Симфония тысячелетий

      Раймона разбудило приближение бури. Та самая сверхчувствительность, которая, по словам отца, с рождения давалась каждому магу. Она много раз спасала Раймону жизнь и здоровье, в нужные моменты жестко толкая в спину или же заставляя подождать.       «Берегись», — говорила она, когда за углом поджидали решившие избить его мальчишки.       «Берегись», — и вслед за беззвучным предупреждением Раймон выскальзывал из Тени, скрывая от отца разговоры с демонами.       «Берегись», — нечто невидимое охраняло их с Бет от взглядов храмовников и случайных свидетелей.       Раймон быстро пошарил рукой справа от себя, но нащупал лишь пустую, холодную постель. Фенрис ушел. Значит, придется встречать бурю одному.       Как всегда.       Он не успел толком запахнуть халат, как в дверь постучали. Точнее будет сказать, ударили. Раз десять определенно чем-то тяжелым. По звуку походило на что-то металлическое. Раймон покачался на пятках и глянул на окно. Сбежать? Плохой вариант: он уже пытался убежать. Безнадежно пытался скрыться, хотя знал, что не поможет. Но все равно не смог заставить себя поступить иначе.       Раймон спустился и подошел к двери, которая будто дрожала от ярости, как и тот, кто стоял за ней. Ему пришлось заставить пальцы повернуть ключ и нажать на ручку.       Первым в глаза бросилось сияние начищенного доспеха, который отражал яркие утренние лучи. Следом — охваченный пламенем меч на нагруднике. Лезвие, карающее малефикаров и отступников. Таких, как Раймон. До чего похоже на давний кошмар всей его семьи — и папы, и мамы, и в первую очередь Бет. Чуть позже и самого Раймона, когда он начал резать скрытые под одеждой плечи и бедра, вскармливая кровью темную магию. Храмовники на пороге. Ты не успеваешь открыть дверь, а они врываются в дом, заламывают руки и применяют сволочные лириумные способности, окончательно делая тебя беспомощным.       Но храмовник перед Раймоном не спешил никуда врываться. Он стоял, будто замороженный ледяным заклятьем. Глаза потемнели, лицо побелело. Ненависть, ярость. Обычные эмоции, когда встречаются маг крови и храмовник.       Только вот вместо меча его брат Карвер сжимал в руке смятое, порванное письмо.       У Раймона в голове проносились тысячи слов, но ни одно не подходило. Он подумал, что, возможно, подобное творится и в мыслях Карвера. Тот тоже долго не мог проронить ни слова.       — Что это значит? — когда брат заговорил, Раймон чуть не вздрогнул. Он услышал голос чужого человека. Как давно они с Карвером не виделись? Какого размера между ними теперь пропасть?       Младший так и стоял на пороге, но его взгляд голодным зверем ворвался внутрь и принялся рыскать по прихожей. Раймон знал: в бессмысленной надежде найти ту, что больше сюда не придет. Ему пришлось озвучить хотя бы несколько из тысяч глупых и неуместных слов, плавающих в голове, чтобы ответить.       — Я думал, ты мог быть занят, — тон вышел слишком безразличным, дерьмо, почему у него получается говорить только так? — Думал, что… мне не попасть в Казематы. Мне показалось, что письмо…       Раймон сразу был готов принять все, что скажет или сделает брат, как должное. И вот кулак в латной перчатке врезался в скулу. В глазах потемнело, и в следующую секунду Раймон обнаружил, что сидит на полу. Боли он почти не чувствовал.       — Мама умерла! — голос Карвера знакомо сорвался. — А ты пишешь об этом в письме?       Раймон понял, что больше ничего сказать не может. Он утер кровь. Мимо простучали латные сапоги. Брат остановился, словно в нерешительности. Казалось ли ему, что если он зайдет в мамину комнату, то, как и обычно, увидит ее там?       — Ты должен был прийти. Почему ты не пришел? Какого хрена, Раймон? Я же пытаюсь… — он не закончил.       Раймону подумалось, что, наверное, он хотел сказать: «пытаюсь не считать тебя чудовищем». Ну да, бесполезное занятие. Отец перед смертью смотрел на него со смирением. Когда он рассказал о себе маме, она стала избегать его взгляда и прикосновений. Фенрис не стеснялся говорить, что Раймон отвратительный малефикар и за это ему нет прощения.       На самом деле, прощение существовало. Бет, вот кто всегда прощала его. Ради нее Раймон даже немного поверил в Создателя, лишь бы обрести надежду, что она сейчас с ним, а не в холодной Тени.       — Я не смог, — он поднялся.       Все, что у него получилось, это сухое письмо. Он прекрасно понимал Карвера. Он бы сам себе врезал. «Я очень сожалею, но вчера ночью…» Какой же он мудак.       — Почему? — огонь злобы в глазах Карвера погас без дыма и шипения, будто и не горел никогда. Брата вдруг стал похож на мальчишку, не на взрослого храмовника. На младшего, задающего тебе вопрос, на который ответить можешь лишь ты, а не мама с папой.       Но на этот вопрос Раймон ответить не мог. И ему казалось, что Карвер все равно знает ответ. Знает, что Раймон просто не смог прийти к нему и сказать это вслух.       «Мама мертва».       Сказать и посмотреть на него глазами, в которых нет ни капли боли.