Глава 6 || «Ломая грани»
Удар. Ещё. Снова. Я уже и не помню, когда всё вновь так закружилось. Снова всё плыло в багряном. Только теперь это была моя собственная кровь, в которой я просто захлёбывался. Она была везде. Руки, лицо, одежда, точнее, клочки одежды. Весь я был в этой омерзительной жидкости. Не хочу кричать. Не могу. Не помню, как. Я давно утратил нить происходящего. Сколько продолжается это безумие? Вопрос явно не по адресу. — Танжиро... — его елейный, противно-приторный голос разливался по телу приятной дрожью и ломотой. Я не могу двигаться, так, я бы непременноподался ему на встречу. Но я обездвижен. Кибутсуджи связал меня. Не только жгутами. Жёсткие верёвки затянуты чуть туже, чем нужно; после останутся следы, которые, на моём демоническом теле заживут также быстро, как и появились. А вот растоптанная душа — вряд ли. И синяки, и ссадины, порезы и вырванные, сломанные кости, всё заживёт. Только не моё сердце, на нём навсегда останутся неизлечимые шрамы. Я вновь падаю. Туда, в самую бездну. Я клеймован. Обречён. Я не летал и больше не полечу. Мои наивные мысли, что я делаю благое дело, что я спасаю кого-то, разбились в дребезги о сокрушительные реалии. Монстр всегда останется монстром. Он подходит в плотную и проводит по моей щеке, а я, словно щенок, жмусь в самую близкую, единственную живую плоть рядом. Мудзан смеётся. — Когда ты докатился до такого? А, великий наследник?!.. Он вырывает очередное ребро, которое стремительно вырастет вновь. Я не знаю, как выгляжу со стороны. Наверное, жалко, мерзко и грязно. «Я всего лишь хотел, чтоб меня любили.» — думаю я, зная, что он слышит все мои мысли. Мне уже не важно. Да, всё равно. Мне плевать. Давно-давно. Хотя, какое-то небольшое время назад, мы вместе пили чай, читали и просто сидели рядом, не говоря ни о чём, но заставляя меня путаться в его лживых речах всё больше и больше. Он сгибается пополам от собственного смеха. Вновь. Вновь насмехается над собственным творением. — Танжи, дорогой, ты получаешь эту любовь! Всё для тебя! — Он смотрит безумно, пожирая меня взглядом изнутри, вновь ломая и собирая. Кибутсуджи поднимает своим указательным пальцем мою опущенную и податливую голову, и, шепчет так, словно это секрет. — Вся наша вечность. Она вся для нашей безграничной любви. «Не такой любви я желал.» — только и успевают пронестись эта мысль, как я лишаюсь сердца и лёгких. Он выкидывает их, как ненужные составляющие. — Пойми, для остального мира, мы – ошибки, нас не исправить. — Также тихо произносит Мудзан и снисходительно улыбается, будто смотря на ребёнка, который в силу своего возраста сказал глупость. В его тошнотворно-алых глазах я и был ребёнком. «Это ты ошибка, ублюдок» Улыбка становится совсем дикой. Страшной. Опасной. В следующие секунды, я лишаюсь языка, да и, собственно, нижней челюсти в целом. — Дрянной ребёнок. Жалкая ты букашка, если бы не твоя кровь, я бы убил тебя самым жестоким способом. Но я даю тебе возможность. Даю шанс. Снисходителен к тебе. Дарю тебя всего себя, хотя делать этого не обязан. Ты мне нужен только как доказательство моей победы над людишками, падаль! И закрываю глаза. Мои веки мучительно слипаются в попытках забыться. Я не могу понять своих эмоций. Вроде, всё очевидно, но нет. Простота — это не про наши жизни. Да и мир, в целом. Я говорил, что мне не больно, что всё равно, что плевать я хотел на всё это. Но теперь осознаю, что мне, по правде говоря,не всё равно. Я вновь открываю глаза и смотрю прямо в этот омут, в котором пляшут черти. Но получаю ещё один удар, и теперь, вижу только свою же тёплую юшку, заливающую мне глаза. Его голос начинает слышатся будто из далека. —…Танжиро! — я чувствую, как он трясёт меня за плечи. — Открой глаза!.. — звук становится всё туманнее. Но я не слушаю его. Я всё больше жмурю глаза. Не хочу, чёрт возьми, не хочу его слышать! Лживый, циничный, отвратный, тошнотворный. Монстр. Да. Он монстр. — Камадо Танжиро!.. Очнись! — вновь в этой, будто бы обволакивающей тишине, раздаётся громом его голос. Он кричит и зовёт меня, но тревожным, обеспокоенным тоном. Уверен, его дикая улыбка, наконец сошла с лица! Хочу посмотреть на то, как он пытается меня растормошить!* * *
Мечник шумно сглатывает, понимая, что сейчас грянет буря. — Знаешь, а я ведь и так всёчто угодно могу у тебя взять. — Первый резко ударяет мечника головой об изголовье кровати, вдавливая череп в дерево. — Например, твою жизнь. — После этих слов Мудзан отпускает из своих цепких лап голову Танжиро, но свобода последнего, длилась не долго – в следующую секунду, его тактично перевернули на живот, заставляя выгнуться в спине, ставя на колени, а головой прижимая к мягкому матрацу. Попытки вырваться сводились к нулю из-за схваченных за спиной рук. Мудзан холодно смотрел на Танжиро, попутно расстёгиваяверхние пуговицы своей белоснежной рубашки; он вжимал руки мальчонки, который ёрзал и сопротивлялся, в собственный позвоночник, тем временем стягивая длинный жакет. У Камадо внутри всё скручивалось от звука шуршащей ткани, быстро падающей на пол подле кровати. Когда шелест одежд прекратился, в ноздри Танжиро ударил терпкий запах желания, смешивающийся со злобой. Не успев вовремя сообразить, мальчишка почувствовал чужое тело на своём, вдавливающее в кровать ещё больше, но уже с диким запалом и не двойственным контекстном. — Я могу взять всё что угодно, верно? — Кибутсуджи шепчет эти слова в шею Камадо, чувствуя, как дыхание мечника сбивается. Мудзан хватает мальчишку за загривок, приподнимая его голову, так, чтобы тот мог посмотреть на Прародителя. И он смотрит. Красным лицом, со смущённым и испуганным, возможно даже, злым взглядом. Парень теряет всякую гордость и ухмыляясь, словно на зло говорит в ответ. — Верно подмечено... Мудзан коротко смеётся и запускает свою руку на шею мечнику, легко царапая когтями бледную кожу. — Отлично, — томно произносит Кибутсуджи и касается кончиком носа венок на шее Камадо. — Тогда, пожалуй, для начала я возьму твоё тело. Слышится кроткий шипящий звук из уст Танжиро, шея которого была вновь прокушена Мудзаном. Алые капли бусинами скатывались на спину, под одежды. Завидев это, Кибутсуджи ухмыляется и резким движением срывает ночное одеяние, отрывая белую ткань и оголяя ровную спину мечника. Первый отстранился от шеи и тыльной стороной ладони вытер остаточные капельки крови, между тем осматривая оппонента под собой. Вид на это непорочное тело был прекрасен, подметил Кибутсуджи и отпустив кисти Камадо, который больше не сопротивлялся; провёл сверху вниз когтистыми пальчиками по позвонкам, словно пересчитывая. Мудзан всё больше вжимался своим пахом в тазобедренную часть мечника, заставляя того задыхаться от жара и жгучего чувства стыда. Танжиро приподнялся на локтях для удобства, а точнее, для более удобного сокрытия своего пунцового лика. Кибутсуджи с интересом наблюдает за этими красотами, а наглядевшись, воцаряется на талии парнишки и рывковым движением вжимается ещё больше в Танжиро. — Танжиро, ты ведь понимаешь, что сейчас будет. — Он сгибается к лицу мальчика и говорит это очень тихо, ухмыляясь румянцу и сбившемуся дыханию того. Тот же, покрываясь мелкой дрожью, поднимает глаза на Первого и резко кивает, опуская голову вниз. Кибутсуджи не по нраву, когда ему так отвечают(на самом деле ему это нравится, но терпения катастрофически заканчивается), поэтому сжимает скулы Танжиро, приподнимая и поворачивая к себе его голову. — Понимаешь. Это хорошо, меньше нужно будет сил тратить на объяснения. В следующие минуты, тело Танжиро охватил пожар, а в животе мутило — Кибутсуджи приблизился к Камадо и с надменным видом оставил мокрый, еле уловимый поцелуй на его губах, а после, не увидев сопротивления, только ошарашенный взгляд, который позже сменился на застланный туманной дымкой, начал углублять поцелуй, делая его более интимным. Мудзан напористо, без стеснения исследовал зев парня, шаря по ряду зубов, дёснам, а после, приятно удивился ответному жару и очам, в которых читались все неприличные мысли, сказать которые, даже в столько разгорячённой обстановке, будет сложно — некогда. Отстранившись от припухших губ, Кибутсуджи властно перешёл на шейные позвонки, покрывая те поцелуями и засосами. Мозг Танжиро плавился и отказывался работать исправно, приятные чувства разливались ядом по венам, отравляя оба пылающих сердца. Где-то там, совсем в недрах разума, ему говорили, что это неправильно, что так быть не должно, но кто будет слушать, когда чужое достоинство теснит тебя к кровати, когда чужой язык рисует какие-то узоры на твоей шее и спине, попутно оставляя отметины о близости. Дыхания не хватает, а глаза обволакивает приятная пелена возбуждения, окуная в этот сладкий плен с головой. Пока младший витал в новых ощущениях, Прародитель методично спускался всё ниже и ниже, стягивая спальные штаны Танжиро и оголяя нежную, девственную плоть. Удар. Ещё. Снова. Кибутсуджи с азартом наносил лёгкие шлепки по ягодицам, заставляя мечника зарываться с головой в одеяло и издавать отрывистые гортанные звуки. Одежда полетела вон и с Танжиро, и с Мудзана.*
*
*
Растягивать девственника — удовольствие незабываемое и, обыкновенно, происходит единожды за жизни обоих партнёров. Камадо как мог закрывался руками и простынями, но настойчивые руки снова и снова сносили эти барьеры, показывая вид на лицо, искажённое в возбуждении и смущении, в чистейшем их представлении. Вот только сами занятия были грязными. Кибутсуджи пошло ухмыляясь, растягивал узкие стенки по принципу «ножниц», перед этим, конечно, подготовив пальцы, смочив их слюной оппонента. Сейчас в комнате было на столько душно и пошло, что воздух становился тяжёлым и терпким, смешивающимся с горячими дыханиями любовников. Наконец, мучительно ожидание превратилось в ещё большую пытку, когда, изнывая от чего-то — Кибутсуджи знал от чего — Камадо заскулил, чувствуя остервенелую пустоту – Мудзан вытащил пальцы. Терпение на исходе, воздух в лёгких горяч, как и сами участники, а тела хотят покончить с прелюдиями, перейдя к главному. Эротика так и била ключами в этой комнате, охватывая существ и пространство вокруг, туманила разум и сердце — опьяняла запахом скорого совокупления. Танжиро пробивала мелкая дрожь, голова гудела, а глаза беспомощно шарили по комнате, не останавливаясь не на одном месте — лишь бы не смотреть на Кибутсуджи. Он так и не понял, как оказался под Мудзаном, когда стыд сменился возбуждением, и каким образом он – Танжиро Камадо, сейчас лежит и изнывает от нетерпения и, даже, вожделения к Верховному. А Кибутсуджи, тем временем, не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, оглаживал внутреннюю сторону бедра мальчишки, проводил подушечками пальцев по костям рёбер, спускаясь в ямочки, образованные тазобедренными костями. Усевшись поудобнее меж ног парня, Мудзан пододвинул его совсем плотно к своей эрекции немалых размеров. Танжиро не мог смотреть на это, было слишком много вязких, новых и непонятных ощущений, дурманящих мозги. Спрашивать разрешения на начало, Кибутсуджи, конечно же, не стал. Приставив половой орган к колечку мышц он рвано, но аккуратно толкнулся внутрь, вырывая из тела под собой болезненный выдох и пару редких слёз. С каждым толчком голову кружила теснота и горячая плоть, словно плавящаяся под умелыми руками Прародителя. С каждым толчком стоны и мокрые, хлюпающие звуки становились громче и похабнее, а воздух в лёгких разъедал их до костей. Камадо, словно безвольная кукла, выгибался, неумело, неуверенно пытался быть ближе к члену Кибутсуджи, доставляя удовольствие и себе, и ему. Видя эти детские попытки, Мудзану хотелось насадить мальца ещё больше, выбивая остаточный воздух из лёгких, вертя парнем, как угодно. И он мог бы так сделать. Нет, он может это сделать прямо сейчас, да. Но не будет. Почему? Только животное будет действовать опрометчиво ради секундного удовольствия, а человек разумный, будет растягивать это приятное чувство до самого конца. «Давно ли я так развлекался?» — думает Кибутсуджи, вновь отводя руки мечника в сторону, оставляя его и без того хлипкого укрытия. — Кхаам... — Рвано стонет Танжиро, когда Мудзан входить чуть глубже, доходя до заветной точки снова и снова. «Столетий шесть назад, не меньше.» Кровь кипит и варится в голове, пытаясь вернуть разуму своё прежнее величавое спокойствие, но всё это оказывается тщетным, когда Камадо выгибается с новым, более глубоким толчком, и протяжно вырывая из своего горла крик. «Нашёл.» — Мудзан ехидно смотрит на мальчишку, чьё лицо совершенно не меняется на то, что было всего несколько минут назад. Жадное, пожирающее чувство скребётся в черепной коробке Первого, стучится к его разуму настойчивыми движениями и вновь говорит ему речи, которые Кибутсуджи хотел бы сжечь вместе тем закатным солнцем, которое когда-то сулило ему смерть. Хочется подразнить мальчишку, унизить. Вновь разбить, а потом склеить воедино те мелкие осколки. Бороться с этим зверем просто невозможно. — Ох, Танжиро, видел бы ты себя сейчас. — Ядовито говорит Мудзан, сдаваясь своим чертям и сильно вбиваясь в тело под собой. А Камадо не слышит, задыхаясь в собственных слюнях и слезах, давясь кончающимся в лёгких воздухом. Кибутсуджи хмыкает и ускоряется в темпе, заставляя мальчишку выгнуться ещё сильнее и вцепиться в сильную спину своими маленькими ногтями, вскрикивая что-то невнятное в плечо Мудзана и вновь, на каждом выходе полового органа, запрокидывать голову от приятной дрожи во всём теле. Пара таких безумных минут и Камадо вновь кончает, наверное, не первый раз за это время, дрожа всем телом каждый раз. Ещё пара более безумных минут и даже Верховный доходит до своего предела, делая пару диких толчков внутрь мечника и изливаясь прямо в него, громко выдыхая и окончательно выбивая из Танжиро весь воздух, вместе с рваным, но громким стоном. Тело мечника обмякает, а глаза часто моргают, дабы не заснуть, но усталость накатывает словно огромная волна и, Камадо в последний раз за этот день кидает опустошённый, пустой взгляд на Кибутсуджи. Он всё прекрасно понимает. И Мудзан тоже всё прекрасно понимает.Завтра их ждёт разговор, определённо, а пока, Первый накрывает меченого парчовым одеялом, поднимает с пола вещи, и даже не накидывая их, выходит за дверь, глядя на мальчишку взглядом, полным ликования и победы. Его. Точка невозврата отношений этих существ была достигнута, как и пик наслаждения в этот же миг. Что будет с ними дальше? Ведает только Бог, чьи глаза были везде, наблюдая за этой картиной, выходящей за рамки сотворённого им мира. Но на то это и «выход за рамки» чтоб ломать грани между «добром» и «злом».