Сто тысяч миль. Призраки звёзд

      Мои руки слегка дрожали. Возможно, от пережитой смертельной гонки. Возможно, от того, что мне нравилось играть в доктора в детстве, а быть им в самом деле — не слишком. Или от того, как Октавия зашипела и вздрогнула от прикосновения антисептической салфетки. Она задышала быстро и кратко, сдавлено прошептала сквозь зубы какое-то ругательство, которое я так не разобрал. Предшествующее этому промывание раны тоже вряд ли было особенно приятным, но обеззараживание не понравилось ей куда больше.       — Знаешь, я подумала, что смерть от заражения всё же не так плоха, как казалось. Убери-ка эту хрень.       — Осталось чуть-чуть. Уверена, что хочешь сепсис больше?       Ей, можно сказать, повезло. Пуля пролетела по касательной. Просто оставила глубокую длинную царапину и своей температурой даже сразу её прижгла. Пусть приятных ощущений это не добавило, но зато обезопасило и от кровотечения, и от половины гадких инфекций. К тому же, рану не нужно было зашивать — только подобающе обработать и не позволить какой-то ещё дряни прицепиться туда в лесу.       Землянка раздражённо передёрнула плечами и поморщилась от боли в боку.       — Ладно. Валяй.       Да. Только она показалась мне настоящим человеком, хрупкой юной девушкой, как снова превратилась в язвительное чудовище. Раздражающее. Растрёпанное. Упрямое. Измазанное грязью подземелья. Но очень милое чудовище. Я не тешил иллюзий, что выглядел хоть сколько-нибудь лучше или что хоть немного меньше её раздражал — всё было взаимно.       Она рефлекторно вздрогнула, когда мои пальцы коснулись бока недалеко от раны. Её пресс напрягся упругим рельефом под горячей кожей. Наверное, она опять ждала болючий антисептик, но с этой частью экзекуции уже было покончено. Я взял пакеты со стерильными повязками из аптечки, выбирая, какая лучше всех подойдёт по размеру. Примеряясь, замер, рассматривая следы всего, через что она прошла. Октавия пожертвовала нижней частью своей пайты, чтобы руки не превратились в кровавое месиво от трюков на металлических тросах; верхняя её часть была завязана на крепкий узелок под грудью, штаны зафиксированы на бёдрах. Всё это внезапно давало рассмотреть неприлично много едва затянувшихся шрамов, пересекающих спину. И ещё один спереди, ближе к противоположному боку, на животе. Именно та рана едва не убила её тогда и осталась вечным напоминанием в виде рубца, пусть зашивали её вовсе не неучи вроде меня. И вот опять. Я только слегка разодрал руки и уже скулил от жалости к своей опущенной самооценке, а на её теле напоминание обо всём этом останется навсегда. Как минимум, ещё одним таким же рубцом. Как максимум, тем, что ей всегда будет отвратительно вспоминать.       Я в очередной раз подумал, что она это всё не заслужила. Не заслужила носить на себе вечное напоминание о моей трусости, о моём нежелании взять себя в руки и бороться. Всё было только из-за этого. Сейчас. Сегодня. Всегда. Я привык, что всегда находился кто-то, кто решал мои проблемы. Нужно было просто ждать достаточно долго. Удобство этой позиции заключалось в том, что всегда платил кто-то другой. Не я. И впервые мне не просто было от этого грустно — я хотел изменить это, чего бы это ни стоило.       Выбрав повязку, я снял бумажные ленты с клейкой части. Их следовало зафиксировать на коже вокруг раны, а саму её прикрыть стерильной марлевой частью. Не желая причинять ещё больше боли, чем уже успел, я старался быть аккуратным. Касаться почти невесомо, поглаживать, а не давить, приклеивая повязку. А, закончив, отчего-то провёл пальцами по её спине, будто пытаясь стереть с неё шрамы. Она резко выдохнула, повернулась ко мне, почти впиваясь взглядом, и это заставило меня застыть. Не дышать. Не думать. Только смотреть. А потом я понял, что именно дерзнул себе позволить. Какая-то сила вынудила меня поверить, что я имел на это право. Что я вообще творил?       — Прости, я…       — О боги! — будто опомнившись, раздражённо бросила Октавия. Даже яростно. Зло. — Что ты там мямлишь? Закончил? Отлично! Довольно с меня. Хватит уже всего этого. О боги, как же достало!       Я отдёрнул руки, будто от огня. И тоже разозлился. Может, я позволил себе лишнего, но правда пытался помочь. Правда сочувствовал. Правда извинился! А с неё, значит, довольно? Ну, и пошла к чёрту. В бункере перед лицом гибели прибежала. Почти задушила, глядя страшно, будто сама смерть, в паре дюймов от моего лица. Пережив полёт, полезла обниматься. А теперь что-то её достало. Боги! Кто бы представлял, как всё это достало и меня.       — В чём твоя чёртова проблема?       — В тебе. Сидишь. Копаешься. Шевелись!       Я так зло застегнул аптечку, что молнией едва не прищемил себе палец. Подхватил рюкзак, ведь единственное, в чём мы согласились за последние полчаса — это в том, что надо было уходить отсюда как можно скорее. Элементарная геометрия утверждала, что площадь поиска будет увеличиваться как квадрат пройденного пути прочь от останков вертолёта. А я очень хотел усложнить задачу каждому, кто бы попытался нас найти.       — Если что, я не просил меня спасать, — процедил сквозь зубы я. — Мне это всё нахрен не надо было.       — Какая удобная позиция, — угрожающе сверкнула взглядом она. — Ни за что не отвечаешь, ничего тебе не надо. Одна я тут, значит, выделываюсь, что-то требую от бедненького и несчастненького. Ну, какова сука.       — И зачем? А? Нахрена это тебе?       — Я не знаю! — в её голосе зазвенело сердитое отчаяние. — Сама уже жалею!       — Не знаешь, какого чёрта решила меня спасать? Ты же меня ненавидишь! Я же проклятый горец, Октавия!       — Да, ты гадкий горец, но не весь мир крутится вокруг тебя, очнись! Я, так решила я, потому что убогих мне не позволяет бросать совесть!       — Ха-ха, — иронично хмыкнул я. — Ты сама себя слышишь? Это же смешно! Это бред! Ты решила подписать себе смертный приговор только из-за совести?       Стиснув зубы, Октавия наклонилась чуть ближе. Снова будто пыталась испепелить меня взглядом. Свирепо заявила:       — Знаешь, ты худший напарник из всех, что у меня когда-либо был.       — Разумеется! — со злым сарказмом согласился я. — Я-то никогда не собирался дружить с землянкой!       — Боги, как же ты меня бесишь!       — Это взаимно!       Уничтожая друг друга взглядами, мы тяжело дышали, будто прежде сражались не только словами. Её глаза пылали, щёки раскраснелись, до лица были считанные дюймы, и в голове тут же помутилось, стоило представить, как между нами исчезли последние дюймы. Как мой рот накрыл бы её, как в гневном кураже мир бы исчез за один удар сердца, и борьбу вместо дерзких фраз продолжили бы наши губы. Они бы столкнулись друг с другом в неравной схватке. Дыхание перехватило, голова закружилась, сердце подскочило к горлу. Я едва не пошатнулся, представляя её дыхание на своих губах, вкус их поцелуя, терпкий, пьянящий, обезоруживающий. Как её пальцы бы до боли сжали мои плечи, будто бы не могли решиться: оттолкнуть или притянуть ближе. А моё тело уже определилось бы, отдалось бы, покорилось порочной жажде, наконец, ею обладать, как сейчас застыло в напряжении от одной только мысли об этом.       Но мы всё ещё глядели друг другу в глаза. Я пытался сморгнуть свою больную фантазию, пока в её плескался огненный океан, который сжигал всё внутри меня дотла своим жаром. Сердце билось так, словно я только что пробежал марафон. Землянка. Она чёртова землянка. Я должен её ненавидеть. Едва терпеть. Она должна меня бесить. Раздражать! Я не должен был думать о таком, представлять, боги, я…       — Октавия…       — Бери вещи, — оборвала она. — Нам пора. Надо спешить. До заката надо пройти полдюжины миль по этим зарослям. Не успеем — будем ночевать в чаще. И в той же чаще будем ночевать не только мы.       — Вряд ли здесь найдётся кто-то похуже Данте, — нервно хмыкнул я, рассматривая траву у себя под ногами.       — Что, Данте тоже пытался на ужин отгрызть твою ногу? — нарочито равнодушно осведомилась она. Хмыкнула ядовито: — В таком случае, мои глубочайшие соболезнования.       Закинув за спину рюкзак поменьше, зашагала прочь. Это настолько меня возмутило, что я не сдержался. Окликнул:       — Октавия.       — Что? — не оборачиваясь, она остановилась. Всё ещё стояла спиной.       А я сам не понял, зачем позвал и что именно хотел услышать.       — Ничего.       — Ничего?       — Да.       — Отлично.       Она скрылась в зарослях одним широким шагом, снова заставляя меня сцепить зубы.       Мы больше не говорили. Вообще. Землянка шла впереди, прокладывая нам путь сквозь лес, я, будто послушный пёс, просто следовал за ней. Ориентироваться ей помогал компас из рюкзака, на который она изредка поглядывала. В другой руке она держала нож. Он был полезен, когда путь преграждали лианы, да и в целом успокаивал своим опасным металлическим блеском. Особенно после её слов про неких местных желающих полакомиться конечностями.       Пусть заросли укрывали нас от жаркого летнего солнца, но духота стояла невыносимая. Синтетическая ткань одежды была полезна в прохладном подземелье, но здесь совсем не дышала, и тело в считанные минуты покрылось липкой испариной. От быстрого темпа шага пульс ощущался где-то в горле — из-за климата поход напоминал тренировку во влажной бане. Но мы не могли себе позволить роскошь долгих привалов. Изредка останавливались попить воды и спешно прожевать питательный батончик из рюкзаков, а затем снова отправлялись в путь.       Ноги заплетались после бессонной ночи, но я упрямо переставлял их раз за разом. Будто этим бессмысленным упрямством мог что-то доказать Октавии. Или хотел верить, что мог, ведь прекрасно знал, что вовсе не за это она меня презирала. Пусть и недолго, но я всё же был президентом Уоллесом. У меня была какая-то власть. Положение. Я мог бы торговаться, заключать сделки, выдвигать требования, и осознанно выбрал ничего не делать для благополучия её народа. Я позволил канцлеру Кейну и генералу Макрири превратить их в бесплатную рабочую силу. Верил, что всё это ради мира. Убеждал всех, и себя тоже, что это во избежание новой войны. А когда понял, что они не остановятся на Лесном Клане, что они будут продолжать всех пожирать, и неуклюже попытался всё исправить, всё стало только хуже. Я знал, что за это она никогда меня не простит.       Но это было хотя бы честно. Искренне. Октавия бы скорее прибила меня на месте, чем стала улыбаться в лицо, плетя при этом интриги. И после того, как тайны и политические игры сначала убили наши с Джульеттой отношения, а потом и её саму… подобная прямота была тем, что меня так безумно притягивало. С ней было так просто. Октавия не юлила. Не пыталась притвориться кем-то ещё. Хотела убить — приставляла пистолет к виску. Называла напарником — возвращалась, даже когда от меня ей не было никакого толку. Может, в этом было всё дело? Всё это безумие просто стало дурацкой компенсацией того, что уже никогда и никак не мог получить. Стоило остановиться на этом. Сегодня. Сейчас. Со смерти Джульетты не прошло и пары месяцев, а я оказался достаточно порочным слабаком, чтобы уже желать другую. Пусть и на краткий миг, когда разум от меня отказался.       Мы добрались до охотничьей хижины с последними лучами заката. Я так устал, что, взобравшись по крыльцу, сел прямо на веранде и прислонился к деревянной стене. Справлялся с отдышкой, как мог. К вечеру духота стала только хуже. Наконец-то можно было просто сесть и не думать про хвост. И про голодных хищников тоже. Хмыкнув, Октавия открыла засов на двери и скользнула внутрь. Загремела чем-то металлическим, будто бы зло пнула нечто деревянное, оцарапавшее дощатый пол. Снова выглянула наружу. Посмотрела сурово.       — Тут есть дрова, но ничего нет для растопки. Подойдут кора, сухая трава, щепки, лишайники, камыш. У тебя есть хотя бы малейшее представление, как выглядит что-то из перечисленного?       — Я не рос здесь, но я не имбецил, — раздражённо ответил я.       — Вот и проверим, — хлопнула в ладоши она. Поморщилась, ведь рана на боку ещё давала о себе знать при резких движениях. — А я иду к реке. Тут недалеко. Футов шестьсот.       — В смысле? — нахмурился я, огладывая затянувшиеся сумерками заросли. — Уже темно.       — Ого, правда? Вот это да! Чёрт возьми, а я совсем и не заметила, — ядовито процедила она. — Спасибо, что предупредил.       — Да у тебя же рана!       — А солнце встаёт на востоке и садится на западе. Надеюсь, мы закончили перечислять очевидные факты?       Я издал раздражённый вздох.       — Боги, иди куда хочешь.       — Спасибо за разрешение, многоуважаемый господин никто, — Октавия изобразила фальшивое подобие нелепого поклона.       — Новую кличку придумала? Если сожрут те твари, даже искать не буду.       — Да нет никаких тварей, — её ухмылка стала издевательской. — Я соврала, чтобы ноги быстрее переставлял. Вот не думала, что ты такой впечатлительный!       Она сжала сумку с абсолютно дьявольским выражением лица и так грациозно сбежала с крыльца, будто мы не тащились весь день сквозь настоящее пекло после ночи в аду. Я даже воздуха в грудь на ответ набрать не успел. Ведьма. Её силуэт тут же растворился в сумерках, а я едва собрал себя в кучу, карабкаясь вверх по стене руками, чтобы подняться, словно дремучий старик.       Внутри крохотная хижина не отличалась роскошным убранством. Внутри был каменный очаг с вязанками дров рядом, грубо сколоченные стол и стулья, которые шатались с неприятным скрипом. В шкафу стояла жестяная посуда и заткнутые пробками бутылки. Решив понюхать содержимое, я тут же поморщился. Алкоголь. Крепкий и не слишком изысканный. Во второй половине комнаты широкий настил укрывали звериные шкуры. И всё. Кроме стопки пледов и простыней на на грубо сколоченном комоде, больше ничего не было. Даже ещё одной комнаты. Твою же мать. Будет чудом, если мы не поубиваем здесь друг друга до рассвета.       Чтобы не думать об этом, я вооружился фонариком и отправился в чащу. Иногда вздрагивал от звуков ожившего ночного леса: то от трескотни насекомых, то от вскриков птиц, от шелестящих крон. Собирал растопку для костра, и охапка сухих стеблей постепенно стала такой толстой, что уже не умещалась в ладони. Я прижал её плечом к себе, не переставая хватать всё новые и новые ветки, хотя для одного небольшого очага уже явно было достаточно. Все мышцы ныли, подчинялись неохотно, но я собирался перевыполнить задание хотя бы из вредности. Чтобы землянка, наконец, хоть что-то себе уяснила. Что она мне тут вообще-то не нужна, чтобы выжить — я мог и сам. Хотя бы из принципа!       Я так увлёкся, что едва не сломал возникший справа высокий стебель. Тот зашатался, но устоял. Его верхушку венчало кораллово-оранжевое соцветие с лёгкими бархатистыми лепестками. Они так сплетались ажурными кромками, что казалось, будто природа срисовала это произведение искусства с огня. Словно языки пламени сложились в цветок и застыли так навсегда. Я обожал коллекцию растений в нашем саду, в «Маунт Уэзэр», там было полно даже тех, что на поверхности уже давным давно вымерли. Но такого я никогда там не видел. Определённо, он бы не понравился Джульетте. Она бы назвала его незамысловатым, почти грубоватым, ей больше по вкусу были изысканные гладиолусы или пышные соцветия гортензии. А этот цветок так гордо держался на величественно прямом стебле, такой простой и одновременно сложный в своей грациозной элегантности, что… Нет. Я не собирался заходить в своих мыслях так далеко. Не собирался думать, что он напоминал мне кого-то вполне конкретного. В конце концов, это было жалко. Услышав про такое сравнение, она бы только фыркнула, в привычной манере закатывая глаза.       Тряхнув головой, я вернулся к делу, но чем дальше продвигался, тем больше становилось кустов с высокими стеблями и пламенным соцветием на вершине. Я догадался почему, когда прошёл ещё несколько шагов и услышал тихий шелест воды. Сквозь стволы деревьев просматривался берег, облепленный этими оранжевыми ребятами. Полная луна отражалась в течении рябящими отблесками, освящая небольшую заводь. Я каким-то образом так увлёкся, что добрался до чёртовой реки. Здесь и вправду было недалеко.       Я не успел сделать и шагу дальше. С громким всплеском из-под воды вынырнул силуэт девушки. Землянка. Это была она, одним резким движением запрокинувшая голову, и вслед её мокрые волосы очертили по воздуху полукруг, разбрызгивая вокруг фейерверк из капель. Пряди укрыли её спину, прилипая к коже. Октавия стала перебирать их пальцами, выжимая лишнюю влагу, стояла ко мне полубоком по пояс в воде, пока я словно бы примёрз к тому месту, где стоял. Я должен был сейчас же зажмуриться. Отвернуться. Уйти. Не должен был смотреть. Ни секунду. Ни две. Ни десять. Не нужен был никакой солнечный свет, чтобы понять, что купаться она пошла безо всякой одежды. Полностью обнажённой. Разумеется. Кто бы тут мог увидеть? Подглядеть?       Я. Боги, я мог, не способный оторвать взгляд, пока она провела ладонями по шее, плечам, спустилась по груди к животу. Я тоже хотел. Тоже хотел так её касаться. Капли отражались отблесками луны на её коже. Октавия снова окунулась с головой, вынырнула обратно, перекинув слипшиеся волосы на бок, шагнула к берегу. Я всё стоял и смотрел на неё из тени зарослей, будто какой-то чокнутый сталкер, смотрел, хотя не имел ни малейшего права подглядывать. Сердце зашлось волнением, от которого окоченело всё тело. Не нужно было смотреть дальше, чтобы почувствовать, как безумно тесно и почти больно стало в штанах. Она была восхитительна. А я… Я хотел её. Боги, я и правда хотел её.       Выйдя на берег, Октавия подхватила захваченное из хижины полотенце. Стала вытирать волосы, пока я пытался понять, как мне бесшумно отсюда сбежать. До того она не заметила меня только потому, что сама была под водой, а теперь… Я сделал всего лишь один шаг, и этого хватило, чтобы что-то треснуло в траве под подошвой. Чёрт. Твою мать! Землянка тут же резко обернулась, но даже не попыталась прикрыться. Внимательно всмотрелась в глубь леса. Туда, где я трусливо даже не дышал. Затем испустила усталый вздох.       — Тебя что, не учили, что подглядывать нехорошо?       Казалось, хуже стать не могло, но нет. После её саркастичного вопроса от стыда мне захотелось провалиться сквозь землю, прямиком в ад, прямо здесь. Или хотя бы сбежать, но она явно услышала бы мой торопливый побег, и всё стало бы ещё хуже. Мои взволнованные оправдания могли по праву стать притоком этой речки — настолько много их из меня полилось бурным потоком.       — Прости, я… Я собирал распал для костра и случайно оказался здесь. Это не специально. Я случайно здесь оказался! И я ничего не видел! Совсем ничего! И… Я уже ухожу! Клянусь! Вот иду! Прямо сейчас!       — Чего вдруг? — продолжила издеваться Октавия. — Даже показаться из леса боишься? Чего ты так испугался? Я почему-то думала, что ты уже хоть раз прежде видел голую женщину, но раз нет…       Не в силах вымолвить в ответ и слова, я резко развернулся и понёсся по чаще обратно, даже не разбирая дороги. Её язвительный смех донёсся мне вслед. Боги, конечно, я видел, но не её! Невыносимо! И сколько можно было это терпеть? Псих! Чёртов псих! Как мог снова засматриваться на проклятую землянку, как мог пасть так низко, подглядывая исподтишка?! Как мог вообще испытывать к ней что-то подобное?!       Почти ворвавшись в хижину, я бросил охапку стеблей возле очага. Схватил бутылку с вонючим пойлом и приложился к горлышку. Рот и горло запекло от гадостного вкуса, от его горечи почти затошнило, но мысли не прояснились. Что было делать? Куда бежать? Вариант спать в чаще уже не казался мне таким ужасным. На самом деле, казался лучше любого другого.       — О, ты уже решил начать дегустацию без меня? — приподняв бровь, спросила землянка. Вернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как я, морщась, делал очередной глоток. Отставив бутылку, я смотрел в пол. На неё — не мог. Перед глазами всё ещё стояла река. Луна. И… она.       — Октавия, я…       — Ничего не видел. Собирал растопку. Ага. И как, понравилось?       — Чёрт подери, я… Я не… Прости. Я правда не хотел.       — Правда? Ну, ладно, — хмыкнула она саркастично. Я не понял её иронии. — Надеюсь, хотя бы костёр развести хотел. Рыба сама себя не пожарит. От твоих походных сухарей уже тошнит.       Я был рад заняться чем угодно, только бы не смотреть ей в глаза. И пока я не находил себе места, Октавия вовсе не выглядела смущённой. Впрочем, ей и правда нечего было стыдиться. Только мне. Интересно, могла ли она теперь испытывать ко мне хоть что-нибудь, кроме отвращения? Что думала теперь? Может, хотела выставить меня прочь, отправив спать на крыльце, будто провинившегося пса? Может, я даже сам хотел уйти туда, чтобы всё это не было так унизительно.       После ужина, прошедшего в звенящем молчании, землянка взяла уже открытую мной бутылку и налила содержимое в стакан. Тут же отхлебнула, прошагала с покрытому шкурами настилу и уселась там, привалившись спиной к стене. Похлопала рядом с собой, спросила:       — Выпьем?       В ответ на моё настороженное молчание добавила:       — Оно не отравлено. Обещаю.       Мои губы сами собой скривились в скептичной усмешке. Я тоже налил себе этого жуткого пойла, захватил с собой стакан и бутылку, поставил её на пол у настила, чтобы не тащиться обратно, если захочется ещё. Также прислонился к стене, упираясь в неё затылком. Сел почти на самом краю, чтобы между нами было как можно больше пространства. Но его всё равно осталось меньше, чем хотелось. Не больше пары футов.       — Когда меня поймали ваши головорезы в прошлый раз, их было человек десять. Как они должны тут вмещаться, если так тесно даже вдвоём? — возмутился я.       — Вот уж прости, что не подготовили тебе президентские покои, — усмехнулась она, заставляя меня раздражённо вздохнуть. — Это не наши земли, господин статус-кво. До Города Воды всего день пути. А Водные не любят сушу. Почти тут не охотятся. Выбираются всего по четверо. Для троих тут места предостаточно, четвёртый — дежурит. Но это оптимально только на наш дикарский вкус, что я вообще понимаю?       — Значит, всего день пути? — проигнорировал её колкости я.       — Ага. Я надеюсь завтра вечером наконец-то сбагрить тебя в руки Эвелин и надолго избавиться от твоей компании. Поэтому давай хоть один тост за то, что мы не сдохли, пусть и очень старались, а? — Октавия подняла стакан и коснулась им моего.       Меня прошибло воспоминаниями о том, как я делал также почти что в прошлой жизни. В смокинге президента. С её бокалами. Я шутил. Она смеялась. То время навсегда закончилось. Та определённость между нами. Всему конец. Сделав судорожный глоток из стакана, я стал болтать в нём оставшийся напиток.       — И куда ты собираешься?       — На охоту. У меня есть список голов, которые необходимо срочно отделить от тела.       — «Второй Рассвет»?       — Да. Для начала.       — Кто-то конкретный?       — Сука, убившая Линкольна, первая в списке. Я живу только ради того, чтобы выпотрошить её с особой жестокостью, — с тихой яростью произнесла она, делая глоток и морщась ни то от вкуса, ни то от чего-то другого.       По жестокой иронии судьбы я теперь прекрасно знал, что она чувствовала. Ненависть. Гнев. Боль. Отчаяние. Сжигающую изнутри жажду мести. Мы оба потеряли тех, кого любили. Мы оба учились жить с этим дальше.       — Значит, время не лечит? Лучше не будет?       — Будет только хуже.       — Спасибо. Обнадёжила.       — Обращайся.       В повисшем мрачном молчании я окончательно опустошил стакан. Октавия тоже. После долгой паузы мы встретились взглядами, одновременно повернувшись друг к другу. Хмель окончательно ударил в голову. Всё плыло перед глазами, и в ответ на мою странную ухмылку она засмеялась. Звонко, но не легко. Весело, но устало.       — Боги, просто посмотри на нас. Сидим и пьём тут, будто старые друзья. Я, бывшая разведчица из Клана, застрявшего в рабстве у твоего приёмного отца. И ты. Бывший президент «Маунт Уэзэр». Ещё и родом с проклятого «Ковчега». Ну и бред. Чёрт возьми. Я не могу. Это же умора. Ну, скажи, разве это не абсурд?       — Удивительно, но я вижу в этом больше смысла, чем в чём-либо ещё, — честно сказал я, усмехаясь.       — Тогда у меня плохая новость. Ты чокнулся.       — Ха, — из меня вырвался саркастичный смешок. — Это ничерта не новость.       — Как думаешь, может, мы всё-таки умерли?       — Попали в ад, и терпеть друг друга — наше вечное наказание?       — Хуже этого может быть только если завтра мы снова проснёмся в «Маунт Уэзэр», и окажется, что всё это был лишь дурацкий сон.       — Да ну. Нет. И что? Рабочий план побега уже есть. Из сна. Повторим. Делов-то.       — Ни за что, — она снова засмеялась.       Я саркастично хмыкнул, соглашаясь. Чтобы дотянуться до бутылки и пополнить стаканы, стоило обо что-то опереться. Настил бы сошёл. Я опустил руку на шкуры, но вместо меха случайно нашёл там ладонь Октавии. Нечаянно накрыл её своей. Вместе с хмельным дурманом внутри по всем нервам будто бы прошла волна электричества. Даже сердце на миг пропустило удар. Я держался за её тёплые пальцы ещё буквально пару секунд, а потом убрал руку, совсем позабыв, что хотел сделать до того, как коснулся её.       Теперь землянка смотрела на меня без малейшей доли веселья. Но в этом не было и отвращения. Или ненависти. Было скорее… любопытство? Иначе почему взгляд был таким неотрывным? Был ли мой таким же?       — Знаешь, я кое-что понял, — сказал я. — Только что понял, что так и не сказал тебе спасибо. За то, что спасла мне жизнь. Спасибо, что вернулась. Спасибо тебе, Октавия.       — Не за что, Аарон. Я не могла иначе.       Наверное, у меня ещё был шанс остановиться. Такой мизерный, что его едва вышло бы рассмотреть под микроскопом, иллюзорный, почти фантастический. Крохотный в тот момент, пока между нами всё ещё было чуть меньше фута. Так мало. Боги. Нет, у меня не было шанса.       Я поцеловал её. Без предупреждения. Без разрешения. Даже без осознанного решения сделать это. Просто потому что я не мог сделать что угодно ещё. Я хотел забрать дыхание, которое она задержала, оно было моим, и я хотел его обратно. Её губы ещё горчили от напитка, я провёл по ним языком, стирая остатки терпких капель, раскрывая шире рот, целуя ещё жарче. Голова пошла кругом от того, что она ответила, нетерпеливо обхватила шею и впилась в волосы. Это было лучше, чем я представлял. Намного лучше. Безумно хорошо.       В голове что-то щёлкнуло. Мысль. Кто я. Кто она. Кто мы. Никто, впавшие в секундное неистовство. Нельзя. Так же нельзя. Замешкавшись, мы прервались, чтобы взглянуть друг на друга. Её глаза мерцали тёмным пламенем, и это делало всё ещё хуже. Будь это только моим наглым и безрассудным порывом, она бы давно прописала мне затрещину. Или что похуже. Но вместо этого Октавия провела ладонями по моим плечам, удерживала взглядом, не давая отвернуться. Боги. Она тоже этого хотела. От этого стало невыносимо жарко.       — Почему? — вырвалось у меня хриплое, пока пульс бился в висках так громко, что заглушал любой голос разума. Почему она этого хотела?       — Что? — таким же неровным тоном спросила она.       — Это, — выдохнул я. Понял, что держал её за талию, хотя в упор не мог понять, когда успел её обнять. Такая близкая, непоколебимая, нужная до дрожи. Боги. — Ты же меня ненавидишь.       — Ты меня тоже.       — Тогда зачем?       — Может, ненависть сделает всё только лучше? Надоело думать, как это могло быть. Между нами.       Её слова будто бы впитались прямиком в кровь, и она забилась в висках, зашипела в ушах, словно в неё влили перекиси водорода. Каждый звук придавил силу воли бетонной плитой, и та затрещала.       — А что между нами?       — Ничего. Совсем ничего.       Это стало правдой, когда мы столкнулись в новом поцелуе. Между нами не осталось ни фута. Ни дюйма. Ни миллиметра. Ничего. Совсем ничего. Целовать её было будто прикасаться к самой сути огня, к той, что горит в самой преисподней, жаркой, беспощадной, всепоглощающей. Её жар обжигал душу также, как обжигал тело, он дразнил, распалял. Я не мог насытиться. Не мог насытиться её запахом, её вкусом, не мог насытится прикосновениями. Она была моей отравой. Моей сладостью. Моим ядом. И моим лекарством, которое вернуло меня к жизни, когда я решил умереть.       Наверняка, было сто тысяч причин прекратить сейчас же. У неё. У меня. Но я забыл их все. Мы забыли, желая отпраздновать нашу общую победу. Мы так и не умерли, хотя очень старались. И я целовал её, пил, будто лучшее вино в своей жизни, пил до дна, пока не захлёбывался. Руки шарили по её телу, по всем изгибам, сминали, гладили. В штанах снова было настолько болезненно тесно, что я прижал её к себе с такой силой, какую сам в себе не ожидал, а Октавия только довольно простонала прямо мне в рот.       Грохот в ушах оглушал, когда она стаскивала с меня пайту, как мои ладони ползли по её коже, на них оставались невидимые ожоги, проникающие куда-то глубоко под кожу. Теперь я мог не просто смотреть. Я мог вести ладонями от лодыжек к коленям, к бёдрам, мог развязать узел на её кофте, мог расстегнуть пуговицы штанов. Ничего. На нас осталось совсем ничего, когда руки наугад, по наитию, стаскивали остатки одежды, когда отбрасывали её в сторону, изучали то, что прежде было нельзя. Это было почти откровением, касанием к чему-то прежде неизведанному, пугающему своей силой и страстью, оттого манящему. И эта неизвестность притянула магнитом, вызывая нездоровый будоражащий восторг.       Я зажмурился и едва не застонал, когда дотронулся до её влажных складок, провёл по ним одним порывистым жестом, толкнулся пальцами внутрь, и Октавия застонала в ответ, выгнувшись и запрокинув голову. А затем не позволила мне медлить: сама подалась им навстречу, обхватила член, направляя внутрь, и перед глазами рассыпались искры, когда я оказался в ней. Она не хотела неторопливости — застонала, сразу прося быстрее, и я едва не заскулил от наслаждения, заполонившего всё.       Каждый миг стал бесконечностью, словно мы окунулись в бездонную пропасть, где время не имело значения. Между нами не было ничего. Никаких границ, никаких запретов, только наша страсть, окутывающая, как пламя, и в этом мгновении не было ни прошлого, ни будущего. Ничего. Совсем ничего. Только настоящее, где я едва балансировал на грани в жадном порыве растянуть удовольствие. Позвоночник горел, пекло низ живота, и всё взорвалось в тот же миг, как она сжалась вокруг меня, выгибаясь в оргазме, а я несдержанно прошептал её имя.       А потом мы лежали в тишине. Я радовался её молчанию. И сам не мог подобрать слова. Октавия была всё ещё в моих руках, но совсем не моя. Ни до того. Ни после. Всё настолько запуталось, что думать об этом было почти больно. После этого нашего ничего внутри тоже ничего не осталось. Одна лишь выжженая пустошь. Я был обессилен. Иссушен до дна. Всё это было слишком. Она была слишком.       «Так сладок мёд, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус».       Когда я закрывал глаза, наконец, проваливаясь в глубокий сон, мне казалось, что всё наконец-то станет проще. Но всё стало только сложнее. Разумеется, нам обоим было вовсе не по пятнадцать, мы были двумя взрослыми людьми, решившими слегка отвлечься развлечением на одну ночь. Мы оба это понимали, но молчание стало более гнетущим, паузы — длиннее, взгляды — многозначительней, а недосказанность — такой мучительной, что почти немели кончики пальцев. Всё изменилось так сильно, что вернулось в исходную точку. На круги своя.       Если прошлой ночью дискомфорт от раны для Октавии притупил алкоголь и адреналин, то сегодня она снова слегка морщилась каждый раз, как наклонялась или поворачивалась. Землянка собиралась в дорогу излишне поспешно, носясь по хижине и полностью меня игнорируя, когда я остановил её, схватив за руку. Положил руки на кожу вокруг приклеенной на ране повязки, чтобы проверить температуру вокруг. Тепло. Не горячо. Значит, без воспаления. Порядок.       — С чего ты решил, что можешь без спросу ко мне прикасаться? — гневно сказала Октавия и стряхнула мои руки. Я вскинул брови в изумлении. Я же просто хотел помочь.       — Прошлой ночью ты была не против, — раздражённо процедил в ответ.       — Прошлая ночь была прошлой ночью. И знаешь, что она значила? Правильно. Ничего.       — Совсем ничего, а? — мой сарказм превратился в пылающую злость.       — Именно. Поэтому не забывайся, господин никто. Ничего не поменялось. Ты мне не любовник. Даже не друг. Ясно?       — Ясно.       И больше мы не разговаривали ни пока упаковывали остатки вещей, ни когда вышли в чащу. Я шёл следом, кипя от молчаливой ярости. Меня изводило гадкое чувство, что меня просто использовали. Ей хотелось отвлечься, и она это сделала. Взяла, что дают, а теперь выкинула за ненадобностью. Я был сам виноват, что первым полез на рожон. Я сам ей это разрешил, но… Чёрт подери, почему мне было не плевать? Почему это было так обидно и даже оскорбительно?       Воинов Водного Клана мы встретили почти у самого города, когда солнце уже касалось горизонта. Видимо, они нас узнали, ведь не спешили накидываться с оружием. Их взгляды не выражали ни грамма радушия, но я на него и не рассчитывал. То, что они не прирезали меня прямо здесь, уже можно было считать везением.       — Небесные из бункера у нас, — кратко сказал их главный. — Наши воины привезли их в город сегодня на рассвете. Они уверяли, что вы оба не спаслись. Или уже мертвы.       — Да что они вообще о нас знают? — скептически вскинула бровь Октавия. — Рада, что вы помогли им. Я хочу видеть Эвелин. Сейчас.       — Я передам, — строго ответил он. — Ждите здесь.       Остальные его люди остались следить за нами. С оружием наизготовку. Пусть я не ждал душевного гостеприимства, но это было слишком даже для меня. Эвелин ведь знала Октавию. Знала меня. Может, мы не были друзьями, но и врагами тоже не были. Моё замешательство только возросло, когда суровый воин вернулся и протянул нам тёмные длинные плащи с капюшонами. Учитывая душную жару вокруг, они были совсем не по погоде.       — Она приказала вам надеть их. Спрятать лица. Голову не поднимать. И ни за что не снимать капюшонов, пока не войдёте в приёмную. Выезжаем сейчас. Вопросы?       — Что у вас произошло? — тихо спросила Октавия, начиная что-то подозревать.       — Ничего хорошего, Лесная.       Не добавив больше ни слова, он развернулся и пошёл к своим. Да уж. Эти ребята были явно не в духе для светских бесед. Я уже заявлялся в их город в открытую при свете дня и не понимал: к чему сейчас была эта секретность? Что изменилось?       Когда мы выехали из зарослей, я осознал: изменилось всё. Потому что увидел зияющую дыру в прежде могучей крепостной стене. Нет, не просто дыру. Выглядело так, будто какое-то жуткое огромное чудище просто отгрызло длинный кусок шестиметровой толстой кладки. Здания за ней превратились в такую же груду камней. В руины. Целый квартал обернулся в развалины, почти стёртые с лица земли. И это только часть того, что я мог видеть отсюда. Наверняка, внутри было больше. Намного больше.       — Будь я проклята, — изумлённо прошептала Октавия. Догадалась. Зажала ладонью рот.       У меня внутри всё перевернулось. Перемешалось. Загорелось бессильной злостью. Данте. Чёртов старый ублюдок! Он отправил ракеты не только в наш вертолёт. Он рвал и метал. Он мстил. Он угрожал! Передавал сообщение землянам, что всё знал. Чётко обозначил, что именно случится, если они не послушаются. Не покорятся. Что будет, если они станут нам помогать! Плащи не были глупой перестраховкой. Они были нашим средством выживания посреди разъярённой толпы, узревшей истинный кошмар технического прогресса. Раз воины не зарезали нас на месте и решили спрятать, то Эвелин уже знала, что всё это было не моих рук дело. Но какой теперь в этом был толк?       Она встретила нас в холле, съёжившись в напряжённый комок из ярости и раздражения. Искривила губы в саркастичном подобии ухмылки.       — Давно у меня не было столько гостей за один день. Впору и с ума сойти.       Октавия скинула капюшон, шагнула к ней и порывисто обняла.       — Мне так жаль, — прошептала едва слышно. — Как вы?       Эвелин печально улыбнулась и крепко прижала к себе землянку в ответ.       — Разумеется, держимся. Как же ещё. Этому ублюдку нас не запугать.       — Я рада, что вы всё ещё сильны.       — А я рада, что ты всё ещё жива.       — Я очень рад, что вы рады, — невпопад встрял я. — Мои соболезнования вашему Клану, разумеется. И не то, чтобы хочу мешать вашему трогательному воссоединению, но… где Рейес? И её ребята? Как они?       — Идём, — махнула рукой Эвелин. — Единственное, чего прежде не хватало этому долбанутому сборищу, это твоего дурацкого чувства иронии. Может, хоть оно воистину украсит наш вечер, и кто-то наконец-то начистит кому-то рожу.       В небольшом зале дальше по коридору нас ждали ковчеговцы. Рэйвен, Джаспер, Монти и Харпер сидели там в полном составе. Потрёпанные и напряжённые. Даже не сразу обратившие на нас внимание, ведь синхронно буравили взглядом сидящего напротив Джона Мёрфи. Я едва не ахнул. Вот так встреча. Что этот хмырь тут забыл? Что он задумал? С кем он здесь?       — Охренеть, вы смогли. Вы выбрались! — радостно воскликнула Харпер. Посмотрела на друзей и добавила: — А я говорила вам. Говорила, что мы их ещё увидим!       — С возвращением с того света, — мрачно пошутила Рейес, поднимая за нас бокал.       — Скажите сразу, планирует ли к нам явиться кто-то ещё, или мы можем наконец-то начинать? — саркастично уточнила Эвелин.       — Полагаю, планирует, но не сегодня, — усмехнулся Мёрфи. Испытующе взглянул на Октавию: — Ты как раз вовремя, землянка. Я привёз тебе хорошие новости, хотя даже не пытался.       — Новости? — тут же встрепенулась она. — Какие? Это про моего брата?       — Ага, — кивнула Рэйвен. Видимо, Мёрфи уже успел им всё сообщить, но отчего-то они не радовались. — Они свалили с «Ковчега». Кларк и Беллами. Они на Земле.       — Что? Где?!       — По последним координатам капсулы — за несколько сотен миль отсюда. Упали в море вдоль побережья пустынной степи, которую вы тут зовёте Песчаным Кланом, — ответил Джон. — Дальнейшая их судьба и местоположение неизвестны. Впрочем, думаю, они как минимум живы, ведь им повезло оказаться совсем рядом с берегом.       — И какого чёрта они там оказались? — нахмурилась Октавия. — Вы же летаете сюда нормально. Почему они упали там?       — Потому что это был не спланированный полёт, а побег, — хмуро ответила ей Рейес. — Хотя все свидетели утверждают, что это было похищение. Советницу украли с самых охраняемых уровней средь бела дня. Ещё и кто! Чужак, ха! Какой позор для секретного корпуса, а? Что скажешь, советник Мёрфи? Веришь в это?       — Я верю в то, что нам нужно их найти и поговорить по душам. Я никогда не был фанатом Гриффин, но даже она недостаточно чокнутая, чтобы поставить всю станцию на уши и сбежать, только-только получив должность своей мечты. Канцлер доверил ей рулить программой колонизации наравне со мной, а она была сама не своя. Она вела себя безукоризненно, буква в букву с Протоколом! Даже когда мы говорили не публично. Не при Совете. И это самое, чёрт подери, странное, что она могла делать!       — Я думал, ты патологически верен своему правительству, что бы они не творили, — встрял в разговор я, глядя на Джона с недоумением. — Твою мать, да ты каждую неделю приезжал на наши собрания и до дрожи бесил меня своей непрошибаемой, фанатичной преданностью канцлеру. Твои друзья говорили, что хотел выслужиться. Допустим. Но вот ты советник. Высоко. Почётно. С чего вдруг твой курс переменился, а? С чего ты захотел копать под текущего канцлера?       — Вспомни, какая единственная в своём роде должность находится выше советника, и подумай ещё раз, — саркастично усмехнулся он.       — Ты совсем идиот? — опешила Рэйвен.       — Хватит завидовать размаху моих амбиций, — расплылся в коварной улыбке Мёрфи.       — Напоминаю, здесь ты не официально. Ты здесь не советник, а просто излишне самонадеянное трепло, — огрызнулась она. — Так что выбирай выражения.       Джон закатил глаза. Снова взглянув на меня, пояснил:       — Правда в том, что Кейна мы знали давно. Он был канцлером сколько мы себя помним. А вот с новым мы понятия не имеем, что он за человек. И, разумеется, мы должны быть готовы ко всему, чтобы выстоять в битве против твоего чокнутого президента Уоллеса. Он непременно найдёт каждую трещину в наших рядах и продолжит давить, пока не разломает всё до конца. Я не собираюсь это допускать. Знал бы ты, чего мне стоило сбросить с хвоста людей вашего блядского генерала и явиться сюда. Но я здесь. Тайно. И тут вот какая встреча! Прямо здесь и сейчас в этой точке пространства и времени случайно собрались на чай почти все главные неудачники этого полушария.       — Слушать всё это, конечно, крайне занимательно, но я бы хотела прояснить один маленький нюанс, — строго сказала Эвелин. — А именно что бы вы ни хотели тут от меня сегодня, все из вас, ответ одинаковый для каждого. Нет.       — В смысле? Мы пришли вовсе не просить, а предлагать, и…       — Нет! — отрезала она, перебивая. — Вы видели, что стало с моим городом? Видели, что с ним сделали? Да, было всего три ракеты. Не десять. Не двадцать. Три! Уж спасибо! Но ущерб колоссален. Я не буду начинать говорить о жертвах. Их до сих пор оплакивает весь Клан. Я до сих пор скорблю о каждом, кого так и не достали из-под завалов! Я вам всем прежде доверилась, Клан доверился мне, что мы сможем решить вопрос с горцами, а потом к нам прилетели эти проклятые ракеты! Меня едва тут же не изгнали, едва не началась делёжка власти и кровавая чёртова резня. Меня это достало! Я не желаю играть в ваши политические игры. За них жизнями расплачиваются люди. Мои люди! Оно того не стоит, вам ясно? Ведь мы играем в игру с психом с гранатой! С арсеналом гранат!       — Мы же потому и хотим сделать для вас противовоздушную оборону, Эвелин, — сказала Рейес. — Да, это будет долго. И дорого. И сложно. Чертовски сложно! Но это возможно. Мы можем защитить ваш город от этого самого психа. Взамен нам просто нужно убежище. Мастерская. Лаборатория. Разумеется, потребуется содействие многоуважаемого господина советника. Нам нужны комплектующие и оборудование «Ковчега». Но раз уж он прямо здесь и хочет дружить, то согласится. Верно, Мёрфи?       — Верно, Рейес, — процедил сквозь зубы тот.       — Это всё звучит очень заманчиво, — согласилась Водная. — Но, боюсь, у меня нет возможности дать вам базу или лабораторию или что угодно ещё. Я могу дать вам кратковременное убежище, но это всё. Очевидно, эта атака — это только начало. Скоро они заявятся сюда и будут качать права. Будут искать вас, ведь точно знают, что больше вам негде прятаться. Я не хочу вас выдавать, но я здесь не одна. Я не всесильна. Одно дело — это позволить вам спрятаться тут на какое-то время, а развернуть целое масштабное производство, как это было в Лесном Клане — совсем другое… Такое не скрыть. Это невозможно.       Рейес и компания тут же поникли, не зная, что на это возразить. Убежище, но не плацдарм для того, чтобы изменить мир, как они хотели. Лучше, чем ничего, но всё ещё чертовски мало.       — Я поеду за ними, — решительно заявила Октавия. — Я разыщу их. Моего брата и Кларк. Может быть, я не очень много путешествовала, но кое в чём смыслю. Я вернусь с ними, чтобы наш набор главных неудачников этого полушария, наконец, стал полным. Думаю, они смогут что-нибудь с этим придумать. Они точно знают обо всём, что творится, куда больше нас.       — Надеюсь, ты не против попутчиков, — сказала Эвелин. — Потому что горец поедет с тобой.       — Что?! — в один голос изумились мы с землянкой.       — Что? — пожала плечами Водная. — Я не могу позволить ему остаться в городе. Ни одному из вас. Может, только на одну-две ночи, пока вас реально спрятать, но не больше. Мои люди вас обоих четвертуют при первой возможности. Кто-то ведь узнает. Кто-то проболтается. Они злы. Они в ярости и винят в атаке, разумеется, горцев, а ты, Октавия, в прошлый раз крайне ясно дала понять, на чьей ты стороне. Раз уж ты решила уехать, то забери с собой и его. Или дай ему тут умереть. Если кто прознает, что у нас тут бывший президент, никто не будет разбираться в его сложных отношениях с семьёй. Им плевать. Он будет виновен без суда и следствия.       — Ладно. Пусть едет, — обречённо вздохнула землянка. — Может, даже будет полезен. В поисках ведь явно пригодятся какие-то технологичные штучки? Я в них не слишком много понимаю. Этим раньше увлекался только братец. Вот и будет толк.       — Эй! А меня вы спросить не забыли?       — Боюсь, здесь у тебя больше нет права голоса, горец, — усмехнулась Водная. — Готовься к путешествию. Правда придётся что-то сделать с твоей шевелюрой. Сбреем? Покрасим?       — А глаза можно завязать, — с горящим взглядом выдала идею землянка. — Буду всем говорить, что под повязкой врождённое уродство, вряд ли будет много желающих взглянуть. Ох, бедный, несчастный слепец! Моё вечное бремя, за которым надо следить! Звучит прекрасно, всем нравятся такие трогательные истории. За брата он мне точно не сойдёт, может, разве что за племянника?       — Вообще-то я ещё здесь, — зло выплюнул я. — Слушаю, как вы тут обсуждаете моё чёртово участие в вашем плане!       — И отлично. Не надо будет ещё раз тебе всё повторять, — коварно улыбнулась Эвелин.       — Я не желаю в этом участвовать, — с негодованием выдохнул я.       — Для этого мира нет ничего важнее, чем найти моего брата и Кларк в целости и сохранности, идиот, — заявила Октавия почти жёстко. — Ты хотя бы понимаешь, где они сейчас оказались совсем одни? Понимаешь, что они могут стать теми, кто сплотит Кланы против «Второго Рассвета»? Благодаря вере Кланов в Ванхеду? Благодаря тому, что они увидели не менее сильного оппонента для прежде безальтернативной орды фанатиков?       — Разве после ракетной атаки Данте Кларк не растеряла пару сотен очков божественности даже здесь, среди самых верных последователей? Ведь они уверовали! Так с чего вдруг огонь небес явился за ними, а? Как-то несправедливо получается. А если Данте решит запульнуть ещё ракет в какой-то другой Клан? Что тогда? Каждый раз начинать всё с нуля? Тем более Эвелин и её Клан не горят желанием предоставлять базу Небесным прямо здесь и сейчас!       — Главное найти их и вернуть сюда, к нам. О решении всех остальных проблем можно подумать потом, — уверенно сказала Октавия. — Я не сказала, что всё это будет легко. Я сказала лишь то, что они, возможно, наш единственный шанс, а, значит, мы должны сделать всё, что можем. Ясно?       Я устало уронил руки вдоль тела, смиряясь с судьбой. Что ж, в этом уже было намного больше определённости, чем обычно. Наверное, не так уж и плохо. Только перспектива снова быть так долго вместе с Октавией в самом деле напрягала. Сначала мы ненавидели друг друга. Подружились. Пару раз спасли друг друга от смерти. Переспали. Теперь едва разговаривали. Что будет дальше?