Поработители и порабощённые

      Октябрь 1941 года       Выбирались мы из подземелий в абсолютном молчании.       Я всё ещё придерживала Тома под руку, чтобы он не рухнул камнем на пол, но старалась делать это холодно и отстранённо. Мне казалось, что я стала для него слишком открыта, как книга, которую легко можно прочесть и узнать всё, а это может быть опасно. А вот Реддл, тяжело шаркающий ногами по полу и сопящий, наоборот, был взвинчен и разгорячён. Я, прямо-таки, чувствовала в воздухе напряжение и электростатичность, исходящие от него, я чувствовала, как судорожно и нервно он размышлял, думал, прикидывал, делал какие-то выводы, как его буквально распирало от эмоций и энергии, что, по моим представлениям, было для него совсем не свойственно. Он холодный, ледяной, непреступный, он же — айсберг, сейчас, почему-то, горящий настоящим огнём.       Внезапно, слизеринец остановился, вынуждая остановиться и меня.       — Ты сказала: Мракс, — проговорил он, глядя вперёд.       — Ч-что?       — Ты назвала меня Мраксом, — вновь повторил Том. Я почувствовала, как мышцы его напряглись. — Почему?       — Я не… Тебе показалось.       — Нет, это не так. Откуда ты узнала? — мальчик повернул голову в мою сторону. Я отвернулась.       — Разве это важно?       — Для меня, да.       — Прости, я не могу сказать. Я не должна была этого говорить, оно… вырвалось само собой.       — Ответь, — потребовал Том, потянувшись свободной рукой к моему лицу.       — Нет, — безапелляционно ответила я и посмотрела на него. — Тема закрыта. Это не обсуждается.       Слизеринец поджал губы.       — Однажды, ты мне всё расскажешь, — уверил он, утвердительно кивая. — Всё и обо всём. Я всё о тебе узнаю, Вера. Всё, — и я поняла, что это обещание он намерен был исполнить.       — Идём, — устало протянула я и продолжила движение, вынуждая Тома следовать за мной.       Мы вышли к развилке, где Призрачный Всадник в первый раз нас настиг. На каменном полу виднелись густые кровавые разводы. По обилию крови становилось понятно, что рана у Реддла была достаточно глубокая.       — Как ты собираешься лечить свою спину? — спросила я тихо, бросив краткий взгляд на мальчика.       — Никак, — ответил он, смахивая со лба капельки пота, — само быстрее заживёт.       — Тебе же больно, не проще ли…       — Не проще, — заявил Том, и гордо добавил: — я не боюсь боли.       Я вспомнила день нашей первой встречи: его избивало трое мальчишек, а ему было ни холодно, ни жарко. Его спокойствие казалось пугающим и неестественным.       — Не боишься или просто заставляешь себя не бояться? — спросила я задумчиво.       — На что ты намекаешь?       — Ни на что, просто…       — Ну же?       — Просто знаешь, — я вздохнула, — я помню нашу первую встречу.       Том едва заметно поменялся в лице. Мне показалось, что мои слова застигли его врасплох. Да. Ему стало некомфортно.       — И что ты хотела этим сказать? — хлёстко поинтересовался он, буравя взглядом. Я поджала губы.       — Тебе тогда сильно досталось, даже сильнее, чем сегодня, я помню всё в мельчайших деталях… А ты сидел… ненормально спокойный и хладнокровный. Это настолько меня потрясло… Так не бывает, Том, — я покачала головой, — просто не бывает. А значит, ты притворяешься.       Реддл злобно скривился.       — Да что ты знаешь… — выплюнул он с отвращением.       — Я живу на свете дольше тебя, — раз — и я разбила вдребезги абсолютно все его аргументы, вогнав в до нельзя абсолютное бешенство. От этого зрелища мне нестерпимо захотелось улыбнуться. Конечно, стратегически, это очень правильно, — подумала я, — не показывать врагу свою уязвимость и боль, однако, это и очень тяжело, а чем тяжелее ноша, тем легче можно сломаться под её весом.       — Если ты хоть кому-нибудь…       — Не скажу, — пообещала я, встретившись с мальчиком взглядом. Том был встревоженным и, неожиданно, совсем не злым (удивительно, как быстро меняется его настроение…), я бы даже сказала, что сейчас впервые увидела его просто вымотанным и уставшим.       Вдруг, мне точно показалось… я начала его понимать.       — Вот, вы где! — разрезал вдруг тишину голос Эдмунда. Я обернулась и увидела его выходящим из узкой арки, держа на готове волшебную палочку. Лестрейндж выглядел помятым и взлохмаченным, весь его костюм и мантия были покрыты толстым слоем пыли. Он настороженно оглядел нас. — Всё… в порядке?.. Мерлин, Том, что с тобой случилось?       — Всадник, — сухо ответил мальчик и отстранился от меня, самостоятельно удерживаясь на ногах.       — Я помогу, — Эдмунд подлетел к другу и подхватил его под руку, совсем как я, и обеспокоено осмотрел его спину. — Выглядит паршиво.       Я отошла в сторону, выжидающе глядя в тёмный тоннель, высматривая там друзей.       — Роксана, ты как? Цела?       — Да, — кивнула я, — где остальные?       — Сейчас придут, — ответил брюнет уверенно, — не волнуйся, с твоими друзьями всё хорошо. Я присмотрел за ними.       Я взглянула на Эдмунда удивлённо и слабо улыбнулась.       — Спасибо… — в ответ он кивнул как-то грустно. — А ты в порядке?       — Да, — Лестрейндж вытянулся прямо, — пустяки. Он до нас не добрался, а вот на счёт вас… мы боялись предположить самое худшее. Как вы спаслись?       Я украдкой взглянула на Тома и ответила:       — Это долгая история.       — Что стало с призраком? — догадался Эдмунд, заметив моё промедление.       Том задумчиво протянул:       — Полагаю, он… окончательно умер.       — Он обрёл покой, — поправила я. Лестрейндж в удивлении приподнял брови.       Из прохода послышался шум и, спустя секунду, из темноты показалось веснушчатое лицо Мелиссандры.       — О, Роксана! — девочка кинулась на меня и заключила в объятия, я обняла её в ответ и, облегчённо выдохнув, похлопала по спине. — Мы боялись, что тебя, тебе…       — Снесли голову, — закончил за девочку Честер, вышедший следом. За ним показались Розье, Нотт, Мальсибер и, в конце, особо помятые и грязные Игнатиус, Мартин и Реджинальд.       — С вами всё хорошо? — спросила я, заглянув каждому в глаза.       — Да, — кивнул Уизли, поглядев на друга, — Всадник до нас не добрался.       — Лестрейндж обрушил стену, — добавил Мартин.       — Что было, довольно-таки, глупым решением, ведь Всадник — призрак и он способен проходить сквозь подобные преграды, — нравоучительно проговорила Мелисса, смотря на Эдмунда, который стоял, крепко придерживая друга под руку, — однако, этот манёвр его отвлёк и мы спаслись. Нам повезло.       — Можете просто сказать «спасибо», — раздражённо отозвался мальчик.       — Спасибо, — с вызовом поблагодарив, Мелисса взяла меня за руку и добавила: — а теперь, мы уходим. Если у кого-то не появилась ещё какая-нибудь идея как быть убитыми, — девочка злобно сверкнула глазами в сторону Уизли и Бруствера.       — Как выйти из отсюда? — устало спросила я.       — В арку и направо, потом всё время прямо и вскоре выйдете к кабинетам Зельеварения.       — Премного благодарю! — Мел, гордо вздёрнув подбородок, потащила меня к выходу. Следом поспешил Реджинальд, выглядевший уж как-то совсем потерянно, а за ним, судя по звукам шагов, и Игнатиус с Мартином.       Слизеринцы уходить не торопились, они остались позади, в темноте и последним, что я увидела, обернувшись, было то, как все они резко ступили в направлении Тома. Наверное, — подумала я судорожно, — он потерял сознание или, совсем обессилев, рухнул на пол, но это уже не моя проблема.       Поднимаясь вверх по лестнице, ведущей в основную часть замка, я оборвала свои фатиновые крылья, отмечая, что одно из них, висящее на правой руке, которой я придерживала Тома, было мокрым и немного липким. Лишь выйдя на свет, я поняла, что ткань была полностью пропитана кровью, как и моё пышное, розовое, в прах испорченное платье на правому боку. Я выглядела ужасно.       Вернувшись в башню Гриффиндора, мы разошлись с ребятами молча: никому разговаривать совершенно не хотелось. Часы, висящие в нашей с Мелиссой спальне, показывали час ночи, мы пробыли в подземельях около двух часов…       Пожелав Мелиссандре спокойной ночи, я плотно закрылась балдахином, чтобы никто не увидел с утра мой внешний вид и, как была, в грязном рваном платье и обшарпанных туфлях, прямо на покрывале уснула тревожным сном.       Перед тем, как окончательно отключиться, я успела подумать о многом. Мелисса была права в какой-то степени: Игнатиус и Мартин доставляют нам слишком много проблем. Сегодня я чуть не умерла. Снова. Нет, даже не просто чуть не умерла, я вновь прочувствовала на себе то ужасное, отвратительное, мерзкое чувство предсмертного умиротворения и покоя. Я вновь вспомнила свою смерть, а вместе с ней — и все события, ей предшествующие. Дом Реддлов и мой дом, кладбище у сада, которого сейчас там нет, и количество могил на нём. Больше десяти, точно. Том был прав: вот, что неминуемо ждёт нас в конце — могила. И моя, вероятно, уже приготовлена и ждёт меня там, в будущем, на семейном кладбище. Я устало заплакала. Хэллоуин выдался удивительно волшебным в этом году: черту между жизнью и смертью он размыл непозволительно.       Засыпая, я старалась выкинуть из головы всё лишнее и отвлекающее, но, как это обычно бывает при сильнейшей усталости и измотанности, в мыслях хаотично звучали разные голоса. Сначала Всадник, грозящий смертью, потом — топот копыт его коня, однако вскоре эти звуки заменил один единственный голос.       «Хочешь знать, что я сделал?       Я вернул тебя.       …о тебе никто не узнает. Ты… в безопасности.       Однажды, ты мне всё расскажешь. Всё и обо всём.       Я всё о тебе узнаю, Вера.       Всё».       И, я уснула.       Воскресное утро выдалось хмурым и дождливым. Я проснулась очень рано и, не сумев заснуть, решила сходить в душ, пока не проснулись остальные соседки по комнате. В этом случае я не избежала бы вопросов о том, почему моё маскарадное платье из красивого предмета гардероба превратилось в грязные драные занавески, а так же о том, почему мои красивые серебристые туфельки на небольшом каблучке (на самом деле, каблук остался только на одной туфле, а второй, я, видимо, где-то посеяла) отправились в мусорное ведро.       Накинув поверх наряда школьную мантию, я тихонько достала из сундука чистые вещи и отправилась в душ.       Я не выкинула платье. И фатиновые крылья тоже. Просто… вдруг, их можно было отстирать, да? Вернувшись в спальную, я спрятала вещи в самый низ глубокого сундука и прикрыла остальной одеждой. Вскоре, проснулась и Мелисса. Приняв душ, девочка, выглядевшая довольно грустной и тихой, предложила сходить на завтрак.       В Большой зал мы вошли в половину десятого утра, в самый разгар доставки почты. Моя Лилу в своём обыкновении принесла два выпуска Ежедневного Пророка, за вчера и сегодня, письма из дома, от мамы и папы, а так же очередную карточку из Эдинбурга от бабушки Клавдии, на которой красовалась она вместе с дедушкой Бальтазаром напротив здания шотландского отделения Министерства Магии.       В своём письме мама рассказывала о том, что издательство «Перро» согласилось выпустить её сборник стихотворений, чему она была несказанно рада и обещала показать мне первый томик, когда я приеду домой, а так же обмолвилась, что Саймон в моё отсутствие совсем распоясался и рвётся после рождественских каникул уехать вместе со мной в Хогвартс. А у папы, — написала она, — всё почти хорошо.       Письмо отца было больше похоже на рабочий протокол: дом — в порядке, только гремлины покоя не дают, мама — отлично, цветёт и сияет, Саймон — оторви и выбрось, изводит даже эльфов, Фло и Свитти — терпимо, случайно разбили старинную вазу, неудачно трансгрессировав, за что отлупили друг друга каминной кочергой, пришлось варить Заживляющее зелье, он сам — как всегда, нормально, работает, на работе — по-старому (как это по-старому, я без понятия; раньше он про работу вообще не писал…). Ждёт скорейшей встречи.       В конверт с маминым письмом была так же вложена небольшая картонная карточка — колдография. На снимке были изображены родители, стоящие в осеннем саду, обнимая друг друга. Они улыбались и выглядели счастливыми, приветливо махая смотрящему на них, то есть — мне.       Я улыбнулась, чмокнула родителей и бережно положила снимок обратно в конверт, чтобы отнести его в спальню и вложить в свой дневник.       — О, наконец-то! — восторженно прошептал Демиан, отвязывая от лапки своего филина корреспонденцию. — Посмотрим, что тут у нас…       Мы переглянусь с Мелиссой и слабо рассмеялись: сил ни у меня, ни у неё особо не было. Мальчик отложил в сторону Пророк и взял в руки Комераж.       — Ну, что там о Блэках? Сенсация состоялась? — поинтересовалась подруга, вяло жуя сэндвич.       Я, тем временем, положила себе в тарелку яичницу, овощи, пару кусочков сыра, тост, и, выбрав самый глубокий кубок из предложенных, потянулась к чайничку с кофе, крепость которого имела вредную привычку увеличивать с помощью одного нехитрого заклинания…       — Чтоб меня пикси покусали! — Демиан округлил глаза, вчитываясь в жёлтые страницы. — Не может быть… Вах!       — Что там? — Мел попыталась взглянуть на страницу, которую читал мальчик, но тот резко отстранился, отворачивая журнал.       — Это же сплетни, чего интересного? — передразнил он.       — Ах! Ну, и ладно!       — А мне покажешь? — я добродушно улыбнулась, разглядывая обложку Комеража, на которой красовался яркий заголовок:

«СУПРУГА СИРИУСА БЛЭКА II, ХЕСПЕР, ПРИ СМЕРТИ. КОЛДОМЕДИКИ ПОДОЗРЕВАЮТ, ЧТО ВОЛШЕБНИЦУ ПРОКЛЯЛИ»

      — Да, — неуверенно кивнул Демиан и протянул мне таблоид. Мелиссандра обиженно надулась. — Соболезную… Блэки — твои родственники, верно?       — Фактически, — медленно кивнула я, читая статью.       — Что ты имеешь в виду?       — Её мама из Блэков, но от неё отреклись, — пояснила Мелисса.       Интересно, кому понадобилось проклинать мою бабку? Она, конечно, паршивая личность и отвратительнейшая женщина и мать, но насылать за это проклятие — чересчур. Хотя, за то, что она обидела мою маму, не знаю, наверное, жаль мне её не было.       — О, это ужасно… — тихо поразился Демиан. — А ты знаешь, за что?       — Нет, — ответила я, пожав плечами. Закрывав журнал и возвратив его мальчику, я вернулась к подстывшему завтраку. — Это, вроде как, загадка. Мама не любит об этом говорить.       — Знаешь, — Мелисса взяла в руки чашку с кофе, — отец говорил, что обычно чистокровные отрекаются от своих детей, если те связались с маглами или полукровками, но ведь твой отец — чистокровный, да к тому же — человек не низкого полёта. Странно…       — Давайте закроем эту тему, — попросила я и обернулась на слизернский стол, за который только что присела шумная компания учеников. Сидящими на своих местах я обнаружила всех: Нотта, читающего Еженедельник ловца, вечно недовольного Розье, Эйвери, Мальсибера, спорящего с кем-то со старшего курса, и Лестрейнджа, помятого и сонного. Всех, кроме Тома Реддла. Встретившись взглядом с Эдмундом, я поджала губы и отвернулась.       Интересно, что у них там происходит? И где Том?       — Роксана, эй! — Мелисса похлопала меня по плечу. Я вздрогнула и посмотрела на подругу. — Ты здесь?       — Да.       — Почему ты всё время обращаешь на них внимание? — строго спросила подруга, я удивлённо приподняла брови. — Нужно держаться от них подальше.       — Я знаю, — ответила я, — просто… Ты заметила? Тома Реддла нет.       — И что?       — Вчера его ранил Всадник, — шёпотом проговорила я ей на ухо, — сильно ранил. А сегодня он не пришёл на завтрак.       — И что с того? — закатив глаза, снова вопросила Мелиссандра, смотря на меня, словно я была маленькой и глупой. — Это не наша проблема, — пожала плечами она, — сами разберутся.       — Возможно, ты права… — вздохнула я, подперев рукой подбородок.       — Не возможно, а точно права! — девочка ободряюще улыбнулась. — Расслабься, он заслужил, — я нахмурилась. — Но, если уж мы заговорили о слизеринцах, хочу тебе кое-что рассказать. О вчера…       — И что же? — удивлённо поинтересовалась я. Гриффиндорцы потихоньку начинали покидать Большой зал.       — Когда вы с… Реддлом отстали и мы разделились, слизеринцы завели нас в небольшую комнату, где можно было укрыться от Всадника. Ну ты же знаешь мальчишек, — Мелисса смахнула волосы с лица и наклонилась ближе, — они стали выяснять отношения, всё такое… И Игнатиус накинулся на Эдмунда Лестрейнджа, когда тот сказал ему не втягивать тебя в подобные авантюры и не подвергать лишней опасности, представляешь!       Я сконфужено прикусила нижнюю губу. Это было похоже на Эдмунда.       — Как бы не хотелось этого признавать, — продолжила рассуждать гриффиндорка, не особо обращая внимание на моё смущение, — он был прав… Если бы с тобой что-то случилось, это была бы целиком и полностью вина Уизли, Бруствера и Брауна. А ещё Лестрейндж был озадачен тем фактом, почему Игнатиус вообще обращает на тебя своё внимание, ему не понравилось то, что он пригласил тебя на танцы. Знаешь, всем кажется, что ты нравишься Игнатиусу… как девочка.       Я вздохнула.       — Эдмунд думает, что я стану его женой, поэтому и ведёт себя так.       — А ты говорила ему, что не хочешь этого?       — Да.       — А он что?       — А он сказал, что я повзрослею и всё пойму. Но я уже всё прекрасно понимаю.       — Это всё воспитание, — с видом знатока высказалась подруга, — наверное, ему с самого детства твердили, что тебя отдадут ему в жёны, и, если твой отец не против, как можешь быть против ты? Тьфу! Как будто ты не имеешь права решать! Ну, ничего, не расстраивайся! — Мелиссандра обняла меня за плечи. — Ты им ещё покажешь, да?       — Ага…       — Если ты поела, можем сходить в теплицы, я покажу тебе, что вырастила вместе с профессором Грин?       — Да, пойдём, — я натянуто улыбнулась и встала из-за стола, хотя сама до сих пор думала обо всём, что произошло вчера.       Оказалось, что во внеурочное время Мелисса выращивала волшебные бобы, при чём — в огромном количестве.       — Зачем тебе их столько? — поразилась я, наклоняясь к низким, изумрудно-салатовым росточкам, с маленьких веточек которых целыми гроздьями свисали овальные плоды.       — Мы проводим исследование: «Какой эффект на другие растения, посаженные с ним в одну грядку оказывает куст волшебных бобов». Вот, смотри. Например, тут у нас бобы рядом с мандрагорой, жуткое зрелище… а тут — с асфоделем и алихоцией. Есть ещё с калган-травой, бадьяном и, о, ужас, с бубонтюбером, но он — завял.       — Бобы ускоряют рост растений, да?       — Ага, ещё как. Вот, смотри какова белладонна! В два раза больше, чем должна!       — А ты знала, что из белладонны варят агапею*?       Мелиссандра обернулась, снимая перчатки из кожи дракона.       — Любовное зелье? — хмыкнула она. — Конечно. К чему ты это?       — Насыщенная бобами белладонна может, ну, не знаю, оказать более сильный эффект. Об этом можно написать эссе.       — О, а ты права… — задумалась девочка, поглаживая подбородок. Вдруг, позади неё, из полумрака теплицы донёсся непонятный шум. Мы испуганно отскочили в сторону. Стоящие высокими башенками решетчатые контейнеры для цветочной рассады градом посыпались на пол.       — Кто здесь?! — я выставила перед собой волшебную палочку, прикрывая нас.       — Простите, простите! — послышалось мальчишеское лепетание. Из-за высоких металлических стеллажей, на которых и стояли контейнеры, поднимая руки вверх, вышагнуло двое.       — Это вы! — воскликнула Мелисса.       — Ты их знаешь? — изогнув бровь, спросила я, не спеша опускать волшебную палочку. Подруга кивнула.       — Это Бенедикт и Кармайкл! С Когтеврана.       — Друзья Честера?       — Да.       — Не друзья, а просто знакомые, — хором ответили мальчики и переглянулись.       — Хорошие знакомые, — язвительно усмехнулась девочка, — если вместе воду в спирт превращали!..       — Что вы здесь делали? — скрывая улыбку, серьёзно спросила я.       — Н-ничего… Мы просто…       — За моими бобами пришли?! — взъерепенилась Мелиссандра. — Только попробуйте!       — Нет, не за бобами! — ответил один из мальчиков, веснушчатый и светловолосый. И, посмотрев на друга, лукаво добавил: — Просто ты понравилась Бенедикту!       — Чт-то? — опешила девочка, внезапно растратив весь свой гонор и буйный нрав. Щёки её мгновенно стали пунцовыми. Я посмотрела на самого Бенедикта: худого паренька с загадочными, хитрыми, смешливыми глазами. Похоже, он сам был удивлён подобной новостью о себе.       — Да-да, — продолжил нагло Кармайкл, еле сдерживаясь от того, чтобы не расхохотаться, впрочем, Мелисса этого не замечала. Я выдохнула и опустила палочку.       — Я-я, н-ну, мн-не пора… — задыхаясь робостью, пробурчала Мелиссандра. Заправив пышные волосы за уши, она развернулась и с мольбой посмотрела на меня. — Роксана, ты идёшь?       — Ты иди, я за тобой, — и девочка пулей вылетела из теплицы. Прищурившись, я сверила мальчиков строгим взглядом. — Я сделаю вид, что не заметила вашего обмана… — когтевранцы переглянулись. — Советую вам всё же не трогать её бобы, иначе вместо мандрагор она подсадит к ним в грядку вас. Это ясно?       — Да!       — Хорошо, — кивнула я и направилась к выходу.       — Э-э… Роксана?       — М? — я обернулась.       — Вы, вроде бы, дружите, ты не знаешь, что случилось с Честером?       — Что вы имеете в виду?       — Он сегодня как в воду опущенный, угрюмый, ни с кем не разговаривает…       — Сожалею, но я не знаю, что с ним, — ответила я спокойно, понимая, что не только меня и Мел глубоко затронуло произошедшее.       — Ну, ладно. Извини.       Я оставила мальчиков, задумчиво переглядывающихся, одних и вышла под проливной дождь, накидывая на голову капюшон мантии. Мелиссандры видно не было, вероятно, она отправилась сразу в гриффиндорскую башню.       Вязнув в грязи, я побежала в замок. Пусть время только близилось к обеду, на улице и в самой школе было темно и угрюмо: плотный занавес ливневых туч практически полностью скрадывал весь солнечный свет. А ещё — стоял дикий холод, поэтому все, скорее всего, прятались по тёплым факультетским гостиным и спальням. По пути к портрету Полной Дамы я встретила всего двух учеников и даже те, зябнув, бежали в сторону Большого зала.       Пройдя через холл первого этажа к лестницам, в благовейной школьной тишине, разбавляемой тихим шёпотом портретов, я услышала позади себя торопливые шаги.       — Эй, постой! — я испуганно обернулась, едва не врезавшись в лестничные перила.       — Нотт? — поразилась я, разглядев в полумраке белокурую шевелюру юноши. — Ты напугал меня…       — Извини, — пожал плечами мальчик, подходя ближе. — Надо поговорить.       — О чём нам с тобой говорить? — вскинув брови, спросила я.       — А о чем же могут говорить двое молодых людей? — вдруг вопросила пышногрудая румяная дама с висящей рядом на стене картины. — Конечно же, о любви-и-и-и-и! — оперным голосом пропела она. Мы с Кристианом одновременно фыркнули. — Любовь — недуг. Моя душа больна, томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, который отравил ее однажды!..       — Идём отсюда, — слизеринец крепко схватил меня за руку и потащил вверх по лестнице. Я попыталась вырваться, пока леди с картины продолжала петь нам вслед.       — Мой разум-врач любовь мою лечил. Она отвергла тра-авы и коре-енья. И бедный лекарь выбился из сил. И нас покинул, потеря-яв терпенье…       — Отпусти меня!       — Успокойся, я не причиню тебе вреда. Я хочу просто поговорить. Наедине.       — Отныне мой недуг неизлечим. Душа ни в чем покоя не находит. Покинутые разумом моим. И чувства и слова по воле бродят…       Мы поднялись на второй этаж.       — И долго мне, лишенному ума, казался раем ад, а светом — тьма! *       Кристиан остановился у окна в тёмном коридоре. Я недоуменно замерла позади.       — Я не знаю, что это за план… — настороженно начала я, но договорить парень не дал.       — Ты в курсе того, что вчера произошло. Всадник ранил Тома при тебе.       — И?       Мальчик повернулся и сверил меня взглядом. Я отметила, что чем-то он был похож на Малфоев, разве что его светлые волосы отливали тёплым, пшеничным оттенком, а не ледяной платиной.       — Думаю, дело плохо, — сдавлено произнёс Нотт. Я нахмурилась, припоминая утренние слова Мелиссы, и постаралась показать своё полное равнодушие к услышанному:       — При чём здесь я?       — Ты умная. И тебе одной известно, что произошло, — отметил парень и ненадолго замолчал, обдумывая следующие слова. — Том… без сознания и зелья не помогают.       — Несите его в Больничное крыло! — поразилась я.       Кристиан отрицательно покачал головой.       — Нельзя. Он запретил. Никто не должен узнать о произошедшем.       — О, и вы делаете всё, что он вам прикажет?       — Это… Сложно.       — И чем же в таком случае могу помочь я? И с чего вы решили, что оно мне вообще надо?       — У нас есть идея, — Кристиан облокотился на подоконник и напряжённо посмотрел на меня. Признаться, его слова насторожили. Кем бы ни был Том Реддл: подлецом, лицемером, манипулятором, садистом… он всё же был ребёнком и, конечно, не заслуживал смерти. — Кровь единорога. Она может вылечить всё.       — Что?! — поражено воскликнула я и мой голос эхом разнёсся по всему коридору. — Вы… сошли с ума. Это мерзко.       — Выхода нет.       Я скривилась.       — Это кощунство! И я не собираюсь принимать в этом участие!       — Мы не предлагаем его убивать, — заверил Нотт, делая шаг вперёд. Я отшатнулась. — Мы прочитали о ритуале, когда единорог сам позволяет волшебнику взять немного своей крови, достаточной для исцеления, — я изогнула бровь. — Нужен лишь сам единорог и чистый душой человек, которого существо согласится принять.       — Вот оно что, — дошло, наконец, до меня. Я презрительно прищурилась. — Вот, почему ты разговариваешь со мной. Вы пробовали, и у вас не получилось, так ведь?       — М-м, да, — невозмутимо протянул слизеринец, — ты поняла всё правильно.       — Я не хочу этого делать, — я покачала головой и развернулась, чтобы уйти. Резать единорога, чтобы спасти Тома Реддла?..       — Нет? — кинул вдогонку Нотт.       — Н-нет, — неуверенно повторила я.       Нет?       — Мальсибер был прав: зря я пришёл к тебе. Я думал, умнейшая ведьма Гриффиндора уж точно поможет. Где ваша хвалёное гриффиндорское благородство?       — Да будет тебе известно, я хотела поступить на Когтевран.       — По-твоему, он заслужил смерти?       — Если вы отнесёте его в Больничное крыло, его вылечат, — рассудила я. И в правду, он в опасности только из-за себя и своей упрямости, мадам Хилли, я уверена, вылечила бы его за несколько дней.       — Ты сделаешь это, — уверенно заявил Нотт, останавливаясь посреди коридора. Я, удивлённая его норовом, обернулась. — Ты добрая, Роксана. Помоги. Пожалуйста. Том этого не забудет.       Я вздохнула и прикрыла глаза.       — Если думаешь, что согласившись, ты проявишь слабость, то это не так. Никто не будет над тобой насмехаться, — смягчился Нотт. — Идём со мной. Ну же.       Конечно, любопытство съедало изнутри. Опасно ли? — размышляла я. Конечно. Я проверила наличие в кармане юбки палочки. Интригующе ли? Безусловно. Что я потеряю? Том Реддл будет моим должником. Заманчиво.       — Почему пришёл ты, а не Эдмунд?       Нотт усмехнулся в полумраке.       — Он не хочет подвергать тебя опасности, а я считаю, что ты сама в состоянии решать, что хорошо, а что плохо. Я не прав?       — Прав, — я поджала губы и сделала несколько неуверенных шагов в сторону парня. — Ладно, идём. Только об этом никто не должен узнать, Нотт.       — Без проблем.       Мы встретились с Розье, Эйвери и Эдмундом у северного выхода из замка. Слизеринцы напряжённо топтались у двери, поглядывая то в окно напротив, то на часы. Я обрадовалась, что среди них не оказалось Мальсибера: именно он раздражал меня больше всего из их компании.       — Джетроу с Томом, — пояснил Дэвид, когда Нотт поинтересовался, где четвёртый друг.       — Как он?       — Без сознания.       Я напряжённо замерла позади Кристиана, нервно вертя в руках волшебную палочку. Эдмунд, показавшийся мне ещё более грустным, чем утром, хмуро кивнул мне в знак приветствия.       — Спасибо, что делаешь это, — сухо проговорил он, пряча руки в карманы брюк.       — Угу, — буркнула я в ответ.       — Ну, что? Пойдём сейчас? — Розье оглядел друзей.       — Как раз успеем вернуться до ужина, не вызвав подозрений, — согласился Эйвери.       — Погода испортилась, — заметил Эдмунд, кивнув в сторону окна. — Надо переждать дождь.       Я накинула на голову капюшон своей осенней, непромокаемой мантии и решила взять инициативу в свои руки.       — Выйдем сейчас, иначе вернёмся затемно. Прогулка по ночному Запретному лесу — не лучшая идея, если, конечно, вы не хотите нарваться на вампиров, оборотней или кентавров.       Слизеринцы, удивлённые моей инициативностью, с промедлением кивнули. Нотт уважительно поджал губы и улыбнулся. Да, для меня стало открытием то, что он — вполне нормальный, понимающий и здравомыслящий парень, едва ли высокомерный и напыщенный. С ним можно было построить адекватный диалог, если захотеть.       Укатавшись в мантии, мы вышли из замка.       Радовало то, что слизеринцы всю дорогу сохраняли тишину и мне не пришлось выслушивать их болтовню. Я шла самой последней и, время от времени, кто-то из них обязательно оборачивался, чтобы убедиться, что я никуда не делась.       Я разглядывала беспокойную гладь Чёрного озера, где в такую бурю радостно плескались русалки, и размышляла о том, не пожалею ли потом о помощи, которую оказываю. Со стороны леса слышался громкий рык.       — Роксана, если встретим кентавров… — обернулся Нотт, — то…       — Не надо мне объяснять, как себя с ними вести. Я всё знаю.       Слизеринец хмыкнул. Эдмунд отстал от друзей и, дождавшись, когда мы сравняемся, тихо, недовольно спросил:       — Зачем ты согласилась? — из-под тёмного капюшона было трудно разглядеть его лицо, но я была уверена, что увидела в его чертах сильное беспокойство.       — Был ли выход? — так же тихо парировала я и оступилась, едва не угодив ботинком в глубокую вязкую лужу. Лестрейндж подхватил меня под руку и, крепко прижав к себе, уверенно повёл дальше.       — Был, — проворчал он, — не соглашаться. Ты хоть представляешь, какие опасности могут подстерегать в Запретном лесу?       — Представляю…       — А если с тобой опять что-то случится? Ты представляешь, как изведутся твои родители?       — Представляю…       — У меня возникает уверенность в том, что ты просто не можешь сидеть на одном месте, Роксана.       — Возможно, — мирно согласилась я и посмотрела под капюшон Эдмунда. — Однако, если бы не ваша твердолобая верность приказам Тома, он бы уже давно был в Больничном крыле и шёл бы на поправку, и этой прогулки бы не состоялось.       — Он запретил, — покачал головой мальчик.       — Я уже это слышала… Запретил, запретил. Вы что, его рабы, чтобы беспрекословно следовать его указам? — подобное поведение начинало раздражать.       — Мы его друзья, — Эдмунд сделал акцент на слово «друзья». — Он нас попросил.       Настойчиво, видимо, он их попросил, если они вместо колдомедика, кинулись на поиски единорогов…       — Ему нельзя обращать на себя внимание, у него… очень щекотливое положение в школе… — вероятно, он имеет в виду приют. Я сделала вид, будто не понимаю, о чём идёт речь. — Нельзя, чтобы Дамблдор узнал о чем-то таком.       — Почему? — спросила я настойчиво.       — Он… предвзято к Тому относится.       — Знаешь, ты, конечно, меня извини, но, как бы Дамблдор не относился к нему, я уверена, что отношение это вполне оправдано, Эдмунд. Он не безвинный ребёнок.       — Возможно, — нехотя согласился Лестрейндж, когда мы уже подходили к черте леса, — но исключение и высылка в Лондон в… Высылка в магловский Лондон — это чересчур.       — Дамблдор грозится выгнать его из школы? — поразилась я.       — Так я слышал, — проговорил Эдмунд и скомандовал: — Все, приготовьте палочки. Идём тихо. Роксана, ни на шаг от меня не отходи.       Мы вошли в лес. В нос ударил приятный запах влажной свежей хвои и мха и прогулка показалась бы даже приятной, если бы ноги не вязли в грязи. Не знаю, сколько мы шли. Может, минут тридцать или чуть больше, но, когда мы прибыли к, если так можно выразиться, ареалу обитания единорогов, я осознала, что на лес опустился мрак, хоть на улице, по идее, ещё стоял день. Будучи сильно чувствительной к магии, я сразу ощутила чьё-то присутствие рядом. И я бы не назвала это чувством, какое должно возникнуть в присутствии такого доброго и светлого существа, как единорог.       Я огляделась. Подножия деревьев и диковинных кустарников окутывали языки тумана. Мальчики разбрелись по окрестностям в поисках волшебного сородича лошади. Эдмунд крепко держал меня за руку.       Достав палочку из кармана мантии, я держала её наготове.       — Эдмунд, — дрожа, прошептала я, — тебе не кажется, что это не очень похоже на место, где живут единороги?       — Кажется, — ответил мальчик, — в прошлый раз здесь было… иначе.       Внезапно, послышался дикий рык. Всё внутри у меня буквально замерло от того, насколько леденящим душу показался мне этот звук.       — Кто вы и что вам здесь нужно?! — прогремел свирепый, незнакомый голос из-за деревьев. Я испуганно отпрыгнула назад.       — Остолбеней! — не теряясь, выкрикнул Эдмунд, прикрывая меня собой. Нечто в чаще снова зарычало. Послышался приглушённый топот копыт. Я поняла с промедлением, что на нас с бешенной скоростью мчится кентавр.       — Петрификус Тоталус! — я попыталась выпустить Обездвиживающее заклинание, но оно пролетело мимо огромного высокого существа. В мгновение оно оказалось прямо перед нами и я вспомнила, как совсем недавно в таком же положении находилась пред Призрачным Всадником. Встав на дыбы, кентавр передними копытами отшвырнул Эдмунда к дереву и стал угрожающе шаркать копытами по мокрой лесной земле, направляясь в мою сторону.       Выставив перед собой волшебную палочку, я одновременно пыталась придумать, как выкрутиться из сложившейся ситуации и переживала о благополучии Эдмунда (с той силой, с которой кентавр легнул юношу, он вполне мог сломать ему рёбра).       — Обскуро! — попыталась защититься я и, на этот раз, заклинание долетело до оппонента. Кентавр потерянно остановился. Его тёмные длинные волосы, напомнившие мне расплавленный асфальт, упали на лицо.       Отпрыгнув к толстоствольному дубу, около которого без сознания лежал Лестрейндж, я наклонилась, чтобы прощупать пульс. Издалека донёсся аналогичный предшествующему конский топот и крики остальных слизеринцев.       — Кто ты?! — вдруг подал голос ослеплённый кентавр. Я растерянно посмотрела на застывшее в нескольких метрах существо. Его огромные, окутанные белой дымкой глаза таращились невесть куда, будто бы во тьме, ей единственной, которую он сейчас должен был видеть, ему открывалось нечто ещё.       — Я… Роксана.       — Нет, — кентавр покачал вытянутой головой, — это не так. Это не твоё имя. Кентавры чувствуют ложь, маленькая волшебница.       — Я-я… Вера, — пересилив себя, ответила я правду. И он сразу почуял мою искренность. Кентавр удовлетворённо кивнул. — Не трогайте нас, пожалуйста, мы здесь с благими намерениями…       — Вот как?! — прогремел он. — Вы здесь ради крови единорога, я знаю. Разве может быть истязание единорога — благой целью?!       — Нет-нет, — я судорожно поспешила заверить кентавра, — предполагалось, что он сам её даст. Ритуал чистой души. Я желаю лишь добра и спасения, сэр.       — Чистая душа? — существо сделало несколько слепых шагов вперед, но его ничего не видящие глаза вполне осознанно посмотрели прямо на меня. — В тебе нет её, — поразмыслив, высказался он, удивив меня. Вероятно, почувствовав мою реакцию, кентавр пояснил: — Я вижу сквозь материю, глубже, намного глубже осязаемого мира. Вера, — произнёс он моё имя с сомнениями, — вы слабы и испуганны, потеряны и сбиты с толку. Знаете ли вы, что есть хорошо, а что — плохо?       — Наверное, сэр, — я сглотнула, — если вообще хоть кто-то может это знать, — я поджала губы и испуганно оглянулась: нельзя было, чтобы кто-то из слизеринцев услышал этот разговор. Крики стихли, а из чащи показались остальные соплеменники существа, стоящего напротив.       — Вы нерешительны и полны сожалений. Мне кажется, глубоко внутри вас живёт отнюдь не ребёнок. Я не причиню вам вреда, — кентавр замер и выпрямил изогнутую спину. Угрожающие мощные ноги с груздящимися мышцами и опасными копытами сделали шаг назад.       Я неуверенно подняла вверх волшебную палочку и произнесла контрзаклятие. Кентавру вернулось зрение. Он сделал ещё несколько тяжёлых шагов назад, но я тем временем, наоборот, с силой вжалась спиной в дерево, замечая, что глаза у существа — сиренево-фиолетового цвета, с белыми капельками-вкраплениями у самого зрачка.       Кентавр изучающе рассматривал меня, кивнув соплеменникам не подходить ближе.       — Возможно, я видел твоё лицо во сне.       Я удивлённо приподняла брови.       — Повзрослевшее. Посуровевшее. Постаревшее. От маленькой женщины можно ожидать великих дел, если маленькая женщина будет принимать правильные решения.       — Простите? — была я сбита с толку.       — Меня зовут Версал, — вздёрнув острый подбородок, произнесло существо.       — Версал, что вы имели в виду под правильными решениями? — осторожно поинтересовалась я.       — Вы, юная леди, сами знаете, когда совершаете правильные вещи, а когда — нет. Единорога вы найдёте на поляне за этими деревьями, — он указал рукой на тёмные заросли, — идите одна.       — Это правильное решение?       — А как вы сама думаете?       — В-возможно?..       — Цель ваша, — произнёс Версал как-то задумчиво, переведя взгляд сиреневых глаз на Эдмунда, всё ещё пребывающего без сознания, — безусловно, благая, однако правильно ли это решение — зависит от точки зрения. Оно повлечёт за собой очень много бед, повлияет на многие жизни. С вашей точки зрения — решение правильно, вы ведомы искреннем желанием помочь, но некоторые другие с вами не согласятся. Безусловно, в этой ситуации правильным было бы неправильное решение, иначе говоря — меньшее зло взамен великого, однако вы поступите так, как решили. И всё произойдёт так, как должно. А теперь, мне пора, — кентавр склонил голову и рванул обратно в глухую лесную чащу. Повисла пугающая тишина.       Наклонившись, я легонько потрепала Эдмунда за плечо.       — Эй, Эдмунд, Эдмунд, очнись.       Мальчик резко дёрнулся.       — Всё хорошо, — заверила его я и помогла подняться. — Ты как?       — Нормально, — Лестрейндж потёр ушибленный затылок и отыскал в близрастущих кустарниковых зарослях свою палочку. — Где он?       — Он ушёл, не о чем волноваться.       — Ушёл?       — Ага.       — Ты цела? — мальчик внимательно посмотрел на меня.       — Да, он меня не тронул, — я слабо улыбнулась, — но вот всем остальным, думаю, досталось неплохо… Здесь было целое племя.       — Надо проверить, как они. Идём…       — Постой, — я схватила слизеринца за локоть, останавливая, — я пойду за кровью единорога.       Лестрейндж красноречиво изогнул тёмную бровь. Я пояснила:       — Версал, кентавр, сказал, что единорог на поляне за этими деревьями, — я указала на тёмные заросли, — и сказал, чтобы я шла к нему одна.       — Исключено, — уверенно заявил юноша, — это может быть опасно, одну я тебя не отпущу.       — Прости, но твоего разрешения я не спрашивала. Я пойду одна и сделаю всё, что надо, а ты иди за своими друзьями, — с жаром заявила я, буравя взглядом недовольного Эдмунда.       — Но, Роксана…       — Я всё сказала, — сказала я и, развернувшись, направилась туда, куда посоветовал Версал. Эдмунд пробурчал что-то в след, но, всё-таки, принял моё решение.       Пробраться сквозь стену старых, толстоствольных и пышнокронных деревьев оказалось непросто. Ноги то и дело норовила уколоть дикая трава и чудной папоротник, а мелкие ветви, подбрасываемые неожиданными порывами ветра, больно хлестали щекам и шее, оставляя после себя неприятное жжение. В конце концов, когда я чудом целая и невредимая выбралась на едва заметную глазу тропинку, впереди показался просвет: сквозь лесные заросли пробивались… солнечные лучи.       Я оказалась на ясной полянке, чистой и мягкой из-за плотного ковра мха под ногами. Вокруг поляну окружала тёмная чаща, будто оберегая это потаённое, чистое и девственное место, и в этой чаще не было и намёка на солнечный свет, когда как здесь, если поднять голову к небу, можно было увидеть прояснившееся сиренево-голубое небо и выглядывающее из-за серых туч светило.       У поваленного дерева, лежащего поперёк поляны, я заметила мирно спящее, свернувшееся калачиком существо. Его мраморно-белая, короткая шерсть отражала солнечный свет так, что, казалось, появлялась радуга. Единорог был молод, — заключила я, потому как его рог, покрытый, будто бы, перламутром, был длиной всего с указательный палец. Я осторожно сделала пару шагов вперёд.       Интересно, как это удивительное существо понимает, чисты помыслы человека по отношению к нему или нет? Внезапно, единорёнок вздрогнул и распахнул кожистые веки. На меня уставились огромные, чистые, кристально-белые, умные и проникновенные глаза. Я замерла.       — Привет, — осторожно произнесла я и попыталась улыбнуться. Существо подняло голову. — Не бойся меня, я не причиню тебе вреда.       Около минуты единорог не сводил с меня взгляда, а после, потянувшись, поднялся на ноги. Ростом он оказался приблизительно на две головы выше меня. Вниз по его шее, точно белое золото или платина, спускалась густая шелковистая грива.       — Я бы хотела попросить тебя помочь мне, — не знаю зачем я говорила всё это, но других идей, как показать единорогу чистоту своих помыслов у меня не было, ведь мне никто так и не объяснил, как проводится ритуал, ради которого мы сюда пришли. — Одному… человеку очень плохо и никто, кроме тебя не может ему помочь, — существо склонило голову в бок и замерло в раздумье. — Прошу, помоги.       Солнечный свет упал на морду единорога, заставив его прищуриться. Мне даже показалось, что он улыбнулся. Я медленно потянулась рукой к его гриве и провела по ней пальцами. На ощупь она оказалась мягкой и шелковистой, гладкой и прохладной. В ответ послышалось довольное урчание. Я решилась подойти ещё ближе и уже смелее положила руку на шею единорёнка, прямо в то место, где билась толстая артерия, качавшая кровь. Сколько на свете людей, — подумала я, — которые готовы пойти на убийство ради возможности заполучить хоть каплю этого заветного эликсира долгой жизни? И чем я отличаюсь от них? И поступаю ли я правильно? Сделав шаг вперёд, я опустила и вторую руку, ту, в которой держала волшебную палочку, на тёплую мягкую шерсть, приобнимая будущего, я надеялась, спасителя Тома Реддла.       Так мы простояли несколько минут вплоть до того момента, когда единорог внезапно дёрнулся и я была вынуждена отступить назад. Существо, пристально глядя на меня, склонило голову и прищурило глаза. Я не сразу поняла, что сквозь его веки сочилась кровь.       Подкатывала тошнота. Это зрелище красноречиво говорило о том, насколько неправильно и неестественно происходящее: девственно-белоснежная, гладкая шерсть медленно напитывалась кровавыми каплями и уродливыми красными разводами. Но отступать было нельзя, наколдовав небольшой пустой сосуд для зелья, я аккуратно подставила его под стекающую причудливыми ручейками кровь думая о том, что Том заплатит за каждую выпитую каплю этой святой жидкости. А ещё о том, что он, абсолютно точно, этого не заслужил, не заслужил этой, пусть и добровольной, но жертвы. За всё причинённое зло, он не достоин моей доброты.       Роксана, моя неотъемлемая частичка, внутри мягко соглашалась со мной, безмолвно посылая потоки чувств по рёбрам.       Том Реддл вечный мой должник — твёрдо решила я, закрывая сосуд и благодарственно обнимая единорёнка на прощание.       Возвращались мы в полной тишине. Я шла впереди всех, яростно обступая лужи и размытые дождём следы на тропинке. Слизеринцы, шедшие, как мне показалось, очень настороженные и изумлённые всем произошедшим, все как один — в ссадинах и ушибах, вели себя почтительно. Наверное, они до конца не верили, что я действительно это сделаю. А ещё, наверное, они гадали, каким образом я получила кровь и действительно ли мне пришлось порезать невинного единорога.       Зайдя на территорию Хогвартса, я заявила, что хочу самолично дать Тому лекарство.       — Зачем? — вопросил Эйвери.       Я раздражённо посмотрела на парня, ёжась от холода.       — Чтобы убедиться, что он понимает, что теперь должен мне по гроб жизни.       — Ладно, идём, — миролюбиво согласился Нотт, — парни, она действительно имеет на это право.       Эдмунд согласно кивнул.       Школьный колокол пробил ровно шесть: всех студентов приглашали на ужин. Смешавшись с толпой пуффендуйцев, вышедших со своей гостиной, мы прошли до Большого зала, а от туда свернули в сторону подземелий. Я подозревала, что Тома держали в одном из многочисленных заброшенных кабинетов, а не в факультетской спальне, потому как в таком случае у многих учеников могли бы возникнуть резонные вопросы или даже больше — профессор Слизнорт, декан факультета, зайдя проведать студентов, мог нечаянно застать мальчишек в щекотливом положении.       Спустившись знакомым путём в холодные тёмные коридоры, мы пошли по направлению покоев Салазара Слизерина. В какой-то момент слизеринцы остановились и отперли заклинанием непримечательную небольшую деревянную дверь.       Я настороженно посмотрела на Эдмунда и, получив одобрительный, но хмурый кивок, неуверенно вошла внутрь. Комната оказалась обставленной в стиле детского пансиона или… приюта, — подумалось мне: односпальная кровать стояла у стены, напротив стоял небольшой дубовый столик, на котором громоздились высокие стопки старинных книг и школьных учебников, рядом — стул, на котором висела чёрная мантия и небольшой шкаф. Наверное, эта комнатка была тем местом, где Реддл прятался ото всех, чтобы придумывать всякие и разные планы, как строить козни всем неугодным.       Внутри было очень темно и свет давал лишь тусклый шар Люмоса, парящий над головой. В его холодном освещении болезненно-белое лицо Тома Реддла показалось мне вовсе серым и безжизненным. Мальчик лежал, укрытый одеялом и тяжело дышал — это было видно по высоко вздымающейся грудной клетке. Он то ли спал, то ли пребывал в бессознательном состоянии, но его неплотно прикрытые веки то и дело дрожали.       К собственному удивлению, мне резко стало его очень жаль: с другой стороны, по сути, кто он? Сирота без денег и дома, одиночка и трудный ребёнок, у которого только и есть, что друзья, книги и эта небольшая коморочка. Поджав губы, я подошла ближе и решительно откупорила сосуд с кровью. Решив не будить мальчика, я просто поднесла горлышко к его губам и начала аккуратно вливать содержимое порциями.       Казалось, я не двигалась совершенно. Тело моё было одеревеневшим и неуклюжим. Позади себя я чувствовала взгляды четырёх пар глаз, они жгли затылок, как самый настоящий огонь. Интересно, поможет ли мне Том когда-нибудь в будущем? Наверное, он будет жутко недоволен, когда узнает, что я снова спасла ему жизнь. Я улыбнулась. Эти мысли грели душу, хотя, впрочем, с его характером, ничто не помешает Реддлу сделать вид, будто бы ничего такого не было и ничего он мне не должен. Потому что кто я для него? Маленькая девчонка, снующая своим любопытным носом рядом и не более. Да, теперь, он видит во мне меня настоящую, но я уверена, что этот факт мало что поменяет в наших взаимоотношениях.       Когда кровь в бутыльке закончилась, я закрыла его, положила к себе на колени и пристально сверила Тома взглядом на предмет изменений или улучшений в болезненном облике.       — Сработало? — спросил Кристиан, подходя немного ближе.       — Понятия не имею, — ответила я, мимолётно повернувшись к парню и замерла, когда глаза мои внезапно наткнулись на прицел чёрных, огромных, провалившихся из-за недуга глаз Тома Реддла.       Он смотрел на меня секунду, две, три, потом — вытащил руку из-под одеяла и слабыми пальцами взял с моих колен пузырёк, на стенках которого всё ещё были видны кровавые разводы. Его сухие губы дрогнули.       Я не смогла сдержать улыбки.       Том Реддл смотрел на меня искренне и непонимающе, с мягкой и почти нежной благодарностью. СНОСКИ: *Агапея — авторское любовное зелье, название произошло от одного из 4 др. греч. слов, обозначающих любовь. Агапе — любовь мягкая, жертвенная. Агапея — слабое, безвредное зелье, вызывающее чувство эйфории и лёгкой влюблённости. *Леди с картины читает Уильяма Шекспира, Сонет 147. *Плачущий кровавыми слезами единорёнок — авторский вымысел, в каноне о подобных ритуалах не упоминается.