Поработители и порабощённые

      Всё вокруг мерцало, переливалось и шумело.       Страха не было, не было ничего, сердце не билось, вместо него — незнакомое безмятежное чувство бесконечного и абсолютного покоя и теплоты внутри.       Долго-долго.       И, казалось, навсегда.       Но вот, совершенно неожиданно…       Хлоп.       Первое и единственное — боль, — яркой вспышкой пред глазами, глубоко в груди, где-то под кожей. Р-раз — и везде. Первый вдох, словно стекольной крошкой по горлу.       Жива.       Столько чувств и ощущений, неужели так было всегда?       Я — жива. Я выжила…       Прислушиваюсь. Где-то рядом громко орала стая ворон, не давая потерять сознание. И это успокаивало. Я не одна, я не в пустоте, я где-то и с кем-то. Но вот только где?       Холодная земля с мокрой травой морозили поясницу и оголённые участки кожи, а ледяной ветер, слишком яростный, колол щёки и нос.       Я лежала плашмя, раскинув руки и не могла пошевелиться. Лежала и ощущала в голове холодную пустоту, медленно заполняющуюся чем-то обжигающим. Мысли бродили туда-сюда, никак не давая сконцентрироваться.       Вдох носом — выдох ртом.       «Надо осмотреться», — подумала я, но либо веки были слишком тяжёлыми, либо я сама слишком слаба, чтобы сделать это, потому как перед глазами всё ещё стояла раздражающая темнота, и летали «мушки».       Спустя, кажется, вечность и даже ещё немного, мне, наконец, удалось разлепить наполненные слезами и грязью глаза, и всё вокруг снова обрело цвет.       Всего на долю секунды, пока глаза привыкали к свету, так быстро, что я даже не успела испугаться, над собой, словно мираж, я заметила расплывчатый мужской силуэт. Отец. Это точно был он, он ласково улыбнулся и быстро исчез, растворившись в дымке, окутывающей всё вокруг, стоило незнакомому голосу прорезать тишину.       — Вот она где! — я прищурилась и попыталась встать, ощущая всё ещё болезненную, чуть ли не смертельную слабость во всем теле. — Миссис Вилл, я нашла её!       Безрезультатно.       Летающих цепью высоко в хмуром, преддождевом небе ворон загородила широкая женская фигура, сложившая руки на пояс. Я прищурилась.       — А ну, поднимайся!       Полная грузная дама, одетая в грязный, когда-то белый передник, длинной доходящий до щиколоток, пихнула меня носком ботинка в бок настолько сильно, что из глотки рефлекторно вырвался хрип.       В руке она держала такую же, как её передник, половую тряпку, и я ни на секунду не сомневалась, что последнюю, женщина намеревалась использовать в качестве оружия, поэтому попыталась отозваться, но вместо слов изо рта снова вылетело нечто нечленораздельное.       — Вставай, живо, не огорчай матушку.       — Марринет, постой, может, ей нужна помощь? — второй голос послышался вдалеке, и показался мне более миролюбивым.       Ещё одна женщина, вскоре возникшая рядом сильно контрастируя с Марринет — высокая и худощавая, тут же наклонилась и смахнула длинными тонкими пальцами пианистки волосы с моего лица. Я попыталась отстраниться.       — Какая помощь, миссис Вилл, девочке просто вздумалось поиграть.       Женщина, обернувшись через плечо, сверила Марринет недобрым взглядом и опустилась на колени, осматривая меня на предмет повреждений.       Ничего не понимая, я только и могла, что нервно моргать, считать в уме удары сердца в ушах и отчаянно пытаться выровнять дыхание.       — Доченька, ты не ушиблась? Милая, ты цела?       Доченька? Какая ещё к чертям доченька?       Я недоуменно уставилась на женщину, чьё лицо показалось отдалённо знакомым: узкий тонкий нос, ярко очерченная полоска губ и острые скулы выделялись на фоне впалых серо-голубых глаз. Готова поклясться, я видела её на страницах русских классических романов.       Отрицательно покачав головой, я, наконец, сумела сделать ещё один вдох и закашлялась, почувствовав во рту и по всему горлу — что-то, очень похожее на песок.       — Попробуй сесть, — посоветовала женщина и потянула меня за руки. — Посмотри на неё, Марринет, это ведь был выброс? Это ведь был он?       Марринет, что до сих пор стояла в стороне, нехотя кивнула.       Я старалась не обращать внимания на её презрительно-недоверчивый взгляд, словно я собиралась её ограбить, а потом — убить, и концентрировалась на внутренних ощущениях, которые сейчас были намного реальнее всего, что происходило вокруг.       Когда спазм в груди прошёл и я смогла нормально дышать, к телу постепенно начала возвращаться чувствительность.       Болело всё, абсолютно всё, каждая клеточка — как обнажённый нерв, ныла и стонала, кровоточила, не давала нормально думать. Пальцы на руках и ногах оказались вдруг очень холодными, едва двигались, а кости ломило от слабости, будто я слетела с обрыва и прокатилась вниз по крутому склону, отбив всё, что можно было.       На удивление, именно так я себя и обнаружила: у подножия высокого холма, около чёрных кованных ворот, вниз по которым спускались буйно растущие ветви дикого винограда.       Куда же меня занесло?       — Где… Где… я? — выдавила я, мёртвой хваткой вцепившись в локоть некоей миссис Вилл. Следующие слова комом застряли в горле.       Какого чёрта это было?       — Дома, милая.       — А где этот дом?       И вот, снова. Произнося слово, смысл которого я прекрасно знала, язык двигался совсем иначе. Я говорила на чистом английском с лёгким британским акцентом, говорила так, будто бы это был мой родной язык. Говорила и понимала. И голос, он был совсем не мой: слишком мелодичный.       — На Елейных полях, около Силлермоуна.       — Где?       — В Англии, дитя, — встряла Марринет.       Я застыла и медленно, нехотя, перевела взгляд на своих спасительниц.       Англия — допустим. Силлермоун — нет. Какой ещё Силлермоун, пять минут назад я была на подъезде к Лондону!       Паника медленно, но верно разливалась в груди. Надо успокоиться, я со всем разберусь. Вдох-выдох, ещё, и ещё.       — Ты сможешь подняться? — вновь, участливо-обеспокоенно спросила меня спутница Марринет.       Я молча кивнула, прилагая не дюжие усилия для того, чтобы не зайтись в истерике и попыталась встать. Тело пробила мелкая дрожь. Я взглянула на себя и ужаснулась: какого чёрта всё было столь несоразмерным?       — Что с тобой случилось? Зачем ты сюда побежала?       — Понятия не имею, — честно ответила я, чувствуя, как колени подкашиваются и от удара о землю меня спасают только цепкие руки женщин. От резкой смены положения тела к горлу подступила тошнота.       — Отдышись, — посоветовала Марринет, — глубокий вдох, вот так, молодец.       Я застонала и посмотрела на неё снизу-вверх.       Снизу-вверх, боже… да я ростом — метр с кепкой. Что же это такое?       Ноги слушались меня плохо, и каждое движение в суставах отдавалось тупой болью, и только спустя пять минут я освободилась от помощи и сделала несколько шагов самостоятельно.       Отошла и обернулась.       Женщины изумлённо наблюдали за моими действиями и недоверие их с каждой минутой росло всё больше и больше.       Я зажмурилась и снова посмотрела на них.       Не исчезли.       Реальные?       — Она точно не в себе, — констатировала Марринет и за её выводы я её не винила.       Повторив так ещё два раза и не добившись желаемого результата, я застонала еще громче. Слёзы стояли где-то в глотке и отчаянно просились наружу. Дезориентация и неизвестность пугали до чёртиков и рвотных позывов.       Всё, почему-то, казалось не таким, каким должно быть. Чужеродным, неправильным.       Я не должна быть здесь.       Я не могу быть здесь.       Никоим образом, ни чисто логически, ни теоретически, ни даже гипотетически я не могу здесь находиться. Это невозможно.       Когда Марринет дёрнулась, собираясь что-то сказать, я, взглянув на англичанок через уголок глаза, застыла в ужасе.       Я не заметила того, что лежало всё это время под самым носом. Словно противная жужжащая муха, летающая где-то рядом, нарушая благовейную тишину. Слышно — но не видно, и не даёт покоя.       Их внешний вид, боже!..       Марринет — под грязным передником была облачена в глухое чёрное длинное платье с белым ажурными воротником. Рыжие волосы были убраны в тугой узел на затылке, который украшала серебристая спица и белый чепчик. Взгляд у неё был тяжёлый, я скажу, даже, — злой, и не ошибусь, она то и дело поглядывала на свою хозяйку, ожидая её реакции.       Да, на хозяйку, вывод напрашивался сам собой — Марринет была служанкой миссис Вилл, аристократичной дамы, стоящей от неё по правую руку.       Она — красивая женщина средних лет с болезненно белой полупрозрачной кожей выглядела настолько не по-современному, что, я сейчас сперва решила, что все это мне точно чудится. Тёмно-синее, атласное, с кружевом на груди платье в пол обрамляло её хрупкую фигурку, узкая талия которой была нарочито туго подчёркнута таким же атласным поясом. Как и у Марринет, платье миссис Вилл было с длинным рукавом и под самую шею, где завершалось красивой золотой брошью с россыпью камней, прицепленной на воротник. Красивые, но жидкие каштановые кудрявые волосы были мастерски уложены в замысловатую высокую вечернюю причёску, которую дополняли серьги с красными камнями.       Женщина вела себя манерно и воспитанно, стояла неподвижно, заведя руки за спину и сцепив их в замок, а её точёная, словно вместо позвоночника ей служил титановый стержень, осанка выдавала строгое воспитание и, быть может, какое-то дворянское происхождение. Всё, начиная с одежды и заканчивая речью и жестами, говорило о том, что она и Марринет, с её базарными повадками и характерным говором, были людьми разных слоёв общества.       Они выглядели как призраки давно ушедшей эпохи.       Может, в Англии писк моды на «ретро»?       — Милая, ты нас сильно напугала, — послышалось словно из-под воды, — пойдём в дом.       Я колебалась, но все же кивнула, понимая, что идти мне всё равно больше некуда.       Мы медленно двинулись вперёд.       Войдя через ворота, вверху, на стальной табличке которых красовалась кованная витиеватая английская буква «V», на территорию поместья, я восхищённо огляделась. Территория была обширная, убранная и облагороженная. За забором, среди крон вековых лип и дубов пряталось величественное двухэтажное белое поместье, к которому вела широкая, мощёная крупным серым камнем дорога, вдоль которой росли декоративные стриженые кустарники и молодые яблони.       Всё было чистым, ухоженным, красивым и каким-то царственным. Я попыталась предположить, во сколько в месяц может обходиться содержание такого большого участка земли и соответствующего ему размером дома, а так же, сколько должны зарабатывать люди, владеющие всем этим, и какой властью они могут обладать.       Если я действительно в Англии, возможно, я оказалась на пороге имения каких-нибудь графов? Это объясняет практически всё, но, тем не менее, не даёт ответа на главный вопрос: каким образом я сюда попала.       Так, ладно. Нужно перевести дух и придумать, как вернуться домой: обратиться в посольство или, может, сначала позвонить маме и сообщить, что я жива и невредима… Надеюсь, в этой глуши есть телефон.       Пройдя мимо двух мраморных статуй безглавых мужчины и женщины, и небольшого фонтанчика, в центре которого была установлена скульптура из белого камня, мы оказались около парадного входа — дубовых двойных дверей со старинным красно-зелёным витражом.       В доме было холодно и совсем не уютно, по ногам сквозило. Всё вокруг было неподвижным, словно застывшим, где-то в глубине дома громко тикали часы, единственные, намекая, что время здесь всё-таки идёт, а не мёртвым стоит на месте, нарушая гробовую тишину.       Я съёжилась.       Каждая новая деталь вызывала ещё больше вопросов, и паника, до этого бродившая где-то недалеко, сейчас уже дышала в спину и морозила шею.       Вместо электрических лампочек весь дом освещался сотней свечей в подсвечниках на стенах и в изысканных люстрах из хрусталя и кованного железа. По идее, антикварная, давно вышедшая из моды мебель должна была быть старой и ветхой, но выглядела новой: покрытое лаком дерево блестело, позолоченные ручки не были стёртыми от долгого пользования, ткани и цвета — не выглядели выцветшими.       Всё — новое, отполированное до сияния и идеально чистое. И выглядело так, будто бы застыло на рубеже двадцатого и двадцать первого столетия и простояло так не тронутым очень долго.       Может, это все сон?       Дурной, реалистичный, бредовый, но сон, и вот-вот я открою глаза и окажусь дома?       — А какое сегодня число? — понуро опустив голову, спросила я. Глубоко в душе я надеялась, что ответ будет правильный: «двадцать второе мая две тысячи девятнадцатого года». В принципе, я бы согласилась и на двадцать третье мая, главное, чтобы — две тысячи девятнадцатого.       — Семнадцатое мая, — ответила хозяйка.       Всё рухнуло.       — А… год?       Англичанки синхронно обернулись и переглянулись.       — Ты не ушиблась? — спросила Марринет.       — Тысяча девятьсот тридцать седьмой, — как ни в чём ни бывало ответила миссис Вилл.       Я охнула, и чуть было не упала, почувствовав, как пол уходит из-под ног. В ушах зашумело.       Нет, нет, нет.       Просто, нет.       Невозможно.       Нереально…       Немыслимо!       В мыслях творился настоящий хаос, но снаружи я, к собственному удивлению, оставалась холодной и не тронутой эмоциями и всё ещё, наверное, просто машинально топала за женщинами, еле-еле передвигая ногами.       Погружённая в раздумья, медленно впадающая в сплин, я и не заметила, как мы оказались в тёплой просторной гостиной, с настоящим, выложенным серым кирпичом, зажжённым камином.       Сон, это точно сон, надо немедленно проснуться.       Миссис Вилл жестом пригласила меня сесть на одну из двух соф, обитых красным бархатом, и я буквально рухнула на ту, что стояла ближе к огню.       Рядом располагалось ещё четыре кресла подобного стиля и кофейный деревянный столик с вазой цветов. Я без труда представила, как миссис Вилл коротает здесь вечера за книгой у камина, а её муж, если он есть, сидит рядом в кресле и курит сигару.       Тошнота усиливалась.       Я подняла глаза к высокому трёхметровому потолку, и только сейчас заметила множество картин на тёмно-синих стенах в одинаковых золотых рамах.       Мужчины, женщины, дети, старики, изображённые на полотнах, имели между собой некоторое внешнее сходство, и я сделала вывод, что все они — предки и ныне живущие члены семьи Вилл. На одном из них я без труда узнала миссис Вилл с мужем и… дочерью. Я пригляделась: мне показалось, что одна из картин мне задорно подмигнула…       — Марринет, приготовь для Рокси ванную и чистую одежду, подай ужин в комнату.       — Как прикажите, миледи, — покорно опустив голову, ответила женщина и удалилась.       Я молча сидела, украдкой осматриваясь, и думала обо всём, что произошло и о том, что будет дальше. Будущее, которое я раньше видела ясным и понятным, сейчас было окутано неизвестностью.       Голова шла кругом.       Я не могла попасть в прошлое.       Что же делать… Что же делать? ЧТО ЖЕ МНЕ ДЕЛАТЬ?!       Я взглянула на безмятежное расслабленное лицо хозяйки дома, глядевшей через окно на зацветающий весенний сад. Хозяйки дома… она назвала меня дочкой. Значит, значит…       Начинался дождь и улицу медленно омрачняли сумерки.       — Что со мной случилось?       Женщина перевела на меня взгляд и ласково улыбнулась.       — Сегодня тебе исполнилось восемь, полагаю, у тебя случился выброс магии. Помнишь, мы разговаривали с тобой об этом?       Я, округлив глаза, замерла.       — Не переживай, — тем временем продолжила вещать миссис Вилл, — ты растёшь и меняешься, это не страшно. А теперь, пойдём примем ванну, это поможет расслабиться, да?       Я сдавленно кивнула, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.       Поднявшись по резной дубовой лестнице на второй этаж за миссис Вилл, за… матерью, я вошла в указанную женщиной комнату в самом конце небольшого коридора. Комнатка была небольшой и не раздражительно девчачьей, напротив — обставлена достаточно сдержанно для достатка этой семьи. Я быстро окинула взглядом мебельное убранство: дубовый трёхстворчатый платяной шкаф, односпальную кровать, небольшой письменный стол с креслом и книжный стеллаж, и шагнула вперёд, к приоткрытой в ванную комнату двери.       — Эм-м, — я сцепила костлявые пальцы в замок, — м-можно я сама. В ванной?       Женщина понимающе кивнула.       — Да, конечно, милая, но если что, зови Марринет, она будет здесь. Договорились?       — Хорошо.       Стоило двери ванной закрыться, я тут же рухнула на холодный деревянный пол. Истерика подступала медленно, и оттого ещё противнее. Сдерживать себя, находясь в одиночестве, оказалось гораздо труднее, и я обессиленно заплакала. Бесшумно, чтобы ни одна живая душа не услышала, больно прикусив кулак зубами.       Всё вокруг казалось полным безумием и настолько нереальным, что я была готова выброситься из окна без страха умереть. Снова.       Надо искать разумное объяснение.       Причин, по которым всё происходящее напоминало фантазию было великое множество.       Главная странность — номер один — время. Чёрт, не могу об этом даже думать.       Странность номер два, самая главная абсурдность — язык. Английская речь и, не пойми откуда взявшийся британский акцент были настолько естественными и органичными, что уже начинало казаться, что я говорила так всегда, с рождения. Бр-р.       Странность номер три — смотрела на меня из высокого зеркала в золотой резной раме, что стояло около чугунной ванны.       Я, с трудом передвигая налившимися свинцом ногами, медленно подошла ближе и уставилась на своё отражение.       Ну, как своё — абсолютно чужое и незнакомое; маленькое и немощное, худенькое, с покатыми угловатыми плечами и длинными, светло-русыми волосами. На мне было надето незнакомое тёмно-коричневое платье с пуговицами и скруглённым воротом, длинной ниже колена. Его, и чёрные сапожки со шнуровкой я заметила ещё на поле, едва придя в себя, но не придала этому особого значения.       Смотрело отражение на меня с вопросом и недоумением огромными, сине-зелёными глазищами, полными ужаса и медленного-медленного осознания.       Я притронулась дрожащими крохотными пальцами к пухлым щекам.       Это не я.       Это — не я!       — Что же это такое?.. — едва вымолвила я сухими обескровленными губами, очень похожими на губы миссис Вилл и обессиленно опустилась на холодный лакированный пол.       Сначала холод окутал ножки.       Потом — спину, вызвав табун успокаивающих мурашек.       И, наконец, затылок.       Я прикрыла глаза и тихо заплакала. Всё вокруг — извращённая пародия на реальность. Голова кругом.       Стоп.       Вдох-выдох.       Прочь эмоции, нужно взглянуть на всё сухо и хладнокровно. Только факты.       Хорошо. Что точно ясно — так это то, что я не дома. И пора признаться: дело не ограничивается только точкой на карте — Великобританией. На дворе ни много, ни мало — май тысяча девятьсот тридцать седьмого года… Только подумать! Но это значит…       Это значит, что через два года начнётся самая кровопролитная война в человеческой истории — Вторая мировая, и Лондон, да и вся Британия, станут эпицентром фашистских бомбардировок и превратятся в пыльную, полуразрушенную, бедную и голодную клоаку человеческой безысходности и отчаяния.       Я вздрогнула, пытаясь прогнать из головы картинки из учебников по истории, и обхватила себя руками; было жутко непривычно ощущать себя крохотной и костлявой. В комнате было жарко и влажно, и от этого становилось только хуже.       Надо начать все сначала.       Сперва, была вспышка, боль и чувство полёта. Темнота, пустота, покой.       Потом — р-раз, и я уже в беспамятстве валяюсь на холодной траве у подножия холма в чёртовом двадцатом веке: в незнакомом мире, где всё перевёрнуто на сто восемьдесят градусов и все стоят на головах.       «Должно быть объяснение, должно», — твердила я сама себе. Сон, галлюцинация, кома…       Ответ есть. Должен быть логический ответ на всё происходящее вокруг, потому что в моей реальности невозможно ничего из всего, что сейчас творится.       Может, я мертва?..       Да, — вдруг решила я и вспомнила. Ведь… ведь я… Я действительно умерла, совершенно точно. Воспоминания, пусть и смутно, но всплывали в голове. Был удар и был свет в конце тоннеля.       Всё.       Точка.       Где обещанный покой и воспеваемое благоденствие?       Я прикрыла глаза и попыталась рационально все проанализировать. Казалось, стоит их снова открыть, все вернётся на круги своя, я окажусь дома, в своей родной ванной и забуду всё произошедшее, как страшный сон.       А что, если нет? Что же мне теперь делать?       Думать о том, почему, зачем и, самое главное — как я очутилась в этом бардаке было пока бессмысленно.       Первоочерёдная задача — выжить, а залог выживания, в первую очередь, — это не падать духом. Потом — обзавестись почвой под ногами и хотя бы малейшим пониманием того, что представляет из себя всё вокруг.       Нужна информация. Уроки истории я помню смутно.       И план.       Точно.       Мне нужен план.