Поработители и порабощённые

      Декабрь 1941 года       «Дорогая моя, любимая доченька, мы с отцом и Саймоном с нетерпением ждём твоего приезда на рождественские праздники! Билет на экспресс до Лондона я уже купила и вложила в конверт.       Дома всё хорошо. Все радовались первому снегу, Фло и Свитти купили просто великолепную ель в гостиную, какой запах стоит в доме — не передать словами!       Отец просил напомнить тебе о рождественском ужине у Лестрейнджев и о вашей с ним договорённости не есть перед приездом тот мармелад, от которого волосы становятся розовыми. О, а ещё — передавай Эдмунду привет! Возможно, нам с тобой стоит задержаться в Лондоне и зайти в Косой Переулок, чтобы купить тебе красивый наряд? Обсудим, когда прибудешь на Кингс-Кросс.       Саймон рьяно ждёт встречи с тобой и передаёт наилучшие пожелания и поздравления со скорым началом каникул (доченька, тебе стоит подумать о том, чтобы забрать в следующем семестре его с собой в Хогвартс иначе, боюсь, этот негодяй разрушит наш дом!).       Жду ответа, не потеряй билет на поезд!       С любовью,

— Мама».

      Перечитав письмо, я извлекла из конверта небольшой картонный квиток и положила его на прикроватную тумбочку.       Я сидела на кровати в опустевшей в преддверии Рождества спальне: наши с Мелиссой соседки — Камилла Аббот, Киара Белл, Френсис Ли и Энид Долгопупс уехали домой сегодня утром вместе с большей частью учеников школы. Мы же должны были отправиться завтра, в девять утра. И пока Мелиссандра ужинала в Большом зале, я решила пропустить приём пищи и собрать, наконец-таки, чемодан (в него совершенно ничего не хочет влазить!). С собой в Хогвартс на второй курс я взяла два чемодана: один — огромный, в который помещались все школьные принадлежности, и ещё один — поменьше, для одежды. Так вот, этот второй чемодан, пусть и был зачарован заклинанием расширения пространства, всё равно не хотел вмещать в себя ничего, кроме одежды. А ведь домой мне надо было взять ещё и котёл, мензурки и ингредиенты для зелий (профессор Слизнорт превзошёл сам себя и задал на каникулы приготовить целых три отвара), пергамент с перьями (профессор Бинс, при всём моём почтении, просто настоящий изверг: в качестве домашнего задания сказал написать два эссе, размером не меньше двух свитков, про восстание гоблинов!), а, и ещё несколько книг для внеклассного чтения.       Кое-как закрыв чемодан и обвязав его верёвкой, я устало легла на кровать и открыла «Расширенный курс Заклинаний», как раз сейчас я разучивала Летучемышиный сглаз — очень полезное, как по мне, в некоторых ситуациях заклинание.       Ноябрь и декабрь прошли как нельзя спокойно и хорошо. Удивительно, но за эти месяцы мы умудрились никуда не влипнуть, ни во что не ввязаться и ни с кем не поссориться (пожалуй, я упущу случай, когда Игнатиус и Честер подговорили Пивза натравить крысу завхоза Купера на особо задиристого старшекурсника со Слизерина, и та в нескольких местах прокусила ягодичную мышцу бедного студента до крови). Вместе с Мелиссой мы полностью посвятили себя учёбе: она делала упор на Травологию и свой эксперимент с волшебными бобами, а я — на Заклинания и Защиту от Тёмных искусств (два моих самых любимых предмета, если не считать Зельеварение). Самостоятельные и проверочные работы, которые обычно учителя давали перед зимними каникулами я написала на «отлично», разве что за Полёты получила «удовлетворительно» за то, что не смогла уговорить метлу разрешить мне сесть на неё.       Тем временем Хогвартс радовал красивыми рождественскими украшениями, венками и праздничными елями. Абсолютно все лестничные пролёты были украшены красивыми ветвями омелы и припорошены волшебным, не тающим снегом, а рыцарские доспехи, обычно стоящие неподвижно и сутуло, сейчас, при виде студентов и преподавателей, возымели привычку распевать басистыми голосами рождественские песни и колыбельные.       Одним словом, всё и все вокруг прибывали в радостном ожидании праздника, все кроме Тома Реддла. Возвращаясь после обеда в гриффиндорскую башню, я столкнулась с ним на лестнице — и мальчик показался мне ещё более угрюмым и хмурым, чем обычно. Шедший следом Эдмунд, как всегда весёлый и улыбчивый, подмигнув, проговорил:       — Не обращай внимания.       — Что случилось? — чувствуя прилив любопытства, не удержалась и спросила я.       Понизив голос до шёпота, слизеринец ответил:       — Дамблдор не разрешил ему в этом году погостить у меня на Рождество, он остаётся в Хогвартсе.       — Разве он имеет такие полномочия? — удивилась я. — На рождественские каникулы ученики имеют полное право отправляться домой, к родственникам или друзьям.       Эдмунд, ненадолго замолчав, задумался.       — Только не он.       Я не стала расспрашивать его что значит его последняя реплика, потому что сама всё поняла. Видимо, профессор Дамблдор несёт ответственность за учеников-сирот во время учебного года, но почему тогда в прошлом году с этим не возникло никаких проблем? Я уже давно заметила между ними какой-то особый, скрытый вид стойкой неприязни, но если поведение Тома можно оправдать юношеским максимализмом и тяжёлой школой жизни, то Дамблдора — нет, потому что он, всё-таки, взрослый, рассудительный мужчина и должен быть выше этого. А может, это всё из-за того, что я рассказала ему в прошлом году об инциденте с змеёй и таким образом декан решил оградить окружающих Реддла людей от опасности?..       Как бы то ни было, это означало, что Тома на ужине у Эдмунда не будет и мне стало немного спокойнее (мальчик удивительным образом умел выводить меня из хрупкого душевного равновесия). Приём у Лестрейнджей невероятно меня пугал и заставлял нервничать. По горькому опыту прошлого, я могла с уверенностью сказать, что ничем хорошим такие сборища обычно не заканчиваются. Пусть, на подобных мероприятиях публика была исключительно светской, ругались все всегда всё равно совершенно одинаково; ничто, включая хорошее воспитание, не мешало одному чистоплюю начистить рожу другому. Например, все знали, что Малфои недолюбливали Яксли, а Яксли — Розье и, конечно, Блэки — те враждовали сразу с несколькими семьями: с нами, Виллами, с Паркинсонами и Ноттами…       Утром следующего дня мы с Мелиссандрой, таща за собой тяжеленные чемоданы с вещами, пробиралась по заметённой снегом дорожке до платформы Хогсмида, кутаясь в зимние плащи, которые едва ли спасали от сильного шквального ветра и начинающейся пурги.       — Вам помочь? — я обернулась на знакомый голос, пряча лицо от колючего снега под капюшоном. Позади нас, с небольшими дорожными чемоданами шли Эдмунд и Кристиан Нотт.       — Не надо, — ответила я, — всё в порядке.       — Да, было бы неплохо, — вдруг робко отозвалась подруга, вогнав меня в недоумение: такой подлости от неё я не ожидала. Мелисса улыбнулась и подмигнула. — Ну а что, Рокси, они — мальчики, это их непосредственная обязанность — помогать хрупким и маленьким девочкам.       — Отлично сказано! — подал голос Кристиан, подходя ближе и беря в свободную руку чемодан Мел. — Напомни, как тебя зовут?       — Мелиссандра… — оробела девочка.       — Из Холмсов? — сверкнув пронзительными глазами, поинтересовался мальчик.       — Ага.       — Наши отцы работают вместе в Министерстве.       — О, неужели? А я и не знала…       Я нехотя отдала Эдмунду свою ношу и благодарственно улыбнулась.       И мы двинулись дальше. Платформа оказалась едва ли наполненной людьми, здесь было даже больше местных жителей, спешащих в Лондон на рождественские ярмарки, нежели учеников Хогвартса. Донеся наши чемоданы до первого свободного купе, мальчики отправились к остальным слизеринцам, пожелав хорошей дороги. Эдмунд на прощание сказал, что с нетерпением ждёт рождественского приёма, я, к сожалению, таким рвением похвастаться не могла.       Лондон встретил прояснившимся небом и подтаявшим снегом. Мама ждала на перроне, нетерпеливо крутя в руках, как я потом заметила, мою любимую слойку с шоколадом. Распрощавшись с Мелиссой и договорившись связаться в скором времени по совиной почте, я бросилась к ней в объятия. Интересно, — подумала я, крепко обнимая маму, — в какой момент я окончательно прекратила называть её миссис Вилл и действительно стала считать своей матерью?.. В принципе, это уже и не важно, верно?       Мы всё-таки решили прогуляться по Косому Переулку в поисках нарядов на приём. Мама в своём обычае выбрала длинное изысканное шёлковое платье тёмно-фиолетового цвета, а меня убедила примерить розовое платье из красивой лёгкой ткани. Крутясь перед зеркалом, я размышляла о том, почему меня всегда норовят облачить во что-то именно розовое и супер-пупер девчачье. Мама была без ума от моего наряда и не спрашивая моего согласия, оплатила покупку.       Вернулись мы домой затемно, однако отец терпеливо ждал нас в гостиной у камина, сидя в кресле и почитывая старый фолиант, чтобы скоротать время. Выглядел он очень задумчивым и серьёзным, несмотря на тёплую улыбку, которая озарила его лицо с нашим появлением. Папа мельком заглянул мне за спину, чтобы убедиться, что мои волосы пребывают в натуральном оттенке и нет в их внешнем виде и намёка на бунтарство и непосредственность, а потом обнял.       — Скучал по тебе, дочка, — прошептал он мне на ухо и чмокнул в щёку.       Отдав покупки Фло и Свитти, которые при виде меня радостно запрыгали на месте и захлопали в ладоши, мы ещё долго пробыли в гостиной, разговаривая обо всём, что происходило дома в моё отсутствие и непосредственно со мной в Хогвартсе. Конечно же, я многое опустила в своём рассказе (как, например, то, что меня чуть не убил злобный призрак безголового слизеринского всадника, или, как ходила в Запретный лес на поиск единорога, или… в принципе, этот список можно (но не нужно) продолжать ещё очень долго). Папа с мамой с упоением слушали о моих успехах в учёбе и смешных проказах Уизли и Бруствера, но я всё никак не могла найти себе покоя: Саймона нигде не было, он даже не вышел, чтобы меня встретить.       — Мам, пап, а где Саймон? — всё-таки не выдержала и спросила я, когда эльфы подали третий чайник с чаем.       — О, — родители настороженно переглянулись, — о, он, должно быть, наверху… — я взглянула на маму с подозрением. — Он вчера был до неприличия вреден и груб.       — Нахамил мистеру Лестрейнджу, напал на их семейного филина… — добавил папа строго. — Тебе стоит заняться его воспитанием, дочка.       Я поджала губы и сконфуженно попыталась оправдать Саймона:       — Он… старый кот…       Саймон действительно ждал меня наверху, в моей спальне, напряжённо сидя на середине кровати, виляя пушистым хвостом и щуря янтарные умные глаза.       — Это был последний раз, юная леди, когда я остался в этом доме без вас! — заявил он безапелляционно. Я замерла на пороге.       — Родители сказали… ты вёл себя из рук вон плохо?       — О, а на что они рассчитывали?! Оставить меня на попечение эльфам, и даже не здороваться по утрам?! — Саймон фыркнул. — Я принял мр-р-решение: я уезжаю в Хогвартс вместе с тобой! — напоследок он топнул лапкой по покрывалу. Я улыбнулась.       — Как скажешь. Я не против. Это же ты на первом курсе не захотел уезжать со мной.       — Да, старый дурень! Я думал, здесь будет веселее, мр-р, но как здесь может быть веселее, если здесь нет ни одной кошки, мр-р?       — Хорошо-хорошо! — хихикнула я и села рядом на кровать. — Какие здесь новости, Саймон?       — Ты имеешь в виду, какие сплетни мне удалось подслушать в твоё отсутствие, мр-раленькая интриганка?       — Именно, сэр!       Кот зевнул, подошёл ближе и лёг, кладя голову мне на колени.       — Так-так… Ну, вот, кое-что: твоя мать очень встревожена предстоящим, мр-р-рождественским ужином.       — Отчего же?       — Она что-то говорила о своей матери, как её…       — Хеспер!       — Точно-точно, что-то о её болезни… Мр-р… Насколько я понял, она в числе приглашённых гостей.       — Что?! — опешила я. — Тех Блэков никогда раньше не звали на подобные мероприятия, отчего же сейчас позвали?!       — Не знаю, но факт: старая карга приглашена на бал.       — Бедная мама… — я схватилась за голову. — Они не общались лет пятнадцать…       — Тебе, мр-р, известно, почему?       — Нет, мама не любит об этом говорить, всегда переводит тему разговора… Знаю только, что они в большой и страшной ссоре.       — А что же твой дед?       — О нём вообще никогда не слышала.       — Что же, мы обо всём скоро узнаем, мр-р… Ты же возьмёшь меня с собой?!       — Ой, — я напряглась и виновато посмотрела на Саймона, — боюсь, родители не разрешат, они на тебя в обиде…       — Этого следовало ожидать, мр-р… Слюнтяи…       — Саймон!       — Прости, милая… Мр-р… Они думают, я злой, это они ещё не знают, каким я был человеком…       — Что? — я обхватила ладошками голову кота, заставив посмотреть на себя. — Ты же говорил, что был хорошим и добропорядочным!       — Конечно, был, иногда… Я просто не рассказывал. Я был очень даже неплохим волшебником, пока мой заклятый враг не разозлил меня, а после — и вовсе — не обратил в кота, чтобы заполучить мою волшебную палочку…       — Что ты такое говоришь! — не верила я своим ушам.       — Правда-правда, мр-р…       — С ума сойти! И как давно ты кот?       — Дай-ка подумать… мр-р-р… ровно пятьдесят один год!       — Не может быть!       — Ещё как может! Кстати, звали меня Варфоломей Ли Теодор Харрингтон… — я округлила глаза. — Можно просто Варфи, так звали меня друзья… Мр-р-р… Но я и не против своего нового имени… А теперь, давай спать, мр-р-р, я стар и устал…       Проснулась я на следующее утро с больной головой. Наверное, она разболелась от переизбытка эмоций и информации, что я получила вчера вечером. Потянувшись на кровати, я взглянула на мирно сопящего и похрапывающего Саймона… Или, теперь, мне стоит называть его Варфи? Варфоломеем Ли Теодор Харрингтоном… тюфу! Язык сломаешь!       До рождественского ужина оставался ещё один день и я решила посвятить его практике новых выученных заклинаний, написанию эссе по Истории магии и отправке писем и подарков друзьям.       Мелиссе я решила подарить энциклопедию по Травологии из семейной библиотеки (таких экземпляров у нас было два, поэтому, папа даже не заметит). Реджинальду я отправила мини-набор «Полироль+ для метёл старых и новых», что купила вчера вместе с мамой в Косом Переулке; Игнатиусу — коробку печенья «Съел — взлетел» (по какой причине произойдёт взлёт не уточняется); Демиану — первый выпуск Комеража из лавки старьёвщика (уверена, он оценит). Эдмунду я вручу подарок лично (его выбрала мама (по указу папы)): зачарованные карманные часы, которые показывали не только время, но и фазу луны, положение планет, звёздную карту, месяц и день недели. Несмотря на то, что выбор сделали за меня, подарок мне нравился: Эдмунд был из тех мальчиков, которые любили выглядеть с иголочки (он до сих пор носил подаренные мною в прошлом году запонки!). И… был у меня ещё один подарок, но я никак не могла решиться его упаковать.       В маленькой чёрной шёлковой коробочке у меня на столе лежала булавка для галстука: старая, но отполированная до блеска, серебренная булавка, верхушка которой была выполнена в виде головы змеи с зелёным глазками. Вещица дешёвая, из лавки со всякой всячиной, обошлась мне всего в 1 галлеон (кажется, продавец был рад от неё избавиться). Как только я её увидела — сразу подумала о Томе Реддле и о том, каково ему сейчас там, одному, в Хогвартсе, в холодном слизеринском подземелье, без родных, друзей и какой бы то ни было рождественской радости. В такие моменты мне становилось его очень жаль, впрочем, была я уверена, стоило бы ему оказаться рядом — своим поведением он сразу бы развеял это чувство. И всё же, я купила эту несчастную булавку и действительно, искренне, хотела её подарить. Пугала меня не сама перспектива, а то, что последует за тем, когда Том получит свой подарок. Механизмы его эмоций ненормальны и диковинны, и я совершенно не знала чего от него можно ожидать: гнева, обиды, презрения, отторжения… точно не благодарности, — казалось мне. Собрав силу воли в кулак (зря я, что-ли, потратила галлеон?!) я обернула коробочку пергаментом и вложила написанную наскоро, немного дрожащей от волнения рукой записку: «Тому Реддлу от Роксаны Веры Вилл, в честь Рождества». После — отправила старушку Лилу и рабочего филина папы — Гектора, разносить подарки получателям.       Закрыв за птицами окно, за которым в воздухе танцевали крупные хлопья снега, я вернулась к отработке заклинаний. За учёбой я и не заметила, как прошёл целый день и наступил ранний, зимний вечер. За ужином папа ещё раз напомнил мне о правилах поведения в на приёме:       — Никаких шалостей, дочка, никакого бунтарства, проказ и козней. Веди себя подобающе, ты уже маленькая леди. Договорились?       — Договорились, — ответила я, размышляя о сущности его претензии: разве когда-либо я вела себя не как леди?..       Утро Рождества выдалось солнечным, но морозным. Мама за завтраком выглядела задумчивой и хмурой и, чтобы развеять тишину, я решила поинтересоваться о её сборнике стихотворений. Оказалось, в издательстве произошла заминка, и партия книг ещё не готова, однако разговор, я надеюсь, её хоть немного, но отвлёк. Было видно, насколько сильно она переживает из-за предстоящей встречи. Я была так же уверена, что и отец не находил себе места, но внешне это просто не показывал. Что же касается меня… я не видела эту женщину ни разу в жизни, но не сомневалась: один её вид вызовет во мне бурю отвращения и лишь надеялась на то, что обойдётся без очередной склоки или скандала (иначе, я за себя не ручаюсь; не даром говорят, что характером я пошла в отца).       В пять часов вечера я стояла напротив высокого зеркала платяного шкафа в своём новом платье и с красивой высокой причёской; в ушах в свете камина поблёскивали мамины серьги, а вниз по шее спускалась тоненькая цепочка с кулоном (так же мамина). Я чувствовала себя невероятно взрослой, совсем как раньше, а Роксана внутри не могла поверить в то, насколько она красивая. Вздохнув, я взглянула на стоящие рядом золотистые туфельки, жутко неудобные, но очень эффектные, и принялась обуваться и застёгивать многочисленные ремешки.       К Лестрейнджам мы прибыли по каминной сети: мама первая, следом я и папа в конце. Выпрыгнули мы из главного камина в гостиной, которая, на удивление, выглядела совершенно не так, какой я её запомнила: было больше света, свечей и тепла, в углу стояла нарядная и праздничная, а не похоронная, ель, украшенная волшебными огнями, звёздами, ангелочками и снежинками. В комнате уже собралось немало народу: важные колдуны и колдуньи стояли и сидели, попивая из разномастных бокалов шампанское, ликёры и огненный виски.       — Винцеслав, Исида и, какая красавица, Роксана! Рад вас видеть, чудесно выглядите!       — Спасибо, Аттикус, — коротко улыбнулся отец, — всегда рады. Как ваши дела?       — О, всё чудесно! Почти все гости собрались, не хватает только Малфоев и Ноттов… Проходите, проходите, что желаете на аперитив?       Я сделала несколько шагов следом за мамой и заметила у дальней стены знакомые лица Дэвида Эйвери, Уильяма Розье, Джетроу Мальсибера и, непосредственно самого хозяина вечера, Эдмунда. Мальчики были облачены в красивые парадные смокинги и мантии, за исключением, наверное, Мальсибера: тот жутко напоминал собой барана, разодетого во фрак. Лестрейндж приветливо мне помахал, подзывая подойти к ним, но я опустила взгляд на подарочную коробку, которую держала в руках, надеясь сделать вид, будто бы не заметила, но папа, как всегда, вовремя решил вернуться к своему любимому занятию: вставлению мне палок в колёса:       — Роксолана, иди, поздоровайся с друзьями, не стесняйся…       Аттикус Лестрейндж заговорчески хохотнул, перекинувшись многозначными взглядами с папой. Мне захотелось их обоих хорошенько треснуть куда-нибудь.       — Всенепременно, папа, — сконфуженно выдавила из себя я и поплелась по направлению мальчишек. Незнакомые люди приветливо мне махали и оценивающе оглядывали с ног до головы, и только и слышалось, что:       — Дочка Виллов!..       — Красавицей растёт…       — Говорят, за сына Аттикуса отдадут…       «Отдадут?!» — хотелось воскликнуть мне. «Это мы ещё посмотрим!» — и показать язык, но я себя сдерживала, как могла.       — Привет, — угрюмо поздоровалась я и натянуто улыбнулась, оглядывая слизеринцев по одному.       — Добрый вечер, — почтительно отозвался Эйвери, поправив уложенные гелем набок каштановые волосы.       — Отлично выглядишь, — поддержал Розье.       — Ага, — односложно добавил Мальсибер.       Тут, я заметила, как пристально смотрел на меня Эдмунд. В его тёмно-шоколадных глазах плясали огни сотен свечей.       — Ты… очень красивая, — тихо сказал он, от чего мои щёки тут же загорелись, — но платье мне кажется для тебя слишком взрослым.       — Эм… его выбрала мама, — я не сумела сказать ничего другого, хотя по поводу последнего заявления неплохо было бы возмутиться. — Это тебе, — я протянула коробочку, всё ещё смотря на его красивые глаза, обрамлённые густым рядом чёрных ресниц, — с Рождеством.       Эдмунд улыбнулся, показывая ямочку на правой щеке (на левой ямочки у него не было) и открыл подарок.       — Карманные часы. Я хотела бы подарить тебе книгу, но папа сказал, что часы джентльмену нужнее.       — Отличный подарок, Рокси… Роксана, спасибо! — и тут произошло то, чего я не ожидала: Эдмунд впервые меня обнял, обхватив холодными ладошками мои открытые плечи и спину. Я вздрогнула. Он быстро отстранился, но стойкий аромат его одеколона остался со мной надолго, будто на мне: густой и терпкий, коньячно-мятный. — А это тебе, — он вытащил из внутреннего кармана пиджака квадратную коробочку, — серьги. Я хотел подарить книгу, но мама сказала, что серьги леди нужнее.       Я рассмеялась, уловив иронию в его словах.       — Спасибо, они очень красивые, — серьги и вправду мне понравились: приятным было то, что, несмотря на свою принадлежность к факультету серебристо-зелёному, Эдмунд дарил мне подарки моего цвета — рубиново-красного, который я любила не только из-за Гриффиндора, а ещё в прошлой жизни.       В камине напротив послышался гул, извещающий о прибытии последних гостей. Вскоре в гостиной появился Кристиан Нотт в сопровождении своих родителей, кажется, их звали Годверт и Ивейн. Следом за ними появились и Малфои: Айнарден (старшекурсник), Годдарт — его отец и мать, которую звали, как подсказал Эдмунд, Астрид. За ними прятался четвёртый гость.       — А этот малыш кто? — спросила я у слизеринцев.       — Абраксас*, младший брат Айнардена, ему пять.       Я улыбнулась, глядя на крохотного Малфоя, всего белого, как лебедь. Маленький Абраксас помахал мне ручкой. Айнарден, как и Кристиан, поздоровавшись с мистером и миссис Лестрейндж, направились к нам. Похоже, всем в обществе своих родителей было некомфортно.       — Как я посмотрю, здесь собралась добрая половина Хогвартса! — весело отметил Нотт, когда поздоровался со всеми.       — Не знаю как Хогвартса, но Слизерина — это уж точно, — иронично заметила я, от чего Айнарден усмехнулся и проговорил:       — И только одна гриффиндорка среди змей, как белая ворона, — заметив моё недовольство, Малфой добавил: — Да ладно тебе, Вилл, ты же знаешь, что я тебе симпатизирую! В любых спорах, если там присутствует твоё имя, я ставлю на тебя и, надо заметить, ещё ни разу не проиграл! — слизеринцы снова засмеялись, а я решила пропустить подколку мимо ушей и украдкой заглянуть в обеденный зал, где толпилось так же много людей, как и в гостиной: около двадцати. Вероятно, среди них была и моя бабка Хеспер, раз уж здесь её не было. Мне не терпелось взглянуть ей в глаза.       — Дорогие гости, раз уж все собрались, прошу к столу! — мистер Лестрейндж указал на двери, ведущие в обеденный зал. Все медленно двинулись туда и я, наконец, смогла вернуться к родителям.       За невероятно длинным столом, напоминавшим факультетский стол в Хогвартсе всех рассадили семьями. Наши места были под номерами семь, восемь и девять. Перед нами сидели Малфои, напротив них — Эйвери, за нами, на местах номер десять, одиннадцать и двенадцать — Нотты, напротив них и нас, занимая целых восемь мест, чтоб мне провалиться, восседало большое семейство: престарелая пара, непосредственно — Хеспер и Сириус, женщина и мужчина возраста моей матери — мои тётя с дядей — Ликорис и Регулус, ещё одни супруги, ровесники родителей — Арктурус (ещё один мой дядя) и Мелания, и двое студентов Слизерина: Лукреция и Орион, фактически — мои кузены.       Присев на стул, я замерла под долгим, изучающим взглядом болотно-янтарных глаз Сириуса Блэка. Потом, он так же пристально посмотрел на отца и в конце — на маму, скривив верхнюю губу. После — дед отвернулся и больше не поворачивался. Бабка моя не удостоила нас и взглядом. Любопытство внутри начинало не на шутку раскаляться.       Мистер Лестрейндж вовремя поднял бокал для тоста, прервав натянутую тишину:       — С Рождеством, друзья. Чистота крови навек!       — Чистота крови навек! — пробасили абсолютно все собравшиеся, отчего мне стало дурно. Мой дед снова посмотрел на меня с презрением и я поперхнулась лимонадом.       Вечер длился ужасно долго. Сначала, все долго ели, много пили и громко разговаривали, а когда эти занятия всем изрядно поднадоели, начались танцы. И, о, ужас, мой подлый отец вытолкнул меня в руки Эдмунда как раз тогда, когда начался вальс.       — Я не умею танцевать, — попыталась остановить мальчика я, но всё было безрезультатно. Он, похоже, очень хотел потанцевать.       — Ты очень даже неплохо танцевала на Хэллоуине, — отметил Эдмунд, слегка прищурив глаза, — ты должна мне танец за тот вечер, — и мы закружились. И мне первое время даже нравилось, пока я не поняла, что Лестрейндж — такой же профан в классических танцах, как и я, причём, не просто профан, а высокий, тяжёлый и неуклюжий профан, обутый в туфли с толстой твёрдой подошвой, которая отдавила мне пальцы на ногах, как самый настоящий каток-асфальтоукладчик! Мы хохотали от своей неловкости и косолапости, пока остальные пары — Орион Блэк с сестрой, Дэвид Эйвери с мамой, супруги Розье, Малфои, Краучи, Гринграссы, Яксли и Нотты косились на нас, как на деревенщин. Но хуже всего было то, как на нас смотрели родители Эдмунда: с радостью, умилением и румянцем на щеках. К собственному удивлению, когда подали десерты, за столом я не обнаружила своих родителей, а так же деда с бабкой и дядю Арктуруса Блэка.       — Ты не видел, куда они ушли? — взволнованно спросила я Эдмунда, когда он настойчиво усаживал меня за стол на место рядом с собой.       — Нет, но не волнуйся, думаю, они скоро вернутся. Попробуй шоколадный пудинг! О, или трайфл…       Я серьёзно посмотрела на Эдмунда и заметила, какие у него красные щёки и нос.       — Тебе что, родители разрешили выпить ликёр?! — дошло, наконец, до меня.       — Н-нет.       Эдмунд изо всех сил пытался сдержать улыбку.       — Не ври.       — Не вру.       — Ты видел свой нос?       — А что с ним?       — Он красный, а папа всегда говорит: если у человека за ужином красный нос, значит, вместо чая он пил кое-что покрепче.       — Ну, ладно-ладно, да, разрешили, ну только чуть-чуть!       — Ага.       — Я уже взрослый.       — Очень видно.       — И, вообще…       — Что ещё?       — Это я должен ругать тебя, а не ты меня, — мальчик, всё-таки, дотянулся до пудинга.       — Неужели? — я вскинула брови и заметила, как за нашей шутливой перепалкой наблюдают друзья Эдмунда. — За что это меня надо ругать, позвольте спросить, сэр я-уже-взрослый?       — За твоё платье! — заявил он. — Вот, ты посмотри на него!       — А что с ним?       — Это платье не для девочки.       — Выходит, для мальчика? — Кристиан хохотнул.       — Я имею в виду, оно не подходит тебе по возрасту, слишком взрослое, мне оно не нравится, — Эдмунд проглотил очередную ложечку пудинга и посмотрел на меня в упор, его глаза блестели очень красиво и по-настоящему. От его нарочитой серьёзности меня пробрал смех.       — А мне оно нравится, очень красивое!       — Нельзя показывать всем свои плечи!       — А вот и можно, мама разрешила, это она его купила! Тебе что, не нравятся мои плечи?       — Почему же, нравятся!.. То есть, я хотел сказать, что они нормальные, просто… — я рассмеялась ещё громче.       — Кажется, мистер самый взрослый, всё-таки, не такой взрослый, как он думал, а, Эдмунд?       Эдмунд снова расплылся в доброй, усталой улыбке. И я улыбнулась, обратив внимание, что его ладошка уже давно лежала поверх моего кулачка.       — Я пойду, наверное, поищу родителей, что-то они долго, — благо, слиться танцующей толпой было легко и ни у кого не возникнет вопросов, куда это я направляюсь.       — Я с тобой, — спохватился Эдмунд, нагоняя меня у выхода.       — Как думаешь, где они могут быть?       — Скорее всего в саду, он большой, укромное место для разговора, — я согласилась, — нам туда.       Пройдя через холл в библиотеку, которая по объёмам не уступала нашей семейной, мы вышли через высокие двери с красивым витражом на улицу. Сад начинался у библиотеки и тянулся далеко вперёд, утопая в темноте. На белом снегу, припорошившем дорожку, виднелись многочисленные следы.       — Думаю, мы идём в правильном направлении…       — Холодно. Вот, возьми мою мантию, — не успела я запротестовать, как мне на спину опустилась тёплая мягкая ткань. Мы тихо продолжили путь.       Рождественская ночь была тихой и ясной, на небе отчётливо виднелись звёзды и молодой, растущий диск месяца, освещавший нам дорогу. Вскоре, тропинка вильнула за угол дома, где, как я поняла, в тёплое время года располагался цветник, и мы, услышав голоса, замерли.       — Если я узнаю, что вы или кто-то из вашей прогнившей семьи заикнётся о происхождении моей дочери или моей жены…       — Винцеслав…       — Тихо, Исида, хватит терпеть это унижение!.. Я приду в ваш дом с отрядом мракоборцев и перерою его вверх дном, но найду то, за что смогу упечь вас в Азкабан. Всех. А ты, — я украдкой выглянула из-за угла, чувствуя, как быстро в груди колотится сердце, и увидела, что отец тыкает пальцем в Сириуса Блэка, — ещё раз, хоть слово дурное скажешь о падчерице, пеняй на себя!       Падчерице?!       — Да что ты себе позволяешь? — вмешался Арктурус. — Давно сам из Азкабана вышел?       — Закрой свой рот и не вмешивайся в разговор… — я опешила от того, насколько другим выглядел отец. Он оттолкнул мужчину в сторону, а сам стал угрожающе приближаться к Блэкам-старшим. — Тема закрыта раз и навсегда. Надеюсь, я доходчиво объяснил?!       — Сколько не прячь правду, а гниль выйдет наружу, — едко выплюнула Хеспер Блэк. — Орион и Лукреция рассказывали, что из себя представляет ваша дочь: задиристая выскочка, ни манер, ни воспитания! Позор! Вам стыдится её надо, а не по званым ужинам водить. Она, как и Исида, не имеет права здесь находиться, одним своим присутствием они портят чистоту всех собравшихся! — женщина буквально задыхалась от ненависти и желчи, а я всё пыталась понять причину перепалки. Эдмунд так же, стоял, совершенно сбитый с толку. — Я тебя предупреждала, Вилл, ещё тогда, я говорила, женщину с какой кровью ты берёшь себе в жёны…       И тут, злобный взгляд Хеспер Блэк упал за спину моего отца и наткнулся прямо на меня, опрометчиво подошедшую ближе, чтобы лучше слышать разговор. Бабка замерла, и в ответ на её реакцию, все присутствующие обернулись.       Едва шевеля губами, я быстро протараторила:       — Эдмунд, спрячься! — и он прыгнул в засыпанные снегом кусты.       — Иди сюда, девочка, — скрипучим голосом позвала меня миссис Блэк.       — Роксолана, иди быстро в дом! — прогремел отец.       В считанные секунды бабка подлетела ко мне и схватила за руку.       — О чём я и говорила: стоит, грязно подслушивает, разве это поведение чистокровной волшебницы?! — я ошарашено разглядывала женщину, постепенно понимая, что она имеет в виду. Для этого потребовалось минут пять, не меньше. Хеспер потащила меня вперёд.       — Отпусти её! — прорычал отец, вытаскивая из рукава волшебную палочку.       — Пусть знает! В тебе, дитя, — она взглянула на меня своими уродливыми, косыми глазами, — течёт грязная, порочная кровь… Твоя мать — позор, от которого мне не отмыться, я жалею о том дне, когда родила её, о том дне, когда поддалась чарам того грязнокровки!       Наконец, я всё поняла.       Выдернув ладонь из цепкой хватки Хеспер, я кинулась к маме, плачущей горькими слезами и взяла её за руку. Папа, казалось, был готов разорвать зубами всех присутствующих.       — Не строй из себя невинность, Исида, я говорила тебе, какое потомство у тебя будет, если решишь родить ребёнка — грязное. Ты знала, на что шла, как и твой мужинёк!       — Моя дочь, — попыталась выдавить мама сквозь слёзы, я крепко её обняла, — лучшее, что есть у меня в жизни. Я н-не виновата, что родилась такой, что ты, родила меня такой!       — Мамочка, — подала голос я, — ты совершенно идеальная и лучшая… — бабка хмыкнула. — С каких это пор вина родителя ложиться на ребёнка?       — Что ты сказала? — бабка подошла ближе, но была остановлена вытянутой рукой отца. Я чувствовала, как обида за маму кипятит кровь.       — А то! — выкрикнула я надрывисто. — Не нравится кого родила, не нравится наша кровь, так как тебе понравится такое, старая карга?! — я сама не поняла, как вытащила из кармана платья свою волшебную палочку и, вычертив в воздухе руну, завопила: — Веспертилио импетус! *       И тут же на Хеспер Блэк налетела огромная стая летучих мышей — и она как заорёт!       И я как пойму, что сколько характер не прячь, рано или поздно он вылезет: от безумного прадеда, ненормального деда и сурового отца.       И даже если завтра утром в газетах напишут: «Оказавшаяся нечистокровной, дочь Винцеслава Вилла и Исиды Блэк, Роксана Вилл, наслала на свою бабку Хеспер Гамп Летучемышиный сглаз! Нонсенс в светском сообществе!» я нисколечки не пожалею о содеянном! СНОСКИ: *Абраксас Малфой — каноничный отец Люциуса Малфоя; его старший брат Айнарден — персонаж ОМП. *Веспертилио импетус — авторская формула произношения Летучемышиного сглаза, я её придумала, потому как в каноне формула не упоминается, а заклинание уж очень забавное и интересное. Произошло от двух латинских слов: vespertilio (летучая мышь) + impetus (нападать).