Замки из песка

Юньлун вообще не думал, боится ли Ибо чего-то. И почему темноты? — Знаешь что, я на кухне видел свечи. Что ты думаешь о романтическом вечере? Пойдем вместе зажжем? Он крепко взял Ибо за руку, когда они шли на кухню. По памяти нашел коробку, чиркнул, зажег три подряд. — Вот так, — Ибо в таком свете казался задумчивым и походил на персонажа дорамы. Юньлун взял в руки свечу. — Пойдем обратно, посидим еще? Или придумаем что-нибудь другое? *** Ибо задержал дыхание, отвечая на сладкий тягучий поцелуй, с озорным любопытством встретил взгляд Юньлуна. А потом мир вокруг резко стал черным. Две ненавистные вещи в мире, способные вывести Ибо из равновесия, — мерзкие насекомые (даже смайлами в эмодзи) и темнота. Не тот уютный и контролируемый ночной мрак, в который комната погружается перед сном, когда можешь включить лампу или телевизор, а зловещая, непроглядная, как в кошмарах или в фильмах ужасов. В ней невозможно различить очертания собственных рук, кажется, что зрение оставило тебя, и даже воздух становится гуще, с трудом проникая в легкие. Ты теряешься во времени и пространстве, темнота разъедает тебя, расщепляет на малые части. — Юньлун, — очень тихо позвал Ибо. Он ведь не маленький, он понимал, что нет здесь тварей, которые прячутся по темным углам и вот-вот выйдут на охоту. Дома были только они, здесь безопасно. Мне страшно, думал Ибо. Этот страх был древнее, сильнее и громче доводов рассудка. Мне так страшно. Лоб и спина покрылись холодной испариной, а руки и ноги стали совсем ледяными, будто их держали в проруби. Ибо попытался сосредоточиться на знакомых прикосновениях и запахе. Было так страшно, что даже не стыдно. Он шел на заплетающихся ногах, а пока Юньлун искал свечи и спички, вжимался лбом в плечо, боясь отойти хотя бы на шаг. Нет, Ибо не истерил, не наводил панику. Весь его ужас был внутри. Они вернулись в гостиную. Ибо разрывался от желания посмотреть в окно и никогда туда не смотреть, чтобы не разглядеть лишнего. — Я ненавижу темноту, — очень тихо и четко сказал он, сжавшись на диване: колени к груди, голова втянута в плечи, спина впечаталась в подушку. Он раздраженно тер сухие глаза. Юньлун не должен был видеть его таким слабым, это неправильно и стыдно. Ему хотелось, чтобы Юньлун был рядом, так легче воспринимать мрак кругом, но гордость раненым зверем извивалась и корчилась в муках. Нет, Ибо далеко не идеален, но он не хотел, чтобы Юньлун видел его таким. Слабым. Бесполезным. Ибо ненавидел свой страх, но даже так не был способен его преодолеть. Он открыл глаза и заставил себя смотреть на мерцающий огонек свечи. Толстовка прилипла к мокрой спине, было холодно. Пожалуйста, пусть это скорее закончится. Но это не заканчивалось, время будто остановилось. *** Юньлун даже слегка растерялся от такой реакции. Только что Ибо нежился у него на коленях довольный, уставший, расслабленный; какие-то пять минут темноты, и он выглядел и вел себя так, будто случилось действительно ужасное. Юньлун понял, насколько все серьезно, только когда они возвращались из кухни и огонек той свечи, что была у Ибо, ходил ходуном. Юньлун готов был забрать, чтобы не выронил, но у него всего две руки и обе заняты. Юньлун не боялся темноты примерно с того же возраста, с какого не плакал над «Королем Львом». Такие неожиданные открытия поражали: кто бы мог подумать, глядя на Ибо на сцене? Поражали, но не отталкивали, вызывали только желание успокоить, защитить, привести в чувство. Юньлун не очень понимал, как это сделать, он с таким страхом не сталкивался. Свечной огонь уютным и мягким, ему хватило бы, но Ибо — нет. — Я буду знать, что если соберусь ужинать с тобой при свечах, то их должно быть много, — неловко пошутил он. Втянул Ибо на колени, повернул к себе лицом, поймал кисть и сжал в своей, согревая. — Лучше фонари или гирлянда, — голос Ибо дрогнул. — Пусть будет гирлянда, — пообещал Юньлун. — Как ты захочешь. Все хорошо. Скоро свет включат, если нет, я позвоню и узнаю, в чем дело. Я с тобой. Что делают с людьми, у которых фобия? Ибо ведь не ребенок, чтобы успокоить его тем, что монстра под кроватью нет. Надо отвлечь, наверное. — Закрой глаза сам, — попросил Юньлун. — Закрой, не смотри по сторонам. Юньлун поцеловал опущенные веки, почувствовал трепет ресниц. Медленно скользил губами по щекам, шептал в чужие губы: — Думай обо мне. О том, что ты мне говорил утром. Если бы ты знал, как ты мне нравишься, как мне нравится и хочется смотреть и трогать тебя. И то, как ты реагируешь, мне тоже нравится. Я бы целовал тебя каждые пять минут. И я не позволю, чтобы с тобой здесь случилось что-то, чего ты не хочешь, что тебе неприятно. Юньлун снова поцеловал все еще закрытые глаза, погладил влажную спину под толстовкой. Ибо немного расслабился, прислонился к нему. — Поцелуй меня сам. Если хочешь, — негромко попросил Юньлун. Ибо тронул уголок губ вслепую, а потом поцеловал по-настоящему, Юньлун ответил горячо: тронул языком нёбо, прихватил и зализывал нижнюю губу. Глубоко вдохнул, отстранился и заглянул в лицо. *** В присутствии Юньлуна бороться со своими демонами было проще. Пока они засыпали в одной спальне, Ибо не думал о темноте или о том, что надо включить хотя бы ночник; тело было расслабленно, удовлетворено и требовало отдыха для восстановления сил. Он засыпал в объятиях человека, которому доверял после всего, что они делали вместе. Может, смешок был похож на всхлип, но шутка про романтический ужин при свечах повеселила. Ибо верил Юньлуну. Тот не позволит, чтобы что-то случилось. Юньлун не приказывал, но Ибо не мог ослушаться. Он думал о них. Вспоминал, как напряженно и сосредоточенно выглядит Юньлун, когда они занимаются любовью; каким улыбчивым и мягким он бывает по утрам, позволяя Ибо залезать к себе на колени; как зовет Ибо по имени в кафе, дома, на улице или в постели. Слова Юньлуна растворялись дыханием на коже, оседали беспорядочными поцелуями тут и там. Ибо хотел. Он тянулся к Юньлуну всем телом, льнул, прижимался к груди, а во время самого поцелуя открыл глаза, уцепился за плечи и быстро заправил за уши волосы, чтобы смутно, но видеть. Не страшно. Рядом с Юньлуном не было страшно. Ибо верил, что Юньлун не позволит плохому приключиться. Вот что значит взрослый и ответственный партнер, маме бы понравился. — Знаешь, когда света мало, вы особенно похожи с этим львом, — улыбнулся Юньлун. — Хочешь, я спою что-нибудь, только не эту колыбельную, она тебе уже надоела, наверное? — Надеюсь львы тебе не привлекают в том самом плане, — съязвил Ибо и натянуто засмеялся. — В том самом плане из всех львов меня привлекаешь только ты, — Юньлун не обиделся. Ибо еще не до конца отпустило недавнее напряжение, но стало легче. — Она мне не надоела, — быстрая улыбка скользнула по губам. — «Они говорят»? Одна из последних песен, записанных Юньлуном, обещала стать хитом и уже прочно угнездилась в рейтинге лучших песен QQ music. Она попалась почти случайно, умный телефон подсунул в приложении то, что Ибо недавно искал в поисковике. Он послушал песню несколько раз в наушниках дома, а потом еще в самолете, пока летел из Пекина. Ибо не спрашивал, кто писал текст и значит ли он что-нибудь: если и да, кто он такой, чтобы искать потаенный смысл. Но ему казалось, эта песня могла бы подойти их истории, если бы они были героями дорамы, а не реальными людьми. Ибо заставил себя думать, что они специально выключили свет, чтобы создать атмосферу. — Только подожди, не начинай. Ибо поднялся на ноги, потянул Юньлуна вверх и в сторону, обнял за талию, пряча горящее лицо на груди: — Потанцуешь со мной? Раньше Ибо думал, что только в девчачьих дорамах герои хотят танцевать странные медленные танцы, которые больше напоминают топтание по кругу, но ему хотелось, чтобы они с Юньлуном сделали это. Он с замиранием сердца ощутил, как тяжелые и широкие ладони опустились на талию; прижался к Юньлуну, закинув руки на его плечи. Ибо вцепился пальцами за свое запястье, создавая подобие замка. Юньлун пел медленнее, чем в оригинале, чтобы проще было подстроиться. Ибо прикрыл глаза, растворяясь в объятиях, танце и песне. Там, где был музыкальный проигрыш, Юньлун напевал без слов. Свечи мерцали, в открытые окна ворвался порыв ветра, задувая слабое пламя, над океаном сгустились черно-серые тучи. Начиналась гроза. Ибо закрыл глаза, прижался лбом к плечу Юньлуна. Прошептал: — Еще, — когда песня закончилась. *** Юньлун не ожидал, что Ибо слышал его последнюю песню, но почему бы и нет? Он улыбнулся и кивнул, упираясь лбом в лоб. — Хорошо. Пусть будет эта. Все-таки Ибо — танцор до мозга костей. Юньлуну это сейчас и в голову не пришло бы, а Ибо хотел танцевать. Он сделал еще шаг подальше, чтобы было место, обнял Ибо за пояс. Они были так близко, что Юньлун пел тихо, чтобы не оглушать; медленнее, чтобы можно было переступать, подстраиваясь друг под друга. У них хорошо получалось, в постели они тоже с первого раза легко поймали общую волну. Или это Ибо подстроился под него? Ибо позволял себя вести, Юньлун время от времени коротко целовал щеку или скулу. Уютно мерцали свечи, так хорошо было держать его в объятиях, так тихо вокруг, если не считать собственного голоса. Хотелось, чтобы это было как можно дольше. Чтобы можно было как-то оставить это, совместить с той жизнью, которая у него была до отпуска и будет после. — Послушай меня, — повторил он слова окончания и на ходу поменял, приспосабливая к мелодии. — Пока мы вместе с тобой. Он не мог обещать какое-то определенное «пока» и «вместе». Они даже с Гацзи не могли обещать друг другу быть вместе постоянно, видеться, говорить и целоваться каждый день — так получалось только в студенчестве, а потом далеко не всегда. Почему-то он вспомнил сейчас, как Гацзи учил французские слова к песне и ругался, сбиваясь. Это сумасшествие, но почему нельзя все-таки, чтобы Ибо остался в его жизни? Две свечи из трех погасли от порыва ветра, зарычал гром. Юньлун хотел зажечь заново, но Ибо удержал его в объятиях и попросил: — Еще. Юньлун кивнул. Лучше петь, чем говорить. Пока они вдвоем в темноте, пока размываются грани реальности, так легко поддаться моменту и сказать то, о чем пожалеешь потом. Он попросил после первого куплета: — Пой со мной вместе. Ибо пел тихо, пропускал иногда слова, Юньлун слушал его и старался, чтобы голоса сливались. Какой Ибо все-таки тонкий и легкий, как удобно было его обнимать. И целовать — где-то на третьем куплете Ибо поднял голову, они встретились губами и остановились. Если не закрыть окно, ветер потушит последнюю свечу. Все равно. Ибо целовал самозабвенно, прогнулся, сцепил руки за его шеей. — Ибо, я… — что «я»? Юньлун сам не понимал, что хотел сказать. Столько всего хотелось, и все было нельзя, потому что это правда здесь и сейчас, но что будет завтра, при дневном свете? Дыхание Ибо стало чаще и жарче, бедро прижалось теснее. — Да? — спросил Юньлун шепотом, Ибо таким же шепотом согласился, и Юньлун подхватил его на руки. На светлом покрывале в темноте смутно вырисовывались очертания сердца. Юньлун опустил Ибо на постель, сгреб в горсть лепестки, сыпал сверху, как делал вчера Ибо, только старался не попасть на лицо. Лепестки были прохладные, мягкие, и когда он наклонился поцеловать, один все-таки попался под губы. У них уже был разный секс, но еще не было нежного, неторопливого. Юньлун не хотел торопиться и согревал поцелуями плечи. *** Как петь вместе, когда у Юньлуна такой потрясающий голос, а Ибо даже не успел выучить слова? Ибо закрыл глаза и позволил объятиям и интонациям вести; ему не стыдно было передать контроль над ситуацией Юньлуну. Он пел тихо, так, что голос будто растворялся в звучании другого, но постепенно осмелел, проникся песней и атмосферой. Сама по себе ситуация такая необычная, будто небеса и боги решили проверить Ибо на прочность. Так непривычно было чувствовать себя маленьким (речь не о возрасте) рядом с другим человеком, контраст был неожиданно приятен. Ибо нравилось, что Юньлун крупнее, мощнее, старше, так было проще довериться. Они замерли посреди песни в комнате, освещенной лишь дрожащим огоньком последней свечи; тесно прижались друг к другу — взаимное желание было такое же очевидное, как темнота вокруг. Когда Ибо вернётся домой, неизвестно, сможет ли он позволить себе нечто подобное. Смущение чуть рассеялось, когда до Ибо дошло: Юньлун тоже хочет его. Все выглядит проще, когда становится взаимным. В голове все еще звучала мелодия песни, в такт которой он прижимался к Юньлуну, притирался к бедрам, пережидая яркую вспышку желания. Ибо улыбнулся: как же они сейчас отличаются от тех, что переступили черту всего несколько дней назад. Или как раз остались теми же, только сбросили невидимые оковы, которые мешали делать то, что хочется? Казалось, на острове даже время течет иначе — Ибо знал Юньлуна так мало, но гораздо ближе, чем многих из тех, кого подпускал к себе. — Мне нравится, когда ты носишь меня на руках, — он все-таки сказал вслух. Ибо улыбнулся под водопадом из лепестков, ненавязчивый аромат цветов окутал тонким шлейфом. Ему нравилось целоваться с Юньлуном, прижиматься к крепкому телу, чувствовать, как его хотят в ответ. Ибо расстегнул рубашку Юньлуна прямо так, не разрывая поцелуй, огладил ладонями грудь, немного смутился, прихватывая пальцами соски, и тут же скользнул выше, одной ладонью к шее, второй — за спину. Собственные шорты давно оттопырились, влажное пятно расползалось все шире. Он весь был как на ладони, даже в темноте одежда ничего не скрывала. Ибо выпутался из узкой горловины и бросил футболку на пол, забрался на Юньлуна, оседлал. Наклонился, прижимаясь губами под подбородком, оставил влажный след до выемки между ключиц, потерся через ткань. Тонкие спортивные шорты резко контрастировали с грубой джинсой, Ибо шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, повторил движение, зажмурившись. В комнате по-прежнему было темно, но эта спальня успела стать их местом, может быть, поэтому Ибо больше не было страшно. Предвкушение жаром расползлось внизу живота, он наклонился к Юньлуну, прикусил плечо, лизнул след от зубов. Попытался расстегнуть молнию и пуговицу на ширинке, но замочек заело, Ибо сполз ниже, чтобы было удобнее. Потянул вниз джинсы вместе с бельем, встал на колени, чтобы помочь Юньлуну выпутаться из них. Было совсем не страшно и не стыдно делать все, что приходило в голову. Ибо обхватил ладонью крепко стоящий член, наклонился и, глянув из-под челки на Юньлуна, решился взять в рот. Тут же захлебнулся воздухом, но быстро справился с собой, размашисто облизал головку, придерживая член у основания, перекатил в ладони яйца и плотно обхватил головку губами, сдвинув крайнюю плоть пальцами. Постепенно он нашел ритм, чтобы двигать ртом, языком и ладонью сразу или по очереди. Он смотрел из-под растрепавшейся челки на Юньлуна, шумно причмокивал, обводил языком и все-таки смущенно прикрыл глаза, когда попытался взять поглубже. *** В темноте Ибо стал откровеннее и даже признался, что ему нравится, когда Юньлун его поднимает. Как быстро сам Юньлун привык, что так можно. А вот к активному Ибо он еще не привык, но ему нравилось. Больше, чем нравилось, когда Ибо расстегивал, дергая пуговицы, когда оглаживал. Движения были уверенные и решительные, и от них было хорошо настолько, что Юньлун глубоко вдохнул, выгнул плечи назад, подставляя себя под прикосновения. — Да, — шептал он. — Да, еще, мне очень… Ибо забрался верхом, и Юньлун подчинился. Жар возбуждения и предвкушения бежал по венам, когда Ибо провел по шее, легонько сжал зубы на плече и осторожно прикоснулся губами к члену. Юньлун хотел сказать, что если не хочешь, не надо, но язык отнялся от тяжести тела на бедрах. Он мог подняться, мог перевернуть Ибо и поменяться местами, но ведь сладко не только брать — сладко и принимать ласку, когда это делает тот, кого ты хочешь. Когда он тебя хочет — Юньлун поймал взгляд Ибо перед тем, как тот наклонился. Он стонал, не скрываясь, когда Ибо поначалу неуверенно, то рывком, то медленно лизал, двигал губами, рот у него был жаркий, нежный и иногда торопливый, Юньлун снова стонал, комкал постель, сдерживаясь, чтобы не толкнуться глубже. Ибо взял глубже, чуть-чуть цеплял зубами, но и это не сбивало, только заводило. — Еще, — и тут вспыхнул свет, так неожиданно, что в глазах в первый миг потемнело, Юньлун зажмурился. Юньлун приподнялся на локтях: Ибо тоже выглядел ошарашенным и смущенным, как будто делал что-то неприличное. Для тебя не неприличное, напомнил себе Юньлун. Это он привык за много лет, минет дома в кровати — может быть, самое невинное изо всего, что они творили с Гацзи. Но Ибо выглядел так, словно на него наставили фотокамеру в самый неподходящий момент его жизни. — Пожалуйста, — попросил Юньлун, потому что возбуждение от вида красных раскрытых губ над его членом и ниточки слюны только усиливалось, было уже почти больно и невыносимо хотелось продолжения. — Хоть немного, — он выгнул бедра вверх, застонал протяжно, когда Ибо продолжил. Юньлун положил руку на голову, и тут его осенило. — Погоди минуту, — едва Ибо поднял голову, Юньлун рывком потянул его наверх, на подушки, а сам тут же перевернулся головой к ногам. Таким же рывком он дернул вниз шорты Ибо вместе с бельем, даже не пытаясь снять до конца, забрал член глубоко в рот и застонал от ответной ласки. Это должно было быть хорошо, он хотел сделать хорошо, взял еще чуть глубже, и когда Ибо сжал губы тугим кольцом, снова застонал, не выпуская член изо рта. *** Ибо подчинился просьбам, с упоением наблюдая, как его неуверенные поначалу ласки действуют на Юньлуна. Юньлуну нравилось. Ибо тоже нравилось ощущать тяжесть члена на языке. Слюна смешивалась со смазкой, ладонь с легкостью двигалась по коже. И тут включился свет. Ощущать руками, угадывать в темноте очертания — не то же самое, что видеть член внушительного размера перед носом, блестящий от твоей слюны и стоящий благодаря твоим стараниям. Ибо опустил голову, пряча смущение за челкой. Поздно стесняться, что меняется от того, что видно лучше? Вчера в туалетной кабинке тоже было светло… Юньлуну не надо было просить его, Ибо и без того хотелось доставить ответное удовольствие — Юньлун уже столько раз сделал ему хорошо, неужели Ибо не справится? Он приступил вновь, Юньлун запустил руку в его волосы. Не давил, просто держал, и Ибо смотрел на него исподлобья, запомнил и отложил на полку личных воспоминаний выражение лица Юньлуна, такое красивое в порыве страсти. Юньлун потянул его наверх, как куклу, будто он совсем ничего не весил, Ибо ошарашенно хлопнул ресницами и понял, что от него требуется. Об этой позе любят рассуждать в интернете и с близкими друзьями, часто шутят в мемах. Это не что-то запретное, но все же Ибо не пробовал подобного. Если честно, он вообще многое не пробовал из-за нехватки времени. С Юньлуном все иначе. Ибо помогал себе ладонью, заглатывал сколько мог, потом выпустил изо рта и прихватил головку. Толкаться навстречу было неудобно, так и не снятые до конца шорты ограничивали движения, это злило. Ибо приказал себе не смущаться звуков, вырывающихся в процессе. Он расслабил горло, прикрыл глаза и впервые смог взять почти до конца. Он продержался не больше пяти секунд, повторил снова, и снова, посасывал нежную кожу. Он был так сосредоточен, что даже не знал, чего хочется больше: довести Юньлуна до оргазма, кончить самому или продолжить иначе. — Подожди, я близко, если мы… — Ибо смущенно погладил Юньлуна по волосам, не зная, как объяснить, а потом мысленно махнул на все рукой и вернулся к своему занятию с удвоенным рвением. Сам Ибо начал мелко дрожать, все ближе подступая к черте. Он вжался бедрами в лицо Юньлуна, путался пальцами в волосах, плохо контролируя себя, насаживался горлом и тут же отстранялся, чтобы не задеть зубами. *** В паху все сильнее тяжелело от неровных, влажных и глубоких ласк, знал ли Ибо, что вот так, глубоко и обратно, и все снова, заводит настолько? И еще дарит потом особенно яркий оргазм. Может быть, Ибо знал, потому что делал именно так. Юньлун — тоже. Взять глубоко, сжать — выпустить, обвести языком головку и снова медленно втянуть, как будто преодолевая сопротивление. Он бы уже кончил, если бы сам не отвлекался на ласки. Он хотел сейчас вместе, если получится, у них так еще не было. Юньлун выгнул шею, подставляясь под пальцы. — Давай, — неразборчиво ответил он, — да, я тоже. Он ощутил, как член Ибо стал тверже и толще, он терялся в ощущениях, толкался глубже, когда Ибо выпустил было его изо рта — и принимал сам, они были соединены так, что движения отдавались. Юньлун слышал сдавленный стон, чувствовал вибрацию чужого горла, чужой вкус — и отпустил себя почти одновременно с Ибо. Он потерся лицом о простыню, стирая оставшиеся капли, перевернулся, улегся рядом с Ибо. Дыхание было еще сбитое, горло слегка тянуло. Ибо тоже тяжело дышал, он успел вытереть рот, но на щеке остался след. Юньлун стер его губами и поцеловал, едва притронувшись. — Спасибо тебе, — голос похрипывал. — Спасибо. Ибо, ты хорош во всем. Он опустил ладонь против сердца Ибо, как тот делал сам пару раз. Стук постепенно успокаивался, вместе было так хорошо, только свет все-таки резал глаза. — Я его выключу, ладно? Если хочешь, оставлю лампу. — Не надо лампу, ты же со мной. Только захвати мой телефон из гостиной, он на диване или на столике, а то мы так не услышим будильник. Если утром будет такая же пасмурная погода, я не проснусь, даже если звенеть будет под ухом. Без света как будто стало тише, слышнее стук дождя. Юньлун укрыл их обоих одеялом. — Ты любишь дождь? — тихо спросил он. — Я люблю. Особенно с утра, если никуда не надо, правда, это бывает редко… И еще пить кофе под дождь, кстати, ты вообще пьешь его? Хочу знать о тебе еще больше, думал Юньлун, знать все. Больше, чем кто-либо, чем Сяо Чжань, что вообще он знает о тебе, раз сейчас не с тобой? Юньлун одернул себя: он перешел черту, которую нельзя переступать даже в мыслях. — Это было здорово. Спасибо, — он погладил Ибо по спине, стараясь то ли усыпить, то ли самому уснуть, до звонка будильника оставалось несколько часов. *** Стало хорошо, пусто, легко. Ибо с трудом пошевелился, перекатываясь на подушку. Он проглотил то, что попало в рот, и локтем утер с лица то, что мимо. Охренеть. У него впервые так — чтобы одновременно. Стоит ли удивляться? Почти все, что происходило между ними, для Ибо в первый раз. Нежность смешивалась с благодарностью и расползалась внутри, заполняла каждую клеточку тела. Юньлун щекотно коснулся лица, потом — совсем мимолетно — губ. Ибо обнял в ответ, сполз чуть ниже, чтобы устроиться на плече. Он наконец выпутал ноги из шорт и отбросил их на пол к футболке. Надо будет обязательно собрать вещи для большой стирки и передать горничной, иначе скоро Ибо будет не в чем ходить: вся его одежда покрылась характерными разводами и пятнами, еще и пахла вызывающе, по крайней мере, так казалось самому Ибо. — Не благодари меня, ты же сам, — Ибо смутился. Почему Юньлун его благодарит? Это он, Ибо, должен говорить спасибо. Вместо этого он прошептал: — Я рад, что мы здесь. Это лучший отпуск, который у меня был. Язык с трудом ворочался во рту, с непривычки слегка саднило горло. Хорошо, что завтра не надо петь, а глубокий минет он еще научится делать — они с Юньлуном взяли сегодня бананы на рынке, так что практиковаться можно будет начинать хоть с утра. Ибо улыбнулся, просунул одну ногу между ногами Юньлуна, и прижал холодную ступню к горячей щиколотке, проехавшись по жестким волоскам. — Я люблю дождь, но только когда сижу дома. Работать в него отвратительно. Холодно, мокро, сыро. Трасса становится опасно скользкой, на скейте не покатаешься, осенью и зимой он такой холодный, а летом душный, — Ибо усмехнулся, качнув головой, да, из него так себе мастер описаний. — Но мне нравится, когда становится темно или смеркается, за окном шумит дождь, а ты сидишь дома в тепле, и тебе не надо никуда идти, ты просто слушаешь, как он барабанит. Да, я пью кофе. Латте. Без сахара, без сиропа. Можно даже из фэмили марта, так тоже сойдёт. А ты любишь американо? Или эспрессо? Ибо расслабленно прикрыл глаза, натянул одеяло повыше — голое плечо мерзло. Он пригрелся в объятиях, наслаждаясь мимолетной лаской. Мысли расползались, интонации Юньлуна действовали, как снотворное. Ибо нравилось слышать этот голос и ощущать ласковые прикосновения к своему телу. *** Ибо грелся об него, кутался в одеяло и тихо говорил, иногда коротко зевая. Юньлун гладил, чувствовал под гладкой кожей косточки позвонков, ощущал пальцами короткие волоски на руке, слушал, представляя то, о чем даже не задумывался раньше — о скользкой трассе, о съемках в дождь. Представлял себе Ибо, который где-нибудь на съемках с утра тянет кофе, чтобы проснуться. — Я люблю и латте, и американо. Не только под дождь, конечно. Лучше всего в хорошей кофейне. В Пекине… — Юньлун вовремя остановился и не сказал «у нас», — у меня есть любимая кофейня. Он не предложил показать ее Ибо: там бывает довольно людно, а кофе не попьешь в маске. — Мы можем поискать кофейню в городе. Какую-нибудь уютную, во французском или итальянском стиле, с круассанами, что тебе больше нравится? Ибо ответил не сразу, и Юньлун подумал, что он уснул, но спустя пару минут услышал еле слышный шепот: — Я бы выбрал сэндвичи. И круассаны с красной рыбой, они тоже напоминают сэндвичи. Юньлун поцеловал его в волосы с такой нежностью, что самому стало страшно.