Замки из песка

Бар был проще, люднее и веселее вчерашнего ресторана, музыка громче, компания пестрее. Они заказали пиво, Юньлун вытянул ноги под низким столиком. — А мне здесь нравится. Похоже на те бары, куда я ходил студентом, — место и правда напоминало столичные студенческие забегаловки, не интерьером — атмосферой расслабленности и беззаботности. — Ешь, — негромко напомнил Юньлун, придвигая поближе к Ибо сырную тарелку. — Пиво коварно. Пиво здесь, кстати, было неплохое. — Не коварнее, чем виски, — засмеялся Ибо и скорчил недовольную гримасу, вспомнив последний раз, когда он пил виски. — И часто ты тусовался, когда был студентом? Какой самый безбашенный поступок ты совершал с друзьями? — Если ты напьешься, я просто возьму тебя на руки и унесу, — Юньлун попытался вспомнить что-нибудь особенное из давних вечеринок и мечтательно улыбнулся. — Довольно часто. Мы же были студентами, и нам Хуанхэ была по колено. Самым безбашенным поступком он до сих пор считал поцелуй с Гацзи на сцене, и оба они тогда были совершенно трезвы. Но сходить с ума им это не мешало, а по колено была не то что река, а весь океан. Он до сих пор помнил до мельчайших деталей лицо Гацзи под софитами, безумный макияж, который ему так шел, вдохновенный взгляд и сам поцелуй — короткий, но настоящий. — Ничего криминального, — Юньлун отвлекся от того, о чем нельзя было рассказывать. — Пили, веселились, пели, танцевали. Целовались. Они с Гацзи то и дело целовались в темных углах, у них все только начиналось, и от близости друг друга трясло. — Вот за ночное пение нас однажды чуть не забрали. Наверное, не стоило пытаться исполнить номера пекинской оперы на улице в три часа ночи, — засмеялся он. — В три часа ночи? — Ибо тоже засмеялся. — Ну вы даете! Это как громко надо было петь? — А у тебя было что-нибудь интересное во время учебы? — Юньлун не хотел углубляться в собственное студенчество. — Совсем немного. Слишком пристально наблюдают, даже рассказать толком нечего, — Юньлуну померещилось в словах сожаление. Ибо приложился к бокалу, облизал губы; Юньлун вспомнил поцелуй перед выходом и пообещал себе зацеловать Ибо, как только они вернутся. Ибо не мог сидеть неподвижно, двигал головой и плечами под музыку, потянулся к Юньлуну, чтобы не кричать: — Я хочу танцевать. Пара треков, и вернусь. Юньлун кивнул. Он на танцпол не хотел — слишком людно и тесно, и нет рядом того, кто может подбить его на что угодно. Хотя если бы Гацзи здесь был… Глупости, он обещал себе не думать об этом, пока не вернется. Не решать ничего сейчас. Он так и собирался еще до того, как они с Ибо перешли грань дружбы. Два раза они с Гацзи пережили тяжелый период в отношениях. Юньлун боялся думать, что в этот раз все будет еще сложнее. Телефон Ибо, оставленный на столе, мигнул уведомлением. Юньлун машинально скосил глаза и успел отметить, что это сообщение. От Сяо Чжаня. Может, поэтому Ибо грустил? Ждал ответа? Юньлун нахмурился. Встал, в один карман джинсов убрал свой телефон, в другой — телефон Ибо. Пошел к танцполу, где толпа как будто еще сгустилась. *** Всякий раз, когда Юньлун напоминал, что может взять Ибо на руки, внутри что-то натягивалось и дрожало от предвкушения. Он не хотел напиваться, но не отказался бы забраться в кольцо сильных рук, и даже если бы все в зале это увидели — Ибо нет дела, если их не узнают. Серьезные проблемы начнутся, только если кто-нибудь сольет фото в сеть. Ибо внимательно слушал, как Юньлун рассказывает про свои студенческие годы, проникаясь атмосферой вседозволенности и беззаботности. С удовольствием потянул сладкое вишневое пиво из пузатого бокала, поковырял сыр, съел орешки с той же тарелки и нетерпеливо поерзал на диванчике. Людей постепенно становилось больше, прибавили звука, танцпол был забит. Ибо на секунду сжал колено Юньлуна ладонью, а потом встал, стянул через голову толстовку, бросил на диван и плавно вошел в толпу, как нож в растопленное масло. Тело было легким и послушным, музыка вливалась в уши. Ибо не отходил далеко от столика, не хватало еще потеряться в пьяной толпе. Диджей переключил дорожку на неплохую обработку западного исполнителя с некоторыми дополнительными примочками: ускоренные биты, растянутые подвозки и стремительные переходы с увеличением громкости. Ибо слышал ремикс впервые, но это не мешало войти в кураж. Он импровизировал, движения разрезали плотный воздух, толпа разошлась, чтобы освободить побольше места. К нему подключился темнокожий парень, который тоже классно двигался, Ибо сразу оценил стиль. Они танцевали вместе, как два исполнителя номера на одной сцене, переглядывались, где-то подстраивались друг под друга. Накал рос, толпа вокруг бушевала, Ибо отрывался, как не делал очень давно, и не замечал, как сменяются треки. Не только из-за выпитого алкоголя: он впервые за долгое время танцевал не потому, что попросили или идут съемки, а потому что самому в кайф. Только так вспоминаешь, за что и почему любишь танцы. Их было уже трое в кругу — присоединилась невысокая девушка с выдающимися формами, хорошей растяжкой и потрясающей харизмой. Ибо не сдерживали рейтинг программы или цензура, он не думал о том, что скажут старшие. Он прогонял одно за другим провокационные движения, наступал, как опасный хищник, который вот-вот настигнет жертву во время охоты, подстраивался под общий танец и настроение толпы. Он знал, в какой момент двинуть бёдрами или резко наклониться, чтобы в следующую секунду распрямиться грациозной волной. Ибо был весь в танце, каждой клеточкой тела. Он хмурил брови, приоткрывал рот, хватая воздух; проводил руками вверх по бедрам, задирал футболку, оголяя живот — и тогда толпа заходилась в одобряющем реве. Он сам был танец, музыка и бешеный нарастающий ритм. Когда закончилась четвертая песня, другой черный парень с микрофоном попросил толпу поблагодарить танцевавших за шоу: это было круто, офигенно, вау, спасибо, с нас выпивка, ребята. Футболка липла к спине, волосы взмокли, как будто Ибо окунулся в воду, энергия все еще переполняла тело. Он пожимал протянутые руки тех, кто стоял вокруг него, хлопнул по плечу парня, который с ним вытанцовывал, улыбнулся и поклонился девушке. Прежде чем вернуться к столику, Ибо решил умыться. В туалете он открыл холодную воду, низко склонился над раковиной, зажмурился и обдал лицо. Сквозь плотные двери и толстые стены едва слышно было музыку, звукоизоляция здесь отменная. *** Толпа сгустилась, потому что в центре образовалось свободное место. Юньлун был выше многих и видел все. Ибо танцевал с еще двумя, девушкой и парнем, движения были такими быстрыми, что Юньлун едва успевал разглядеть. Смотреть на него было горячо, а Ибо еще и хватался за ширинку, и открывал живот, а когда глотал воздух, кадык дергался. Юньлун тоже сглотнул, и наверняка не он один. Ибо направился к туалетам. Юньлун пошел за ним, огибая танцпол. Кабинки и раковины находились за небольшим поворотом коридора. Музыку как отрезало закрытой дверью, зато слышен был плеск воды. Ибо умывался и заметил его, только когда Юньлун подошел близко. Юньлун шагнул вперед, еще и еще, пока они не оказались у стены. Поставил руку над плечом Ибо, наклонился, смотрел на него, не отводя глаз — влажные губы, слипшиеся от воды ресницы, мокрые брови. — Ты лучше всех. И я все понимаю, но знаешь что? Мне не нравится, когда на тебя все так смотрят, — он почти шептал над самым ухом и вдруг поймал себя на рычащих нотах. Это не всерьез, конечно. На Ибо на сцене смотрят тысячи, а Юньлун вообще не имеет права говорить ему подобное. Если Ибо сейчас оттолкнет — он отойдет, но все же, все же… Хлопнула дверь. Юньлун не отшатнулся — спокойно отодвинулся ровно за те секунды, которые нужны были, чтобы выйти из-за поворота. Вынул из кармана телефон Ибо, протянул на ладони. — Я забрал, чтобы не оставался на столе. *** Ибо встретился взглядом с Юньлуном в зеркале. Он машинально выключил кран, проворные капли воды поползли за шиворот. Юньлун оттеснял Ибо к стене, и Ибо послушно отступал, пока не уперся лопатками в холодный камень. В крови все еще плескался адреналин после импровизированного выступления, Ибо дышал через раз. От слов Юньлуна снова сладко тянуло в паху, подгибались колени — перевозбуждение и усталость, минут через двадцать Ибо вернется в обычное состояние. Он вздрогнул, уцепился за локоть Юньлуна ослабевшими пальцами. Юньлун не бросал вызов, нет, но Ибо все еще был немного опьянен после танцев. — Хорошо, спасибо, — он посмотрел на телефон, но не дал Юньлуну отстраниться. Пофиг. Ну какова вероятность, что в туалет зашел кто-то, кто может их знать, заснять и слить в сеть? И все же это было как играть в русскую рулетку: страшно, волнующе, и понимаешь, что вот сейчас могут тянуться твои последние секунды, за которыми последует пустота. Ибо из последних сил удерживал дистанцию, пока не закрылась дверь кабинки — он даже не видел, кто вошел, — и тогда его толкнуло к Юньлуну. Он прижался к нему всем телом, словно срастаясь кожей, тесно оплел руками плечи, заставил склониться ниже, смял губы требовательным и решительным поцелуем, потерся возбужденным членом о бедро Юньлуна. — Прости, прости, — Ибо сам толком не понимал, извиняется он за свой порыв или за то, как на него смотрели на танцполе. Не было дела до телефона, ни до чего не было дела. Его вело от близости Юньлуна, от запаха, от того, как ощущалось тело под ладонями. Ибо не мог себя заставить расцепить объятия, даже когда открылась дверь, и посетитель прошел к раковине. Пусть думает, что Ибо перепил, и ему плохо. Пусть думает, что он не может стоять. Но это правда. Если Юньлун сделает шаг в сторону, ноги подкосятся. Ибо была нужна эта опора. *** То, что они с Ибо спали вместе последние два дня, не давало ему никаких прав. Юньлун был почти трезв и понимал это. Но Ибо не отталкивал, не язвил, вел себя так, будто такое право у него, Юньлуна, есть. Хватался за его локоть, широко распахнул глаза, приоткрыл губы, челка прилипла ко лбу. Смотреть в такое лицо было чревато скандалом на публике, резким скачком сердечного ритма и давления. В штанах. Юньлун хотел видеть такого Ибо, но только в своей постели. Как только вошедший закрылся в кабинке, Ибо прилип к Юньлуну, вжался с такой силой, что чуть не столкнул с места. Целовал, словно пытался влезть в рот, под кожу, в душу. Кажется, уже. Небеса, сделайте, чтобы это только казалось. Юньлуну было не двадцать, чтобы десять минут созерцания горячих танцев и поцелуй в туалете заставили потерять голову. Но он чувствовал чужое желание, слышал шепот — и не мог заставить себя отпустить, оттолкнуть, умыть заново. Когда открылась дверь кабинки, Ибо все еще висел на нем, но они хотя бы не целовались в этот момент. Юньлун обнял Ибо, загораживая собой: — Сейчас постоишь, подышишь, будет легче. Голова не кружится, не тошнит? Не слишком убедительный этюд «помощь пьяному другу». Ибо, может быть, вообще его не слышал, по-прежнему стискивая пальцы. У Юньлуна такого не было. Нет, они с Гацзи целовались, да и не только целовались в туалете в те же студенческие времена, когда не было сил терпеть и больше негде, но это было не так. Гацзи не уступал, они были одинаково взбудоражены, Гацзи не поддавался так мягко, не висел на нем — только потом, после всего. Все не так, но Юньлун больше не думал и не сравнивал, с трудом удерживая руки на спине, а не ниже. Тот, кого он так и не увидел, ушел, но могли зайти другие. Он подтолкнул Ибо к кабинке и запер дверь изнутри. И ни одного приличного желания в голове. Мысли еще были, Юньлун еще понимал, что должен дождаться, пока Ибо отдышится и придет в себя, а потом они вернутся в зал и возьмут еще пива или уедут домой. Вот только руки уже сползли, Ибо прижимался к нему так, словно хотел вплавиться, если бы не одежда. Одежда реально мешала. — Ибо, как тебе не стыдно, — прошептал Юньлун в самое ухо. — Разве можно так себя вести в клубе, в туалете? Ладно, он больше не мог, так они быстрее успокоятся, чем будут пытаться заставить все упасть. Юньлун быстро расстегнул молнию на джинсах Ибо, сунул руку под трусы — горячий, гладкий, влажный от пота член лег в руку удобно, и Юньлун вовремя зажал губами рот Ибо. *** Нет, голова не кружилась, не тошнило. Ибо слышал вопросы, но язык не слушался, а ноги заплетались. — Мне не стыдно, — хрипло согласился Ибо. От того, как низко звучал голос Юньлуна, член только больнее уперся во вздыбленную ширинку. Нельзя, но кто запретит? Похожие ощущения, наверное, испытывают наркоманы и алкоголики, которым хочется еще, чтобы удержать пойманную высоту. Ибо скулил — даже не стонал — в рот Юньлуна и толкался в твердую ладонь, собирал футболку на плече в кулак, дергался. В голове вспыхнула шальная мысль. Он, тяжело дыша, оторвался от Юньлуна, зацепил носком кроссовка крышку, к счастью, чистую, опустил ее, толкнул Юньлуна в грудь и надавил на плечи. Когда Юньлун сел, Ибо устроился сверху, перебросил ногу через бедра. Пока он возился с капризной молнией на джинсах, пальцы дрожали и слушались очень плохо. Наконец Ибо добрался до члена, потянул ниже белье, но все равно было мало, чертовски мало! Что поделать, придётся довольствоваться тем, что есть. Юньлун был влажный, но Ибо все равно плюнул в ладонь (черт, как же пошло выглядит, наверное), глянул вниз и обхватил крупный ствол, оттянул тонкую кожицу с головки, обхватил оба члена и сам тоже толкался в импровизированную ловушку, не забывая работать пальцами. Члены терлись друг о друга, тонкая липкая нить смешавшейся смазки соединила их, зрелище заводило еще больше. Ибо прижалался лбом к плечу Юньлуна, переместил вес со стопы на носок, дернулся выше, потянул свои штаны вместе с бельем. Ибо устроился так, чтобы при движении член скользил между ягодиц, не проникая, а лишь дразняще намекая; придерживал у основания двумя пальцами. Он двигался быстро, дышал загнанно, понимал, что нельзя, но как бы невзначай толкнулся входом в головку так, что тугое отверстие слабо подалось. Ибо закусил губу, задрожал, задрал футболку на животе Юньлуна, навалился вперед, задел головкой члена напряженный пресс. Смотрел как завороженный на блестящую дорожку смазки, размазывал ее дрожащими пальцами и толкался снова: еще раз, резче, быстрее. Никогда в жизни Ибо не испытывал такого острого возбуждения, граничащего с временным помешательством. Никогда прежде он бы не позволил себе ничего подобного в общественном месте, но сейчас было все равно, что находится за пределами этой кабинки. Возможно, потом станет стыдно. А может, и нет. Ибо снова плюнул в ладонь, размазал по головке чужого члена слюну и опять толкнулся, помогая себе рукой. На этот раз он насадился чуть сильнее, ощущение было такое острое, что Ибо застонал сквозь сжатые зубы, запрокинул голову назад. — Юньлун, я, кажется, сейчас… близко… черт… — Ибо поцеловал Юньлуна, весь изнывая от переполняющего напряжения. *** Юньлун чувствовал, как вибрирует воздух в горле Ибо, когда тот стонет в поцелуй. Как он сгребает, сдавливая, его плечо вместе с футболкой, как хочет всего сразу. Юньлун сейчас мало мог ему дать, но это не останавливало. Ибо творил, нет, вытворял еще более безумное и невообразимое, и Юньлун окончательно сдался, подхватил, ответил, разделил. Это было то самое редкое, мало с чем в жизни сравнимое, что настигает иногда, жар по телу, волоски дыбом на руках, на всей коже, — и потом долго все будет казаться пресным. Он прижал Ибо к себе, мешая расстегивать одежду, но тут же опомнился и отпустил. Пока Ибо дрочил им обоим, он нырнул руками под его футболку, жадно огладил твердый пресс. В голове вспыхнуло, как Ибо только что поднимал футболку для зрителей, и Юньлун глухо зашептал: — Ибо, ты сумасшедший, ты оружие массового поражения, я хочу, чтобы ты так танцевал для меня, а потом я бы тебя целовал и ласкал всего, и чтобы нам ничего не мешало, — он прервался и с трудом сдержал стон, когда Ибо направил его член между своих ягодиц, влажных и горячих. Юньлун был согласен на все, что бы Ибо ни захотел, только придерживал бедра, чтобы не дать перестараться. — Ибо-о, — он выдохнул с трудом, хотелось толкнуться внутрь тела, но нельзя, нельзя так, — я же не железный. Мой, мой… Ибо хрипло засмеялся, задыхаясь: — Хорошо, хорошо… я для тебя станцую все, что хочешь. И не отпускай, — Ибо как будто просил, — никогда не отпускай. Ибо ерзал на его коленях, гнулся, извивался змеей, Юньлун тоже готов был вылезти вон из кожи, так тесно было, так мало контакта. Он заглушил стон губами, оторвался облизать пальцы. Ибо был тугой, а Юньлун боялся сделать больно, и не проникал глубоко, только нажимал, пока Ибо не начал крупно содрогаться в его руках. Живот был мокрый, Юньлун собрал влажное рукой, растер по своему члену, прижимая его к телу Ибо, дрочил сам себе быстро — и судорожно вжался губами в шею Ибо, вдохнул запах, стиснул зубы на плече, сдерживая звук. *** Ибо втянул живот, навалился, когда один палец протолкнулся внутрь; застонал, сжал пальцами член у основания. Чувства были обострены до боли, острое наслаждение выкручивало наизнанку. Он дернулся, выплеснулся себе в руку и еще на грудь и живот Юньлуна. Ослабевшая ладонь соскользнула. Ибо уперся лбом в плечо, из последних сил приподнялся и опустился, чтобы головка проехалась по все еще пульсирующему входу, и громко застонал, когда стало горячо и очень-очень влажно. Ибо осел в руках Юньлуна, прижался к нему, чувствовал, как по внутренней стороне бедер стекает сперма, но не было сил развернуться, чтобы дотянуться до бумаги. — Охренеть, — прошептал Ибо. — Мы… Он засмеялся, не находя нужных слов. Они сделали это в туалете! *** Юньлун перевел дыхание и машинально огладил спину Ибо. Можно было только надеяться, что никто не заходил сюда, даже без стонов наверняка был какой-то шум, сдавленные звуки. — Домой. Сейчас — только домой и радоваться, что свет в клубе неяркий. Одежда была испачкана у обоих, губы у Ибо зацелованы и даже искусаны, как это получилось, или Ибо сам? Юньлун еще раз прижал его к себе: — Давай я тебе помогу одеться. Ибо был послушный, податливый, поверни хоть так, хоть этак. Юньлун сейчас долго обнимал бы его, лучше всего в постели, но до постели еще надо было добраться, не говоря уже про душ. Так что перед выходом из кабинки он только прижался губами ко лбу. Такого Ибо нельзя было показывать никому, даже человеку, который видел их впервые. Ибо выглядел, как после бурного секса, хотя что это было, если не оно? Так ведь, Юньлун? *** Вещи однозначно отправятся в химчистку, как только они вернутся на виллу. Ибо чувствовал запах секса от своей одежды и морщился из-за влажных джинсов. Они вывалились из кабинки вместе, не обращая внимание на застывшего у раковины иностранца. Ибо быстро вымыл руки, умылся, наклонившись к самому краю, поймал в зеркале свое отражение и криво улыбнулся, оттягивая ворот футболки. Его шея была вся в красноречивых отметинах, губы искусаны, на плече наливался кровью свежий след от зубов, а на запястьях браслетами проступили синяки. Если бы его увидела менеджер, то однозначно отхватила бы инфаркт. Ближе к концу отпуска нужно, наверное, быть осторожнее, иначе она будет задавать неудобные вопросы, а Ибо не хотелось бы объяснять человеку, с которым он работает не первый год, какие взаимоотношения его связывают с Юньлуном. Не будет же Ибо признаваться в том, что ему просто снесло крышу. — Я не против, — засмеялся Ибо, — но я выгляжу так, — он понизил голос до почти интимного вкрадчивого шепота, хотя был уверен, что косившийся на них иностранец ни слова не знает на китайском, — будто кто-то решил меня затрахать. Самое забавное, что нарывался Ибо сам, и Юньлун был ну почти ни при чем. К столику он брел медленно, держась за руку Юньлуна. Пусть все решат, будто бы бедняга перепил, а его большой и благородный друг разгребает последствия. Ибо оплатил счет, схватил с дивана толстовку и тут же натянул ее. Оказавшись в салоне такси, он сполз головой на колени к Юньлуну и весь компактно сжался. Ему было не холодно, не больно, но от перенапряжения мелкая дрожь время от времени сотрясала тело. — Охренеть, — повторил Ибо. — Я не ожидал от себя ничего подобного, — он повернул голову. — Мне надо извиниться? От смущения горели щеки, но Ибо упрямо продолжал смотреть Юньлуну в глаза. *** Можно было бы вообще не возвращаться в зал, если толстовка Ибо пропадет, Юньлун подарит новую. Ах да, еще же счет — Юньлун готов был стукнуть себя по лбу, чтобы наконец вернуться в реальность. В такси Ибо положил голову ему на колени, а когда Юньлун опустил руку на его спину, почувствовал волну мелкой дрожи. — Но тебе же не стыдно? — Юньлун улыбнулся ему и погладил горячую щеку. Он старше, он должен был быть осторожнее, он мог и должен был остановить, но не сделал этого. Не смог, не захотел, тысяча не. — Охренеть, согласен, я тоже не ожидал, но тоже этого хотел. Ибо перехватил его ладонь и подсунул под щеку. — Мне немного стыдно, но, да, все хорошо. — Все хорошо, — Юньлун обнял его, пытаясь согреть. — Сейчас приедем домой. По дороге Юньлун гладил спину и волосы Ибо и думал: когда мы встретимся в Пекине — а мы ведь встретимся, рано или поздно, столкнемся на общем концерте, — как я сделаю вид, что я тебя чуть ли не впервые вижу? Как, когда я знаю, как ты смотришь снизу вверх, какой ты теплый, где у тебя родинки и как ты стонешь? Конечно, когда придет время Юньлун справится, это просто выплеск эмоций, и, к счастью, они наконец доехали. Юньлун привел Ибо в ванную за руку, открыл воду и добавил побольше пены. — Можно я? — осторожно стянул с Ибо толстовку. Юньлун ни разу еще не раздевал его для секса. Сейчас он прикасался аккуратно и осторожно, поцеловал синяк на плече, когда снял футболку. — Извини, я так тебя хотел, что чуть с ума не сошел. Джинсы, носки, трусы, все в кучу, все в стирку. Когда Ибо шагнул в ванную, Юньлун быстро разделся сам и тоже сел в воду, прислонил Ибо спиной к себе. Теперь можно было его обнять и наконец выдохнуть. Кто и как бы ни смотрел сегодня на Ибо — только он, Юньлун, целовал его потом, и именно с ним Ибо сейчас сидел. Хотелось сказать Ибо что-то ласковое, но что? Красивый? Он говорил, Ибо и так знает. А все остальные слова, что приходили в голову, были не про них, Юньлун не имел на них права. Он осторожно целовал Ибо со спины и напевал полушепотом: — It's enough for this restless warrior Just to be with you And can you feel the love tonight? It is where we are It's enough for this wide-eyed wanderer That we've got this far And can you feel the love tonight? Tonight. *** Ибо успел задремать в такси, убаюканный ласковыми прикосновениями и тихим гудением двигателя. В ванной он поднял руки, выпятил вперед бедра, пока Юньлун расстегивал штаны, вздрогнул, когда поверх еще болезненно-свежего синяка лег поцелуй. — Все нормально, — успокоил Ибо. Может быть, кто-нибудь со стороны решил бы, что они позволяют себе много лишнего, но для Ибо главным всегда было то, что чувствовал и делал он сам. Будь честен хотя бы с собой. Ибо даже забыл, что передал телефон на хранение Юньлуну, пока не увидел оба гаджета на стойке возле раковины. Наплевать. Он был не в том состоянии, чтобы разгребать сообщения, которых наверняка снова накопилось с пару десятков. Вода приятно обволакивала тело, смывала потеки и запах. Ибо опустился в пену по плечи, прижался затылком к груди Юньлуна и смотрел наверх, прислушиваясь к тихой песне. Она ведь про любовь сегодня вечером? Ибо ощущал себя губкой, впитывающей события последних дней. По спине отдавалась дрожь и вибрация, когда Юньлун брал высокие ноты. Здесь не концерт, не было многотысячной аудитории или строгого состава жюри, был Ибо, чья ладонь застыла поверх ладони Юньлуна, и песня, слова которой бередили свежие раны. Они начнут кровоточить, когда Ибо вернется домой. — Красиво, — прошептал Ибо. Вода в ванной постепенно остывала, пена осела и растворилась. Ибо включил душ, направил напор на плечи, потом в воду — он немного замерз и так устал, что не пытался провоцировать. Иногда двое людей, которым хорошо вместе, просто принимают ванну и не пытаются тут же заняться в ней сексом. Иногда. Ибо закутался в теплое полотенце, посмотрел на себя мокрого и растрепанного в зеркале, отвернулся и поцеловал Юньлуна. Зубы чистили по бокам от раковины, и Ибо веселило, что выглядят они как два старых женатика из американского кино — держат щетки одинаково и двигают ими синхронно. В спальне он нажал на опускающую жалюзи кнопку и с удовольствием плюхнулся лицом в свежесть прохладной постели. Ибо зачерпнул горсть лепестков роз, повернулся на спину, поднял руки высоко вверх над собой и выпустил лепестки из ладони. Надо было хотя бы стряхнуть их с покрывала, но лень. Юньлун стоял возле кровати и наблюдал. Ибо молчал, потому что не знал, что можно добавить, чтобы не сболтнуть лишнего. Мне хорошо с тобой? Я не хочу, чтобы ты меня отпускал? Никогда не отпускай меня, пожалуйста? Какие глупости. — Спой, пожалуйста, еще, — тихо попросил Ибо. *** В ванной было тихо, вода теплая, пена мягкая и душистая. Ибо почти лежал на нем и тоже молчал, расслабившись. Слишком много было за сегодня и вчера, хотелось быть вместе без слов. Когда Юньлун сделал вдох между куплетами, Ибо взял его ладонь, разгладил, распрямил пальцы, приложил свою. У Ибо крупные ладони, сильные руки — он же гонщик. Но у Юньлуна руки все равно крупнее, и когда он накрыл своей второй поверх, рука Ибо спряталась в его ладонях. Ибо вздрогнул, его плечи покрылись мурашками. Движения, когда он тянулся за душем, были медленные и как будто через силу. Или не как будто. Юньлун чувствовал тяжесть и в руках, и в ногах, только на душе было спокойствие и умиротворение. Потом они так же спокойно чистили зубы, переглядываясь в зеркале. Трудно улыбаться, когда у тебя во рту щетка, и Юньлун подмигнул. Когда Ибо сыпал на себя алые лепестки роз, это было красиво так, что не отвести глаз. Как в рекламе, только это не реклама, это реальность, краткий, никем не заснятый миг, подаренный одному Юньлуну, только им увиденный и запомненный. Понимает ли Ибо, что он делает? Или это привычка производить впечатление? Идеальный момент, который хотелось остановить, чтобы не испортить, но Ибо потянул Юньлуна к себе, улегся головой на его колени и снова сгребал и сыпал лепестки. Юньлун взял один, слегка увядший за день, но все еще упругий, и провел им по щеке Ибо. — Спою, — он поднял Ибо за плечи, чтобы опрокинуть снова на подушку, устроился рядом и уложил его себе на грудь. Так не получится большого диапазона, но сейчас и не надо. В голову приходили одни песни о любви, но Юньлун не хотел того, что пел с Гацзи, для него и про него. Пусть будет все тот же «Король Лев», зато с начала и до конца. — Закрой глаза, — сказал он и сам провел ладонью по лицу Ибо сверху вниз. Может быть, слишком откровенно для них, но песня — это только песня, правда же? Пока я с тобой, обещал он словами песни. Ты чувствуешь это, спрашивал он песней же негромко повторял припев: ночью, этой ночью. Ибо то ли спал, то ли просто тихо-тихо лежал. Юньлун молча смотрел на него и понимал, что в Пекине ему будет этого не хватать. *** То, что происходит между ними, Ибо назвал бы нежностью. Но он плохо разбирался в хитросплетениях человеческих взаимоотношений, мог и ошибиться. Ибо был сыт, удовлетворен, устал, но ему все равно было мало, хотя казалось бы, куда уж больше? Он зажмурился, когда большая и широкая ладонь Юньлуна опустилась на лицо. Ибо ненавидел темноту, даже искусственную. Плечи напряглись. Он уговаривал себя: это Юньлун. Его запах, знакомая твердость мышц и мягкость кожи под пальцами. Это Юньлун. Мир почернел и пропал; остался лишь голос в ушах, чужое дыхание и песня. Даже его скудных познаний в чужом языке достаточно было, чтобы понять — о любви. Юньлун. Ибо расслабился, обмяк, позволил себе отпустить все предрассудки, страхи и тяжелые мысли. Поплыть по течению, как рыбка, которая не знает, что будет за поворотом. Может ли он почувствовать любовь этой ночью? А как назвать то, что он уже чувствует? Ибо заснул, убаюканный бархатным голосом Юньлуна.