Поработители и порабощённые

      Июль 1939 года       Перрон был полон людей: магов, колдунов и волшебниц разного помола. Выйдя из поезда, который довольно быстро доставил нас из пригорода на вокзал Виктория, мы остановились в волшебной его части около газетного киоска, где отцу срочно понадобилось купить себе свежий номер «Ежедневного Пророка».       Я тем временем вовсю разглядывала здание вокзала и вообще всё, что находилось в поле зрения.       Главный магический терминал, выстроенный из красного кирпича, с высоким куполообразным потолком казался величественным и монументальным. Все залы, коридоры и платформы, на которые открывался обзор были просторными, чистыми и консервативно оформленными: никакой пёстрой рекламы или объявлений, никаких сувенирных магазинчиков, лавок с выпечкой и кофе, свойственных двадцать первому веку; вместо них — один газетный киоск, табло отправления, металлические таблички-указатели и огромные настенные часы.       — Милая, может, ты хочешь рогалик? — послышался сверху добродушный голос миссис Вилл. Я отрицательно покачала головой, теребя кончик косы, украшенный по маминому вкусу лентой насыщенного фиалкового цвета, и продолжила изучать новостной таблоид на стенде.

«ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД НАНОСИТ ОЧЕРЕДНОЙ УДАР ПО МАГИЧЕСКОМУ ПОСЕЛЕНИЮ НА СЕВЕРЕ ФРАНЦИИ»

      — Мама, а кто такой этот Грин-де-Вальд? — поинтересовалась я, не отводя взгляда от портрета сурового мужчины с настолько белыми, что казались седыми волосами.       — Милая… — замялась миссис Вилл.       — Это величайший тёмный волшебник, девочка, — пояснил газетный продавец ушлого вида.       — Обычный преступник, — холодно отозвался мистер Вилл и красноречиво посмотрел на мужчину за прилавком, — тебе не стоит читать подобные новости, дочка, — отец положил ладонь мне на плечо и развернул в сторону выхода с платформы.       — И что же, он убивает других волшебников?       — Не сомневаюсь, что мракоборцы скоро его схватят.       — А если нет? А, пап? Чего он хочет? — не сдавалась я.       — Полагаю, — нехотя высказался мужчина, нахмурившись, — могущества и власти. Все тёмные волшебники к этому стремятся.       Мама сконфуженно поджала губы, и по её реакции я сделала предположение, что мистер Вилл мог быть напрямую связан с не особо результативным процессом выслеживания и поимки тёмного мага.       — А ты тоже участвуешь в его поимке? — попала я прямо в цель. Лицо мужчины исказилось в гримасе откровенного удивления и негодования. Возможно, мне стоило говорить об этом потише, потому как проходящие мимо волшебники стали косо поглядывать на нас.       — Нет, милая, я не мракоборец, а поисками магических преступников занимаются мракоборцы. Но, можно сказать, я содействую поискам: пытаюсь отыскать одну вещь, которая поможет победить Грин-де-Вальда, а теперь, схватит вопросов. Договорились?       — Только ещё один, — взмолилась я, жалобно посмотрев на отца. Он начинал злиться.       — Хорошо, давай.       — Какую вещь ты пытаешься найти?       Папа не ответил.       Лондон поражал своей красотой, даже магловская его часть, и я не уставала любоваться его архитектурными убранствами, колоннадами, куполами, башенками и статуями (их было очень много: это и горгульи с орлами на крышах; и русалки с копьями в фонтанах; и драконы; и повозки лошадьми; и волчицы, и гигантские, завитые в кольца змеи…).       Родители долго мотались по городу.       Сперва, мы забежали в Косой Переулок, чтобы снять с семейного счёта в Гринготтсе некоторую сумму, потом — отец ненадолго оставил нас с мамой в кафе-мороженом Флориана Фортескью, а сам свернул в мрачный тёмный переулок, носивший название «Лютный» (без сомнений — маргинальное местечко; интересно, что ему там понадобилось?)       После, мы навестили папиных друзей, проживающих на Линкольнс-Инн-Филдс, 27А. Там меня напоили вкусным чаем, угостили имбирным печеньем и оставили ненадолго одну в комнате с большим книжным шкафом, из которого я, конечно же, выудила самую толстую и тяжёлую книгу с интригующим названием «Как наслать проклятья и защититься, если проклятья наслали на вас»* и успела прочитать несколько глав под надменно-осуждающим взором старого малоподвижного филина, восседающего на жёрдочке.       Ближе к вечеру, когда выяснилось, что «особые дела» отца затянулись и не позволяют вернуться обратно домой (поместье Виллов, на удивление, не было подключено к каминной сети «по соображениям безопасности», что исключало использование летучего пороха в качестве средства передвижения), родителями было решено остановиться в одной из квартир, принадлежавших нашей семье. Тогда-то я и узнала, что недвижимости во владениях фамилии Вилл достаточно много: две квартиры в Лондоне, одна — в Эдинбурге, где сейчас жили друзья отца, поместье Бальтазара и Клавдии на севере Шотландии, и ещё несколько наименований, которые быстро вылетели из моей головы.       Квартира в доме номер четырнадцать по улице Миднайт-вэй мне очень понравилась. Я даже подумала, что сама хотела бы жить в подобном месте, когда вырасту: апартаменты были небольшими и не особо дорого-богато обставленными, дизайн был минимален и соответствовал принципу «аскетичности». Меня уложили в маленькой комнатке под самой крышей и, пожелав доброй ночи, закрыли дверь.       Только оказавшись в кровати и накрывшись тяжёлым одеялом, я поняла, насколько сильно устала за день. И теперь, когда я оказалась в тишине и одиночестве, в голове завертелось множество мыслей.       Например, зачем мистеру Виллу понадобились деньги? Из банка он вышел с небольшим, но достаточно увесистым чемоданчиком, и сразу поспешил в весьма сомнительный на вид райончик Косого Переулка. Типы, выходившие оттуда выглядели откровенно подозрительно. Как только мы с мамой присели за столик, из прохода, куда ещё несколько минут назад свернул отец, показался мужчина в высоком чёрном цилиндре и плаще с огромным саквояжем, из которого, готова поклясться, кто-то недовольно бурчал и бранился, призывая к благоразумию: «Будь человеком, Всеволод! Мы можем всё обсудить, только верни меня на место!». Ещё несколько незнакомцев, топтавшихся у поворота на Лютный Переулок создавали впечатление форменных негодяев, и проявляли нездоровый интерес в сторону проходящих мимо мирных волшебников и колдунов, с целью совершения, как я предполагаю, криминала или какого-то другого злодеяния. И, если судить по внешности и выражению на лицах этих граждан, можно было сделать вывод, что злодеяния эти варьировались в пределах, начиная с безобидного грабежа и заканчивая чем-то мерзким и отвратительным, вроде убийства или похищения для продажи на органы, которые использовались, на самом-то деле, в очень многих тёмных ритуалах, заклинаниях и зельях (не буду говорить о том, откуда я об этом узнала, лишь скажу, что библиотека бабушки Клавдии весьма обширна).       В общем, из Переулка папа вернулся без денег и чемодана, и без каких-либо покупок, во всяком случае, без тех, которые нельзя было бы спрятать в кармане пиджака. Я сделала вид, что ничего не заметила, решив не открывать зря рот, чтобы не нарваться на грубость, а мама, насупившись, молча отвела взгляд. Остаётся гадать, на какие цели пошло золото, и являются ли эти цели тёмными. Хотя на последний вопрос можно было ответить легко, потому как деньги остались в, определённо, злачном местечке.       Так, размышляя о том, о сём, я погрузилась в тревожную дремоту.       Ночь выдалась тяжёлой и холодной, а долгожданный сон, обещающий принести успокоение и отдых, не принёс ничего кроме мучений, оказавшись до безобразия нездоровым и сумбурным. И то, я бы даже не назвала это «сном», скорее — просто вспышками воспоминаний перед глазами и эмоциями в голове. Это было похоже на диафильм. Картинки, одна за другой, мелькали настолько быстро, что невозможн было понять, что конкретно воспалённое сознание показывало или хотело показать мне в этот момент. Всё сливалось.       Ужасно болела голова, и шумело в ушах. Я то и дело ёрзала на кровати, крутилась, вертелась, путалась в скомканных простынях и одеяле, обливаясь холодным потом, в бреду шепча что-то губами.       За всю ночь запомнился только один отрывок, но запомнился настолько ярко, что, проснувшись, я ещё несколько раз прокрутила его в голове.       Это был третий вторник июля, день рождения бабушки (я впервые вспомнила точную дату!), мне — шесть лет и мне впервые дали в руки фотоаппарат. Я решила запечатлеть родителей.       Они сидели рядом, счастливые, беззаботные (и всё ещё вместе) и позировали, пока я пыталась разобраться, как сделать кадр. Затвор заклинило (подсказал дядя), я раздражённо потрясла фотоаппарат, надеясь, что он волшебным образом заработает, а мама пуще прежнего залилась звонким смехом.       Папа чмокнул её в щёку.       И вспышка, наконец, вылетела.       Я зажмурилась.       Воспоминания о доме причиняли адскую боль. Как, интересно, там сейчас мама с братом, как они держатся? Надеюсь, они найдут в себе силы пережить то, что случилось, в то время как я обещаю им попытаться выжить здесь, вдали от них. Если, души всё-таки существуют, и материнской любови не помеха расстояния, вплоть до иного измерения, мама должна чувствовать, что я есть. Услышь меня, я существую и помню.       Зайдя утром на кухню, залитую слишком ярким и тёплым даже для лета солнечным светом (или мне так показалось, потому что вся мебель, за исключением круглого обеденного стола была выкрашена в жизнерадостный лимонно-жёлтый цвет), я с удивлением отметила, что отца дома не было. Мама хлопотала у газовой плиты (было удивительно видеть её в амплуа домохозяйки), готовя завтрак на двоих из того, что мы вчера купили на рынке в паре кварталов отсюда.       — Доброе утро, — тихо поздоровалась я, постаравшись придать голосу беззаботный оттенок, но сама настороженно поглядела на мать. Миссис Вилл обернулась и по оттенявшим цвет её глаз синякам под глазами, я поняла, что ночь у неё выдалась бессонная и беспокойная.       — Доброе утро, милая, присаживайся, будем завтракать. Сегодня у нас жареные яйца с колбасками, прям как у маглов. Надеюсь, получилось вкусно, я старалась.       Я с ногами забралась на высокий стул и схватила вилку, ожидая, пока мама разложит завтрак по тарелкам.       — Где папа?       Миссис Вилл вздохнула.       — Ушёл ненадолго по делам, его с-срочно вызвали на работу.       — У него на работе какие-то проблемы, да, мам? — со свойственной детям посредственностью спросила я, надкусывая ломтик хлеба. Можно было и не спрашивать: по глазам женщины всё и так было понятно, но хотелось убедиться.       — Он со всем разберётся, — больше не для меня, а как бы пытаясь заставить себя поверить в сказанное, проговорила она и натянуто улыбнулась. Я сглотнула, прокручивая в голове одно предположение. Боже, пусть я ошибаюсь, пусть я ошибаюсь…       — Это связано с человеком, о котором пишут в газетах?       Мама поперхнулась свежезаваренным кофе, и я убедилась в своей правоте. Чёрт, чёрт, чёрт. Куда же отец вляпался?       — Откуда… Милая, я не знаю, что заставило тебя так думать, но… Тебе не стоит об этом волноваться.       — Ты же скажешь мне, если вдруг всё станет плохо? — совершенно серьёзно проговорила я, с трудом проглотив пищу, обещающую стать поперёк горла.       — Я-я, милая… — мама выглядела совершенно потерянной. Может, я была слишком настойчивой?       — Пообещай, пожалуйста. Ты же видишь, я всё понимаю.       — Хорошо, — спустя какое-то время всё-таки ответила миссис Вилл, — обещаю, дочка.       Остаток завтрака прошёл в благовейной тишине. С улицы, через открытое окно, доносилось вещание чьего-то радиоприёмника: диктор рассказывал про погоду на ближайшую неделю, а потом заиграла весёлая музыка с незамысловатым тактом и сюжетом (вроде бы, тоненький женский голосок пел про апельсины). Мы с мамой наслаждались спокойствием и изредка похихикивали над словами; она не переставала повторять, какие же маглы легкомысленные, а потом, заколдовав губку для мытья посуды, чтобы та самостоятельно вымыла тарелки, принялась задорно пританцовывать. Я залилась смехом, и про себя отметила, что в присутствии отца она никогда не бывает такой раскованной и открытой.       Когда стрелка маминых наручных золотых часиков приблизилась к отметке полудня, мы переоделись в чистую одежду, которая хранилась в её безразмерной, но, в то же время, миниатюрной лакированной сумочке и вышли прогуляться по городу. По пути к парку я допытывалась у неё, как это она сумела заменить груду чемоданов одной ручной сумочкой на тоненьком ремешке, которая, ко всему прочему, по весу была не тяжелее пёрышка.       — Это — заклинание Незримого расширения — очень сложные чары, дорогая, — информировала мама, удивлённо наблюдая за маглами, спешащими по своим делам.       — А почему же тогда твоя сумочка не весит целую тонну?       — Потому что частью этого заклинания являются Облегчающие чары.       — Что же это, из чемодана можно сделать квартиру?! — поразилась я. — Каков полёт мысли!       Мама хихикнула моим словам.       — Тш-ш, доченька, маглы начинают на нас оборачиваться… Бедные дети… — мы зачем-то остановились посреди пешеходной дорожки, и мама устремила свой взгляд вперёд, пока я продолжала размышлять над сферой применения заклинания.       — Ты только представь… Чемодан-квартира, чемодан-дом, чемодан-библиотека… Мама, чемодан-библиотека!       Мисис Вилл даже не отреагировала на мои слова, поэтому я, наконец, обратила внимание на то, куда она смотрела с нескрываемой жалостью в глазах.       Напротив возвышались чёрные чугунные ворота с зловещей надписью «Приют Вула» и высокий забор из красного кирпича, за которыми пряталось унылое серое здание с решётками на окнах и детская площадка. На самом деле, от слова «площадка» там были только ржавые скрипучие пустые качели (подозреваю, что никто из детей просто не решался сесть на них). В основном, бедно, но опрятно одетые ребятишки с провалившимися от недоедания щеками прогуливались по травке туда-сюда, играли в какие-то игры, не требующие инвентаря, и разговаривали. Выглядели они все почти одинаково: облачённые в серые обстиранные пиджаки, мальчики — в брючные шорты, девочки — в плиссированные юбки; и имеющие идентичные, ужасные и пугающие, затравленные выражения лиц. Злые и обездоленные, обиженные, несчастные, затравленные…       От мыслей по спине побежали мурашки. А ведь я могла быть как они, повези мне меньше и окажись я сиротой. Приют и сейчас выглядел бедно и обношено, а что будет, когда начнутся авианалёты и продовольствия совсем перестанет хватать?       —… в своём репертуаре, Реддл.       — Не трогайте его, он чокнутный… — громкие мальчишеские возгласы вывели из раздумий. Я обратила внимание на дальнюю, не просматриваемую воспитательницами сторону двора, где, вне всяких сомнений, затевалась потасовка.       — Высунь нос из книги, когда с тобой разговаривают, урод, — пацанёнок, ростом и объёмами смахивающий на вышибалу, и двое его подпевал обступили кого-то, мирно сидящего на скамеечке в тени яблони. Боже, что плохого в том, что ребёнок хочет почитать?..       Книга отлетела в сторону, и мальчика схватили за грудки, буквально приподнимая над землёй. Завязалась словесная перепалка. На вид немного щуплый, среднего роста мальчик с не дюжей силой оттолкнул задиру и сразу же увернулся от летящего в сторону его лица кулака.       — Зря это они… — пролепетала бледная, как смерть девочка с двумя хвостиками и пискнула. — О-ёй.       Мама вскрикнула, а я просто открыла в удивлении рот (подобных стычек в прошлой жизни я повидала немало, таким меня не удивить). С расстояния в несколько метров отчётливо послышался хруст, и я сначала подумала, что кому-то сломали шею.       Дети бросились в рассыпную, открыв широкий обзор на происходящее, и заверещали, а кто-то, даже захихикал.       — Поделом ему!       Мальчишку со скамейки, которого я до сих пор видела только со спины, повалили на землю и принялись лупинать ногами.       — Позовите миссис Коул! Брэдли, позови миссис Коул!       Раз удар! — «Может, он заслужил?» — подумала я.       Два удар! — от звука трещащих костей захотелось вывернуть недавно съеденное мороженное на асфальт.       Три удар.       Ногами по рёбрам, позвоночнику и почкам — да он же инвалидом может остаться!       Без жалости, со всей силы.       Остервенело, беспощадно.       Четыре удар.       Пять удар…       На секунду, из-за мелькающих, активно пинающих бедолагу ног показалось лицо: бледное, но багровое, настолько распухшее и окровавленное, что даже не было видно глаз.       Зато было видно губы.       Как я и сказала — всего на секунду, и даже меньше, но он…       Я была уверена на все сто процентов…       Мальчик безумно улыбался.       Тут, неожиданно раздался голос мамы; от шока и ужаса лицезрения детскими глазами подобной жестокости в ушах шумело, но я сумела разобрать:       — Дети, где ваш воспитатель?! Остановите это насилие немедленно! — и она сделала то, чего я уж совсем не ожидала: ринулась к воротам и распахнула калитку, а я так и осталась стоять посреди улицы.       — Миссис Коул! Тут…       — Оставьте мальчика, вы…       — Господь милосердный! — раздался новый, женский, возмущённый (не шокированный!) голос. — Что вы здесь устроили?! Смит, Уилсон, Купер! А ну, живо, прекратили!       Тринадцатый… да, тринадцатый удар стал последним.       На ватных ногах я прошагала след-в-след за матерью и зашла на территорию заведения.       Мама стояла, не двигаясь, рядом с пожилой русой женщиной, видимо, воспитательницей.       — Он первый начал! — крикнул один мальчик.       — Это всё Реддл, миссис Коул! — поддакнул второй.       — Он опять за своё! — добавил третий.       Женщина даже не соизволила помочь ребёнку, всё ещё лежавшему на траве в луже собственной крови, слюни и… мочи подняться на ноги; даже не соизволила убедиться, жив ли тот — этим занялась мама, потому как мальчик совсем не двигался, и глаза его были закрыты. Только спустя минуту его тело подало признаки жизнедеятельности: грудь еле-еле начала, попыталась вздыматься, а из носа вышел вместе с булькающей кровью воздух.       Боже мой…       — Реддл сам к нам полез!       — Это всё он!       — Да, миссис Коул, это всё он…       — Не правда! — я даже не сразу поняла, что писклявый осипший девичий голос принадлежит мне. Пресловутая миссис Коул обратила на меня свой колючий взор, приподняв едва очерченную правую бровь. — Мальчик просто читал, а эти трое как накинутся на него, как псы озверевшие! — мама удивилась моей форме речи. Ах, да, меня же учили говорить, согласно правилам речевого этикета…       — А вы, юная мисс…?       — Мы с дочерью проходили мимо и стали свидетелями инцидента, — деловито пояснила миссис Вилл. — Я не могла остаться в стороне, учитывая, что рядом с детьми не было ни одного взрослого. Они же могли убить мальчика, вы хоть понимаете? — маму ситуация задела за живое.       — Я была неподалёку.       — Вас на улице не было, — вдруг холодно заметила я, съёжившись под ледяным взором сизо-голубых глаз воспитательницы, и, как ни в чём не бывало, добавила: — вы вышли из здания, я сама видела. Должна заметить, это жутко не компетентно с вашей стороны — оставлять своих воспитанников одних, — леди похолодела, потом — оцепенела от наглости и, наконец, побагровела.       Мама тем временем попыталась приподнять мальчика, но тот, к всеобщему удивлению, оттолкнул её и попытался всё сделать самостоятельно. Ему было… стыдно, да. Он поглядел на свои светло-серые, теперь потемневшие шорты и стиснул разбитые в кровь кулаки.       — Ему нужен кол… — она хотела сказать «колдомедик».       — Ему нужна медицинская помощь, — встряла я, а потом обратилась к наблюдавшим за всем происходящим детям: — позовите врача или медсестру, быстро.       Паренёк со светлыми волосами кивнул и пулей рванул в здание приюта.       Повисла тишина.       Мама, всё-таки, помогла мальчику сесть и облокотиться спиной о скамейку. Тот тяжело дышал и всё ещё не поднимал глаз. Его мокрые от крови и пота тёмные волосы падали на лоб, заливая тот тоненькими ало-красными ручейками. Жуткое зрелище.       Я стояла, не двигаясь, наблюдая, как миссис Коул приняла участливый вид, и попыталась узнать у ребёнка, как он себя чувствует. Догадайся, идиотка…       Подоспела тучная на вид медсестра с чемоданчиком и взмолилась, прикладывая марлю к разбитому виску мальчика. Мама отошла в сторону, чтобы не мешать и поджала губы. Я заметила, как её острый подбородок сотрясала лёгкая дрожь.       — Я благодарна за вашу отзывчивость, — миссис Коул обратилась к матери, окинув её, а потом — меня, цепким взглядом снизу-вверх. — Вы вовремя вмешались. Я прослежу, чтобы подобных инцидентов больше не происходило.       — Я надеюсь на это, — прочитав подтекст благодарности, холодно отозвалась мама и взяла меня за руку. — Идём, Роксана. До свидания, — и мы направились обратно к калитке под перешёптывания уже начавших отходить от произошедшего детей.       Уже проходя вдоль решётчатых ворот в сторону парка, куда мы и изначально направлялись, я вспомнила, как мальчик, точно сумасшедший улыбался, пока его избивали и решила обернуться напоследок.       Он, наконец, поднял взгляд.       Сидел, не шевелясь и смотрел, не мигая в нашу с мамой сторону. От его взгляда хотелось поскорее скрыться.       Возможно, тут заиграло моё воображение, но мне показалось, что он вновь улыбнулся…       Нет, ухмыльнулся…       Оскалился… СНОСКИ: *«Как наслать проклятья и защититься, если проклятья наслали на вас», автор: профессор, один из директоров Хогвартса, Виндиктус Виридиан; умер в 1703 году, поэтому можно сделать вывод, что в 1939-м году книга уже существует.