Поработители и порабощённые

      Январь 1941 года       — Как хорошо, что ты оказался рядом, Том…       Я дышала. Легко и размеренно, безболезненно.       — С ней точно всё будет в порядке?       — Да, но возможны побочные эффекты, миледи.       — Какие?       — Потеря памяти, дезориентация, яд был очень токсичным…       Приходя в себя, я видела лишь окно: большое, деревянное, с белыми занавесками, за которыми ночь сменялась утром, а день — вечером, падал снег и даже светило солнце. Иногда слышалась ругань, иногда благой мат и кошачье мурлыкание, иногда тихий голос, напевающий неизвестные мелодии, но чаще всего — гробовая тишина стояла вокруг и снова убаюкивала, стоило мне открыть глаза хоть на секунду.       Меня то и дело укрывали тяжёлым одеялом, успокаивали, поили чем-то горьким и меняли на лбу смоченное в холодной воде полотенце. Я чувствовала себя в безопасности. Ни чувства тревоги и паники, ни кошмаров во сне, ни беспокойства. Я чувствовала себя как… дома.       Когда не спала, я просто лежала с закрытыми глазами и хаотично размышляла обо всём, что лезло в голову. О хороших вещах, плохих и ужасных. О людях, хороших и бессовестных.       Обида клокотала в груди, жгла, точно пчелиные укусы и в этом дурмане мне очень хотелось плакать.       Мне было гадко и паршиво.       И вот, однажды утром я проснулась и обнаружила себя полностью здоровой. Вот так, словно по волшебству. Здоровой и живой. Совершенно точно по волшебству.       Мама, вошедшая в комнату от радости и удивления выронила вазу с цветами, что хотела поставить на прикроватную тумбу.       Я пролежала в забытие две недели. Две недели колдомедики боролись за мою жизнь.       — Повезло, что мальчик оказался рядом, — с мокрыми глазами, всё говорила и говорила мама, сжимая мои ладошки в своих.       — Мальчик?       — Томас… Том. Он гулял по лесу и нашёл тебя, ты была на грани смерти! — заявила она и я раскрыла рот от удивления. — Ты не представляешь, что он сделал! Он спас тебя, доченька! Я так ему благодарна!       — Что он сделал?!       — Спас тебя, милая! Ты знала о такой древней практике колдомедицины, как лечение укуса ядовитой змеи её кровью? Вот и я не знала, никто не знал, а он — знал! Он поймал ту гадюку и напоил тебя её кровью, а потом принёс из леса на руках… Прибывшие колдомедики сказали, что если бы не он… т-тебя б-бы уже не было… в живых…       Я слушала рассказ мамы совершенно сбитая с толку. Чуть позже, смятение сменилось негодованием, а оно — злостью.       От неё я и заплакала.       — Мама, он — змееуст! — закричала я истерично, поражаясь тому нахальству, с которым этот слизеринский мерзавец всё обставил.       Нет, он не человек, не змееуст, он — самая настоящая змея! Хладнокровная змеюка. Королевская кобра. Удав.       Подонок.       — О чём ты говоришь, милая? — непонимающе спросила мама, кладя мне руки на плечи.       — Всё было не так! — закричала Роксана отчаянно. — Он всё наврал! Я встретила его в лесу, когда гуляла, он разговаривал со змеями!       — Солнышко, должно быть, тебе это причудилось во сне… Том спас твою жизнь, и принёс ту самую змею, чтобы колдомедики быстрее сделали противоядие…       — Неправда! Ложь! Он сам натравил её на меня!       Я вскочила с кровати и зашагала по комнате.       — Поверь мне!       — Доченька, — мама ласково на меня посмотрела и снисходительно улыбнулась. И я поняла, что она не верит ни единому моему слову. Со стороны мои заявления и вправду звучали как полнейшее безумие. У меня никаких доказательств, а у него и змеюка, и моё бездыханное тело, которое он волок из леса и героическая история. Мерзавец. — Тебе нужно отдохнуть, завтра всё прояснится.       Я заставила Роксану заткнуться, сжала челюсти и кивнула. Молча вернулась в кровать и накрылась тёплым одеялом. Я знала, кто мне точно поверит — Саймон, мой верный товарищ.       Как только мама ушла, Саймон встал на дыбы от моего рассказа.       — Твоя мать сказала правду, мальчишка выдал себя героем, — проворчал он, — но я знал, мр-р, что в этой истории что-то не так. Коты не любят хладнокровных, мы чуем их издалека, и когда я смотрел на этого… мальчишку, я видел настоящий змеиный лик.       — Но никто мне не поверит, ведь так?       — Никто, — кивнул Саймон, сверкнув злыми янтарными глазами. — Его история слишком продуманная, ведь он, пусть и натравил на тебя гадюку, но и спас тебя.       — Вот этого я особенно не понимаю… — я потянулась к котику и взяла его на руки. — Хочешь убить — убей, верно?       — Не всё так просто. Убийство — это тебе не абы что, не каждый способен на него, даже если мнит себе обратное. Паршивец мог испугаться, передумать и, конечно, нельзя исключать шанс того, что это произошло случайно, не по его воле, что он просто потерял контроль над ситуацией, ведь контроль над живым существом — очень сложный процесс.       — Но ты бы видел выражение его лица. Он даже не испугался, он был толику удивлённым и спокойным, как слон!       — В любом случае, — Саймон свернулся калачиком у меня на коленях, — тебе стоит впредь держаться от него подальше. Он представляет опасность даже будучи просто змееустом, а не малолетним убийцей, потому как говорение со змеями, моя дорогая, — признак тёмной магии и души, склонной к ней. Всё будет хорошо. Молчи и будь умной, твои знания о его истинной натуре — преимущество, и им надо правильно распорядиться…       Я прикрыла глаза и сама не заметила, как задремала.       Хогвартс встретил меня радостно, во всяком случае, так встретили меня мои друзья.       Тем утром я, заспанная и уставшая после ночной дороги, вошла в Большой зал в самый разгар завтрака. И никто меня не заметил, я, как ни в чём не бывало, не спеша направилась к своему месту, радуясь, что моё появление не привлекло бурного внимания.       Но ликование моё продолжилось недолго. Меня завидел Бруствер-старший и по цепочке сообщил всем, гриффиндорцы взорвались аплодисментами и криками, и все, даже те, кого я не знала, кинулись меня обнимать. И знаете, я стала ещё счастливее, залилась смехом от счастья: я оказалась всё-таки кому-то нужна. Игнатиус заключил меня в объятия и покружил в воздухе, я еле удержалась от того, чтобы восторженно закричать.       С учительского стола мне в своём обычае приветливо помахал профессор Дамблдор и улыбнулся, я помахала в ответ. Завхоз Купер, завидев, что наша компания снова в полном составе, кисло помрачнел, хотя до этого довольно дружелюбно беседовал с профессором Миркл.       — Мы так рады тебя видеть! — Мелиссандра тискала меня дольше всех, я подумала, что это потому, что мы с ней хорошо сдружились, а другие девочки, не особо интересовавшиеся учёбой, не хотели с ней общаться, да и со мной тоже.       — Да-да, — поддакнул Реджинальд, надкусывая сэндвич.       — Очень! — Демиан похлопал меня по плечу и улыбнулся.       Закончив со всеми обниматься, сияя точно рождественская звезда, я плюхнулась на скамейку рядом с Мелиссой и принялась накладывать себе яичницу.       — Все ждали твоего появления, о, великая укротительница змей! — воскликнул Игнатиус голосом диктора с колдорадио. Я выдавила кислую улыбку, в то время как Уизли дал пять Мартину, и хмуро усмехнулась:       — В следующий раз напомните мне не пытаться укрощать особо строптивых и ядовитых их представителей.       О, да. Укротительница змей — это обо…       Я подняла глаза и поперхнулась. Угораздило же. Я сидела тютелька в тютельку прямо напротив Эдмунда, рядом с которым по обычаю восседал Реддл, сейчас буквально прожигающий взглядом во мне дыру, и взгляд его был очень… многогранный. Настороженный, выжидающий, анализирующий, читающий, прямой, как дуло пистолета, направленное в голову. От него в прямом смысле хотелось сбежать. А вот Лестрейндж попытался приветливо улыбнуться.       Я просто отвернулась. Я сдалась, да.       С тех пор как я вернулась в Хогвартс и всё более-менее устаканилось, время буквально полетело.       Я активно обучалась магии, практиковала свои навыки и записалась в Дуэльный клуб. У меня появились успехи в Зельеварении и Заклинаниях, а ещё я сдружилась с профессором Грин. Она записала меня в свой внеклассный проект по выведению мандрагор и предложила написать эссе по теме на общешкольный конкурс.       Я полностью ассимилировалась в гриффиндорской среде и теперь с гордостью носила красно-золотую эмблему на груди. С этого момента мои отношения с конкурирующим факультетом сильно испортились, в большей части из-за того, что я стала заступаться буквально за всех первокурсников, издевательства над которыми были главным развлечением студентов Слизерина. Так я справлялась с обидой на Тома Реддла.       К слову о нём и Эдмунде. Я сделала то, что сказал мне сделать Саймон — перестала обращать на них внимание. И со временем, я поняла, почему так была зациклена на этих двоих — они были мальчиками со старшего курса, взрослыми и таинственными, и это интриговало меня, а ещё мой интерес подстёгивало внимание Эдмунда, которое, конечно же, не могло не льстить маленькой девочке. И всё это пропало, словно по щелчку пальцев после инцидента в поместье Лестрейнджев.       Я начала взрослеть, медленно, но верно.       Сенсацией марта стало освобождение отца. Визенгамот полностью его оправдал, признав обвинения — сфабрикованными «третьими лицами». Мистер Вилл получил назад родовое поместье, счета в Гринготтсе и доброе имя, пока как Материя Эфира до сих пор оставалась не найденной и окутанной тайной своего местопребывания.       После освобождения отец навестил меня в Хогвартсе и рассказал, как сильно испугался за меня, когда узнал о нападении змеи. В ту субботу он договорился с директором и взял меня на прогулку в Хогсмид, где накупил множество сладостей и мармелада, из-за которого до конца года я ходила разноцветноволосая! Девочки со старших курсов смеялись надо мной, а мы ходили гордые: я, пока кончики моих волос светились то золотым, то радужным цветом, и Уизли, ало-красный, точно птенец Феникса.       Вот так прошёл первый курс обучения в Хогвартсе. Грустно и весело. Совершенно разнообразно. Незабываемо. Мне исполнилось двенадцать, я немного подросла. Летние экзамены я сдала успешно и легко, и, тепло распрощавшись с друзьями, уехала на каникулы.       Уехала домой.       Поместье Виллов осталось нетронутым за полгода ареста. Летом я много времени проводила за его стенами на природе, в саду и близлежащем парке, и снова взялась за записи в своём дневнике.       Очередное воспоминание пришло ко мне как раз, когда я спускалась к речке и увидела вдали высокий холм. Я села на траву, достала из сумки журнал, перо, чернила и тут же принялась писать.       «Воспоминание сорок второе. В прошлой жизни я видела горы всего раз, проезжая мимо Кавказа.       Мы остановились на отдых, я вышла из автобуса, чтобы созвониться с мамой. Она не знала, что я еду домой, так как мы с ней очень сильно поссорились накануне, не помню из-за чего.       Сильно палило солнце. Я стояла на насыпи из мелкого горного камня, подняв голову вверх, где спереди — одна гора, покатая и протяжённая, поросшая деревьями, сзади вторая, а мы — посередине, на узкой дороге, петляющей среди них, и плакала.       Как же мне было плохо и трудно в тот момент. Мне только стукнуло восемнадцать, я сорвалась в неожиданное путешествие, от которого, в итоге, была вынуждена сбегать, быстро пакуя чемоданы. Я была одна в другой стране, в тёплых краях с полями, полными подсолнухов, со мной — только подруга и целый автобус незнакомцев, едущих домой, и ко всему прочему меня подкосил бронхит на отдыхе. Было ужасно, отвратительно, прекрасно.       Сильно палило солнце. И Кавказ рядом. И воздух, горный, жаркий, летний. Я дышала полной грудью, подставив лицо под солнечные лучи и ругалась с мамой.       Кажется, вся моя жизнь была такой: паршиво-прекрасной. Она была замечательной».       Шли недели, я активно исписывала бледно-бежевые страницы. Я постепенно познавала прошлую себя, снова знакомилась с ней, пыталась не забыть окончательно.       Жизнь нашего семейства постепенно вернулась в своё русло. Мама писала стихи, папа занимался своей чрезвычайно секретной работой, я проводила время за чтением и изредка ругалась с родителями. О, а ещё папа пригласил в дом колдохудожника, чтобы тот создал очередной семейный портрет.       — Изобразите нас как на этой колдографии, — мистер Вилл протянул сухому старичку снимок, где мы стояли втроём посреди холла перед самым моим отправлением в Хогвартс год назад: папа в деловом костюме, мама — изысканная и утончённая, и я, в парадной школьной мантии, улыбаюсь и подмигиваю.       Портрет начал рисоваться.       — На это уйдёт много времени, — заявил старик, — о, и мне понадобится магия от каждого из вас.       — Это не проблема, — заверил отец, — как и высокая сумма вашего гонорара, если меня всё устроит.       Я подошла ближе к пустому полотну и обратилась к мастеру:       — Как же создаются живые портреты?       — О, это великое искусство, девочка… Оно таит в себе множество тайн и…       — Полагаю, вы используете магию человека, которого хотите изобразить и направляете её энергию на холст, где она оставляет свой неповторимый отпечаток, отпечаток души волшебника, — я перебила мужчину, восторженно заглядывая в сундучок с его инструментами. Волшебник косо на меня взглянул.       — Вы очень проницательны, юная леди…       Август выдался дождливым. Его я провела, практически не выходя из своей комнаты, переписываясь по совиной почте с друзьями и читая книги, ожидая очередного письма из Хогвартса.       И вот, наступил второй курс. Разлука с гриффиндорцами закончилась на вокзале, все друг друга нашли и не могли дождаться отправления поезда, чтобы рассказать друг другу о том, кто как провёл лето.       Папа встретил мистера Лестрейнджа и принялся обговаривать последние новости из министерского мира, а я встретила вытянувшегося и возмужавшего за три месяца Эдмунда. Он выглядел точно копия своего отца, но красивее, с выделившимися мамиными скулами и губами. Мистер Лестрейндж не упустил очередного шанса сделать мне комплимент о том, как я похорошела и подросла, а миссис — похвалила мои отросшие ниже лопаток волосы, вернувшие свой натуральный светло-русый оттенок.       — Здравствуй, — сказал Эдмунд, теперь, глядя на меня с ещё большей своей высоты. — Может, ты объяснишь мне, из-за чего ты прекратила со мной разговаривать? Знаешь, мне даже нравились твои язвительные реплики, м?       — Прекрати всё это, — наконец, выпалила я. — Я не стану твоей женой, Эдмунд, поэтому можешь передать своему отцу, что я не нуждаюсь в твоём постоянном надсмотре, как будущая миссис Лестрейндж.       Мистер Лестрейндж кашлянул, сверив сына и меня задумчивым взглядом, и сделал вид, будто ничего не услышал.       — Ты не ответила на вопрос, — холодно отметил Эдмунд.       — Ты знаешь, почему! — процедила я, топнув ногой. — я всем рассказала, что случилось в том лесу, но мне никто не поверил. Поэтому, иди со своим дружком к…!       — Роксана! — возмутился отец.       — Мантикоре… — выдохнула я, опустив глаза к носкам туфель.       Эдмунд подошёл ближе, и, наклонившись, тихо проговорил:       — Так… это правда?       — Сколько раз мне сказать «да», чтоб до тебя дошло? — я подняла глаза и встретилась взглядом с Лестрейнджем, выглядевшим обеспокоенным и задумчивым.       — Если бы ты это объяснила мне сама, я бы поверил, — заявил он.       — Я говорила.       — Ты кричала, — Эдмунд хмыкнул, но оставался серьёзным, — всем вокруг, но не мне. Не лично мне. Я бы поверил.       — С чего бы?..       Он промолчал, а я начала догадываться.       — Он тебя запугал?       — Всё не так.       — А как? Значит, ты знаешь о его… жестокости и продолжаешь с ним общаться?       — Он мой друг.       — С такими друзьями — и враги не нужны, — высказалась я и поджала губы.       — Я уверен, он не хотел всего, что произошло. Это просто… случайность.       — По твоим словам я поняла, что такие случайности — не редкость, — Эдмунд выглядел сконфуженным.       — Он убедил меня, что всё было так, как он сказал…       — Так вот знай, что он лжец, Эдмунд. Злой и ядовитый. Не знаю, нарочно ли, но он натравил ту змею. И я чуть не умерла. Ты не захочешь представлять каково это, — я проговорила это уже мягче и собралась отступить, но парень остановил меня, придержав за локоть. Потом подошёл совсем близко и сказал тихо:       — В следующий раз, что бы ни было, говори мне. Я обещаю, что поверю.       — Следующего раза не будет, — ответила я не враждебно, — у меня хватит благоразумия, чтобы больше не связывать с ним и ему подобными.       Эдмунд покачал головой.       — Я имел в виду не Тома. Вернее, не только его. Я хотел сказать, что ты можешь на меня положиться. Держать всё в себе — трудно, по себе знаю.       Я промолчала и кивнула. Мне показалось, мальчик был искренен.       Учебный семестр начался ужасно. Во-первых, потому что я порвала свою школьную мантию, а во-вторых, потому, что в конце сентября опять произошло кое-что плохое.       Похоже, плохое и Том Реддл — всегда находились где-то поблизости друг от друга.       Пятничным вечером мы возвращались после сытного ужина намного позднее, чем обычно. К тому времени школьные коридоры уже опустели и погрузились в тишину, в которой был слышен лишь шепот переговаривающихся между собой обитателей картин.       Поднявшись на третий этаж, мы остановились, ожидая, пока лестница, ведущая выше, вернётся на своё рабочее место, и стали свидетелями мальчишеской перепалки, звуки которой доносились из тёмного коридора.       Я насторожилась и тихонько выглянула из-за угла. Свечи и факелы слабо освещали происходящее в широком длинном коридоре, ведущем в картинную галерею, однако опознать хулиганов мне всё-таки не составило труда: кудрявая голова Эдмунда Лестрейнджа мелькнула на свету прямо перед тем, как он выпустил в кого-то Обездвиживающее заклинание.       Некто высокий и широкий грузно рухнул на пол. Остальные, стоявшие рядом с пострадавшим, вскинули палочки. Лестрейндж метнулся к «своим» и так же приготовил палочку к бою.       Из-за моей спины выглянул Реджинальд и охнул.       — Тихо! — скомандовала я, не отрывая взгляда от происходящего, и сама нащупала вспотевшими холодными ладонями в кармане мантии палочку.       — Эверте Статум! — крикнул кто-то из свиты Эдмунда, положив начало настоящему магическому сражению, какие я не видела даже в Дуэльном клубе, только лишь на страницах энциклопедий и самоучителей.       Мы не вмешивались, затаившись за углом. Я крепко вцепилась в руку Реда, останавливая его от того, чтобы в испуге не кинуться в бегство и тем самым не выдать нас, а он, в свою очередь, вцепился в руку Мелиссы. Позади неё стояли не испуганные, а восхищённые происходящим Уизли и Бруствер-старший.       — Как думаете, кто они? — спросила Мелиссандра, кивая на противников Эдмунда и компании.       — Наверное, тоже слизеринцы, — проговорил Мартин.       — Брось, змея змею не укусит…       — Левикорпус!       — Баубиллиус! — низкого мальчика ударила самая настоящая молния и я ахнула.       Когда, наконец, все жертвы: пять мальчиков были связаны и беспомощно болтались в воздухе, из темноты противоположного конца коридора показалась ещё одна фигура. Она неторопливо прошагала к пленникам, извлекая волшебную палочку из рукава мантии.       — М-мы всё п-поняли, Том! — простонал один из мальчишек, весящий вниз головой.       Это был Реддл. Стоило сразу понять. Я не видела его лица, но подозревала, что оно было такое же, как и его голос: суровый, жёсткий, властный и ставший ещё более низким.       — Нет. Но скоро поймёте. Я уже говорил, что будет, если вы начнёте приносить больше вреда, чем пользы, предупреждал? Где она?       — В-в моей сумке, — ответил испуганно мальчик. — Профессор Дамблдор что-то знает… Он расспрашивал меня о том, зачем мне эта книга.       — Дамблдор ничего не знает, — высокомерно заявил Реддл и кивнул одному из своих прихвостней на сумку, веля найти то, что ему нужно. — И не узнает… — Эйвери протянул своему господину тяжёлый том. — Замечательно.       — Ты получил, о чём просил, — послышалось от другого подвешенного, — отпусти нас, пожалуйста.       — Получил, — согласился слизеринец, — но с трудом и сопротивлением. И этого больше не должно повториться, — Реддл вскинул свою по-настоящему уродливую палочку из светлого дерева, заставив меня в ужасе сжаться. — Серпенсортиа!       Неяркая вспышка на секунду озарила коридор, после чего на каменный пол приземлилась длинная тонкая змея.       Увиденное разбудило во мне только недавно упокоенные воспоминания. Я глядела, как змеюка медленно подползает к мальчишкам и начинает сворачиваться в кольца, тем самым приподнимая себя вверх, чтобы достать до жертв, и не могла сдержать ужаса.       В этот самый момент произошло то, что лучше бы не происходило. Эдмунд, верно стоящий за плечом предводителя и беспристрастно наблюдающий за происходящим, перевёл свой взгляд в конец коридора, к выходу на лестницы, где стояли мы, и застыл.       Сначала он увидел меня, потом — Реда, несомненно, заметил лохматую голову Мелиссы и в конце — своих сокурсников. Он, молча снова посмотрел на меня и едва заметно покачал головой, настороженно наблюдая за Реддлом, науськивающим кобру на нападение. Мальчик был фанатично и полностью поглощен процессом и не заметил бы нас, даже вытанцовывай мы тут волшебную чечетку.       Я впервые за долгое время почувствовала себя нерешительно и совершенно неуверенно.       И, да, очень-очень испуганно.       Эдмунд снова покачал головой. Он знал, что я могу сделать что-нибудь безрассудное и глупое. Кобра тем временем уже смотрела глаза-в-глаза одному из мальчиков, отчаянно трепыхавшемуся в воздухе.       Остальные молча наблюдали за происходящим, а меня распирала-таки самая настоящая злость на саму себя. Роксана была бы рада спрятаться и убежать, но я — не Роксана, ведь так?       — Надо что-то делать, — покачал головой Игнатиус, тихонько доставая из кармана волшебную палочку.       Я стояла пустая и потерянная, борясь сама с собой и, ко всему прочему, с Роксаной. «Что мы обещали Саймону?» — твердила она. «Что мы обещали сами себе? Быть умнее, больше не кидаться на рожон…»       Я буду умнее.       — Бросьте… Не надо, давайте лучше уйдём, — запротестовала Мелисса.       Я буду умнее и не буду безрассудной. Просто, видимо, не сегодня. Но завтра — обязательно.       Уизли посмотрел на меня и улыбнулся, я посмотрела на него в ответ и всё поняла.       — Экспеллиармус! — крикнул он.       — Випера Эванеско! — кинула я, испугавшись своего яростного голоса.       В коридоре повисла просто гробовая тишина.       Все разом посмотрели на нас, и посмотрели, совершенно точно, с ужасом. Когда змея, жалобно шипя, полностью сгорела, парень, настолько сильно удивлённый и поражённый, что рука его, держащая волшебную палочку, медленно опустилась, посмотрел на меня яростно и презрительно.       Вот так тебе, подлец!       Я выкрикнула ещё одно заклинание, на сей раз тоже — контр, высвобождающее мальчишек из пут и нагло ухмыльнулась.       Первый раз в жизни я чувствовала себя настолько триумфально-взбудораженной. И мне это нравилось!       — Роксана, ты… ты… — Ред не мог подобрать подходящего слова, испуганно смотря на ошеломлённых слизеринцев.       — Восхитительная! — воскликнул Игнатиус. — Уходите от сюда, быстро! — обратился он к освобождённым третьекурсникам. — Петрификус Тоталус!       — Ты… — процедил Реддл, медленно наступая.       — Мелкая выскочка! — прорычал Мальсибер.       — Коньюктивитус! — выкрикнула я, прежде чем слизеринцы пришли в себя. Вспышка света ослепила. — Бежим!       И мы кинулись бежать.       На следующий день всем стало известно о произошедшем. Однако как получилось так, что в итоге крайней оказалась я — загадка. Сразу после занятий профессор Дамблдор пригласил меня на беседу за чашечкой чая в свой кабинет. Я не хотела ему ничего рассказывать, но он убедил меня, что я могу на него положиться.       — Он натравил на них змею! И на меня.       — На вас? — изогнув бровь, переспросил Дамблдор и задумчиво почесал бороду. — Конечно, я в курсе, что случилось с вами на рождественских каникулах, но мне сообщили, что это был несчастный случай.       — Ха! — всплеснула я руками. — Это он всё подстроил, притворился героем! Он — змееуст, профессор, он науськал гадюку меня укусить. Но мне никто не поверил…       — Хм, допустим… я мог бы вам поверить.       Я удивлённо посмотрела на мужчину, сидящего за массивным письменным столом, заваленным всякой всячиной.       — Правда?       — Да.       — Теперь мне интересно, что у вас против него.       Дамблдор устало усмехнулся.       — Иногда мне кажется, что вы рассуждаете совсем как взрослая, — профессор хитро поглядел на меня, подмигнул и потянулся за очками, лежащими в футляре. — Скажем так: для меня не секрет, что мистер Реддл имеет… некоторую склонность к жестокости и тиранству.       — И вы ничего с этим не делаете? — изумилась я.       — Мы с вами находимся в аналогичном положении: никто из учителей не верит мне, все считают Тома прилежным и скромным, благородным, удивительно умным учеником.       — И они что, совершенно не замечают, что студенты шарахаются от него, как от огня? Или того, что он собрал вокруг себя шайку приспешников из юных головорезов?       — Полагаю, нет. Мистеру Реддлу удивительно хорошо удаётся пускать людям пыль в глаза.       Я поёрзала на стуле и спросила, с любопытством озираясь вокруг:       — И что мы будем делать, профессор?       — Мы? — удивился он. — Вы ничего не будете делать, мисс Вилл, — Дамблдор сверил меня строгим взглядом из-под стёкол очков, — вы с друзьями и так привлекли к себе излишнее внимание. Не думаете же вы, что мистер Реддл оставит ваш поступок без ответных действий? Вы можете быть в опасности.       — Я понимаю это, — я опустила голову, — я просто не смогла смотреть на то, как он натравливает кобру на тех мальчишек, не после того, что случилось со мной.       — Ваш поступок был глупым и не обдуманным, Роксана, — профессор выглядел озадаченным. — Но хорошо, что вы мне всё рассказали, теперь, нас двое. Роксана, впредь вы должны быть очень осторожны с мистером Реддлом и, по мере возможности, сообщать мне всё, о чём узнаёте. Понимаете?       — Да.       — И никому не рассказывайте пожалуйста о наших разговорах.       — Хорошо, — я снова кивнула и улыбнулась. — У нас с вами прямо настоящий тайный клуб, орден… О, неужели, это Феникс?       Дамблдор улыбнулся.       — Да, его зовут Фоукс.       — Удивительная птица, — проговорила я, разглядывая яркий окрас Фоукса. — Я могу идти, профессор?       — Ступайте. СНОСКИ: Надеюсь, все поняли отсылку к Ордену Феникса. Да, по канону его создал Дамблдор в 70-х, однако Реддл тревожил Альбуса ещё со школьных времён. Поэтому, некий предшественник оригинального Ордена вполне мог иметь место быть, если бы Дамблдор в то время нашёл себе союзника. В фанфике Рокси послужила так скажем его идейным вдохновителем :)