет у меня той же самой ценности. Время покажет и всё расставит по местам. С самого раннего детства, едва освоив грамоту, я жадно читала многое, что попадало в мои алчущие руки из обширной и богатой библиотеки моих родителей. Из книг я узнавала, что в некоторых странах встречается такое, и встречалось даже несколько тысяч лет назад, что на троне правили и царствовали женщины. Вот только я к восьмому году моей жизни избавилась от наивных мечтаний, что отец выберет своей преемницей на трон меня, если я и дальше буду столь же старательной в изучении наук и обладающей очень острым умом девочкой. Ключевое слово здесь — девочка. Провальный проект — в глазах нашего общества, которое радуется рождению сыновей, но видит в девочках лишь проблему в качестве забот о будущем приданом. Что же до приданого — то за мной обещано пять больших сундуков золотых фиренсов, если кто рискнёт своим душевным здоровьем взять меня в жёны. От моей же покойной прабабушки Элизы (в честь которой мне и дали имя при рождении, и которая была бабушкой моего отца) я получила в дар перед тем, как она отдала свою благородную и чистую душу Всевышнему, небольшое волшебное зеркальце. На первый поверхностный взгляд могло показаться, что это обычное закрывающееся расписной деревянной крышечкой зеркальце, которые дамы часто носят в своих кошелях на поясе. Но у этого зеркальца было одно волшебное и необычайное свойство — оно умело говорить. Могло в своей глади показывать то, что когда-то было, пусть даже несколько веков назад. И точно так же могло показать, что будет. Однако же, показываемое зеркалом будущее виделось каким-то неопределённым. Как само зеркало говорило, оно показывает только возможный будущий исход, который зависит целиком от нашего действия или же бездействия. Перед тем, как отправиться в Рай на небеса, прабабушка Элиза просила меня беречь это зеркальце и никогда нигде не терять, не передаривать другим, потому что невозможно судить, как им воспользуется человек, в руки которого оно попадёт. Я же клятвенно заверила умирающую бабулю Элизу, что сберегу её предсмертный подарок. И слово своё я очень тщательно держала — всегда носила прабабушкин подарок на шее в мешочке, к которому был приделан кожаный шнурок, и прятала под лифом платья. Прабабушка Элиза очень любила моего папу и мою маму, она обожала своих правнуков — Лоренцо, Антонио и меня. Она всегда старалась не выделять особо никого из детей своим вниманием и лаской, но всё равно больше всех обожала меня, по той простой причине, что я обладала многими присущими бабуле Элизе чертами характера. От того лучше всех с прабабушкой получалось ладить у меня. Бабуля Элиза всячески поощряла во мне стремления к знаниям, к независимости, воспитывала во мне тонкое художественное и эстетическое чутьё, старалась во мне развить критичный ум и смелость отстаивать то, во что искренне веришь, всегда стараться не изменять себе самой при любых обстоятельствах. И помнить всегда о том, что внутреннюю культуру человека определяет то, как он обращается со своими подчинёнными и с людьми ниже его по положению, как он обращается с более уязвимыми в сравнении с ним людьми и даже как человек обращается с животными. Бабулю Элизу было, за что уважать и любить — при всей её доброте, она была готова биться за торжество справедливости хоть с мечом в руках и в шлеме с поднятым забралом, но всё же она обладала поистине королевским милосердием. Эта сильная, стойкая, волевая и при этом наделённая щедрым на добро сердцем женщина — пришедшая к власти в Фиренсии после смерти от глубокой старости моего прадедушки Пьеро, эта женщина — приходящаяся бабушкой моему отцу и прабабушкой мне с моими братьями, всегда была для меня во всём достойным примером. С того дня, как мне исполнилось девять лет, бабуля Элиза всегда брала меня с собой каждое воскресенье, когда ходила навещать приюты для бездомных, больницы и детские воспитательные дома, приюты для незамужних матерей, приюты для одиноких и нищих стариков. С такого юного возраста прабабушка приучала меня помогать ей в её заботе о бедняках и сиротах. Я не знаю, как с благотворительностью всё обстоит в других странах. Но вот в Фиренсии дела с этим обстоят очень хорошо. Дома призрения снаружи и внутри чистые, опрятные, всегда содержатся в надлежащем порядке, комнаты обитателей всегда просторные и светлые, хоть скромно — всё же хорошо меблированные, матрасы и постельные прочие принадлежности всегда добротного качества и чистые. Люди в этих домах носят пусть и не богатую одежду, порой с чужого плеча — но эта одежда всегда в хорошем состоянии и не ветхая, без дыр и заплат, без потёртостей. Что же до питания в этих заведениях, то бабуля Элиза не скупилась на то, чтобы люди имели возможность питаться ежедневно пусть и без изысков, но полноценно. Прабабушка всегда следила за тем, чтобы выделенные деньги на помощь бедным непосредственно всегда поступали по прямому назначению — на помощь бедным. Также при этих домах призрения, при детских приютах и приютах для незамужних матерей, в домах для одиноких пожилых людей можно было в короткие сроки освоить любую честную профессию — которая позволит людям себя прокормить и не впасть в голод с нищетой снова после выхода из приюта. Те же, кто по причине старости или тяжёлых болезней не могут сами о себе заботиться, оставались жить в приюте навсегда. Пока же люди осваивают профессии, они без всяких помех жили в приютах, работу и жильё им помогали подыскать управляющие приютами — подконтрольные моей прабабушке. — Элиза, внученька, запомни мои слова, — назидательно, но всё же ласково говорила прабабушка, — однажды настанет день, когда ты станешь законной женой какого-нибудь заграничного принца или короля, займёшь место королевы — подобающее тебе по рождению. И как будущая королева, ты должна знать, чем живёт твой народ, и как именно он живёт, в чём нуждается. — Я буду верна вашим принципам, бабушка. И обещаю их усердно придерживаться, как вы меня учите, — давала я чистосердечный зарок. — Тебе никогда нельзя забывать о том, что могущество любого правителя покоится на благосклонности и любви народа его страны. Всегда помни об этом, Элиза, — твёрдо наставляла меня прабабушка. Я же согласно и пылко кивала в ответ её словам, крепко обнимая пожилую королеву. После того же, как завершился жизненный путь моей прабабушки Элизы, благие начинания этой великой женщины продолжил её внук, ставший преемником своей бабушки — мой отец. Я же продолжила самолично каждое воскресенье особо пристрастно следить за тем, как обстоят дела в детских приютах и в приютах для бедных, в приютах для одиноких беременных женщин и матерей, в приютах для пожилых людей. Обо всём происходящем я подробно отчитывалась моему отцу, чтобы хоть немного облегчить бремя короны для моего родителя. Предсмертный подарок бабули Элизы, этот знак её безграничной любви ко мне, я берегла как зеницу ока. Бабуля Элиза покинула этот мир, едва мне исполнилось двенадцать. Иногда я любила из невинного любопытства, уже став юной девушкой тринадцати лет, задать зеркальцу вопрос: — Зеркало, зеркало, поведай же мне, Кто прекраснее всех в этой стране? Открой же немедля мне этот секрет, Кто своей красотой затмил белый свет? И зеркало давало мне ответ: — Принцесса Элиза, я скажу чистую правду, что вы невероятно прекрасны внешне и душой. Точно так же любая девушка и женщина может быть прекрасной на свой особый лад. Но вам следует запомнить крепко-накрепко, что красота внешняя — всегда недолговечная и проходящая, что в разные времена и у разных народов представления о красоте всегда отличались. И все существующие, а также некогда существовавшие понятия о красоте формировали облечённые властью люди, без согласования с власти не имеющими. Глупо сводить свою ценность как человека исключительно к тому, как ты выглядишь. Иные знатные и даже просто состоятельные дамы капают себе в глаза сок белладонны, чтобы зрачки были расширенными, но к сорока годам они напрочь теряют зрение от того, что капали себе в глаза яд. Многие умирают от того, что их лёгкое проткнуло сломанное ребро — последствия того, что женщинам приходится утягиваться корсетами. Гонки за соответствие канонам красоты совершенно не стоят здоровья и жизни. Ох, если бы ещё никто не навязывал женщинам точку зрения, что без соответствия канонам красоты им никогда не обрести в жизни благополучия и счастья! Это огромная ошибка — когда люди, и мужчины, и женщины — придают ценность только тому, как они выглядят снаружи. Да и что значит внешняя красота, когда под оболочкой либо пусто, либо эта оболочка скрывает под собой настоящее духовное уродство? Запомни, Элиза. Ещё далеко не всё — родиться красивой и радовать взоры семьи, поклонников и подданных. Стоит заботиться также о той красоте, что скрывается под оболочкой. Морального уродства не покроет пусть даже самая прекрасная на свете наружность. Иными словами, если человек сам по себе — гнилая падаль, тут даже не спасёт красота ангелов с образов и фресок в соборах. — Спасибо тебе, зеркальце. Ты говоришь очень разумные вещи. Я думаю, к твоим словам нужно прислушиваться. Ты несказанно право в твоих словах, — проговорила я, ласково гладя крышечку из дерева на зеркале, расписанную цветами. Что сказать, волшебное зеркало часто давало мне разумные советы, и мы могли говорить на многие серьёзные, порой даже философские темы. Умеет же подарок прабабушки Элизы меня приободрить. Немного согревает мне сердце и то, что говорит со мною моё волшебное зеркальце голосом моей дорогой прабабушки. Быть может, дух моей бабули Элизы переселился жить в моё волшебное зеркальце?.. Хоть изяществом и благообразием аристократических черт лица я пошла в мою матушку и во многих женщин нашего рода, всё же я с моими чёрными волосами и загорелой кожей матового цвета, с россыпями веснушек, с моими серыми глазами — была достойна сожаления. Особенно в нашу третью четверть пятнадцатого века, когда эталоном красоты считается белая кожа без веснушек и с нежным румянцем на щеках, небесно-голубые глаза и белокурые волосы, ну или же волосы цвета расплавленного золота. Писатели, поэты и художники воспевали в своём творчестве белокожих и голубоглазых женщин с волосами всех оттенков блонда. С них писали образы святых для церквей и соборов, с них писали образы древних богинь из мифологии разных народов, их воспевали в балладах… В мою голову поэтому закрадывались некоторые сомнения, что сама по себе я не интересую молодых людей — из нашей знати Фиренсии и приезжих заграничных принцев — которые пытаются за мной ухаживать. У меня нет уверенности, что они бы расточали мне хвалебные оды, прославляя мою красоту, будь я обычной девушкой из простонародного сословия, а не дочерью короля и королевы. Вряд ли бы я могла их заинтересовать, если бы за мной не было обещано моими родителями щедрого приданого, и не будь я дочерью короля с королевой. Что до моих веснушек, матушка и придворный лекарь извели в один месяц все сыворотки, чтобы их вывести с моего лица. Конечно, веснушки не вписывались в каноны красоты, предписанные негласно женщинам Фиренсии, но всё же эти веснушки были частью меня, и я сама находила их милыми, придающими моему образу озорства. Я бы не назвала себя красивой. Точно так же не могла бы назвать себя безнадёжно уродливой. Но всё же иногда бывает обидно, что утончённую и нежную красоту моей матери по большей части наследовали мои старшие братья — Антонио и Лоренцо, похожие как близнецы, хотя разница между старшим и младшим три года. Оба являются обладателями изящных черт лица, которые словно выточил из мрамора гениальный скульптор, золотистые густые волосы красиво ниспадают до самых плеч, голубые глаза цвета ясного неба глядят на этот мир всегда с озорством и азартом, с жадным стремлением жить и впитать в себя всю красоту этого мира. Высоким ростом, крепким стройным станом и очень сильным выразительным голосом братья пошли в нашего отца. Я же чёрным цветом волос и глазами цвета грозовых туч пошла в папу, наследовав от мамы только изящную фигуру и нежные черты лица. В той же мере мне от отца передалась его неуёмная энергия, его кипучий ум, его тяга сделать как можно больше для блага страны — сколько отмерено судьбой, жажда приключений… Вот только всплывает всегда одно «Но»… Я только девочка, обязанная с детских лет повиноваться отцу или другим старшим родственникам, и став взрослой — повиноваться мужу после брачного венца. Нам с детских лет вкладывают в головы, что мы должны мечтать о сказочных замках, о свадьбе с прекрасным принцем или королём, помалкивать и рожать супругу достойных его имени детей. В моей руке не быть мечу, и мне не стать рыцарем, как я мечтала в детстве, не выйти никогда на ристалище. Конечно, я могу, умею и стараюсь чаще практиковать борьбу за добро и справедливость, вот только без меча в руке и без доспехов на теле. А ведь так хотелось встать в один ряд со всеми теми рыцарями из старинных книг, всегда стоявших на страже добра и чести с благородством, защищающих слабых от произвола сильных. Мою мечту в двенадцать лет стать путешественницей и мореплавательницей, открывать новые неизведанные земли высмеяли мои же близкие люди — родители и братья. По их словам, мореплавание и рыцарство — «не женского ума дело, твоя забота — удачно выйти замуж за какого-нибудь правителя и родить супругу детей, достойных продолжать королевский род». А я-то, наивная глупышка, надеялась на то, что этот мир ценит, прежде всего, яркий ум и таланты, ценит стремление претворять в реальность идеи по улучшению жизни простых людей и для процветания страны… С того я дня зареклась когда-либо откровенничать в кругу семьи о моих амбициях и мечтах, о моих душевных устремлениях. О каком вообще троне при таких исходных данных я смею заикаться?.. Хоть отец одобрительно относится к тем реформам, которые я ему предлагаю — вроде отмены раздельного обучения в школах мальчиков и девочек, и пришлась по душе моему отцу идея обучать детей по одинаковой программе — но всё же достойный преемник трона в его глазах не я. Пусть моя идея отделить церковь от государства не нашла отклика у моего отца и у моей матери, пусть законопроект о запрете для церкви вмешиваться в дела правления пылится в ящике письменного стола папы, но всё же на одну пядь я смогла продвинуться. Отец подписал указ об упразднении церковного суда, отныне и впредь запретил на законодательном уровне преследовать людей, владеющих магией или занимающихся народной медициной. Теперь больше никто не бросает в темницы и не тащит на эшафот знахарок, ведьм и колдунов. Хотя бы в этом я смогла одержать победу. Немного удручает, что у меня не получилось протолкнуть к принятию придуманную мной законодательную инициативу о добровольной контрактной армии для мужчин и женщин, чтобы мужчин не сгоняли в армию под угрозой суда за уклонение от призыва, и чтобы перестали чинить препятствия желающим сделать военную карьеру женщинам. На каждого мужчину, не желающего идти в армию, найдётся женщина, которая при наличии у неё желания делать военную карьеру — пополнит число добровольцев. Но подобная моя идея отклика у моих родителей не нашла. Родись у моей матери вместо дочери Элизы третий сын, то есть — родись я немного другого пола, ещё могли быть шансы, что третий мальчик из правящего королевского рода однажды сможет стать правителем. Моё глубочайшее неуважение закону о престолонаследии, что претендовать на трон может только старший сын в семье, даже если у него есть старшая или младшая сестра — которая не уступает ему в дальновидности, уме, таланте и благоразумии. Но всё же пусть в таком юном возрасте, мне, тем не менее, хватило душевной зрелости не проникнуться неприязнью к моим братьям, которые всегда ко мне относились очень хорошо, всегда любили меня, старались по-своему обо мне заботиться. Антонио и Лоренцо доводились мне не только старшими братьями, моей кровной роднёй, но ещё и самые первые лучшие друзья. Вместе мы продумывали коварные операции по краже варенья из шкафов королевской кухни и потом делили добычу с детьми дворцовой прислуги. Вместе седлали коней и прогуливались верхом по окрестностям, вместе удирали с уроков Закона Божьего и выбирались купаться в реках или в озере. Играли в короля Артура и рыцарей круглого стола… С моими братьями меня связывает вместе целое море ярких и солнечно насыщенных воспоминаний, столько всего весёлого и радостного пережитого вперемешку с детскими невзгодами! Хотя всё же иногда мне бывает слегка обидно, что моим братьям многое можно, многое сходит с рук, им позволено быть любыми и выглядеть, как им нравится. Они более свободны в выборе своих занятий — тогда как меня вместо желаемого мною фехтования и рукопашного боя со стрельбой, усаживали всегда за чёртову вышивку или за вязание с шитьём! И стоит мне взять в руки даже просто подержать тренировочную шпагу, так сразу ловлю в свой адрес возмущения со стороны учителей и фрейлин матушки: — Принцесса Элиза, Ваше Высочество! Нельзя, ведь вы же девочка! Да, я девочка, и по законам моей страны я имею право только на долю приданого при вступлении в брак, при этом у меня даже нет права выбирать — за кого идти замуж, тем более отказываться от партии — выбранной моими родителями. В нашем роду девочки всегда годились только на то, чтобы отдавать их замуж за иностранных принцев и королей, тем самым через брачные узы заключать военно-политические и династические союзы, и мнение этих девочек никто никогда не спрашивал. Мои родители всё же проявляли ко мне больше доброты и понимания с терпимостью в вопросах замужества, не тащили меня под венец — когда я наотрез отказывалась, как только меня в возрасте пятнадцати лет объявили девицей на выданье. К сожалению, так везёт не всем девушкам моего возраста, независимо от принадлежности к сословию. — Моя милая Элиза, запомни крепко-накрепко, принцесса может лучше всего послужить интересам своей страны, вступая в брак с иноземным правителем, тем самым помогая отцу обзаводиться союзником, — говорила мне в детстве моя няня, а впоследствии наставница-гувернантка — добрая старушка Магдалена, которую я ласково звала в сокращённом варианте — Магда. — Милая Магда, но что, если я не хочу замуж? Если мне этот путь не кажется таким захватывающим? Если я хочу хотя бы несколько лет пожить в своё удовольствие, узнавать для себя нечто новое? — возражала я моей наставнице. — Элиза, моя девочка, ну что же ты за глупости болтаешь? Все девушки хотят удачно вступить в брак, все девушки хотят семейного счастья и детей. Кстати, про узнавание чего-то нового… — в такие моменты Магда хмурилась и с сожалением качала головой, цокая языком. — Если ты будешь давить мужчин интеллектом и вести речи про то, как реформировать законы во благо народа, никогда такими темпами замуж не выйдешь. Не любят слишком умных женщин. — Милая Магда, ну почему, чтобы заполучить мужа, необходимо из себя идиотку безнадёжную изображать? Симулировать, что тебя ничего не интересует, кроме украшений и дорогих нарядов да всевозможных балов? Старательно делать вид, что у тебя кругозор меньше булавочной головки, только бы пощадить хрупкое самолюбие очередного заграничного принца — для которого невыносима мысль, что женщина может быть умной и иметь обширное поле интересов…  — Моя красавица, ну ты хотя бы так явно не показывай, что твои познания намного шире, чем обычные дисциплины, которые вкладывают в головы монарших девиц их учителя и гувернантки с нянями, — уговаривала меня Магдалена, в молитвенном жесте сложив руки. — Я тебя поняла, Магда. Обещаю постараться не ущемлять моей индивидуальностью чью-то гордость. — Ехидная ухмылочка скользила в такие моменты на моих губах. — Но мне не нужен рядом лишённый самодостаточности мужчина, которого пугает самодостаточность в женщине, и который способен выглядеть героем только на фоне неуверенной в себе и боящейся поперёк слово пикнуть жене. — Радость моя, ты думаешь, мне самой за тебя не обидно? — качала головой почтенная дама Магдалена. — Выросла такая умница, такая начитанная, получившая и умеющая применять на деле своё хорошее образование — что даже Его Величество король Сальвато одобряет некоторые твои идеи реформ, личико и фигура — глаз не отвести… И вот запрут тебя однажды в клетке с каким-нибудь надутым павлином, который будет глушить твоё сияние, чтобы самому блёклым не выглядеть… — утирала с глаз Магда непрошеные слёзы. — Магда, моя дорогая, ты напрасно тревожишься обо мне, — утешала я гувернантку, бережно приобняв её за плечи, — я вполне способна себя защитить от самодурства мужа — и плевать я хотела, что пишут богословы про «послушание мужу и покорность». — Элиза, я растила тебя с первых дней твоего появления на свет. Я видела, как прорезался каждый твой зуб, не спала по ночам — во времена твоих болезней в детстве, а уж сколько раз я твои ссадины промывала на коленках — когда ты падала, я же тебя как дочь люблю, — с кроткой и нежной улыбкой пожилая наставница гладила мои волосы. — Конечно же, я хочу, чтобы ты вышла замуж за мужчину под стать тебе самой, чтобы уважал тебя и не стремился под себя воспитывать. — Кем бы ни был мой возможный кандидат в мужья, он сам щедро приплатит моим родителям, только бы они не отдавали меня ему в жёны. Если мне выписать вид на жительство в Ад, все черти оттуда сбегутся с болезненным лаем, в слезах и соплях умолять на коленях моих папу с мамой забрать меня обратно. — Да, ты всегда была сущей чертовкой ещё в детстве, моя малышка, — шутя, по-доброму пеняла мне Магда. — Всегда глаз да глаз был нужен за тобой. Такая же непоседа, как и твои братья… — Магда, я обещаю стараться не сиять особенно своим умом, чтобы не дай бог — никакой принц себя оскорблённым не почувствовал. И я старалась изо всех сил держать своё обещание, данное Магдалене. Конечно, моя тяга к знаниям, моя жажда к постижению чего-то нового не делась никуда. С самого детства я охотно училась всем тем дисциплинам, которые положено знать любому ребёнку — и мальчику, и девочке — из королевского рода. Я не тяготилась изучением иностранных языков и математики, логики, риторики, я считала очень увлекательными географию и ботанику с алхимией. Находила удовольствие в занятиях стихосложением и живописью с игрой на музыкальных инструментах и пением, с алчностью впитывала знания по истории и философии, немного недолюбливала алгебру и геометрию — по причине того, что эти дисциплины мне давались не очень легко. Благодаря тому, что мне удалось уговорить учителя моих братьев по боевой подготовке со мною заниматься, я без проблем осваивала стрельбу из лука и арбалета, наравне с Антонио и Лоренцо успешно постигала искусство фехтования и рукопашный бой. Поначалу наставник братьев синьор Бернардо Гвиделли не хотел со мной заниматься — я же девчонка! Но всё же уступил под напором просьб моих братьев. Сперва и Антонио с Лоренцо не хотели замолвить за меня словечко, но они приняли мою сторону — я им тонко намекнула, что в противном случае не буду их покрывать перед родителями, когда юноши во время прогулок по столице Фиренсии загуливают в питейные заведения. — Ну и шантажистка ты, Элиза, — с напускной строгостью грозил мне пальцем Лоренцо. — Та ещё хитрая лисица, — качал головой Антонио, чуть прищурив глаза и усмехаясь. — Даром, что не рыжая. Стоило мне услышать однажды во время прогулки по городу случайную фразу от двух прогуливающихся женщин с маленькими детьми: «Молодые принцы Лоренцо и Антонио — славные и добрые юноши, но очень разболтанные. Другое дело — принцесса Элиза. Жаль только, что нельзя по нашим законам женщинам на троне править, из Её Высочества вышла бы славная королева!» — в моей голове прозвучало нечто, похожее на звон маленького тревожного колокольчика. С того дня я стала вытаскивать из дома моих братьев, когда ходила лично контролировать деятельность приютов для плохо защищённых финансово людей. Братьям моя инициатива не особенно понравилась. Но я смогла их заставить — сказав, что в будущем после отца они будут править нашей страной, поэтому они обязаны глубоко вникать в то, чем и как живут люди Фиренсии. Я донесла до них мудрость прабабушки Элизы очень быстро. Как бы ни любили мои старшие братья весёлый и необременительный образ жизни, как бы ни любили развлечения вместо государственных забот, но Лоренцо и Антонио довольно быстро признали мою правоту, что могущество любого правителя покоится на благосклонности народа его страны. Раз после отца страной будут править мои дорогие братья Лоренцо и Антонио, то я помогу им стать такими будущими правителями, которых будет обожать народ. Я смирилась с тем, что никогда не стану королевой Фиренсии, так помогу своей стране хотя бы тем, что сделаю из своих братьев таких отличных правителей, что народы соседних стран будут завидовать белой завистью народу Фиренсии. К чести моих братьев, они всегда показывали себя очень способными учениками. У них заметно прибавилось в головах критичного ума, в головах также перестал гулять ветер, они стали ближе к народу нашей страны, люди их готовы боготворить. Вести разболтанный образ жизни они перестали и наконец-то осознали себя как будущих правителей, в руках которых судьба страны. — Элиза, доченька, — однажды обратился ко мне ласково отец. — Ты очень хорошо влияешь на твоих старших братьев. Под твоим чутким руководством они становятся такими прекрасными будущими правителями, какими я так мечтал их однажды увидеть. Спасибо тебе, моя радость! — не сдержав своих добрых и нежных чувств, отец крепко обнял меня и расцеловал в обе щёки. — Я счастлив, что ты моя дочка, — шепнул мне отец доверительно на ухо. — Элиза, я очень рада, что ты у меня выросла такой серьёзной и ответственной, при этом в твоём сердце очень много доброты, — с широкой и ликующей улыбкой на губах дополнила слова мужа моя матушка. — Ты во всём пошла в прабабушку и в меня с отцом. Доченька, у тебя явный талант делать достойных королей — Антонио и Лоренцо тому подтверждение, — матушка потрепала меня нежно по щеке и не менее крепко, чем отец, поцеловала в щёки и в макушку. И, разумеется, я никогда не забывала о данном мною обещании Магдалене — не показывать так явно сватающимся ко мне принцам и королям свой ум. Но держать это обещание было не всегда легко. Далеко не всегда и далеко не так легко, как хотелось бы. Сколько бы я ни прикладывала для этого усилий. Что поделать, у меня хроническая аллергия на чужую тупость, самоуверенность и бахвальство с кичливостью, приправленные высокомерием. Мне трудно переносить полнейших болванов, особенно, когда они свои потоки глупостей с претензиями на лавры для них Сократа и Платона, считают истиной последней инстанции, и навязывают это всем — кто имеет неосторожность попасть под руку или просто оказаться неподалёку. Терпение явно не входит в число моих добродетелей. В пятнадцать с половиной лет я дала от ворот поворот принцу Адальберу из Рацкавии — позволившему себе оскорбить одного из слуг моего с родителями королевского дворца. Пожилой дворецкий Витторио «провинился» перед монаршей особой принца Адальбера только тем, что споткнулся о неровность на ковре и уронил поднос, на котором были бокал красного вина и нарезанные изящно фрукты. Витторио ничем не заслужил того, чтобы его называли недоумком и криворукой свиньёй. Тем более что ни на кого из гостей Витторио ничего не опрокинул. Этот старик всегда был предан всей моей семье. Хоть принц Адальбер и был молод, красив внешне и богат — я прямо в присутствии моих родителей и братьев, на глазах у свиты принца Адальбера послала его к чёрту. Во всеуслышание заявила, что никогда не стану женой дурно воспитанного придурка, который позволяет себе грубость с людьми, даже если эти люди — слуги. На дух не переношу снобов, которые считают себя вправе смешивать с грязью людей простонародного сословия только лишь потому, что им самим всего-то повезло родиться в знатной, правящей и обеспеченной семье. Принц Адальбер с позором был вынужден вернуться в своё королевство без жены и без сундуков моего внушительного приданого. После этого случая претендентов на мою руку поубавилось, хотя всё равно находились персоны, которым очень грела душу мысль о богатом приданом, которое за меня обещали мои родители. Хотя, какое-то время я могла пожить в своё удовольствие спокойно. Претендентов на мою руку, моё сердце и приданое на горизонте не мелькало. После того случая с принцем Адальбером про меня сразу пошла дурная слава как об очень плохо воспитанной особе, позволяющей себе посылать к чёрту первых лиц государства и к тому же позволяющей себе панибратство со слугами. Мне же лучше. По крайней мере, никто не досаждает своим нежеланным вниманием и глупостью. Если не считать принца Данстана из Вильсентии. За этого молодого человека меня попытались сосватать накануне моего семнадцатилетия. Нет, принц не был дурён собой. С прислугой не был грубым — просто безразличный. Скорее меня испугало то, что принц Данстан выхватил из ножен длинный острый клинок и гонялся с этим клинком за маленькой мышкой, имевшей неосторожность вылезти из-подполы, где, вероятно, жила. Так что страху я натерпелась вместе с мышенькой. Возможно, мне бы не так страшно было усмирять пыл принца Данстана — будь в моих руках хотя бы шпага или рапира, хотя бы самый захудалый клинок. Но я была безоружна. Мои родители и братья, ставшие свидетелями того, как принц Данстан гонялся с клинком за беззащитной мышкой, сами не захотели меня отдавать замуж за человека, проявляющего жестокость к животным. Я даже могла и не говорить моей семье: «Не пойду за него, хоть убейте или сошлите в монастырь». Дарило утешение то, что мышенька смогла спастись от этого ненормального юноши Данстана. После отъезда принца Данстана со свитой из моего с родителями дворца, когда я немного отошла от потрясения, меня разыскали в моей студиоле для занятий Антонио и Лоренцо. Подойдя ко мне, братья крепко меня обняли. Лоренцо гладил по голове, Антонио расцеловал в обе щёки, по спине они гладили меня оба. — Не бойся, Элиза, родители тебя ни за что не отдадут этому буйному юноше, отец и мать отказали Данстану в твоей руке, — успокоил меня Лоренцо. — Да, Элиза, ни за что они ему тебя не отдали, ты останешься с нами. Этот юноша какой-то уж очень буйный, — пробормотал опасливо Антонио. В надёжных и крепких объятиях старших братьев я смогла успокоиться и перевести дух. Мои родители не отдали меня за этого безумца, значит, всё прекрасно. Вскоре ко мне и к братьям в мою студиолу пришли папа с мамой. Я мягко отстранила от себя Лоренцо и Антонио, подошла к родителям и обняла их. — Отец, матушка, спасибо, что не отдали меня за этого юношу, — с чувством сердечного облегчения поблагодарила я родителей. — Дочка, ты же не думаешь, что мы бы отдали тебя замуж за кого попало? Нет, конечно. Дипломатического скандала удалось избежать — я отделалась объяснением, что ты морально не готова к браку, и расставание с семьёй пока для тебя очень болезненно, — успокоила меня мама. — Да уж, принц Данстан, в самом деле, не внушает мне уверенности, что тебя бы с ним ждала счастливая и безмятежная жизнь, — отец облегчённо выдохнул и потёр переносицу. — Разумеется, я ему отказал в твоей руке. — А я теперь понимаю лучше, почему Элиза не хочет замуж, — отозвался Лоренцо. — На поведение принца Данстана посмотришь — и начинаешь думать, что остаться старой девой — совсем не проклятие. — Братец, ну ты и выразился! — прыснул со смеху Антонио, а следом за ним и все мы — Лоренцо и папа с мамой. — Нарочно не придумаешь, чтобы в точку попасть! Сватовство ко мне принца Данстана окончилось полным фиаско. И до моего восемнадцатилетия я смогла вздохнуть спокойно. Ко мне никто не сватался, родители не делали попыток пристроить меня выгодно замуж за какого-нибудь короля или принца, хотя вместо слова «пристроить» куда как более подойдёт выражение «сбыть с рук». Мне дали время прийти в себя после потрясения последнего ко мне сватовства. Я не питала надежд, что период затишья продлится долго. Мне исполнился восемнадцатый год, в глазах и сознании всех я из юной и совсем ещё молоденькой девушки перешла в категорию «старых дев». Иногда я ловила испуганные разговоры шёпотом родителей на тему: «Нашей Элизе уже восемнадцать лет, а она до сих пор не вышла замуж, другие страны наращивают свой военный потенциал… Боюсь представить, чем всё может для нас обернуться. Всё же мы испытываем сильную нужду в союзниках». Я старалась голову мою раздумьями о моём не случившемся замужестве до восемнадцати лет себе не забивать. Я просто жила, наслаждалась жизнью, занималась благотворительностью, старалась придумывать и разрабатывать законы, которые бы смогли улучшить жизнь моих подданных. Поддерживала развитие наук и искусства с коммерцией и медициной. У меня были более интересные и полезные дела, чем сожаления о том, что в восемнадцать лет я ни с кем ещё не прогуливалась под свадебные гимны и молебны до алтаря. Как и прежде, я находила удовольствие в живописи, много читала, любила с Лоренцо и Антонио куда-нибудь выбраться на конную прогулку. Не забросила и моё любимое фехтование, рукопашный бой — Бернардо Гвиделли никогда не приходилось испытывать недовольство из-за опозданий на его тренировки, потому что я всегда умудрялась прийти в фехтовальный зал на занятия боевой подготовкой заранее. Лишь изредка Бернардо грустно усмехался, что все принцессы — как принцессы, читают романы о рыцарях, шьют и вышивают, рисуют, на лютне наигрывают романтичные мотивы и поют, да мечтают о принцах. Я же сплошное… Выходящее из ряда вон создание — сражаться учусь, за шпагу или клинок хватаюсь. По мнению Бернардо и многих мужчин, женщины так вести себя не должны. Но я не придавала значения тому, у кого какие взгляды на то, какой надлежит быть женщине. Женщинам нельзя заниматься мужскими видами деятельности, женщинам нельзя носить мужскую одежду, женщинам нельзя владеть оружием и носить доспехи. Что же, я на все эти «нельзя» благополучно наплевала и занималась тем, что мне действительно нравится. Разве что праздник души мой долго не продлился и оборвался с приездом принца Филиберта из Ардларии, целью которого было сватовство ко мне — как это ни банально. Принц был старше меня тремя годами, молод и красив, глаза чёрные, волосы цвета воронова крыла длиной до плеч, одет в чёрно-серебряные цвета своего королевского дома. Приехал принц со своей матерью, королевой Вилиной — в принципе, не потерявшей с годами королевскую стать, с такими же чёрными глазами и волосами как у сына, властным взглядом, царственной осанкой и движениями с манерой речи как у грациозной сытой тигрицы. Первое время приветствия он даже начал мне немного нравиться. Пусть даже «нравится» — это громкое слово. Я им всё же заинтересовалась, захотела побеседовать с ним с глазу на глаз без посторонних — во время прогулки по оранжерее. За беседами время пролетало стремительно. Мы много шутили, смеялись, рассказывали о своих детских годах. Сами того не заметив, мы в процессе разговора добрели до оружейного зала в королевском дворце. Принц Филиберт был приятно поражён тем разнообразием боевого оружия, которое увидел. Недаром коллекция оружия моего отца вызывала восторг и лёгкую зависть у всех дворян Фиренсии и даже у заграничных правителей. — Вот это да, невероятно! Дух захватывает… Как же оно прекрасно! — выразил своё мнение Филиберт. — А ещё точно таким же оружием я учусь владеть под руководством преподавателя и даже прочитала много книг на эту тему. Если же не говорить об оружии, то я просто люблю залечь с интересной книгой у себя в покоях или же читать в саду, забравшись с ногами на скамейку, — с довольством собой поделилась я личным с принцем Филибертом. Но, стоило мне увидеть, как принц изменился, став мрачен лицом, довольство моё сменилось озадаченностью. — Принц Филиберт, что-то случилось? — задала я вопрос. — Женщина, не высовывающая нос из книг, да ещё учащаяся сражаться, владеющая оружием… это противоестественно! — скривилось в возмущении лицо юноши. — Чтение вообще не годится для женщины — она от этого думать начинает… — принц Филиберт недовольно поморщил нос. — Ваше Высочество, принц Филиберт Ардларийский, изволите ли вы забрать назад всё, сказанное вами? Я дам вам возможность исправить вашу бестактность, — ответствовала я принцу вполне без злобы. — А в чём бестактность? Женщине вообще не следует быть умнее мужа. Ну, максимум, знать арифметику, чтение и письмо для ведения дел, и всё. Женское дело, особенно королевы — это наследники короны, — с самодовольным пафосом заявил этот юнец, показавший себя совершеннейшим нахалом. — Про владение боевыми навыками, про размахивание мечом и шпагой я вообще молчу… Какая же это женщина тогда?.. — Принц Филиберт, пока что я очень великодушна, предлагая вам забрать назад ваши неподобающие и недостойные принца слова, — высказала я, с трудом вернув себе самообладание. — В противном случае вам не миновать дуэли прямо здесь и сейчас. К вашему сведению, женщины способны на большее, чем просто плодить детей. — Милостивый Бог, Элиза! Какой праведный гнев! — всплеснул руками Его Высочество, качая головой, и глядя на меня с выражением лица как у плутоватого кота, который пытается не вызвать подозрений у хозяев — после того, как самолично опрокинул дорогую вазу. — Надо же, быть того не может. Я так старалась его скрыть, — промолвила я с колкой иронией. — Принц Филиберт, я даю вам возможность забрать назад все ваши слова про женщин, их образование и владение боевыми навыками с чтением. — Ах, принцесса Элиза, вы прекрасны даже в гневе, каким негодованием горят ваши прекрасные серые глаза — как небо перед грозой, — принц попытался погладить меня по щеке, но был очень разочарован, когда я в решительности отвела твёрдо от моего лица его руку. — Все эти шаблонные выражения лучше оставьте во всех тех куртуазных романах, откуда вы их черпаете, принц Филиберт, — нашлась я, как ответить на подобную попытку смягчить меня ухаживаниями. Только принц Филиберт сам сделал всё, чтобы упасть в моих глазах ниже океанского дна — не стоило ему говорить, что женщины годятся только рожать достойных имени мужа детей, им противопоказаны книги и образование, и что умеющая сражаться женщина — это противоестественно. Особенно его фраза, почему женщинам совсем ни к чему читать книги — видите ли, принцу Филиберту не нравится, когда приходится иметь дело с женщинами, чей ум развит и алчен до знаний, а кругозор шире булавочной головки. — Ваше Высочество, принцесса Элиза, побунтовали — и хватит, — звучал голос принца снисходительно, будто он разговаривает не с взрослой девушкой, а с неразумным ребёнком. — Я оценил ваш пыл и нетипичный для принцесс характер, вашу загадочность. С вами явно стоит постараться добиться добрых отношений. — Только вы не учли, что своими словами и поведением сами оттолкнули меня от себя, когда в моей душе зарождался к вам интерес, — парировала я непреклонно. — Я отказываюсь становиться вашей женой. И вызываю вас на дуэль за нанесённое оскорбление не только мне вашими словами, но также и другим представительницам моего пола. Оружие в руки, Ваше Высочество! — схватив висевшие на стене в качестве украшения два клинка в ножнах, один из них я кинула принцу Филиберту. В недоумении молодой человек поймал клинок, взирая на меня своими чёрными глазами. — Принцесса Элиза, что вы делаете? Осознаёте ли вы, что это моветон? Королевской дочери не подобает такое поведение! — Я больше, чем королевская дочь. Было задето чувство моего человеческого достоинства, и я не позволю так меня оскорблять, принц Филиберт. Как не позволю оскорблять представительниц моего пола. Дуэль здесь и сейчас, без секундантов! — резко отчеканила я льдисто звенящим голосом от переполняющего меня гнева, который я сама старалась держать под контролем. Мысленно я попросила прощения у Магды, советовавшей мне столь явно не давать понять сватающимся ко мне заграничным женихам, что у меня есть ум и гордость с чувством человеческого достоинства. Но принц Филиберт исчерпал весь золотой запас моего терпения на сегодняшний день! Да, меня пытались растить как принцессу, старались привить мне ценность «послушная от колыбели до могилы», но с принцем Филибертом потеряет терпение даже святая. Меня святой посчитать можно только с сильного перепоя. — Ваше Высочество, даю вам последний шанс забрать ваши слова назад насчёт образования и предназначения женщин, — надеялась я вразумить принца Филиберта, становясь в боевую стойку. — Принцесса Элиза, это я вам даю последний шанс отказаться от этой глупой затеи, — отказался от моего предложения Филиберт. — Как хотите. Я старалась поберечь ваше самолюбие. — Я пожала плечами и сделала жест приветствия перед поединком. Филиберт последовал моему примеру. Я думала, что принц Филиберт будет атаковать не столь стремительно и пылко, но немного просчиталась. Молодой человек кинулся в яростную атаку, что я с трудом отбивалась от серии нападений. Филиберт оттеснял меня к стене, я же умудрялась каким-то образом отражать его атаки и не давать загнать себя в угол. Молодой принц сражался со мной так, словно я была безответственной девчонкой лет десяти, которую не мешает поставить на место и отправить зубрить богословие перед сном, а не взрослой девушкой, и это меня раздражало. Но своё раздражение в бою мне хватало благоразумия не показывать. Зато теперь я нарочно дразнила своего соперника на дуэли фразочками, что он держит клинок как церковную свечку, и что ему стоило не рыцарское дело изучать, а в монахи податься. Разозлённый принц бросался в бой со всем жаром, забывая об осторожности. Я же отбивалась от его атак, изматывая молодого человека и заставляя растрачивать на бесцельные кружения по залу все его силы. Свет дрожит на клинках, которые со звяканьем скрещиваются и порождают искры, кровь зловеще поёт в жилах. По глазам молодого принца я читала нежелание мне уступать, признавать свою неправоту, считать других людей имеющими право на своё мнение. Попытавшись ударить меня клинком по ноге плашмя, принц Филиберт никак не мог бы предугадать того, что я сумею ловко отбить атаку и выбить оружие из его рук, завладев клинком. — Что вы там говорили про женщин, Ваше Высочество? Что мы годимся только детей плодить и нам не годится получать образование? — злобно прошипела я, загнав принца к самой стене, откровенно наслаждаясь тем, как рассерженно он на меня смотрел. — Принцесса Элиза, вы на редкость вульгарная девица! Я был глупцом, считая вас хорошо воспитанной юной синьориной, — Филиберт отошёл от стены, когда я повесила оружие на стену, где ему и было отведено место, презрительно поедая меня глазами. — Я тоже считала вас приятным человеком, пока вы про образование и предназначение женщин рот не раскрыли, — не осталась я в долгу. Но мой разговор с принцем Филибертом был прерван моим отцом, заставшим нас именно в тот момент, когда я высказывала Филиберту, что хорошо бы навыки фехтования довести до совершенства, а потом уже соглашаться на дуэль с девушкой, которая дала тебе от ворот поворот. — Элиза, твоё поведение возмутительно! Ты ведёшь себя неподобающе принцессе, а как какой-то бретёр и смутьян, а ты же девушка, ты принцесса! — громко отчитывал меня отец. — Ты о чём только думала, когда вызывала на дуэль принца соседнего государства?! — Отец, я была им оскорблена, Его Высочеству не следовало говорить, что от женщины толку только детей рожать и им ни к чему образование. Я не могла это так оставить, принц за свои слова ответил! — защищалась я. — Это была честная дуэль! — Для женщины вообще не нормально размахивать оружием, женщина должна быть женственной, а не вести себя как буйный кавалерист! — подал голос Филиберт. — Однако вас сделала в честном бою девчонка хрупкой комплекции, Ваше Высочество! — бросила я в лицо покрасневшему от стыда и злости Филиберту. — Никакой свадьбы не будет, я не хочу позориться с такой женой перед чужеземными правителями и своим королевским двором! — выпалил Филиберт, выбегая из оружейной. — Ваше Высочество, прошу вас, это недоразумение можно уладить… Вы и Элиза просто не поняли друг друга! — кричал отец вслед принцу. Но Филиберт не думал возвращаться. К моей, впрочем, радости. — Ну, что, Элиза? Ты довольна? Добилась своего? — сурово песочил меня отец. — Ты лишила себя шанса заключить выгодный для твоей страны брак. Мы могли заполучить себе союзника, но всё испортила твоя дуэль! — Отец, мне лучше кинуться с колокольни нашего собора вниз головой, чем стать женой такого напыщенного болвана, для которого женщина не человек, а предмет мебели без души и разума! — отстаивала я свою позицию. — В петлю лучше, чем замуж за того, кто тебя за человека полноценного не считает! — Вы только взгляните на эту умницу! Будто бы мало ты давала пищи для дипломатических скандалов, дочка… Ты понимаешь, что останешься так старой девой? — пытался воздействовать на меня отец. — Старой девой быть лучше, чем испоганить свою жизнь браком с не уважающим тебя человеком. Что-то вы и матушка женились по любви и никакими династическими союзами себя не связывали, вы сами выбирали — кого любить. Разве я совершаю такой большой грех, желая того же? — устав от этого бесплодного спора, я обречённо смотрела отцу в лицо, не отводя взгляд, встретившись с его суровым взором серых глаз. — Этот брак с принцем Филибертом мог бы помочь нам заполучить хорошего и верного союзника. Но всё испортила твоя выходка. К тебе также сватался король Бертении Марк. И только попробуй в этот раз опять что-то выкинуть вроде дуэли сегодня, — пригрозил отец указательным пальцем мне, покачав головой. Напоследок метнув на меня сердитый взгляд, отец покинул оружейную комнату. Новость о том, что ко мне сватался король одной из самых крупных стран, пришлась так нежданно, что у меня уже и не было сил спорить. Я хватала ртом воздух, как рыба, которую бурные морские волны выбросили на берег прямо под палящее солнце. Я хотела что-то крикнуть вслед отцу, но не могла найти подходящих слов. Решительно не вижу ничего хорошего в том, чтобы быть принцессой. Моей жизнью распоряжаются все, кроме меня самой!