Замки из песка

Ибо, тоже босой, шел рядом и непривычно молчал. Как мало они все еще знали друг о друге: два ужина, три дня и одна ночь. Мало, но могли узнать больше. Ибо легонько тронул его нос, зубы поблескивали в улыбке. Обошел со спины и обнял, будто и вправду пытался укрыть и согреть. Это было так неожиданно и трогательно, что в самом деле стало тепло, а на душе еще теплее. Ибо был младше на целых семь лет, казалось, что на все десять, но порой вел себя по-взрослому мудро. Юньлун стоял, впитывая эти легкие теплые поглаживания. «‎Show must go on»‎, — включилось в голове, он проговаривал-пропевал слова про себя, не произнося ни звука. Идти — так идти до конца, нет смысла пытаться разорваться надвое, войти в воду и остаться сухим. Он может изводить себя, но не притихшего за спиной Ибо, тот ничем не заслужил наблюдать его метания. Юньлун обернулся к нему — и развернулся вместе с ним так, чтобы закрыть Ибо собой от всех, кто может пройти мимо. Обнял его и утопил сомнения в поцелуе с привкусом фисташки. — Мне хорошо с тобой, — это была чистая правда. — Поедем обратно или погуляем еще? *** Только получив поцелуй, Ибо понял, как нуждался в этом. Он обнял в ответ, прижался всем телом. Сердце с такой силой забилось в груди, словно стремилось вырваться наружу. Ибо тоже было хорошо. Возможно, лучше, чем когда-либо, и, возможно, дело не только в Бали, но это слишком опасные мысли, он пока не готов был их обдумывать. Запах морской свежести смешался с легким, едва ощутимым ароматом одеколона Юньлуна. Ибо просунул ладони в задние карманы Юньлуна, прижался к нему и потянул на себя продлил поцелуй еще, прикусил нижнюю губу, зализал ее и почти сразу же примирительно отступил, укрощая себя. — Мне тоже. Поедем? Напряжение, копившееся после звонка, начало рассеиваться. Пока они обувались, такси успело приехать к бару неподалеку. Там было темно, никому не было дела до двух парней, которые вызвали такси из бара. Вечеринка была в самом разгаре, но Ибо не хотел сегодня танцевать для всех. Тропинку до виллы освещали низкие фонари, в бассейне горела подсветка. Ибо посетила шальная мысль. — Мы ведь сегодня не плавали, даже ноги не помочили на пляже. Он вытащил из заднего кармана телефон, кинул его на подушку шезлонга. Стянул майку, сдернул штаны, снял белье, часы и улыбнулся Юньлуну. — Буду рад, если ты ко мне присоединишься. Это… приглашение, — Ибо засмеялся и нырнул в освежающе прохладную воду. Он откинул мокрые волосы с лица, зачесал назад, отплыл в противоположную сторону и, когда ноги коснулись дна, обернулся через плечо к Юньлуну, поманив его рукой. Капли воды блестели на коже, лес вокруг не спал, оживал звуками, а подсветка в бассейне и ночь делали свое дело. — Ну же, иди ко мне. *** Хорошо, что темно, хорошо, что никого, но все равно рискованно так стоять. Юньлун был согласен: пора обратно, домой. Общего дома у них не было и быть не могло, а сейчас пусть будет хотя бы временный. Обратно они добрались быстрее, в темноте салона сплелись пальцы. Смеялся Ибо, как мальчишка. Разделся, смотрел и шагнул в воду — как взрослый, как тот, кто знает себе цену. Юньлун не мог отвести глаз от быстрых, но все равно четких и красивых движений: все, что было на Ибо, мгновенно слетело до последней нитки. Остался только кулон с бычьей головой, Юньлун заметил его еще вчера. Ибо был обнажен и освещен полностью, совсем фарфоровый в лунном свете, красивый, стройный, показывающий себя без тени смущения — невозможно смотреть, невозможно не смотреть. В прозрачной воде было видно, как гибко движется тело, словно это был кадр из волшебного фильма. По закону жанра ничем хорошим общение с волшебным существом закончиться не могло, но Юньлун с самого начала знал, что его — их — ждет после недолгого блаженства. И оно того стоило. Ибо позвал его снова, и Юньлун разделся. Тоже полностью. Если это кто-нибудь заснимет, нейтральной дружбой будет не отговориться. Юньлун подумал об этом ровно две секунды и нырнул. Ибо, конечно, не ждал, стоя на месте: уворачивался, заставлял догонять, дразнился. Прозрачная вода взметалась брызгами, искажала расстояния; казалось, достаточно протянуть руку, и дотронешься — а нет. Пальцы скользили по плечу и промахивались, пока Юньлун не поймал наконец Ибо в объятия там, где можно было встать на ноги, не прижал к себе крепко, заглядывая в глаза, блестящие весельем. Кожа была прохладная, и губы холодные, но Юньлуну стало жарко. Он огладил под водой плечи, провел по бокам, по бедрам. Слизнул капельки воды с шеи, прикусил кожу несильно, чтоб не было следа, и прошептал: — Помнишь, что я тебе вчера обещал? Не передумал? *** Играть в салочки в воде было очень весело. Между Ибо и Юньлуном стирались границы, возраст не имел значения, ничего не имело значения, кроме выдуманных здесь и сейчас правил: увернись, уплыви или позволь поймать себя, чтобы в итоге воспользоваться заминкой и завладеть ситуацией. Ибо вздрогнул от легкого укуса, невольно склонил голову к плечу, а потом поднял руку и убрал назад мокрые волосы Юньлуна. Второй рукой широкие плечи и улыбнулся, отталкиваясь ногами от дна. В воде можно было позволить себе обхватить талию ногами, раскачиваться на воде, прижаться ближе, не смущаясь своего возбуждения и ощущая ответное. — Помню, — Ибо прокладывал дорожку поцелуев от плеча до линии челюсти. — Хочешь вылизать меня? — он никогда и никому еще не говорил такого. Поздно краснеть и зажиматься, когда сам провоцируешь. Ибо цепко считывал реакцию, чтобы не перегнуть палку, и процитировал вчерашние слова Юньлуна: — Чтобы я кончил только от этого, пока ты… — ух как непривычно говорить об этом, Ибо потом извинится, если будет надо. — Пока ты отсасываешь мне, — он прижался к Юньлуну, ощутил напряженные мышцы живота и сдвинулся ниже, ягодицами к вставшему члену. Трение длилось не дольше нескольких секунд, Ибо подтянулся вверх, жадно поцеловал Юньлуна. — Я смогу два раза не потому, что молодой, — быстро выговорил он между поцелуями, — а потому что хочу тебя. Очень хочу. *** Ибо обхватил его ногами — Юньлун по инерции перенес одну руку под ягодицы, поддерживая, хотя Ибо гибкий и крепкий. Ибо льнул к нему, не оставляя сомнений в том, чего хочет. Юньлун и так не сомневался. Ибо отвечал, четко выговаривая слова, но краснел отчаянно, и это заводило еще сильнее. Вода вокруг как будто нагрелась, того и гляди, закипит. — С ног до головы, всего тебя, — подтвердил Юньлун. — Тогда держись. Пойдем. — Юньлун хотел ласкать его долго, сколько сам сможет, хотел видеть его реакцию, и чтобы в итоге обоим было очень-очень хорошо. *** Ибо выхватил из-под одежды телефон и часы, бросил не глядя в гостиной. Его плечи и руки были в колких мурашках. На кровати в спальне до сих пор были разбросаны лепестки, которые остались после дневной уборки и смены постельного белья. Почему-то лепестки, как и фигурки лебедей, веселили Ибо. Он аккуратно переложил лебедей на прикроватную тумбочку и откинул голову на подушку, разглядывая Юньлуна из-под челки. Свежий воздух холодил кожу, внутреннее волнение расползалось по всему телу. Юньлун вытянулся сверху и поцеловал: — Не трогай себя. Сможешь? Я не успел спросить вчера, что ты сам любишь? Как ты любишь? Ибо обнял Юньлуна за шею и кивнул. Да, он постарается себя не трогать, но… — Лучше зафиксируй мне руки, — попросил Ибо, не давая себе шансов к отступлению. — Когда уносит, я могу потерять контроль, не знаю, у нас же есть ремень или, может быть, пояс от халата подойдёт? Если Юньлун решит, что он извращенец… Ибо надеялся, что не решит, ведь Юньлун сам предложил вылизать его, а Ибо лишь озвучил вслух просьбу, с которой легче будет выполнить поставленные условия. Почему так стыдно говорить вслух о том, что ему нравится? Так поступают взрослые: вытаскивают на поверхность потаенные желания, и даже если в любимых позах нет ничего предосудительного, об этом все равно не принято говорить с другими. Но Юньлун — не другие. Вчера Ибо доверил ему свое тело и собирался сделать это еще раз. — Я люблю по-разному, — это как подготовиться к прыжку с парашютом, ну же, Ибо, давай! — Зависит от настроения, иногда приятно, когда медленно и долго, а иногда хочется быстро. Знаешь это состояние, когда не можешь сдержаться, и не понимаешь, это потому что тебе так хорошо или потому что больно, и ты скулишь, — Ибо замолчал. Что он только что сказал? Черт. — Юньлун, я тебе доверяю, — после заминки добавил Ибо. — Мне кажется, ты не сделаешь больно или плохо, поэтому поступай, как знаешь, я подхвачу. И, если мне что-то не понравится, я предупрежу, ок? — он дотронулся ладонью до щеки Юньлуна и ласково погладил. *** Юньлун улыбнулся про себя и лепесткам, и тому, как аккуратно Ибо перекладывал фигурки лебедей, горячее возбуждение смешалось с острой нежностью. Мысль связать руки мелькнула, но не хотелось пугать Ибо или заставлять чувствовать себя неловко. Хотя Юньлун уже успел представить, как это могло бы быть: заведенные за голову руки, раскрытые губы, тело выгнулось под ласками… Может быть, потом, если будет это «потом»‎. Пока что он просто целовал его глубоко, захватывал чужой рот, спустился к шее. Когда Ибо сам предложил зафиксировать руки, сердце сбилось, хотелось сказать: нельзя же так, ты не должен так! Ибо, видимо, не знал, что так нельзя. Юньлун видел его новогоднее выступление, тоже в воде, это было горячо, Ибо выглядел там искушенным и чувственным. Сейчас, когда Ибо лежал под ним и пытался подобрать слова для того, что ему нравится, и голос у него срывался, — выглядело не менее чувственно, но при этом почти невинно, и Юньлун не знал, как пережить все это и не сойти с ума от противоречивых чувств. И еще — внезапно — немного от несвоевременной и неожиданной ревности. — Я тебе доверяю, — сказал Ибо. Юньлун сдвинул его ладонь к губам и бережно поцеловал в раскрытую середину. — Я постараюсь, чтобы тебе было хорошо. Если что-то будет неприятно или не так, обязательно скажи, — он сел верхом, взял обе руки Ибо в свои, коснулся губами сложенных ладоней, в середину левой, потом правой, потом пальцы. А потом все то же самое, но не губами, а языком, начиная с запястья. Плечи у Ибо были широкие и кисти рук крупные. У самой кисти кожа была нежнее, Юньлун пощекотал ее языком, провел дорожку через ладонь, до кончика указательного пальца, и медленно втянул указательный и средний в рот, сжал губами и облизал по кругу. И смотрел в расширившиеся глаза Ибо, где волнение и опасения затмились явственным «хочу»‎. Юньлун быстро выдернул пояс из своего халата и перехватил запястья вместе, не туго, просто чтобы не выскользнули. Хорошо, что пояс мягкий. — Не больно? Не давит? Он осторожно поднял соединенные руки и уложил за голову Ибо, а другой край пояса перекинул через прорезь в спинке кровати — приподнять руки и изменить положение можно, опустить нельзя. И замер, разглядывая. Невероятное зрелище, обжигающее, зовущее. — Ибо-о, ты очень красивый, — Юньлун наклонился над ним и поцеловал под подбородком, прижал языком венку, где быстро бился пульс, провел по кадыку к ключицам и припал губами к ямочке между ними. Кожа здесь была гладкая, на губах и языке остался легкий вкус воды с оттенком парфюма. — Очень горячий. Юньлун рисовал языком завитки ниже ключиц, ниже, ниже, обвел наконец языком вокруг левого соска, тронул его, одновременно сжимая пальцами второй. Прихватил губами, пощекотал, осторожно прикусил. — Не больно? Ласкать Ибо само по себе было удовольствием. Весь перед ним, добровольно отдается ласкам, весь для него… Юньлун глубоко вдохнул и широко лизнул по животу, обвел четкие, напряженные кубики пресса. *** Ибо было любопытно, как далеко они могут зайти. Это всего лишь секс, химия, ничего больше. Но Ибо знал себя: то, что он чувствовал к Юньлуну, нельзя было вписать в рамки дружбы с привилегиями, все было глубже и сложнее. Ибо не хотел в себе копаться, они оба здесь не за этим. Он добровольно передал контроль над своим телом другому человеку, принял условия игры, которую сам же спровоцировал, поэтому нечего робеть. Юньлун целовал его руки, трогал языком. Ощущения были такие, будто через нервные окончания пропустили ток. Ибо втянул живот. Как Юньлун умудрялся быть таким нежным и откровенным одновременно? Все дело в опыте? Или в его отношении к Ибо? Но Ибо не хотел тешить себя ложными надеждами, он не особенный, он всего лишь вовремя оказался рядом. Ибо дернул связанными руками на пробу: даже удобно, насколько это вообще возможно в подобных условиях. — Не больно. Мелочь, но забота Юньлуна согревала сердце. Так у Ибо еще никогда не было, он напоминал себе: не привязывайся, не надо, — и понимал, что уже поздно. Юньлун говорил, что он красивый, а Ибо жмурился, потому что Юньлун тоже очень красивый; прикосновений было слишком много, от них делалось не по себе. Ибо дергал руками и жалел, что не может вцепиться пальцами в плечи Юньлуна, чтобы хоть как-то поторопить его! Просить словами Ибо не станет. Не потому, что гордый. Это ведь была их игра: Юньлун хотел довести его до оргазма, а Ибо хотел узнать, что у него получится. Тело напряглось, как у хищника перед прыжком, только хищник сейчас сам добыча. Мышцы начали гореть от напряжения, Ибо стало жарко, будто его выставили под палящее солнце в знойный летний день. — Не больно, — сквозь стиснутые зубы выговорил он, подавляя острое желание двинуть бедрами вверх или попросить Юньлуна прикоснуться к нему иначе. Язык обвел кубики пресса, мокрая дорожка остудила ненадолго — казалось, Ибо горит изнутри. — Юнь… лун… — выдохнул он и тут же закусил губу, чтобы не сболтнуть лишнего. Как же хорошо! Член стоял крепко, от болезненного напряжения, скапливающегося в паху, хотелось застонать в голос. Ибо дергался от влажных прикосновений языка — да, пожалуйста, еще чуть-чуть, ниже; кусал губы, поворачивая голову. Он был уязвим и открыт, готов довериться Юньлуну. То, что Ибо позволял ему делать с собой — это не голод и одиночество. Он вдруг четко осознал, что на месте Юньлуна не мог быть никто другой. Никогда. Слишком громкое слово, но Ибо балансировал на грани между сильнейшим напряжением и избавлением, мысли не слушались. — Юньлун, — позвал он, слабо дергая связанными запястьями. — Пожалуйста… *** Юньлун не только целовал и лизал — оглаживал бока, бедра, Ибо под руками был крепкий и одновременно податливый. Ибо действительно ему доверял, не пытался высвободиться и не просил развязать, и Юньлун готов был сделать все, чтобы удовольствие было как можно более полным. Юньлун видел и чувствовал, как дергаются плечи Ибо, втягивается живот. Слышал громкое дыхание, и когда Ибо сдавленно позвал, сжал сам себя вокруг основания, чтобы сбить накал. Потом. Потом, так будет слаще, сейчас он хотел узнать, на сколько хватит Ибо. Тот уже был напряжен, возбужден и заведен, член дергался, когда Юньлун ласкал живот, стараясь не задеть. Юньлун знал, как это, как хорошо так, что почти больно, и все равно хорошо, поэтому еще плотнее прижал языком кожу, рисовал кончиком влажные круги вокруг пупка, скользнул в ямку. Когда Ибо позвал снова и попросил, Юньлун прижал его собой к постели, поймал встречное движение бедер, поцеловал, раскрывая губы — быстрый, глубокий, жадный поцелуй, от которого начала еще жарче стучать кровь во всем теле. — Мой, — хрипло прошептал он в губы и поцеловал плечо, провел языком по внутренней стороне предплечья и возвратился вниз. Может, всего Ибо вылизать и не получится, тот и так уже дрожал. Юньлун развел его ноги, согнул левую Кожа тоже была светлая, чистая, Юньлун еще вчера обратил внимание на отсутствие волос на теле — забавная сторона айдольской жизни, о которой он прежде не задумывался. Поцелуи, мелкие укусы, влажные касания — по складке паха он вел языком сверху вниз, и еще так же с другой стороны. Рывком перевернул Ибо, развел ягодицы и лизнул вдоль до мошонки, и еще коротко, мокро — по сжатому отверстию. *** Оказывается, когда не можешь прикоснуться к себе, мир играет новыми красками. Для Ибо это было как вызов самому себе — надо продержаться, нельзя сейчас, перетерпи; но удерживать себя лишь силой мысли — не самый эффективный способ оттянуть подступающий оргазм. Тяжесть чужого тела выбивала из груди воздух. Ибо не должен был так делать, это временно, станет хуже, но все равно приподнял бедра и притерся к Юньлуну, толкнулся навстречу, шире распахнул рот, сталкиваясь языками, и разочарованно простонал, когда Юньлун оторвался от него. — Мой. Ибо вздрогнул. Слишком откровенно и сильно, слово-то особенное, выжигается на сердце — так просто не сотрешь. Не было сил согласиться или оспорить. Ибо простонал еще раз, когда язык щекотно и влажно прошелся по внутренней стороне предплечья. Потом Юньлун лизал, кусал, целовал — все ощущалось ярко до предела. Можно было бы закинуть ногу Юньлуну на плечо, подтянуть его ближе, толкнуться в губы, но это Ибо сделает как-нибудь потом, не сегодня и не со связанными руками. От напряжения вздрагивали бедра, волосы липли ко лбу. Едва Ибо привык к тому, как язык дразняще проходится в опасной близости от члена, Юньлун рывком перевернул его. Колени мелко дрожали, Ибо встал на них очень неуверенно. Зато прогиб поясницы оценила бы даже строгая корейская женщина-хореограф, с которой он долго и упорно работал перед дебютом. Перебарывая стыд, Ибо двигался навстречу языку, чтобы продлить ощущение влажного трения. Нежная кожа вокруг отверстия пульсировала. Он уперся лбом в подушку, прихватил ткань зубами, чтобы не закричать, когда ощущений стало слишком много, но это «слишком» как раз удерживало его, не давая сорваться за грань. — Юньлун, — Ибо повторял громко, до хрипоты. Он обернулся через плечо, посмотрел сквозь растрепанную челку и толкнулся дрожащими бедрами навстречу. Надолго его не хватит. Время и без того потеряло счет. Прошло пять минут или полчаса, он не ответил бы, не знал, может, гораздо больше. — Я близко, — на выдохе предупредил Ибо и, запрокинув голову, протяжно и бесстыдно застонал от очередной порции откровенных прикосновений. *** Ибо стонал, и эти звуки раз за разом соблазняли прекратить, лечь рядом и довести их обоих до экстаза… Юньлуну не двадцать два, он умел сдерживаться и сдерживал себя. Он не смог бы так в тот вечер, когда они с Ибо целовались в номере отеля, когда почти не знал его — так можно только с тем, кто тебе не безразличен, кому хочется дать все, что можешь и умеешь. Ибо, прогнувшийся стоя на коленях, — желание в чистом виде, такое откровенное и убийственное, что Юньлун снова сжал себя, заскрипел зубами, приподнялся, прикусывая ягодицы и позвонки на пояснице. Эта спина, гибкая, узкая, идеальный переход от широких плеч к тонкой талии, эти ягодицы, крепкие и подтянутые, как весь Ибо, — Юньлун удержался только потому, что пообещал себе: в другой раз возьмет так. Не сегодня, ну правда же, после двух раз ночью, нет, можно, но тогда завтра нет… Ибо звал его громко, потом шептал, Юньлун чувствовал, как у него дрожат и раздвигаются бедра; придерживал, чтоб не упал, кое-как вытянул и подсунул подушку под живот. Ибо наверняка хотелось больше, он даже толкался навстречу, но так все закончится немедленно. Юньлун мял упругие половинки, от пальцев оставались красные следы, которые тоже хотелось зацеловать и зализать, хриплые стоны Ибо только подстегивали. Он почувствовал движение, поднял голову и увидел поплывший взгляд. Ибо близко, и он сам так не выдержит, поэтому Юньлун дразнил языком отверстие быстрее — пока Ибо не вздрогнул всем телом, его колени разъехались наконец. Юньлун подсунул руку под живот, чтобы сжать горячий член, ласкать синхронными движениями пальцев с одной стороны и языка с другой. Ибо лежал весь мокрый, с закрытыми глазами, приоткрытые губы улыбались. Юньлун лег рядом, прижался пахом к его бедру, убрал спутавшиеся волосы. Вчера Ибо хватило минут пятнадцати, чтобы тело снова проснулось, но сейчас было так трудно лежать рядом с ним, расслабленным, утомленным, ждать и ничего не делать. Ну почти ничего: Юньлун гладил его руки и кисти, разминая, чтобы не затекли, легко целовал влажную скулу, ресницы и лоб. — Ибо-о, почему ты такой, почему тебя так сладко целовать? Как леденец. Ибо совсем не мальчик-конфетка, но видеть его реакцию на ласки было и правда сладко, хотелось еще и еще. *** Как же хорошо, что они не в квартире или номере отеля, иначе Ибо перепугал бы всех соседей своими стонами и всхлипами. Он не помнил, чтобы когда-нибудь раньше позволял себе быть громким, позабыв о последствиях и стыде. Может потому, что раньше так не срывало тормоза, Юньлун вытащил его на какой-то неведомый ранее уровень чувственности. То, что Ибо испытал сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем быстрым сексом или попытками секса, которые удавалось урвать в перерывах между съемками «‎Неукротимого»‎, и уж точно ничего подобного не было в UNIQ. Ибо пришел в себя, тяжело дыша. Когда понял, что может шевелиться, повернулся на спину, соскальзывая с влажной подушки и дергая связанными руками. Грудная клетка ходила ходуном, задница горела и все еще пульсировала, Ибо мелко вздрагивал. Ощущений все равно было слишком много, и то, что Юньлун не развязывал его руки, прижимаясь возбужденным членом к бедру, было красноречивее слов. Пальцы на ногах поджались от предвкушения. Это голод, особенная атмосфера Бали или идеальная совместимость? Почему так хорошо? Он приказал себе расслабиться и не загоняться. В конце концов, когда опыта немного, а последний и вовсе не самый счастливый, хочется переключиться на что-нибудь другое. Неясно, кто кого выбрал, если отмотать к первому вечеру в отеле, но все случилось само по себе, будто так должно было быть. Дыхание постепенно выравнивалось. Как же невыносимо лежать и ничего не делать, даже не иметь возможности прикоснуться, чтобы продлить физический контакт. Ибо хотелось оседлать бедра Юньлуна, прильнуть к груди, наклониться за поцелуем, еще, и еще, сползти ниже, обхватить крупный член ладонью, потом — губами, попробовать, насколько глубоко он сможет взять его в рот, но вместо этого он просто лежал на кровати и пялился в потолок, пока Юньлун трогал волосы, гладил руки, легко целовал лицо. Услышав старое прозвище, Ибо повернулся к Юньлуну, перехватил губы жарким поцелуем, прошептал в них: — Ты сравнил меня с леденцом? Откуда ты… Глупый вопрос, Ибо, очень глупый. Оттуда же, откуда и весь другой мир — из интернета. Он засмеялся, прижимаясь носом к скуле Юньлуна, подтянулся выше, зарылся лицом в растрепанные волосы. Мстительно прихватил зубами мочку уха, легонько сжал, зализал и прошептал: — Хочу тебя. Хочу, чтобы ты взял меня. Хочу чувствовать тебя в себе, — щеки предательски горели, пока Ибо все еще прятал лицо, нашептывая в ухо Юньлуна. — Хочу, чтобы ты сделал со мной все то, что хочешь сам, даже если тебе стыдно об этом думать. Мне вот — стыдно, но так хорошо, что просто уносит. Юнь-лун… *** Ибо время от времени вздрагивал, Юньлун обнимал его крепче, втягивал воздух. Ему сейчас не было дела ни до чего за пределами этой комнаты и даже за пределами постели, он переплел ноги с ногами Ибо, чтобы хоть немного приглушить собственный еще неутоленный голод. На «‎леденце» Ибо вышел из нирваны, потянулся целоваться. Спрятал лицо в волосах, Юньлун прихватил кожу плеча, когда Ибо куснул его за ухо — трудно было сдержаться, — слушал горячий шепот. Ибо, еще не отошедший от оргазма, наконец раскрылся и говорил, чего ему хочется, говорил так, что Юньлун чуть не оставил на его плече красивый засос. Ибо хотел его в себе, хотел отдаться, и это было горячо так, что в глазах плыло. Ибо дал ему карт-бланш на все, что он захочет, а у Юньлуна богатая фантазия, и стыдно за постельные идеи ему в последний раз было давно. Задолго до того, как он познакомился с Ибо. Он устал пугаться этого доверия — он наконец его принял. Вместе с самим Ибо. — Ибо-о, ты как будто не знаешь, сколько всего можно сделать, нам не хватит этой ночи и дня тоже, и я слишком стар для марафона всего, что хочу с тобой сделать, — у него голос тоже плохо подчинялся, уходил в низкие ноты. — Но все, что успею, я с тобой сделаю, мне очень нравится, когда ты так стонешь, когда ты такой. А о чем тебе особенно стыдно и хорошо думать, ммм? — он щекотал носом шею, кожа была солона и горяча. *** Как же близко. Мысли о том, чтобы заниматься сексом всю ночь и следующий день, казались Ибо заманчивыми, но он не порнозвезда, и даже с его физической формой такой марафон можно попросту не выдержать, хоть и интересно, сколько бы они смогли в подобном режиме. От знакомых времен беспечной юности Ибо слышал, что так долго возможно только под веществами, в обычном состоянии три раза — уже чемпион. — Ты не старый, — снова напомнил Ибо. Он не мог дотянуться до подушки, чтобы стукнуть Юньлуна, поэтому вздохнул и провел ступней вверх от щиколотки до его колена и обратно. — И ты первый, кто просит меня говорить о подобном вслух, — честно ответил Ибо, повернул голову и ласково, тепло улыбнулся. — Хорошо, я поделюсь… мне хорошо думать о том, как ты, — Ибо прикрыл глаза, все так же улыбаясь, с ноткой мечтательности и совсем чуть-чуть смущения, — закидываешь мои ноги себе на плечи, держишь за бедра на весу и берешь — быстро, до конца, немного резко. Или, например, лежишь позади, у меня ноги согнуты в коленях, и ты обхватываешь меня поперек них, поперек груди, прижимаешь к себе очень близко, и двигаешься — даже если выйдет резко, все равно будет приятно. Есть еще кое-что, но у Ибо заплетался язык. — А еще хочу знать, каково это — когда ты отсасываешь. И хочу отсосать тебе. Хочу знать, смогу ли, поместишься ли ты в мой рот полностью, и будет ли тебе приятно, если я встану на колени. Сколько сказано прямым текстом. Самый откровенный разговор в жизни Ибо. Собственная речь заводила: когда перешагнул барьер, идти дальше уже не страшно. Ибо откинул голову на подушку, дернул руками, когда член погрузился во влажный жар рта. От стимуляции языком, да и самой картины, развернувшейся перед глазами, постепенно возвратилось возбуждение. Ибо не мог выбрать, какие ласки лучше, выносило от всех. Он толкался в рот Юньлуна, жалел, что не может запустить пальцы в густые волосы, вместо этого сжимал ладони в замок и стонал, выгнув лопатки, согнул ноги в коленях и широко расставил, открывая Юньлуну лучший доступ. Ну же! Член стоял, головка блестела от выступившей смазки и слюны, и в другой раз Ибо бы насладился минетом. Его было бы вполне достаточно, чтобы кончить еще раз, но он хотел больше, хотел Юньлуна, его большой, широкий и крепкий член в себе. Мышцы рук и живота напряглись, каждый мускул прорезался и обрел форму под кожей. Ибо раскачивал связанными руками, собирал ступнями простыню от напряжения и снова попросил: — Пожалуйста. Ибо чувствовал себя поплывшим, открытым, возбужденным, опьяненным, все сразу и даже больше. — Я хочу принадлежать тебе. Сейчас. Этой ночью. Хочу тебя. *** Ибо гладил его ногой и улыбался — в улыбке было столько же света, доверия и тепла, сколько в словах, что Ибо никому еще не говорил о своих желаниях так откровенно. Даже острое желание приглушилось волной нежности, рождающейся от этой улыбки. Ибо говорил все смелее, и Юньлуну нравились все его желания, он надеялся воплотить если не каждое, то хотя бы большинство. Лишь бы их обоих хватило на это за неделю. Лучше сейчас не представлять Ван Ибо, стоящего перед ним на коленях. Приятно — это не то слово, это было слишком горячо даже в фантазиях. Кое-что Юньлун и так собирался воплотить прямо сейчас, и продолжил ласкать Ибо — в ближайшее время не петь, можно взять глубоко, до горла. Он даже не раздвигал ноги Ибо шире, тот сам догадался, как будто они не вторую ночь вместе, а давно. Юньлун съехал вниз, поцеловал бедро. Прихватил губами мягкий еще член, осторожно вобрал в рот, нежил языком. — Ты не леденец, ты лучше и вкуснее, — мягкие ласки постепенно действовали, хорошо, когда сил много и желания тоже, член твердел, Юньлун выпустил его изо рта и втянул снова, плотно сжал головку и обвел языком, улыбнулся, когда Ибо, еще расслабленный, непроизвольно дернул бедрами, стараясь войти глубже. — Как тебе нравится? Так? Он кончиком языка проследил вены, широко, влажно провел по всему стволу сверху вниз, забрал наконец в рот глубоко. Надо было быть святым, чтобы отказаться, когда тебя просят таким голосом, с такими глазами, а Юньлун святым быть даже не пытался. Он хотел довести Ибо до оргазма во второй раз, а ему самому, чтобы кончить, хватило бы сейчас потереться между ягодиц. Ибо долго не спал ни с кем, лучше бы подождать до завтра, но… Но Ибо выгибался всем телом так, как Юньлун сам не смог бы, тянулся к нему. Хотел. — Да, — Юньлун быстро поцеловал в живот. — Да. Смазку он далеко и не убирал, и пока растягивал — не выпускал член изо рта, плотно сжимал губы, водил ими вверх-вниз по твердому стволу. Можно. Ибо толкался в рот и сжимался на пальцах, из стонов и бессвязных звуков только и можно было понять, что он хочет больше. Юньлун быстро натянул презерватив, закинул ноги Ибо себе на плечи и вошел. У Ибо потрясающие ноги. Брать его — еще более потрясающе. Ибо двигался ему навстречу, напрягал закинутые назад руки, торопился, перекатывал голову, кусал губы. До конца, на всю длину. Юньлун насаживал его на себя, и жалел только об одном — слишком долго хотел, слишком ярко и коротко теперь. Он замер, выгнувшись, вжавшись до предела, зажмурившись, пока его не отпустила сокрушительная волна. И едва осознал, что Ибо все еще хочет, — упал рядом, губами и руками помогая поймать наконец оргазм. **** Вожделенное «да» предвкушением расползлось по телу. Почему, когда Ибо думал, что желать больше невозможно и он почти достиг предела, Юньлун заново заводил невидимый механизм и они возвращались к начальной точке отсчёта? Непонятно, откуда организм черпал силы. Ибо ощущал себя выжатым, мышцы гудели как натянутые струны, будто он один танцует шоу. Он толкался в рот Юньлуна, иногда слишком резко, член выскальзывал из приоткрытого рта, тонкая прозрачная ниточка слюны тянулась от головки к подбородку. Хотелось стереть ее пальцами, или наконец прижаться к губам жадным поцелуем. Ибо разочарованно стонал, дергал руками, но это уже дело принципа: пока они не закончат, он не попросит развязать. Когда пальцы проникли в отверстие, он резко выгнулся, но волевым усилием удержал себя на месте — не дергайся, расслабься, привыкни, — и нарастающее удовольствие пришло на смену тянущему дискомфорту, Ибо снова стонал и метался, растеряв слова. Юньлун сам понял, что пора, и начал двигаться, в такт с толчками внутри накрыл ладонью член, умело сжал, подводя Ибо к самому краю. Впервые врожденное чувство ритма подводило, тело горело, слушалось плохо, Ибо подмахивал, потому что не мог больше выносить бездействие. Без рук словно становишься немым зрителем, но ощущений больше, они будто становятся еще ярче, хотя казалось бы, куда. Он стонал, звуки шлепков были все громче и чаще. Юньлун натягивал его на себя. Ибо жмурился, дрожал. Он сам был близко, но сейчас — не готов, не хватало совсем чуть-чуть, а Юньлун вжался и замер над ним, шумно дыша. Края отверстия пульсировали, мышцы сжимались и разжимались вокруг опадающего члена. Даже в таком состоянии у Юньлуна был немаленький, но Ибо нравилось. Ему было не больно, в самый раз, чтобы чувствовать ярко. Приятно. Ибо нетерпеливо ерзал, облизывался, сжимался, от напряжения начали дрожать ноги. А потом Юньлун вернулся к нему. Ибо запрокинул голову, крепко зажмурился до цветных пятен. Он стонал, кусал губы, пытался освободить руки, но лишь бесполезно дергался, обессиленно опускаясь на подушку. Все закончилось резко, с протяжным стоном и дрожащими разъехавшимися ногами на мокрых смятых простынях. — Развяжи меня, — хриплым шепотом попросил Ибо, когда понял, что может говорить. Запястья покраснели, ткань глубоко впилась в кожу, мышцы онемели. Ибо положил освобожденную потяжелевшую ладонь на плечо Юньлуна, пальцы мелко дрожали, совсем не слушались. Обалдеть. Ибо с трудом свел и выпрямил ноги и закрыл глаза, не сдерживая довольную улыбку. Надо было немного полежать, он не дойдет сейчас до ванной комнаты. Ибо нащупал ладонь Юньлуна, сжал пальцы, переплел со своими и поднес к губам. Голоса не было (он что, кричал?). Ибо повернулся на бок, уткнулся лбом в плечо Юньлуна, не выпуская его ладонь. Сейчас все казалось простым и понятным. — Мне так хорошо с тобой, — тихо, чтобы не разбить хрупкую атмосферу спокойствия. Промолчать было нельзя, это важно. — Спасибо. *** Юньлун лежал бы, не шевелясь, еще долго — сил не было, только удовольствие редкого накала, все еще не отпустившее тело, — но надо было развязать Ибо руки, а пока он собирался, Ибо попросил сам. Устыдившись, Юньлун распутывал затянувшиеся узлы. Покачал головой, глядя на следы от пояса. Спасало только то, что у них еще неделя, но Ибо нужны будут вещи с длинными рукавами на завтра-послезавтра. — Если бы я знал, что ты так будешь дергать, я бы не стал, — и улыбнулся, смягчая слова. Ибо опустил руки осторожно, неловко. — Больно? — Юньлун погладил, растирая, от плеча до следа на запястье, наклонился и поцеловал красные полосы. — Ничего, — отмахнулся Ибо. Юньлун поцеловал подрагивающие пальцы. Он знал, как у Ибо тяжелы сейчас руки и ноги, тело ноет, как после трудной работы, и в то же время — хорошо. Ибо устроился в объятиях и притих. Юньлун бережно обнял его, — потом унесет в ванную или оботрет полотенцем. Все равно постель сбита, хоть перебирайся в спальню Ибо. Хорошо, что кровать большая, можно просто сдвинуться. Мелкие мысли исчезали сразу после появления. Ибо ровно и глубоко дышал. Это было совсем иначе, чем вчера. Сильнее, ближе, откровеннее, лучше. Что-то такое, равное чему у Юньлуна бывало редко, хотя он своей жизнью был более чем доволен. — Спасибо тебе, — он благодарно и нежно поцеловал закрытые глаза, спинку носа, щеки. Осторожно погладил плечо и волосы. — Я не хочу тебя отпускать, — сказал он после краткого перерыва. — Должен, но не хочу. Говорить это он тоже не должен был, но не смог удержаться. — Давай я тебе помогу. Он принес полотенце, прикинул, нормально ли Ибо будет чувствовать себя завтра — все еще не жаль, было слишком хорошо, Юньлун готов был носить его на руках хоть весь день, если понадобится. Помог привести себя в порядок, быстро принял душ сам и вернулся. — Еще не спишь? Ибо приподнялся навстречу, он был теплый и сонный. Завтра они, кажется, проспят долго, и не жаль, если что-то не увидят и куда-то не пойдут. — Пусть тебе приснится что-нибудь очень хорошее, то, чего ты больше всего хочешь, — Юньлун отодвинул подальше мысль, что этим хорошим может быть встреча с Сяо Чжанем. *** Если даже и больно, то Ибо не признается вслух. Он катается на скейте, с ним вечно случаются синяки и ссадины. Хотя, конечно, стертые запястья — это что-то новенькое. Но он сам попросил, значит, самому и расхлебывать. Он не жалел, было чертовски хорошо и приятно, хотя и неизвестно, когда он решится подобное повторить, и решится ли вообще; представить, что на месте Юньлуна может быть кто-то другой, Ибо не мог. Он подставлял лицо под поцелуи, прижимаясь боком к Юньлуну. Впитывал нежность, что сейчас была предназначена лишь ему, запоминая все до мелочей: терпкий запах и твердость тела, шелковистость волос, тени на полу, фигурки лебедей на прикроватной тумбочке. — Тогда не отпускай. Я никуда не уйду. Будто бы в их жизни что-то может сложиться так просто, и за принятое решение ответственность понесут лишь они двое. Ибо с благодарностью принял помощь, на которую еще недавно не согласился бы. Ему не стыдно было показаться уязвимым, в конце концов, это Юньлун сделал с ним, и Ибо была приятна его забота. Он со смешком, но уже без провокации раздвинул ноги, повернулся на живот, оттопырив задницу, и когда видимые следы исчезли, упал лицом в подушку. У него даже не было сил вытащить из-под себя одеяло. Юньлун вернулся из душа посвежевший, принес с собой вкусный аромат геля для душа и обнял Ибо. Удивительно, всего за пару дней этот жест стал для них неосознанным, Ибо прижался спиной к широкой груди Юньлуна, накрыл его руку своей. Шустрые мурашки побежали от локтей к затылку. Запястья покраснели, завтра кожу будет сушить, тянуть и жечь. Может, вылезут синяки. Забавно. Видела бы менеджер, отругала бы их за халатное отношение к телу Ван Ибо, это вам не шутки, а капитал крупной компании! Хорошо, что ее здесь нет. Пожелание вызвало улыбку, Ибо из последних сил повернул голову и уткнулся коротким поцелуем в уголок губ. — Доброй ночи, Юньлун. Погружаясь в сон, он думал, было бы неплохо засыпать так почаще. «Всегда» по-прежнему пугало, Юньлун не свободен, они хорошо проводили время вместе, потому что так сложились обстоятельства, и даже внезапный карантин казался тайным знаком. Может, им давали время, чтобы все обдумать и взвесить? А может, Ибо слишком много думал. Во сне он долго бродит по дремучему лесу, стараясь отыскать выход или хотя бы тропинку, но все безрезультатно. Отчаявшись, Ибо оборачивается, оглядываясь по сторонам, и когда уже хочет развернуться, его зовут. Еще и еще раз, и он решается идти на голос. Лес становится все реже, пока не заканчивается вовсе. Ибо стоит на берегу и чувствует соленый запах океанского ветра. — Я чуть не заблудился, — говорит он. — Уже хотел повернуть обратно! Почему ты не позвал меня раньше? Юньлун пожимает плечами и что-то отвечает ему. Поворачивается к Ибо и с улыбкой протягивает руку.