Невозможность

Весь следующий день Васька проспал, чтоб мысли дурные не думать. А вечером направился в кабак. Сегодня опричники вновь договорились собраться все вместе на пирушку. Федора с ними не будет, в этом Вася был уверен. Он редко с ними выбирался, пьянки такие не уважал, предпочитал пиры царские. Да и в прошлый раз заглядывал, когда Васька пьяный целоваться лез, теперь, знамо дело, долго не появится. Пирушка шла своим чередом, под хмелем уж были опричники, как вдруг Афоня к Ваське подошел, по плечу стукнул и спросил громко: — Ну как у тебя с ней? — С кем? — отозвался Вася, чарку в руках разглядывая. — С кем, с кем? С зазнобой твоей. — Никак. — Да по роже твоей видно, что никак! — Афонька руками всплеснул. — Так вот оно что, влюбился наш Васька, а я уж думал, случилось с тобой что от пьянки этой твоей. Ходишь, ни жив, ни мертв который день. А тут любовь оказывается, ну это дело такое.. — заявил Скуратов. — Надо что-то с этим делать! Ты так иссохнешь весь от тоски, — не унимается Афанасий. — Действовать надо, действовать! — Надо! Надо! — подхватили все за столом. — Я тебе, Вася, совет дам. Ты ей серьги подари. Красивые, дорогие, чтоб сразу все она поняла о чувствах твоих, — вдруг раздается голос, который Вася сейчас меньше всего ожидал услышать. Подняв голову, он видит, что Федор стоит во главе стола, руки на груди скрестив, и с прищуром на него смотрит. Опричники принялись Басманова приветствовать. Только по многим понятно было, что кравчему здесь не особо рады. — Дело Федька говорит, он-то в серьгах толк знает, — заявляет Афоня и за столом вмиг раздаются тихие посмеивания. — Однако, зачастил ты к нам на пирушки, Федор Алексеевич, от чего вдруг? — спрашивает Малюта. — Да вот, Григорий Лукьянович, заскучал по товарищам своим добрым, дай думаю, загляну, выпью с вами, повидаюсь. — Ну, выпей-выпей, подайте Феде чарку. — Так о чем разговор ведете, о Васькиных делах любовных? — спрашивает Федор, изящно на стуле располагаясь. Вмиг погано на душе Васиной становится от этой насмешки, что звучит в устах Басманова. Издеваться удумал над ним что ли? Хрен тебе, Федя. — Твои уже обсудили, за мои вот взялись, — вдруг с вызовом говорит Васька, глазами Федю сверля. Кто-то из опричников даже присвистнул от дерзости такой, намек на Грозного все уловили. Федя в лице не изменился, не поймешь даже, удалось его задеть аль нет. — А что мои-то обсуждать? У меня, как известно, все хорошо. А ты хоть имя зазнобы своей назови, чтоб знали все, кого полюбил ты, Вася. По кому ты так чахнешь, а?— и тут невзначай Федя волосы за ухо убирает. И видит Васька серьги свои. Горят рубиновые камни, сверкают меж смоляных кудрей. И одним жестом этим Басманов с Васи всю спесь сбивает. Во влюбленном хмельном разуме лишь одна мысль остается, что бьется радостной шальной птицей внутри головы. Надел! Надел! Значит понравились, значит носить будет. Уж больно лестно было видеть, как подарок его Федю украшает. Непрошеная улыбка на лице Васи вдруг расцветает, вводя всех в замешательство. — Да отстань ты от него, Федь. Не видишь, человек напился опять, уже сам не свой. Все смеются, оставляя, наконец, Ваську в покое, только Афоня разочаровано плюется, осознавая, что перепалки не будет. Под конец вечера Вася понял, что ответ на предложение Басманова он знает. И догнав его на улице, смело заявил: — Я согласен, Федя. Губы яркие растянулись в улыбке, а в глазах синих, словно, ловушка захлопнулась. — Вот и умница. Я и не сомневался в тебе, Вася, — голос у Феди сладкий-сладкий, взгляд медовый. — А теперь протрезвей, отоспись, и завтра свидимся с тобой. Жди меня в избе своей, ближе к ночи зайду. Федор уходит, а Вася стоит и смотрит в небо черное. Месяц сияет, звезды блестят, мороз щиплет кожу. Свежо. И так легко вдруг на душе стало, словно решение приняв, груз какой с плеч скинул. Ведь может все не так плохо будет, как он себе напридумывал, можно ведь и недоговаривать что-то, да и Федя, раз пользу иметь будет, вряд ли захочет что плохое учинить. Останутся, как говорится, и овцы целы и волки сыты. Вдруг слова Федины в памяти всплыли «все стерплю, лишь бы любил он меня, лишь бы не прогнал», и Вася сейчас всем сердцем их понял. Весь следующий день Грязной как на иголках провел, не веря, что Федя к нему придет. Сам. Ночью. Мысли невольно плыли в каком-то сладко-страстном направлении. Неужели через несколько часов это сокровище в руках его окажется? Да быть такого не может. А вдруг? — Даа, ну и изба у тебя, — презрительно заявил Басманов, окидывая взглядом Васькин дом. — Изба как изба, — пожал плечами Грязной. — А из холопов кто есть? — разведывает обстановку Федя, видимо опасаясь чужих глаз да ушей. — Вон, только Машка. Но она немая. Никому ничего не расскажет. — Немая это хорошо. Еще бы слепая и глухая была, вообще бы цены не было, — недобро ухмыльнулся Басманов. Перепуганная от такой речи девка, что в сенях сидела и репу чистила, вытаращила глаза, и выскочила за дверь. — Не пугай ее так. Федя фыркнул и за стол сел, уставив взгляд любопытный на Ваську. — Ну, что поведаешь мне? Вася с духом собрался и рассказал, что знал о пытках последних, о слухах что в темницах водились, о конфликте Скуратова с боярином Муравьевым. Федя слушал внимательно, не перебивал, лишь иногда вопросы уточняющие задавал. Закончив, Вася лицо рукой вытер и выдохнул тяжело. — Что ж, кой-что занятное я услышал. Для начала сойдет, — задумчиво кивает Федя и со скамьи поднимается. — Ты куда? — разочаровано спрашивает Вася, наблюдая, как Басманов собирается уйти. — Что «куда»? Думал, я с тобой на ночь останусь что ли? То, что ты мне рассказал, даже поцелуя моего не стоит. Старайся, Вася, выведывай, а там уж поглядим. Грязной стоял и ощущал себя сейчас крайне глупо. — Дела у меня дела. И удовольствия, — томно сказал Федя, намекая, куда он сейчас путь держит. А после протянул руку и ласково мазнул пальцами по Васиной щеке.— До скорой встречи, Васенька. Накинув на голову капюшон, Басманов вышел за дверь и черной тенью скрылся во тьме. Вася ощутил себя бестолковой мухой, которая вляпалась в мед сладкий и выбраться оттуда уже не может.