Дело пахнет керосином

      

      

      

      Утро выдалось холодным, пасмурным. Ветерок гулял в зеленеющей листве, пробираясь своей лёгкостью в самые корни, пронизывая насквозь запахом скорого дождя.                                   В комнате было прохладно, это Танжиро понял, раскрывшись, откинув кусочек одеяла на другую часть кровати. Он поёжился, пытаясь привстать, но поясницу свела боль, заставляя лечь обратно. Камадо потёр глаза, фокусируя замыленныйото сна взгляд.       Окон не было, поэтому ему приходилось только предполагать, какое сейчас время суток. Но это было и не важно, сейчас главное проснуться и вновь сесть за бумаги, переписывая воспоминания…       Мальчишка давно подумал о своей памяти: была огромная вероятность, что он забудет их, обратившись в демона. Такой исход был не нужен Танжиро, он каждый день записывал поочерёдно всё, что мог вспомнить. И счастливые, и печальные, грустные и тяжёлые, спокойные и ровные — всё оказывалось на бумагах, сначала, не очень ровным, а после, всё более аккуратным почерком. Камадо трепетно прописывал сокровенные «мемуары». Главное сделать это до прихода Мудзана.       Прокручивая это имя в заспанной голове, юношу дёрнуло, он вскочил с кровати, не обращая внимание на боль в спине и отёкших ногах. Подбегая к зеркалу до пола, которое Ёки любезно поставила подле книжного шкафа, Танжиро осмотрел себя с ног до головы.       Воспоминания вчерашнего дня зароились в черепной коробке, а сон как рукой сняло.       По всему телу были укусы, отметины губ и особенно выделялись следы от рук на поясе. Танжиро передёрнуло, и он быстрым шагом попятился назад, задыхаясь от собственных мыслей, нежели от нехватки кислорода; Камадо ударился затылком о противоположную холодную стену комнаты, всё также смотря на себя в зеркало. От осознания своего осквернения, своего предательства, даже не только семьи — в его представлении, но и собственных мечт, целей и принципов. Он считал себя грязным и опороченным.              Но обида, грусть и слёзы, предательски сдавливающие рвотный ком в глотке, быстро сменились ядовитой злобой и гневом к самому себе и Кибутсуджи.              Всё же, тот воин так и остался в сердце мальчика осколком, заставляя старую рану открываться и кровоточить вновь, и вновь.              Танжиро не заметил, как опустился по стене вниз, всё также смотря не себе в глаза в зеркале; закрывая не свою голову дрожащими руками, и дыша не своими лёгкими, которым каждый глоток воздуха давался сложно — словно невозможным.       Хотелось кричать, но нельзя. Голова думала, что делать, как выйти из этой ситуации, лелея надежду, помня слова, что говорила ему мать, а после — Ёки.       Обе — дивные красавицы, чей лик прекрасен и священ; дороги страдающему сердцу, но обе — безвозвратно покинули мир Танжиро, оставляя его в пепле костра, который потух, из-за крови, залившей огонёк Веры.       Но Любовь, словно феникс во спряла в его сердце, заменяя горячее дыхание тех поникших языков пламени.              Но и Она, быстро увяла, вновь залитая юшкой, словно белёсые розы в керамических горшках, окроплялись невинной кровью.              Последняя — Надежда, до сих пор теплится в золотой клетке, пытаясь найти лазейку, дабы вновь охватить не только тот осколок, но и все капилляры, сосуды и нервы, становясь противоядие от змеиной инфекции — Мудзана.              Те слова, которые глубоко, будто въелись в черепушку мечника.              Не бывает безвыходных ситуаций. Выход будет, но не всегда тот, который тебе по нраву.              И это тот самый — отвратительный выход.              Но в двери предательски пролязгал открывающийся замок.                                                        Мечник не заметил, как оказался в тёплых объятиях Ёки, в её маленьких, фарфоровых ладошках, прижимающих его косматую голову к своей грудной клетке.              Танжиро вновь вспомнил этот до слёз знакомый запах вишни, запах старых книг и горечи костра. Сейчас не хотелось думать о том, что Камадо нагой, что он, зарываясь в одежды демонессы, размазывает солёные слёзы и сопли по всему лицу, не хотелось даже думать о том, чтоон его услышат, что он узнает, что Танжиро сейчас такой.Из-за него.              Грязный.              Опороченный.              Одним словом — Предатель.              Танжиро просто сжимал маленькую, по сравнению с ним девушку в своих объятиях, стараясь сохранить это тепло, пока Ёки, отдавала весь этот густой и, по истине говоря, "сестринский" жар её чувств. Они привязались друг к другу.              — Танжиро-кун, успокойся, я теперь вновь рядом. Не волнуйся. — Шепчет девушка, поглаживая и чуть ероша затылок парнишки.       Камадо был рад слышать этот голос, успокаивающий и словно оберегающий по своему тону.              Он быстро успокоился, приводя свои мысли в порядок хоть чуть-чуть.       Пока меченый одевался, пока убирал кровать с балдахином, оба не проронили ни слова.              Танжиро присел на край кровати, опустив голову и вновь собираясь с мыслями, но так хотелось отвлечься.       Тут его озарила отличная идея развеяться.       Подойдя к комоду, он открыл первый же ящик и достал деревянный гребешок с резными листиками.              — Ёки-сан, не могли бы вы меня причесать? — говорит парень, улыбаясь. Но улыбка настолько фальшивая, просто для виду, что он «в порядке». Ёки прекрасно понимает его, от этого в груди что-то сжимается, но она в ответ скромно показывает клычки, также улыбаясь. Они друг друга понимают.              Как несколько месяцев назад, демонесса легко перебирает волосы шатена, прочёсывая их и собирая в незамысловатую, но аккуратную косу, выходящую из низкого хвоста.              — Танжиро, твои волосы порядком отросли, не хочешь, чтоб я вернула им прежнююдлину? — Ласково говорит девушка, вставая и направляясь к письменному столу.              Танжиро подползает к зеркалу и рассматривает новую причёску. Его волосы правда отросли: в распущенном виде они доходят почти до пояса.              — Спасибо, не стоит. Длинные волосы мне нравятся больше. — Камадо лучезарно улыбается, вставая с пола. Он одет в обычные тёмные штаны, чем-то похожие по фасону на униформу истребителей, блузка с рукавами в три четверти из плотной ткани и цвета лазурной волны.              — Думаю ты голоден, давай поедим. Я расскажу тебе истории из своей рабочей командировки.              — Ооо, так вот почему вас не было! — Мальчишка с лёгким хлопком ударяет кулаком в свою раскрытую ладонь, удивляясь почти по-детски. — С удовольствием!              За завтраком Ёки рассказывала об увиденных ею огромных деревьях, людях с другим цветом кожи, разных диковинных животных, обычаях и странностях. Танжиро старался отодвинуть гложущие мысли на второй план, сосредотачиваясь на представлении приключений демонессы, но получалось это плохо.              И она это видела.              Тут, она положила свою ладошку на руку Танжиро, поглаживая её.              — Что думаешь об этом, Танжиро-кун? Тебе не страшно думать о завтра?              Камадо потупился, но, взяв себя в руки, ответил:              — Боюсь. Завтра...это…наверное в принципе страшное слово, — Он запрокидывает голову и стеклянно смотрит в стену. — Ведь часто, оно может даже не наступить.              — Да, правда твоя. Но ведь если не прожить сегодняшний день, никогда не узришь рассвет завтра. Ведь так? — Демонесса вновь говорила на привычный себе старый лад; Ёки повернула голову в сторону кровати, оставляя там свой взгляд всего на несколько секунд, видимо, что-то представляя, а после вновь вернулась к Танжиро, лицо которого было мрачнее тучи.              Он только коротко кивает в ответ и вновь погружается в свои мысли.              — Я знаю, что у вас вчера было с господином.              Девушка рвёт своими словами не только разряжённый сомнениями и смятением воздух, но и лёгкие Камадо, заставляя его отвести взгляд и покрыться неприятным ему румянцем.              — Я не порицаю тебя, не осуждаю, Танжиро, — Спокойно говорит демонесса, продолжая. — Но стоит задуматься: в порыве каких чувств ты это сделал. Возможно, сегодня ты не сможешь удовлетворить себя ответом, но завтра – наверняка отыщешь его. Вот в чём суть завтра.              Она улыбнулась ему и заглянула в его гранатовый глаз, показывая свою поддержку и заботу.       Он страдальчески улыбнулся и почти невесомо кивнул головой.              Они не знают, что будет завтра, но осознают — что всё точно наладится.                                          Мудзан скучающе перебирал какие-то документы, стараясь сосредоточиться на их содержании, (а как ещё получать финансы?) но в голове вновь искрами взрывались эпизоды прошлого дня, сбивая не только ритм его работы, но и дыхание.              До жути смешно, нет, это просто глупость! — думается ему, но взгляд непроизвольно отводится в сторону европейского камина, в котором лениво тлеют и трещат поленья, а воспоминания захватывают голову.              Прародитель откидывается в кресле, складывая руки в замок на животе, раздумывая о словах мальчишки.              «— На могилу родни, значит. Хорошо. Пусть вспомнит о них.» — Мудзан горько ухмыляется, понимая, что если мечник увидит надгробные камни семьи, то проблем, учитывая его неуравновешенное состояние и ещё пару факторов, Кибутсуджи не оберётся.              Но "поощрить", его надо, он ведь так старался! Правда?              Злость опять начинает кипеть и полыхать в крови, наверное, совсем заменяя её собой. Даже не понятно почему. И это самое отвратное. Со вчерашнего утра, как только они закончили, Верховный чувствовал, что разорвёт паршивца на куски, превращая его тушку в месиво.              Но холодный разум, которым Первый всегда руководствуется, всё же взял контроль над эмоциями. Слишком иррационально убивать мальчонку...по крайней мере до того, как Мудзан не станет равен божеству.              Вопрос о жизни и смерти Танжиро Камадо стоял с самого начала и посей день царапает Мудзану Кибутсуджи черепную коробку.              «—Жить или не жить – вот в чём вопрос!» — когда-то театрально (естественно, перепив спиртного) вскрикивал Кибутсуджи, пока Ёки пыталась внятно перефразировать его пьяные слова. Естественно, не получилось. Естественно, это повторилось. И ещё. А потом ещё...              В итоге, этот пьяный марафон длился около двух недель, что не много для Первого, но достаточно для раздумий. Ввиду этого Кибутсуджи пришлось воздержаться от пьянства, с условием, что он вернётся к нему после окончания разработки плана.              Танжиро Камадо — исключение из всех правил Мудзана. Во всех смыслах. Никому он не позволял так фамильярно общаться с ним, обращаться и вести в его присутствии.       Лицо в пол и на колени — не в духе гордого парнишки, но и позволение такой наглости — тоже не входит в раздел "можно" такого же гордого демона.       Упёртость и гордость их роднит.              «— В этом мы схожи.» — подмечает Кибутсуджи, задумчиво глядя куда-то сквозь стены.              «— В этом мы схожи.» — думает Камадо, кривясь.              «— Они похожи.» — подтверждает Ёки-сан, непринуждённо улыбаясь.                                          Дверь резко открывается, с грохотом ударяясь об стену. На пороге — Кибутсуджи собственной персоной. Одет с иголочки — как всегда. Холоден и нелюдим — как всегда.       Танжиро озадачено смотрит на Мудзана секунду, но тут же отворачивается к бумагам, в надежде, что Первый подумает, что они интереснее, чем он. Мужчина так не думает.              «— Как всегда.»— обречённо думает мечник. — «Почему даже сейчас он не может дать мне передохнуть от его общества!»              — Ёки, собери Танжиро. У вас пятнадцать минут.              — Да, господин.              — Куда мы? — Цедит сквозь зубы Танжиро, ненавистно смотря на Мудзана исподлобья.              — Ты хотел навестить семью. Заслужил. — Язвительно говорит Кибутсуджи, надеясь на детские эмоции, но в ответ видит только пылающий злобой и обидой взор, разъедающий, наверняка, насквозь.       Танжиро и рад, конечно, но горесть так и плещется в сердце, заставляя его стучать быстрее.              — Господин, на чём вы хотите добраться?              — Это та ещё глушь. Кроме как на повозке — не на чем. Можно, конечно, налегке. — Он переводит взгляд на Камадо, который, не обращая внимания на их разговор, прибирался на столе – у него нет права участвовать в этой дискуссии. Эту горькую правду он усвоил давно. — Но не думаю, что его тельце это выдержит. — Танжиро тряхнуло от этих слов, но взяв всю волю в кулак, он не удосужил Кибутсуджи ни словом наперекор, ни прожигающим взглядом.              «— Скучный ты стал, Камадо.»              — Господин, уверена он выдержит. Не недооценивайте его очень сильно, он не слаб.       «— Упрекать вздумала?»              «—Конечно нет. Кто я такая? Так. Пылинка.» — Кибутсуджи на это, лишь удовлетворённо кивнул, напоминая о цели его прибытия в эту комнату.                            В итоге было решено — налегке. Оно, конечно, так, но Танжиро к такому готов не был. Как ему объяснила Ёки, они с Мудзаном будут перебираться по деревьям и горам, учитывая "нелюбовь" Прародителя к солнцу и физическое состояние мальчишки, было решено идти понизу равнины. Было далековато до этой деревушку, но позиции сдавать не хотели ни тот, ни тот.       На этом и порешили.              Ёки-чан вывела Танжиро на крыльцо дома, к главным воротам и тропинке, вдоль которой были посажены красные паучьи лилии. Демонесса рассказывала, что Мудзан долгое время искал такую же, но голубую. Говорила это вскользь, зная, что не найди он Незуко и Танжиро, до сих пор бы рыскал по свету в надежде отыскать заветный цветок. Дышать свежим воздухом было столь волнительно, аж до дрожи. В какой-то момент, Мудзан даже удивился, что, не смотря на уже после закатные сумерки, небо, которое было покрыто тучками, было пурпурного цвета, Танжиро радовался не столько виду, сколько просто воздуху, просто быть на улице — на свободе.              Кибутсуджи подхватил Камадо на руки, взглядом приказываяпризывая обхватить его шею.              — Чтоб не свалился. Путь долгий.              Танжиро решил тактично промолчать.       И вот, Первый оттолкнулся ногой от земли и взмыл высоко над громадной стеной деревьев и их кронами.                            Добирались они действительно долго. Весь путь занял около пяти дней, а если бы не груз ввиде Камадо (как думал Кибутсуджи), то три.              Танжиро дышал слишком шумно, пытаясь надышаться этим весенним, пасмурным воздухом. Понимание, что его опять запрут, слишком сильно давило, непроизвольно заставляя работать лёгкие на износ.              Наконец знакомый воздух, царапнул глотку мечнику, заставляя вздрогнуть. Это не ушло от взгляда Верховного.              — Мы близко?              —..Да. — Словно в трансе произнёс Танжиро, в голове которого творился хаос. Воспоминания спёрли грудь, а глаза заслезились; он незаметно смахнул кристаллик.              Вот знакомая тропинка. А вот, огромный пень, возле которого любили кружится малые. Они уже рядом.       Рядом с местом, в котором всё это началось. Иронично сказать, что здесь всё и закончится, но буря нагрянет совсем скоро; неожиданно и бесповоротно перевернув два, а то и более, мира.                                   Дом Камадо встретил гостей своей сыростью и холодом, а также — тошнотворным запахом половиц, что сгнили не только от воды, но и когда-то пролитой здесь крови. Они прибыли к рассвету, но небо было в тучах, так что даже Первый решил не прятаться в тени.              Мечник стоял и зачарованно смотрел на покосившийся дом, когда-то наполненный смехом и разговорами, теперь же, только ветер свистел в редких проплешинах в стенах. Дом не столько развалился, сколько обветшал и опустел, храня в себе лучи солнца, разговоры людей и предсмертные крики семьи. Сколько поколений здесь было. Сколько слёз счастья и горечи, сколько любви хранит земля под домом; сколько теперь тел хранит земля подле дома.              Тело наполнилось приятной тоской, перерастая в панику, нопоследний из рода Камадо, всё ещё твёрдо стоял на ногах. Вот он. А вот могилы. Он ведь этого хотел, так? Тогда почему сердце сжимает не боль, а обида, безмерная любовь и желание повернуть время вспять, не оставаться в доме дедушки Сабуро, а идти на смерть к семье и лечь рядом с ними. Но ему хотелось, чтоб только Танжиро умер, а семья его — жила.              Он считает себя повинным в смерти семьи, равносильно, как и Мудзана.              Кибутсуджи словно видел, как мечник рвёт душу, будто пытаясь отмотать эту тонкую, изменчивую материю — время. Но он лишь мальчишка, неспособный одолеть такого сильного противника.              Лицо Танжиро резко изменилось: он словно в миг потерял что-то важное, нужное, то, что нельзя забывать, но оно ускользает вместе с эмоциями на его лике и лишь кристальная слеза, стекала по щеке, а после — падала на землю; та впитывала влагу вместе с бездонной печалью, солью и горящей любовью.              Ноги сами понесли Камадо к камням, что были за домом. Он шёл размеренно, медленно, каждый шаг давался с трудом морально. Физически — он бы даже не заметил.       Обогнув родной дом, парень увидел чистые, омытые лишь недавно камни, с новыми резными табличками. Возле камней лежали цветы. Танжиро понял.              За могилами из семьи кто-то ухаживает. Подбежав к камням в смятении, он обнаружил знакомый, болезненно знакомый почерк.              Так писала только малышка Незуко.              Танжиро отшатнулся, осознав это; он не мог поверить. Камадо своими глазами видел, как гаснет жизнь в розовых глазах, а тело, кукольное, маленькое безжизненно лежит в обломках стены.              Парень попятился назад, но наткнулся спиной на Мудзана. Тот в следующий же момент сжал его плечи своими ладонями, заставляя смотреть на надгробия. Кибутсуджи просчитался. Кибутсуджи разочарован в своём же безупречном плане. Кибутсуджи знал, что приводить сюда Камадо — чертовски плохая идея.              Но время - материя легко ломающаяся, обрубить кому-то время — просто; сохранить своё — сложно. Но она была запасным планом. Теперь нужно думать над ходами отступления от этого запасного плана. Танжиро — главная причина почему он не убил Незуко. Хотя Танжиро уверен в обратном.              Каждый не знает, с чего следует начать, но мечник молчать не станет; не станет отмалчиваться и Первый.              Голос разрывает напряжённую тишину.