Долг Пятого.

      Очередное утро очередной субботы очередной недели, очередного… Сколько там дней назад апокалипсис кончился? А хрен его знает. Пятый прислонился к стене, оторвав лист старого календаря. Откуда в его комнате календарь? Впрочем, это тоже неважно. Тонкая полоска света пробивалась сквозь плотную перегородку чёрных штор. В ней кружились пылинки. Воздух был сжат, или его вообще не было. Пятый не мог точно сказать, дышал ли он вообще последнее время. Всё, казалось, происходит не с ним. С кем-то другим. Странным, непонятным и чужим. Он вытягивает руку перед собой, сжимая и разжимая пальцы. Тело вроде бы его. Хотя и слишком маленькое. А может, это всё так и должно быть? Формулы на стенах тоже принадлежали ему, хоть и были непонятными и бесполезными теперь. Пятый испустил слабый стон. Дерьмо. Было плохо, желудок просто напросто выворачивало наизнанку. Организм требовал еды, а Пятому казалось, что он попросту не запихнет туда ничего.       — Тебе не кажется, что кому-то здесь нужна помощь?       — Нет. Доло… — начал Пятый, но тут же замолк. — Ах, да.       Никакой Долорес нет, и никогда не было, пора отвыкать от этой дурацкой привычки. Но почему-то даже сама мысль о потере той, кого никогда не существовало, кажется ему дикой. Возможно потому, что кроме этого «никогда не существовало», у него никого никогда и не было… Апокалипсис кончился. Но в жизни ничего не изменилось. Казалось, что не было никакого спасение земли, всё это лишь глупый сон, а он сейчас проснётся. Но пробуждение не происходило, о нет, напротив, он ещё глубже погружался в него. Это страшно, потому что он, скорей всего, вообще больше не проснётся. И всем на это будет всё равно. Ведь в апокалипсисе никого нет. Понимаете? Ни-ко-го. Это настолько пессимистично, что ему даже становится весело. Поэтому Пятый смеётся. Отрывисто. Глухо. Словно в его горле скребут осколки. А ещё, словно эти осколки были когда-то его душой, которая разбилась годиков сорок назад, и сейчас пытается найти выход из помойки, называемой его телом. Что по сути веселее вдвойне.       — Почему твоё мёртвое сердце так громко бьётся?       Потому что его ничего больше не сдерживает. Оно никого не любит, ни в ком не нуждается, и ему нечего терять. Оно пустое. Потому у него такой быстрый темп.       Хриплый смех прерывается кашлем, кажется, он заболел. Кажется, чем-то неизлечимым.       — Может, ты хотя бы выйдешь на улицу. Хотя бы просто развеешься?       — Ладно. Но только ради тебя.       Пятый поднимается на ноги. Но тело, кажется, отказывается его слушать, а боль отзывается в каждой клеточке его тела. Но он идёт. Спускается с лестницы. Доходит до двери. На это уходит десять минут. Переместиться было бы быстрее, но если говорить честно, казалось, что на это просто не хватит сил.       Свет. Яркий, режущий глаза. Шум, раздражающий уши, и запах, свербящий в носу. За-ши-бись. Пятый делает пару шагов. И оборачивается на 180 градусов. Мгновение, и все голоса и звуки смешались воедино… Даллас 2019, удаленная версия       Гарь. Дым. Пепел. Что-то упорно жжёт глаза, что-то громко хрустит под подошвой. Это сломанные кости. Это разбитые мечты. Это будущее. Они все умрут. Они все уже мертвы. Это пустая трата времени, Пятый.       Он оборачивается. И видит кирпичное белое здание. Даллас 1965       Улица ***, дом 24, квартира 48. Повсюду кровь. Много крови. Все умерли. Живых нет. Маленькая девочка, он даже не знал её имя… Она на его руках. Она на его совести. И она тоже мертва. Она больше не увидит солнце, никогда не вырастет и не откроет глаза.       — Разве не к этому ты стремишься? Всё вокруг тебя всегда рушится. Ты несёшь только смерть, Пятый.       — Мальчик, тебе плохо?       — Нет. Просто я, кажется, в тупике…       Свет в глазах постепенно меркнет. Ноги больше не держат. Это конец.       По статистике 80% из тех, у кого утро начинается с кофе, очень одиноки, потому что всю ночь они кричали в подушку, но никто не пришёл им помочь.