Долг Пятого.

читайте комментарий к части       Пятый сидит в ванной, полной воды, сжимая лезвие бритвы. С правой руки стекает кровь, а на ней искусным почерком выведено: «Gaudeamus igitur» Это выглядит до безумия красиво, завораживающе и почти не больно… Вода постепенно краснеет, но это не пугает, скорее наоборот. Пятый чувствует, как необходимая для организма жидкость стекает всё ниже и ниже, покидая его организм. Вместе с ней уходит и вся та боль, которая так искусно пряталась в душе. Ему кажется, что всё то, что казалось ему значимым, теперь не значит совершенно ничего. Нет тех лет апокалипсиса, нет куратора. Вся эта кровь невинно убитых им, уходит вместе с ним. Становится легче. Душе. Тело ломает, но это ничего, можно перетерпеть, он еще никогда в жизни не испытывал такой покой. Пятый закрывает глаза, надеясь их больше никогда не открывать. Пятый боролся, Пятый старался, Пятый устал…       Но кажется, его фортуне выбили зубы еще при рождении, ведь даже в такой момент блаженство вмешивается это злополучное «но». Со стороны двери, кажется, на лестнице стали появлятся голоса, но они совершенно не были похожи на тени…       — Ну и где наш дедушка? — насмешливый тон, кажется Диего.       — Может, спит? — робость Ваниного голоса.       — Пятый спит? Ты вообще представляешь эти два слова вместе? — пауза. — Клаус, зачем ты вообще нас сюда позвал?       — Ну… Надо же навестить нашего младшего братца.       «Клаус, ты конченный кретин, дай, *лять, мне нормально сдохнуть! Впрочем, мне уже поздно отступать.» — он встал. Ноги не гнулись, отказывая тащить его бренное тело. Но, тем не менее, он достаточно быстро оделся. И, натянув на лицо притворную гримасу веселья, вышел из ванны.       — Здравствуйте, мои дорогие братья и сестра, а теперь пожалуйста идите далеко и надолго.       Конечно не с таких фраз надо начинать диалог с семьёй, возвращение которой ждал очень и очень долго, но приди они всего на день раньше, всё выглядело бы по другому. А сейчас, когда смерть уже готова принять его в свои ласковые объятья, страстно целуя немеющие губы, ему было уже всё равно. Они стоят, раскрыв рты не зная что сказать. Пятый смотрит холодно, впиваясь стеклянным взглядом, разрезая душу. Но разве не они виноваты в том, что о такой? Пусть теперь получают.       — Ты… Ты… — начала Ваня.       — Что я? Нечего сказать — убирайтесь       — Мы пришли проведать тебя, но тебе как я погляжу всё равно. — выплевывает Диего. — Я же говорил. — он хватает Ваню за плечо, уводя за собой. — Пошлите.       Клаус с минуту неподвижно смотрит. В его глазах видна настоящая, неподдельная боль. И Пятый, наверное, сейчас бы не выдержал, если бы не был уверен в том, что это всего лишь голоса в его голове.       — Это тебе. — говорит Клаус, ставя торт на столик. И тоже уходит.       Хлопает входная дверь, унося за собой последнюю надежду. Пятый делает шаг вперед, но ноги его больше не слушают. Он падает, погружаясь в объятия мрака. С глаз течёт последняя одинокая слеза. Вместе с ней душа Пятого покидает его тело…       Он не почувствовал боли, ведь слишком много её было в его жизни. Для него смерть — это избавление. Пятый принял её с улыбкой, такой же широкой, с которой принимал всё дерьмо, творящиеся в его жизни. Маска, скрывающая его лицо, не треснула до самого конца. Он отлично справился со своей ролью. Аплодисменты, занавес.       Торт с шоколадной начинкой сиротливо ютился на столике…       — Обещай мне, что никогда не повзрослеешь?       — Это глупо, но мне это нравится. Обещаю. Подари мне тепло, солнышко, Приласкай ты меня, травушка. Мне б согреться на вольном полюшке Да на небо взлететь журавликом. Ты поплачь, поплачь, моя ладушка, Я не жил, и живым мне не быть. Не проси ты родную матушку Косы русые распустить. Мне бы силы, чтобы парити, Мне бы живой воды испити, Я бы снова бежал за светом, Да не видно его мне летом. Кости истлеют, оставя пепел, Им укроется новый день В нём я жил и когда-то верил, Что я жить буду в нём и теперь.