Интересно было бы поглядеть на то, что от меня останется, когда меня не останется. © Алиса в Стране чудес, Льюис Кэрролл.
Остаток субботы я решила посвятить выполнению домашних заданий на грядущую неделю и походу в библиотеку. Библиотека Хогвартса восхищала меня с самых первых дней. Она была огромна настолько, что можно было бы посвятить всю свою жизнь штудированию её книг, не сомневаясь, что их хватит до самого её конца. Здесь всегда было тихо и умиротворённо, и даже мадам Пинс, вечно взирающая на всех и каждого с такой подозрительностью, будто ученики были закоренелыми библиотечными поджигателями-рецидивистами, не могла отнять у меня любви к ней. Обложившись книгами и справочниками, я заняла своё любимое место в укромном, спрятанном ото всех уголке, и провела там остаток дня. Задания, и, особенно, эссе, сегодня давались мне с трудом: головная боль усиливалась по мере наступления вечера. Сначала, небольшая, как вчера вечером и сегодня утром, но под конец — едва выносимая, сверлящая и пульсирующая. Я даже ненадолго задремала, опустившись щекой на учебник по Истории магии, и проснулась от того, что мадам Пинс настойчиво трясла меня за плечо. Я решила пропустить ужин и сразу лечь спать. Воскресенье выдалось ещё хуже. Я целый день не вставала с кровати, пытаясь таким образом сбежать от мигрени. Закрадывались мысли о том, а что, если это какое-то побочное явление от обряда, или, вообще, я отравилась магией Тома Реддла? Саймон говорил о том, что змееусты обладают тёмными душами и склонностью к Тёмным искусствам, вдруг из-за этого мне и поплохело? Боль не утихла ни после принятия Обезболивающего зелья, которое мне дала Камилла Аббот, ни после холодного душа, под которым я простояла, как минимум, минут сорок. Так же долго я рассматривала себя в зеркале, пытаясь понять, изменилось ли во мне что-то, однако ничего, кроме небольшой шишки на затылке мне обнаружить не удалось. И явно не эта шишка стала причиной столь, не побоюсь этого слова, адской головной боли. Перед тем, как лечь спать вечером, я пообещала Мелиссе, обеспокоенно жужжащей надо мной целый день, что если она не пройдёт и завтра — я непременно отправлюсь к Больничное крыло. Понедельник наступил угрюмо. Пусть мигрень немного и утихла, голова всё равно казалась тяжёлой и больной. Я еле передвигала ногами по школьным коридорам, то и дело, врезаясь в студентов. На Трансфигурации профессор Дамблдор вызвал меня рассказать о трёх главных законах трансфигурации неодушевлённых предметов в одушевлённые, и я, к собственному ужасу, не сумела вымолвить и слова, хотя прекрасно знала ответ на вопрос. Я попыталась ответить, однако язык точно окаменел. Декан решил, что я не готова и вынес мне предупреждение. От досады к глазам подступили слёзы. Оставшееся время я сидела, понурив голову, и пыталась сообразить, что же это такое со мной происходит. Я увядаю, я заболеваю, я умираю? Зельеварение прошло ещё более отвратительно. Занятие было практическим, а значит, надо было готовить зелье — сегодня по плану у нас был Рябиновый отвар. Если бы мне удалось его приготовить правильно, я бы выпила целый бутылёк в надежде, что он излечит мою больную голову. Но нет. Сначала я всё делала правильно, пусть и медленно, как заметил профессор Слизнорт, однако потом… я что-то не то добавила, неправильно перемешала, потом влила ещё что-то, воняющее грязными носками, снова перемешала и снова неправильно, зачем-то увеличила огонь и… — ба-бах! Густой, едкий, буро-красный дым заполнил помещение в мгновение ока, стоящий к эпицентру взрыва профессор лишился бровей, а я — мантии. Занятие было сорвано. Я получила выговор от Слизнорта и одну отработку за безалаберное отношение к учебному процессу. — Что же с тобой такое? — тихо поинтересовалась у меня Камилла Аббот в коридоре. — Ты какая-то… не такая, сама не своя сегодня. Может, ты заболела? — Может, — с прикрытыми глазами ответила я, прижавшись щекой к холодной стенке. Ужасно хотелось спать. — Обратись в Больничное крыло, пока не стало совсем плохо, — посоветовала девочка и ушла. Мелисса взяла меня под руку. — Ты как? — После Астрономии пойду к мадам Хилли, — заверила я подругу и мы направились к Астрономической башне. На третьем уроке не произошло никаких эксцессов. Я просто уснула. Где-то посреди рассказа профессора о звезде Растабана, Беты созвездия Дракона, чьё название с арабского переводится как «голова змеи». Мне снился настоящий кошмар: вокруг была сплошная тьма, я была заперта в ней, и связана по рукам и ногам, не имея возможности пошевелиться. Через маленькую щелку, которая рассекала тьму, я наблюдала за самой собой, за своей жизнью. Вот, я бегу по школьному коридору вместе Реджинальдом, опаздывая на Защиту от Тёмных искусств. Вот, сижу в Большом зале в канун Рождества, наблюдая, как в мою сторону приближается Эдмунд Лестрейндж. Вот, я в темноте выкрикиваю «Випера Эванеско» и внутри мне хочется кричать от того, насколько неправильным и глупым был этот поступок… Я наблюдаю за собой со стороны и никак не могу повлиять на свои действия, потому что я — не я, и тело — не моё, я просто заключённая. Я проснулась в ужасе. Мелиссандра приобнимала меня за плечи и успокаивала. Никто ничего не заметил в темноте аудитории, на потолке которой проецировалось звёздное небо, и я была рада. Все зачарованно наблюдали за звёздами и перешёптывались. Профессор продолжал вещать: — А вот, ещё одна знаменательная звезда, Бета созвездия Гончих Псов, в магической астрономической среде ей дали имя Хара, как имя одной из гончих Аркада из Греции. Я удивлённо посмотрела на маленькую, белую, светящуюся точку на потолке. Я не знала, что моё второе имя — название звезды. — С древнегреческого языка, Хара — переводится как «радость» или «восторг». И не зря Бета Гончих Псов получила это имя, ведь гадающим по звёздам это небесное тело приносит хорошие новости, — с этими словами профессора прозвучал звон колокола, оповещающий об окончании занятия и, в общем, учебного дня. Я облегченно выдохнула и попыталась собраться с мыслями. — Идём на обед? — предложил Ред, обеспокоено разглядывая моё, наверное, белое, как мел лицо. — Идите, я догоню, — ответила я. — А ты куда? — Зайду в туалет, умоюсь, — я повесила на плечо сумку и направилась к выходу из класса. — Сходить с тобой? — заботе Мелиссы не было предела. — Нет, спасибо. Правда, идите, умоюсь, побуду немного в тишине — и приду к вам. Девочка кивнула, однако, тревожно меня оглядела, и пошла в сторону лестниц. Я пошла в ближайший туалет, на третьем этаже, и пробыла там, наверное, минут тридцать, то и дело, опрыскивая лицо ледяной водой. Я пришла в себя только когда услышала признаки чьего-то присутствия. Сквозь стену в помещение просочился призрак белокурой женщины в красивых дорогих одеждах и мантии. — О, — удивилась красавица, — право, не думала, что встречу кого-то здесь после уроков. Прошу прощения, юная леди. — Н-нет, что вы, я просто… мне стало нехорошо, вот я и зашла сюда. — Да, вижу я, ты выглядишь совсем болезненно. Мне позвать кого-нибудь из Больничного крыла? — Нет, не стоит. Спасибо. Мне уже лучше, — я смахнула капли воды с лица и последний раз взглянула на себя в зеркало. Лучше не стало: лицо горело, а ладони с ногами, наоборот, были ледяными. Я приложила ладошку к груди, считая удары быстро колотящегося сердца, Призрачная леди приземлилась на пол у окна и задумчиво на меня посмотрела. — Как твоё имя? — спросила она. — Роксана. А ваше? — Я — Елена. — С Когтеврана? — Да. Сознание пронзила ещё одна вспышка боли. Я скривилась. — Знаете, а я ведь хотела попасть на Когтевран, а не на Гриффиндор… — О, правда? — подняв вверх дуги тонких, едва заметных русых бровей поразилась Елена. — Я видела тебя ранее в школе и была на распределении, знаешь, Роксана, ты не когтевранка. — Так же сказала и Распределяющая шляпа, — вздохнула я, забирая с полочки под раковиной свою сумку. — Ты ведь не думаешь, что это из-за того, что ты недостаточно умна? — Именно так я и думала, миледи, особенно на первом курсе. Я была очень расстроена из-за распределения на Гриффиндор, но сейчас думаю, что Шляпа сделала правильный выбор. Елена слабо улыбнулась. — Верно. Знаешь, Роксана, я всегда сужу учеников по их глазам. По глазам всё видно, не так ли? И по твоим, я могу сказать, что в них гораздо больше отваги и склонности к безрассудству, чем ты думаешь. Есть люди, для которых их собственный разум — настоящий враг, а воспоминания — злейший мучитель, и я вижу, — заговорила она немного мягче, — что в тебе так же много совсем не детской грусти и печали, как было у меня в твои годы. — Правда? — я подошла немного ближе к призраку, и взглянула на бледное, полупрозрачное и сияющее, мёртвое лицо женщины. — Вы ведь так самая Елена? Дочь Кандиды Когтевран? — Да… и своими поступками совсем не горжусь, — леди виновато склонила голову. — Я была несчастна и печальна, и пыталась найти выход в материной мудрости, однако, как ты наверное знаешь, на чужих совершениях собственного успеха не построить… Так вот, к чему же это я: таким юным очаровательным волшебницам, как ты, не пристало быть грустными и отчаявшимися, — Елена улыбнулась, подставляя лицо под холодные лучи осеннего солнца, которые, конечно же, не могли согреть её. — Я знаю, миледи. И я очень-очень стараюсь, но вы верно отметили, мои воспоминания, и вправду, — моё самое настоящее проклятие. — Что же в них такого страшного? — поразилась Елена. — Если бы я рассказала вам, вы бы не поверили мне. — Ты удивишься, сколько всего можно узнать за девятьсот лет жизни, — леди подмигнула мне и снова улыбнулась, слабо, но искренне. — Это невероятно даже для всевозможных чудес Хогвартса, — настаивала я, — и это очень-очень большой секрет, миледи… Вот, вы бы, отважились рассказать кому-либо свою тайну? Женщина задумчиво посмотрела на меня и отрицательно покачала головой, однако обмолвилась: — Если бы только кто-нибудь не обменялся со мной своим секретом, тогда бы мы хранили тайны друг друга. — Вам бы хотелось этого? — удивилась я. — Рассказать, где я спрятала диадему своей матери?.. Думаю, да, милая Роксана. Эта ноша гложет меня вот уже десятое столетие. Это очень долго, почти что — вечность. Кто бы захотел провести вечность в сожалении о прошлом, которое не изменить? — Никто… Может, однажды?.. — я попыталась улыбнуться. — Наверное, мне пора, миледи, друзья уже давно ждут меня. — Конечно. Я провожу тебя, ты не против? Ты выглядишь очень болезненно и обессилено, хочу убедиться, что ты доберёшься в целости и сохранности, к тому же, твоя компания мне очень приятна, не многие студенты обращают внимание и, тем более, заводят разговоры с приведениями. — Конечно, я не против, — отозвалась я, выходя из туалета в прохладный коридор, где дышать стало немного легче. Жар окутывал голову очень странно: лишь лоб и виски, с больно пульсирующими венами, а потом перескакивал сразу на спину, минуя грудь и область шеи. Я вздохнула. Шаг. Ещё шаг. Нужно просто продолжать идти. — Ты точно в порядке? — раздался сверху встревоженный голос Елены. Когда лоб в области между бровей пронзила, точно раскалённым лезвием, очередная вспышка боли, настолько сильная, что лишила последних крупиц концентрации и выбила землю из-под ног, я вскрикнула и нащупала рукой ближайшую стену, облокачиваясь на неё. — Роксана! Тук-тук. Тук-тук. Всё произошло очень быстро, и поняла я, что произошло, когда это уже произошло. Это была Роксана. Когда она просыпалась, её присутствие я ощущала, как едва уловимый зуд где-то на окраине сознания, сейчас же, мирная и тихая девочка, словно взбесилась, и настойчиво попыталась прорваться сквозь пелену моего сознания, не аккуратно, как хирургический скальпель, а напролом — точно дровосек с топором. От боли я завизжала и, рухнув на холодный пол, скрючилась и обхватила голову руками. — Мерлин милосердный! Кто-нибудь, эй! Помогите! — Что ты делаешь? — заорала я в панике: вот-вот — и меня лишат сознания. Нет, нет, прямо, как в том сне: не лишат, а запрут внутри. Нет, нет, нет. — Остановись! — Ребята, помогите! — кричала на периферии Елена Когтевран, а я из последних сил пыталась утихомирить Роксану. — Что здесь происходит? — послышался топот и знакомый мальчишеский голос. Эдмунд тяжело дышал. Мерлин, только его не хватало. Я попыталась пошевелиться, однако с ужасом осознала, что руки и ноги едва ли слушаются меня и быстро, очень быстро, каменеют. — Что случилось? — Девочке резко стало плохо! Она схватилась за голову и закричала, а теперь посмотрите что с ней! — испуганно тараторила Елена. — Я полечу в Больничное крыло и позову колдомедика. — Давайте быстрее! Роксана, что произошло? Где болит? — мальчик коснулся ладошкой моего лба, определяя температуру. Я совсем ничего не видела: перед глазами плотной стеной стояла серая дымка. — Том, что с ней такое? Раз — и тишина. — Что ты сделал? — Что ты имеешь в виду? — холодно спросил голос. Меня волокло прочь, во тьму. — Ты проклял её или что-то вроде того? Посмотри на неё… она, я не знаю, умирает? — Я не трогал её. Если её кто-то и проклял, то это не я. — Посмотри же, тебе не знакомо такое? Что с её глазами? Тишина. — Не знаю, — в тоне мальчика не было слышно и намёка на беспокойство. — Похоже на последствия некого колдовства, но подобных симптомах я в книгах не встречал. Вероятно, это нечто… тёмное. — Тёмное? Кому понадобиться насылать на неё тёмное заклятие? Меня передёрнуло пару раз, и я успела сделать последний глоток воздуха, прежде чем Роксана вытолкнула меня из тела и заперла. Жар медленно потух, погрузив разум в прохладный тёмный вакуум.***
Девочка резко обмякла. Прикрыв глаза, она неторопливо размышляла. Вот, ей удалось пошевелить правой рукой, она вцепилась пальцами в подол школьной юбки. «Как странно и необычно. Неужели, это я?» — подумала девочка и смутилась. «Но где же тогда вторая я, та, которой я была с утра?» Роксана решила, что сейчас всё обязательно разрешится. Как-нибудь, само собой, в общем, как обычно: совершенно необычно. И мысленно позвала себя, вернее — другую себя. Ответа не последовало. Позвала второй раз. Третий. Тишина. «Это не странно, — пришла к выводу она, — это ужасно!» — и в панике распахнула глаза. Она потеряла саму себя, как же так?! Напротив себя девочка увидела двух темноволосых мальчиков. Один смотрел на неё обеспокоено-удивлённо, а второй — совершенно безразлично и холодно. Она быстро вспомнила их и пришла в ещё большую панику. — Роксана? — В-вы, — пролепетала она и медленно поползла к стене. — Чтобы это ни было, вероятно, это уже прошло, — изучая взглядом девочку, высказался Том Реддл. — Что с тобой случилось? — не сдавался второй мальчик. — Со мной? — Да. Ты кричала от боли. Что произошло? — О, — выдохнула девочка, — я не кричала, я сидела тихо, как обычно. Эдмунд Лестрейндж посмотрел на друга и, совсем сбитый с толку, проговорил: — Нет, ты кричала и держалась за голову. Что с ней? Ты ударилась? — Нет. — Ты уверена? — Точно-точно, — кивнула гриффиндорка и улыбнулась. — Спасибо. Слезиринцы снова переглянулись, и теперь более подозрительно посмотрели на Роксану. Эдмунд прищурился, разглядывая лицо девочки, сейчас казавшееся ему каким-то не таким. Вроде бы, всё было тоже, та же Роксана, только, быть может, более напуганная и менее острая на язык, чем обычно. — Спасибо? — М-м, да. М-мне п-пора, — девочка, придерживаясь за стену, поднялась на ноги и подняла с пола свою сумку. — Подожди, сейчас придёт мадам Хилли, пусть она осмотрит тебя. — Нет! — воскликнула Роксана. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь что-нибудь заметил. Ну, например то, что она сама не своя. Вернее, совсем не своя, да и не сама. — Мне н-нужно срочно идти… Я з-здорова! Совсем, ну то есть полностью, — девочка сорвалась с места и быстро побежала вперёд по коридору, цепляясь носками туфель о выступающие края каменных напольных блоков. Так она и пробежала мимо удивлённого призрака Елены Когтевран и мадам Хилли — главного колдомедика Хогвартса. Девочка не останавливалась вплоть до портрета Полной Леди, которому, задыхаясь от долгого бега, кинула пароль: «Лимонные дольки в сахаре» и вошла в общую гостиную Гриффиндора. На мягких диванчиках, обитых тканью насыщенно-красного цвета, сидели её друзья: Мелисса Холмс, Реджинальд Поттер и Демиан Бруствер вместе с другими однокурсниками, среди которых можно было отметить медно-русую макушку Камиллы Аббот, её подругу, щуплую и хрупкую девочку Киару Белл и мальчика по имени Честер Браун, который, своим характером и нравом, был очень похож на небезызвестного всем Игнатиуса Уизли. — Роксана! — воскликнула Мелиссандра, отбрасывая в сторону газету. — Где ты пропала? Мы уже подумали, что… — Мне некогда, — пискнула девочка и быстро скрылась в арке, ведущей на лестницу в башню девочек. Ей действительно было некогда. Ей необходимо срочно разобраться, что же это такое с ней приключилось. Роксана была напугана и сбита с толку. Внешний мир, в который её без её воли окунули с головой, совсем не нравился ей. Девочка боялась всего вокруг, особенно, людей, и всё, чего хотела — это спрятаться обратно там, где безопасно и хорошо, зная, что обо всём позаботится другая она. «Что же мне делать? — судорожно спрашивала она саму себя. — Мне нужно срочно найти саму себя, а то, что же я, разгуливаю… сама без себя?» Закрыв за собой дверь в спальню, гриффиндорка залезла под кровать и вытащила оттуда сундук с вещами. Там, где-то между тёплыми зимними свитерами и девичьими лентами и бантами, которыми её снабдила мама, она нашла непримечательную, но очень важную, если не самую важную в её ситуации вещь — исписанную где-то на четверть тетрадь, блокнот в кожаном переплёте, на страницах которого она и рассчитывала найти того, кого потеряла. То есть — себя. Она открыла его и сосредоточенно начала читать. Первая страница, вторая, третья. Она просидела на холодном полу очень долго, однако, так и не добилась результата. — Ну же, — едва не плача, говорила девочка, — д-давай, появляйся! «Воспоминание пятьдесят первое. Я вспомнила своё имя. Спустя столько лет я, всё-таки, вспомнила его. Меня звали Верой. Кажется, я даже вспомнила цвет своих глаз — они были синими и блеклыми в обычной жизни, но я находила их красивыми. Они кажутся мне очень похожими на глаза Роксаны, полагаю, потому, что я привнесла в них что-то своё». — Вера, где ты? — прошептала девочка и перелистнула следующую страницу. Дверь в спальную с тихим скрипом открылась. — Роксана, ты в порядке? — Роксана нервно обернулась и захлопнула тетрадь, прижимая её к груди. — Да, в-всё хорошо. — Ты была в Больничном крыле? Как твоя голова? — Уже прошла. — Хорошо, — удовлетворенно кивнула рыжеволосая девочка, медленно подходя к подруге. — Ты помнишь, что профессор Слизнорт назначил тебе отработку сегодня вечером? — Ой, — Роксана спохватилась, — это совсем в-вылетело у меня из головы! В который час? — В шесть, — настороженно ответила гриффиндорка и усмехнулась. — Ты — и забыла? Роксолана Вилл, я тебя совсем не узнаю. — Пожалуй, со мной д-действительно что-то не так… — девочка взглянула на висящие напротив её кровати часы, — в-выходит, мне пора бежать! — Сходить с тобой? — Не надо. Увидимся п-позже! Гриффиндорка захлопнула свой сундук, затолкала его ногами обратно под кровать и воодушевлённо помчалась в подземелья, где располагался кабинет Зельеварения. У неё созрела гениальная идея: возможно, профессор Слизнорт сумеет ей помочь. Конечно, она не собиралась рассказывать ему свою историю, ведь так был велик шанс угодить в палату для душевнобольных волшебников больницы Святого Мунго, однако ничто не помешает ей выпытать у добродушного доверчивого мужчины необходимую информацию косвенно. Делать она это не умела, да особо и не стремилась научиться, но сейчас она готова была рискнуть. Подземелья оказались не такими холодными, как обычно, и не такими страшными. На влажном от сырости и плесени потолке были подвешены разноцветные фонарики и сверкающие гирлянды. На стенах висели зажжёнными абсолютно все факелы, что было большой редкостью, а у самой двери в преподавательский кабинет девочка увидела пёстрый плакат с переливающейся всеми цветами радуги надписью: «Клуб Слизней». За дверью слышались голоса двоих, а потом к ним присоединился третий голос. Одним из говорящих был, несомненно, сам профессор Слизнорт, а двумя другими… Роксана не была уверена, хотя, в прочем, догадывалась. — Спасибо, что уделили время, профессор. — Я п-полагаю, вы заинтересовались подобной темой исключительно в академических целях, Том? — Конечно. — Что же, хорошо… Тогда, увидимся с вами, молодые люди, на занятиях. Кстати, мистер Лестрейндж, я рассчитываю получить от вас завтра утром письменную работу, иначе мне придется оставить вас после уроков. — Она будет готова, профессор. — Замечательно. Доброй ночи, мальчики. Тяжёлая дубовая дверь отворилась и девочка, не успев спрятаться за угол, испуганно замерла на пороге, встретившись взглядом с мальчиком, который её открыл — с Томом Реддлом. В его взгляде на секунду промелькнуло удивление, однако оно быстро улетучилось, сменившись привычным и родным ему, недовольством. — О, мисс Вилл! — спохватился профессор. — Я совсем забыл о вашем наказании… — П-простите, в-вы сказали п-прийти в шесть… Я не вовремя? — Нет, нет, что вы! Мы уже закончили, проходите. — Мистер Лестрейндж, полагаю, вы знакомы с Роксаной? — Да, сэр, наши родители близкие друзья, — ответил Эдмунд, задумчиво рассматривая девочку. — Можно узнать, что она натворила? Роксана смущённо опустила глаза к носкам туфель. — О, ничего такого… — проговорил Слизнорт, сконфуженно поджав губы, — едва не взорвала класс Зельеварения, добавив эссенцию драконады в Рябиновый отвар… — Том Реддл удивлённо изогнул правую бровь. — Что, должен признаться, очень нехарактерно для мисс Вилл, ведь она — одна из самых блестящих и перспективных учениц школы. Я даже планировал пригласить её сегодня на встречу Слизней и, если бы не инцидент, полагаю, она бы ела мороженное вместе с вами, ребята. — Это действительно на неё не похоже, — Лестрейндж стоял нахмуренный, впрочем, как и его друг. Им обоим последние события казались странными и необычными. Правда, в то время как Эдмунд волновался за благополучие девочки, Том Реддл везде искал подвох и пытался предположить причины столь резкой смены её поведения. — Ну, не расстраивайтесь, дорогая, — обратился Гораций к Роксане, — ничего страшного не произошло. Проходи, поможешь мне прибраться. Молодые люди, можете идти, не смущайте девочку. Роксана прошла внутрь. Дверь за слизеринцами вскоре закрылась, и она смогла свободно выдохнуть и осмотреться. Посреди кабинета стоял длинный стол, сервированный на двенадцать персон. В глубоких тарелках и блюдах лежали остатки праздничных угощений и выпечки, а заварочные чайники, заколдованные постоянно подогревать и пополнять содержимое, негромко пыхтели. — Что я должна делать, п-профессор Слизнорт? — Полагаю, тебе известны заклинания уборки? — Д-да, сэр. — Хорошо, тогда приступай, милая. Это не займёт много времени, и вскоре ты будешь свободна, — Слизнорт опустился за свой стол и, надев очки для чтения, приступил к проверке студенческих работ. Роксана кивнула и неуверенно достала из кармана мантии, которые другая она заколдовала таким образом, чтобы они вмещали в себя множество преинтересных вещиц, пытаясь припомнить вербальную формулу того самого заклинания, которое её бабушка Клавдия использовала для уборки чердака. «О, точно!» — гриффиндорка мысленно возликовала и вычертила палочкой руну в воздухе. Тарелки, чашки и блюдца тотчас воспарили и ровной вереницей полетели к раковинам, где их должны были забрать домашние эльфы. — Профессор, — нерешительно заговорила девочка, очищая поверхность стола от мусора, — м-можно у вас кое-что спросить? Слизнорт оторвался от пергаментов. — Конечно, дорогая. — Я-я недавно изучала одну книгу в библиотеке и н-наткнулась на очень интересную теорию, и хотела бы узнать о ней п-поподробнее. И, к-кто, как не вы, сможете помочь мне в этом. — Ох-хох, — вздохнул мужчина, — сегодня точно день тяги к знаниям у студентов! Сначала Том, теперь — вы… Что же, я слушаю. — В книге г-говорилось о волшебниках, внутри которых жил не один человек, а целых д-два. Вы с-слышали когда-нибудь о т-таком?.. — О, вероятно, вы прочли о подселенцах*. Интересно… Вы были в Запретной секции, юная мисс? — Н-нет, что вы! — испугалась девочка. — Я читала энциклопедию, в-в общем зале. Клянусь! Профессор слабо улыбнулся. — Хорошо-хорошо, я вам верю, не волнуйтесь. — Так что же о… подселенцах? К-кто это такие? — Роксана пыталась выглядеть спокойно и изо всех сил сдерживала себя от того, чтобы наброситься на мужчину со всеми вопросами, что настойчиво жужжали у неё в голове. — Что же… Подселенцы — это неупокоенные души, которые, не найдя пути к загробной жизни или покоя в ней, возвращаются в материальный мир и завладевают телами незащищенных или слабых волшебников. Это, своего рода, паразиты, тёмные, эфемерные существа. В конце концов, они убивают своего носителя, ведь в одном теле не может сосуществовать несколько душ, и отправляются на поиски следующего. — Но зачем же им это?! — Обычно, подобных созданий влечёт бремя прошлых жизней, незаконченные дела, чувство вины или нежелание окончательно покидать этот мир. — А-а бывали ли случаи, когда п-подселенец не приносил вреда? Например… п-полюбил… своего носителя? — Я не… право, я не знаю, мисс Вилл, — профессор выглядел потерянным. — К чему вам знать подобное? Девочка выронила волшебную палочку из рук. — М-мне п-просто интересно, профессор. В-волшебный мир так велик, хочется п-познать его с разных сторон… — Что ж, это похвально, — мужчина смягчился, однако внутри остался глубоко задумчивым. Последняя фраза девочки была ему знакома: в похожем контексте её уже говорил ему другой его студент, мальчик с тёмными глазами. «Довольно пугающий ребёнок, — полагал профессор, — если не сказать, что жуткий…» Гораций вздрогнул. — Вы закончили? — Да, с-сэр. — Тогда, можете быть свободны. У меня ещё много работы. Роксана кивнула и расстроенно покинула кабинет. Она не узнала практически ничего полезного, точнее — не узнала самого главного: как вернуть свою вторую половинку обратно. Вернувшись в башню Гриффиндора, она сразу же легла спать, закрывшись ото всех тяжёлым балдахином. Однако сон совсем не хотел приходить. Соседки по комнате ещё долго о чём-то увлечённо щебетали, и за их голосами, к счастью, не было слышно её тихого, сдавленного плача. Веры не было. Нигде. И даже намёка на её, пусть где-то скрытое или далёкое присутствие, тоже. В груди девочка ясно ощущала холодную, мрачную пустоту и одиночество, которые ей были совсем незнакомы, и от того ещё более пугающие, ведь до этого, всегда рядом с ней, внутри неё, был друг и защитник. Профессор был не прав. Роксана была совсем не против присутствия Веры, ведь Вера не была злой и тёмной, не была корыстной, и она, конечно же, ненамеренно оказалась в её голове. Она была ей как сестра, родная и любимая. Роксана уже давно решила, что их встреча была судьбой. «Если существует Смерть, — размышляла она, вспоминая любимую сказку Барда Бидля, — значит, существует и Судьба. И всё происходит не просто так, а очень даже так, как надо». Вера избавила её от влачения жалкого существования в тёмном семейном гнезде Лестрейнджев в качестве тихой, покорной и услужливой супруги их наследника. Она мечтала сделать с их жизнью что-то действительно стоящее, что-то, ради чего эту жизнь не грех прожить. Что-то восхитительное, увлекательное и, может быть, даже великое. Роксане нравилось, что Вера никогда не сдавалась, не унывала и не боялась. Не покорно принимала тяготы жизни и чужие решения, а отчаянно боролась, стояла на своём, барахталась, точно лягушка в молоке. С ней — они владели их жизнью, а не кто-то другой. И сейчас это всё, раз — и пропало. Стояла абсолютная тишина. Веры не было. А вместе с ней — и надежды, ведь она была её олицетворением. Роксана прикрыла глаза и провалилась в глубокий, крепкий сон, унёсший её очень далеко, из этого времени в другое, чужое, странное-престранное. Оказавшись на его пороге, Роксана, полная детской любознательности и непосредственности, сделала шаг вперёд. Шаг к Вере. Шаг в зазеркалье. СНОСКИ: *Подселенцы — волшебные потусторонние разумные существа, выдуманные автором, родственны призракам, однако ими не являются. Как вы поняли, повествование от первого лица сменилось на повествование от третьего.