Январь 1942 года
Кажется, насылая порчу на свою бабушку, я не учла одного: того, каким образом в светском обществе распространяются слухи, а именно — того,
насколько быстро они распространяются. В общем, покинув дом Лестрейнджей в тот день в спешке, чтобы избежать излишнего внимания, мы всё равно не смогли остаться незамеченными и через день в поместье Виллов нагрянуло с десяток сов с письмами. Но, несмотря на это, папа говорил, что я всё сделала правильно и Саймон (Варфоломей) его в этом очень поддерживал (на самом деле, он пришёл в эйфорический восторг от этой новости).
Оставшуюся часть рождественских каникул и Новый год мы отметили дома. Я, в основном, занималась домашними заданиями, отец — ругался по совиной почте с друзьями, а мама каждый день судорожно перечитывала все новостные газеты и таблоиды с магическими сплетнями на предмет того, не всплыла ли новость о её происхождении где-нибудь. Для меня ничего не изменилось: я никогда не была сторонницей идей о чистоте крови, поэтому с радостью повторила бы то, что сделала, даже под угрозой обнародования этой информации перед публикой.
Через несколько дней начали приходить совы с ответными поздравлениями друзей. Мелисса в своем обыкновении подарила мне книгу, Реджинальд, очень польщённый моим внимательным отношением к его интересам, прислал подарочный набор колб из хрусталя для Зельеварения, а Игнатиус — коробку разнообразных сладостей-пакостей. От Тома совы не пришло, но я старалась не зацикливаться на мыслях о том, почему.
В последний день перед отправлением в Хогвартс, мама всё интересовалась, а не будут ли меня в школе обижать из-за того, что произошло, и я то и дело повторяла ей, что не будут. Папа же, наоборот, был горд и счастлив, и всё время успокаивал маму. Как я и обещала, Саймона решила забрать с собой, чему родители оказались несказанно рады; даже эльфы, Фло и Свитти, провожавшие меня рано утром у дверей дома, радостно хлопали ушами и махали вслед, вслед корчившему недовольную морду Варфоломею. Мне было тяжко оставлять маму в таком состоянии, но я успокаивала себя тем, что отец обязательно позаботиться о ней, потому что я, наконец, поняла, насколько сильно он любит её и меня.
В Хогвартс я вернулась на день раньше остальных, когда замок стоял ещё пустой и тихий, а коридоры были погружены в неподвижный полумрак и безмятежность. Окрестности засыпало снегом, поэтому до дверей пришлось пробираться по узким дорожкам, проложенным завхозом Купером между высокими (мне по пояс) сугробами. По пути в гриффиндорскую башню я повстречала Почти Безголового Ника, отчитывающего за очередную проказу Пивза. Узнав во мне гриффиндорку, сэр тут же вызвался сопроводить до портрета Полной Леди, чтобы убедиться, что полтергейст, не дай Мерлин, не доставит очередных проблем (мистер Пивз, кажется, до сих пор злиться на всех нас за тот случай с окрашивающим волосы зельем, ведь ему сильно досталось от Дамблдора, Диппета и Купера). По пути Почти Безголовый Ник рассказывал обо всём, что происходило в замке в отсутствие учеников.
— Рождественский ужин был чудесный! Всех учеников посадили за один стол, а после к ним присоединились и преподаватели! Профессор Дамблдор спел замечательную рождественскую песнь…
— Профессор Дамблдор пел? — поразилась я, представляя в голове эту картину.
— О, да! У него чудесный минор…! — восторгался Ник. — Потом были танцы, однако, мало кто согласился составить нам с Серой Дамой компанию! Что же, миледи, вот мы и дошли. Вы в безопасности! Мне пора лететь по призрачным делам в подземелья… Всего доброго! — и сэр Николас де Мимси-Дельфингтон со свистом ветерка скрылся за ближайшим поворотом.
— Прошу пароль… — вопросила Полная Леди строго.
— Заварные котелки, — ответила я и прошмыгнула за открывшуюся картину. В пустой гостиной, как всегда, было тепло и уютно: горел камин, в котором приятно слуху потрескивали дрова, в воздухе стоял аромат хвои и рождественских сладостей, оставленных на журнальном столике ребятами, проводившими каникулы в замке.
Затащив в спальню для девочек второго курса свой чемодан, отчего-то ставший ещё тяжелее и разметив Саймона на мягкой подушечке на подоконнике, я накинула мантию и отправилась на обед. В Большом зале, ожидаемо, людей было немного и поэтому накрытым стоял всего один стол — слизеринский, за которым прекрасно помещались немногочисленные ученики всех факультетов. Радовало только то, что самих слизеринцев за столом было меньше всего, основную часть ребят составляли студенты с Когтеврана и Пуффендуя.
Ничего не предвещало беды, однако, как раз, когда я доедала гороховый суп, на пустующее место по левую руку от меня кто-то сел.
— Здравствуй, Роксана, — прозвучал невозмутимый, но строгий голос.
— П-привет, Том, — я чуть не подавилась. Мальчик сидел, повернувшись ко мне всем корпусом и выжидающе-пристально сверлил в моей голове дыру. Я не выдержала. — Ты смотришь так, будто хочешь убить меня.
— Возможно… — я вскинула брови.
— Чем я провинилась?
— Я получил твой… подарок… — в голосе Тома послышалась неуверенность. Отложив ложку, я решила повернуться к нему и не сводить с него глаз так же, как он с меня. — Зачем ты отправила его мне?
— Просто, — я пожала плечами, осторожно наблюдая за реакцией мальчика.
— Неужели?
— Да. Он тебе понравился? — Том сглотнул и с зажатыми губами ответил:
— Обычный.
— Я тоже так подумала: обычный подарок — это то, что Том Реддл оценит, — и прикусила язык, потому что в голосе откуда-то появилась обида. Слизеринец провел ладонью по темным кудрявым волосами, отводя их назад и прищурил тёмные глаза.
— Порой твои действия мне совершенно непонятны.
— Отчего же?
— Подарки бессмысленны, — Том пожал плечами.
— А вот и нет, если они сделаны с душой, — ответа не последовало, лишь неловкая тишина и напряжение. Потеряв аппетит и изрядно расстроившись (или разозлившись?), я кинула ложку в тарелку и, перед тем как встать, проговорила: — И вообще, не нравится — не носи, хоть выкинь вон, мне всё равно!
Едва не сбив с ног первокурсника с Когтеврана, я вылетела из Большого зала в холл. К моему удивлению, на лестнице меня нагнала громкая размеренная поступь.
Реддл сравнялся со мной и, засунув руки в карманы, начал подниматься по ступеням.
— Чего тебе ещё?
— У тебя совершенно нет манер, Роксолана, — нравоучительно пожурил слизеринец холодным голосом. — Хоть я и не понимаю, зачем ты так сделала, по закону этикета я должен подарить тебе что-то взамен.
— Ничего ты мне не должен и ничего мне от тебя не надо, — я собралась завернуть на следующий пролёт, но лестница в последний момент передумала и отъехала к противоположной стене, поставив меня в неудобное положение. Мы остановились у самого края мраморной площадки и, если посмотреть вниз, можно было увидеть пять этажей страшной пугающей высоты. Мне думалось о том, что Том вполне легко мог бы сейчас столкнуть меня вниз.
— Это не обсуждается, — мальчик протянул мне скрученный в свиток небольшой листок пергамента. Я упрямо сложила руки на груди, наблюдая, как Реддл начинает медленно выходить из себя, а его глаза, и так чёрные, стали какими-то антрацитовыми. Да, он вполне мог бы избавиться от меня одним простейшим толчком в спину. — Возьми сейчас же.
Я вздохнула.
— Что там?
— Лучшее, что можно подарить: знания. Я составил для тебя список книг из библиотеки, которые ты можешь почитать на досуге. Они будут полезнее всех твоих энциклопедий.
Я развернула пергамент, быстро пробежалась глазами в самый вниз и насчитала пятьдесят две строчки, выведенные острым, мелким аккуратным почерком.
— Ого.
Том ухмыльнулся.
— Знал, что ты оценишь.
Я подняла на него глаза и, пожав плечами, произнесла:
— Вполне обычный подарок.
Слизеринец скрыл улыбку, поджав губы и кивнув.
— Я тоже так подумал: обычный подарок — это то, что Вера Вилл оценит.
Мы друг друга удивительно поняли. И я совсем не заметила того, что Том назвал меня
моим именем, и как органично-легко у него это получилось, и как мне это понравилось.
На следующий день в Хогвартс вернулись остальные студенты, и у нас с Эдмундом состоялся разговор.
— Я отцу ничего не рассказал, он, как и все остальные, ничего не знает и не узнает.
Я кивнула. Мы стояли в пустом холле перед дверьми Большого зала. Мальчик посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.
— Мне вообще всё равно. На нашу дружбу этот факт никак не повлияет.
— Один тот факт того, что ты уделяешь этому особое внимание, Эдмунд, говорит о том, что тебе не всё равно, — задумчиво ответила я и поспешила добавить: — Но это ничего. Я всё понимаю.
Лестрейндж насупился.
— Видимо, не понимаешь. Если я сказал, — выделял он каждое слово, — что
мне всё равно, значит, такое оно и есть. Мы такие же друзья, понимаешь?
Я кивнула и юркнула в открытую мальчиком дверь Большого зала.
— Скажи это вслух.
— Эдмунд Лестрейндж, я тебя поняла! — громко произнесла я, сдерживая улыбку.
— Умница, Рокси. Вечно ты упрямишься, — сказал он и, подмигнув, отправился к своим друзьями, а я опустилась на скамью рядом с Мелиссой и Демианом Бруствером. Ребята как раз раскладывали завтрак по своим тарелкам: кто яичницу с беконом, кто овсянку, кто тосты с джемом и сливочным маслом, когда уханье почтовых сов и филинов известило о прибытии почты.
Мне, как обычно, Лилу принесла свежий номер газеты и открытку от бабушки, с поздравлениями по случаю начала нового учебного семестра.
— Ого! Рокси, ты только посмотри, — подруга охнула, — тут твоя колдография!..
Я посмотрела на вытянутое от удивления лицо Мелиссы и развернула свой номер Оракула.
«СКАНДАЛ В МАГИЧЕСКОМ СООБЩЕСТВЕ! О БЛЭКАХ, ВИЛЛАХ И ЧИСТОТЕ КРОВИ!» — гласил заголовок. В Большом зале повисла удивительная тишина и я буквально лопатками почувствовала десятки взглядов, направленных в мою сторону. Мелиссандра глядела на меня с сочувствием и шоком. Я быстро пробежалась глазами по первым строкам статьи.
«Перед самой своей смертью Хеспер Блэк, урождённая Гамп, сделала шокирующее признание: её младшая дочь, Исида Блэк, которая, как известно, в восемнадцать лет сбежала из дома и до сих пор не поддерживает никакого контакта со своими родителями, была рождена от неназванного маглорождённого волшебника. «Это было моим последним желанием, — испуская последний вдох, заявила миссис Блэк, — раскрыть эту тайну, сознаться в содеянном, попросить прощения…»
Новость вызвала настоящий фурор в светских кругах, сравнимый с приходом бури, и подвела магическую публику сразу к нескольким выводам: во-первых, миссис Исида Вилл, с прискорбием, теряет статус чистокровной волшебницы, следом за ней этот статус теряет и её дочь — Роксолана Вилл, завидная невеста в обществе сторонников идей крови о чистоте крови: талантливая юная волшебница, которую, впрочем, некоторые считают взбалмошной и своенравной личностью, и на место в сердце которой до этого момента претендовал сын влиятельного министерского политикана Аттикуса Лестрейнджа, Эдмунд, по обоюдному согласию родителей и той, и другой стороны. И, в третьих, завидный статус и положение в «Списке священных тридцати» теряет, соответственно, и всё семейство Вилл, у которого, кроме мисс Роксаны, к сожалению, наследников больше нет». Глава семейства, Винцеслав Вилл, ситуацию комментировать отказался. Будем следить за развитием событий!»
Поджав губы, я отложила газету в сторону.
— Роксана, твоя бабушка умерла? — спросил кто-то за гриффиндорским столом.
Я рассеянно кивнула.
— Видимо, что так, — и обернулась на слизеринцев, бурно обсуждающих утреннюю новость: с осуждением, жалостью и превосходством. Эдмунд сидел, сжав губы так сильно, что они превратились в одну сплошную белую полоску.
— Вы только послушайте, что написал Комераж!
— Демиан, оставь это при себе. Никому не интересно слушать сплетни, особенно,
сейчас! — зашипела подруга.
Я быстро отвернулась.
А потом снова повернулась, когда кто-то едко плюнул:
— Вот ты и села в лужу, Вилл.
— Меня это нисколечки не волнует, Орион, — выдавила из себя я, морщась от отвращения к гадкой роже кузена.
— А по лицу так и не скажешь, — Лукреция присоединилась к брату.
Я бросила вилку в тарелку и поднялась, замечая, как взгляды всего Большого зала устремляются в мою сторону, но среди всей этой безликой толпы был заметен только взгляд Эдмунда. Мерлин, взгляд, полный горечи.
Было отвратительно-паршиво.
— Я бы на вашем месте подумала, чиста ли ваша кровь. Какова вероятность, что измены нашей бабки начались с моего деда, а? Кто знает, от кого произошёл ваш папаша? — Блэки молча таращились на меня испепеляющими взглядами, а я и не заметила, как нависла над ними с палочкой в руке. — Должно быть, его это просто убивает…
— Замолчи, мерзавка! — Орион вскочил. Я злобно оскалилась.
— Возможно, своего деда вам стоит поискать на магловских улицах!
— Ты, маленькая…
— Блэк, обсядь! — вдруг со своего места поднялся Эдмунд и резко одёрнул Ориона за плечо. Вслед за ним рядом оказался Нотт и Розье.
— Не лезь, Лестрейндж!
Слёзы обиды, которые, казалось клокотали лишь в груди, оказались внезапно пеленой перед глазами. И я почувствовала, как сильно сжимаю руки в кулаки. И как стучат друг об друга зубы.
— Не надейтесь, что ваша чистая кровь скроет грязь, которая у вас внутри вместо душ! — плюнула я, как вдруг послышались тяжёлые шаги за спиной.
— Довольно, студенты… — мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто решил положить конец нашей перепалке. Профессор Дамблдор опустил ладонь мне на плечо и легонько похлопал. Я замерла, сжав плотно губы. Кристиан и Дэвид, готовящиеся в любую секунду накинуться на Блэка, который готовился на кинуться на Эдмунда, отступили. Лукреция скривила вытянутое лицо и, вздёрнув подбородок и фыркнув, отвернулась. Лестрейндж, сжимающий Ориона Блэка за воротник рубашки, разжал кулаки и оттолкнул его, поднимая тяжёлый взгляд на заместителя директора, который, впрочем, сохранял удивительное спокойствие и безмятежность. — Предлагаю всем занять свои места и вернуться к завтраку… Мисс Вилл, как на счёт того, чтобы составить мне компанию в прогулке до теплиц?
Сглотнув, я дёрнула плечом и быстро побежала прочь из зала, чтобы никто не заметил моих слёз.
Но, конечно, их видели все. Все только и делали, что смотрели.
Но мне всё равно.
Я выше этого.
Мне всё равно даже на то, что Том Реддл всё это время смотрел на меня со смесью разочарования и такой брезгливости, что у него непроизвольно дёргалась верхняя губа…
Следующие несколько недель пролетели очень быстро. От части потому, что эти недели я только и делала, что пожинала плоды своих выходок.
Как стало известно, Блэки написали на меня жалобу в школьный совет, поэтому Диппет был вынужден отправить моим родителям письмо с просьбой провести со мной воспитательную беседу, на что отец прислал директору вопиллер (это только слухи, никто не знает, был ли это на самом деле вопиллер или обычное письмо), в котором в краткой и доходчивой форме попросил его не лезть в наши семейные дела.
Ещё одна новость грянула в конце января, её сообщил папа в письме: Аттикус Лестрейндж принял решение расторгнуть их договорённость о нашем с Эдмундом браке. Думаю, папа был просто в бешенстве: ещё на рождественских каникулах он изрядно повздорил с половиной своих приятелей, а сейчас от него отвернулся ещё и самый близкий и верный, на первый взгляд, друг. Я не знала, радоваться мне или нет. Вернее, я не была уверена, что эта новость вызвала у меня столько радости, сколько должна была. В принципе, это не важно: всё сложилось так, как я хотела. Верно?
Почти.
Удивительно, но отношение ко мне поменяли не только некоторые ученики: слизеринцы, в основном, включая компанию Эдмунда: общение с ними свелось к минимуму, но и некоторые преподаватели, точнее — преподаватель — профессор Слизнорт (видимо, снизившийся социальный статус моей семьи, закрывал для него много дверей, в которые можно было войти, сославшись на знакомство с наследником Виллов). Сам Эдмунд был дико зол на меня из-за разговора, состоявшегося на следующий день после получения мной письма с известием о расторжении нашего, ещё не состоявшегося, брака. Не люблю вспоминать тот вечер, но всё кончилось тем, что в порыве чувств я сказала ему, что его обязательства передо мной закончены и он может отправляться со своими ухаживаниями к следующей девочке, на которую укажет ему отец. Да, зря я это… Зря. Но мне просто было жутко обидно от того, что все внезапно стали видеть меня иначе, будто бы до этой злосчастной статьи я была хорошим и умным,
правильным, человеком, а потом резко изменилась, растеряла все мозги и достоинства. Я, ведь, всё та же! Благо, в башне Гриффиндора для меня ничего не поменялось: друзья остались со мной, и я поняла, что вот они — люди, которых я хочу видеть в своем будущем.
Я ушла в учёбу. После рождественских праздников необходимо было наверстать всё упущенное и сдать выполненные задания. И, дни полетели.
На факультете всё было тихо и спокойно, поговаривают, из-за того, что Игнатиуса, Мартина и Честера вызывали к директору Диппету на воспитательную беседу. Кроме нескольких драк между слизеринцам и инцидента с распитием огневиски на Когтевране, в школе больше ничего не происходило. Но стоило приблизиться дате четырнадцатого февраля, Хогвартс накрыл такой ажиотаж, какой царил, наверное, только в канун Хэллоуина. Валентинки, любовные записки и письма летали по коридорам, как реактивные мётлы, студенты то и дело оказывались в Больничном крыле с отравлением из-за неправильно приготовленной амортенции и агапеи, и абсолютно везде парили режущие глаз розовые сердца.
Непосредственно в сам День влюблённых, в субботу, случилось страшное: внезапно за обедом несколько десятков учеников, окрылённые непонятно чем, все неестественно порозовевшие, пурпурно-фиолетовые, бросились, кто к кому (мальчики к девочкам, девочки к мальчиками, девочки к девочкам, мальчики к мальчикам, завхоз Купер к… впрочем, не важно) признаваться в самых светлых чувствах, рыдая напропалую. На меня накинулся Мартин Бруствер, а на Мелиссу — Честер, обсыпая её глупыми шутками, он клялся ей в любви к её рыжим волосам и говорил, что хочет, чтобы у них были дети. Эдмунд, один единственный со Слизерина, стал объектом магического вожделения девочки, с которой я познакомилась ночью в туалете — Миртл (над ним смеялся весь факультет, а я лишь надеялась, что когтевранка потом не станет объектом для издевательств). Весь преподавательский состав пребывал в настоящем шоке и смятении. Профессор Грин быстро смекнула, что что-то здесь нечисто, и побежала в теплицы. Мы с Мелиссой побежали следом за ней, а следом за нами рванули Честер и Мартин, травя несмешные шутки и, по-моему, следом за Бруствером рванула какая-то девочка с Пуффендуя. В итоге, всё оказалось на поверхности: в грядках, на которых Мелиссандра ставила опыты с волшебными бобами, оказалась оборвана вся белладонна — главный ингредиент при создании почти любого любовного зелья. Виновных нашли быстро: ими оказались двое пареньков с Когтеврана, те самые, один из которых «по уши влюбился в Мелиссу». В общем, скандал был страшный и он затмил, наконец, ажиотаж вокруг моей семьи и Блэков! У Когтеврана отняли целых 100 баллов, а Бенедикту и Кармайклу назначили отработки у завхоза вплоть до конца учебного года (по мне, это слишком жестокое наказание, ведь велика вероятность, что мальчишек с потрохами сожрёт прожорливая крыса Купера!).
Март принёс с собой первые паводки и грязь, но, вместе с этим — чистое небо и солнце, пусть и прохладное. Гриффиндор во всю готовился к матчу по квиддичу против Слизерина. Это уже была вторая игра Реджинальда и он надеялся, что в этот раз сумеет-таки поймать снитч, но, когда в последнюю неделю перед состязанием ловцом слизеринской команды назначили Кристиана Нотта, которого во всём Хогвартсе величали мастером скоростных полётов на метле и опасных пике, мальчик совсем потерял веру в себя. Мы с Мелиссой всячески подбадривали друга, но тот ходил, повесив нос, вплоть до самого матча. С девочками мы сидели на самых высоких местах на трибуне с огромным, красно-золотым флагом и волшебными кричалками, наблюдая за игрой. Эдмунд на поле блистал, будучи вратарём, он не пропустил ни одного мяча; Мальсибер — зарядил бладжером в Игнатиуса, который, впрочем, точно так же за пару минут до этого зарядил им в слизеринца. Реджинальд изо всех сил противостоял Нотту в борьбе за снитч, но тот просто скинул его с метлы и поймал золотистый крылатый мячик на двадцать первой минуте. Реда увезли в Больничное крыло, а Слизерин взорвался буйными аплодисментами.
Весь апрель и первую половину мая стояла прекрасная солнечная погода. Целым составом нашей девичьей спальни мы часто ходили на пикники к Чёрному озеру, где в это время года вовсю задорно плескались подросшие русальчата и тритонята, а ещё цвели самые разные виды камыша и кувшинок. Жизнь стала такой же, как раньше. Когда началась подготовка к экзаменам — во второй половине мая, наступил сезон весенних дождей и гроз, поэтому соблазна забросить повторение пройденного материала и сбежать на прогулку или в сад не было (только мы с Мелиссой оценили удобство сложившихся обстоятельств…).
После экзаменов, оказавшихся совсем не трудными, начались каникулы. Попрощавшись с друзьями и даже с Эдмундом (он хмуро помахал мне на платформе, стоя рядом с глядящим абсолютно сквозь меня Томом Реддлом) я, вместе с Саймоном, которому в Хогвартсе очень нравилось, уехала домой.
Вилл-мэнор с приходом лета расцвёл. Мамины розы, казалось, так буйно ещё не цвели никогда; кусты стали гуще и выше, а ещё появились новые виды и сорта: например, из моего окна теперь были видны чудные, вьющиеся вдоль забора дикие кустарниковые жёлтые розы. Мама вовсю порхала над садом и своим сборником стихотворений, стараясь забыться; Марринет только и успевала покупать удобрения и рассаду. Папа, запретивший поднимать в доме тему Блэков и Лестрейнджей, тем временем весь был в работе; сначала я не видела в этом ничего плохого, но где-то в середине июля, опоздав на очередной ужин, он устало проинформировал, что нам с мамой на некоторое время придётся покинуть поместье и уехать в Лондон…
— В мэноре будет организован мракоборческий оперативный штаб, — мы с мамой в шоке переглянулись. — Грин-де-Вальд у нас на крючке, Альбус Дамблдор согласился принять участие в его поиске и задержании, и он согласился со мной, когда я выразил сомнение, стоит ли вам находиться здесь, в условиях потенциальной угрозы: его приспешники уже не раз покушались на семьи мракоборцев, — отец сел на стул и закурил сигару. Я в упор и долго смотрела на него, пока не решилась ответить:
— В Лондоне магловская война и бомбы.
— Наша квартира от этого защищена, дочка, наилучшими защитными заклинаниями. Тем более, рядом — Косой Переулок, маме будет удобно добираться до издательства. Магловские бомбы — ничто, по сравнению с мощью Грин-де-Вальда.
— Мы вполне могли бы остаться здесь, мэнор защищён ничуть не хуже, — продолжала стоять на своем я. Перспектива оказать в самом сердце Лондона в разгар нацистских бомбардировок пугала меня до ужаса. Мама сидела молчаливая.
— Исключено. Оружие, которое мы вот-вот получим… — он имел в виду Материю Эфира, — неизвестной природы, никто не знает, как оно себя поведёт. Любой, кто будет находиться рядом — его потенциальная жертва. Я принял решение, Роксана, и оно не подлежит обсуждению, — его голос снова стал ледяным, настолько, что мне захотелось съёжиться. — Отправляетесь послезавтра. Исида?
— Как скажешь, Винцеслав, — ответила она покорно.
На том разговор был окончен, я ушла к себе в комнату абсолютно опустошённая. В один момент все планы на лето разбились вдребезги и всё из-за отца и его фанатичного желания засадить Грин-де-Вальда в Азкабан…
Весь следующий день, пока я собирала вещи, Саймон ругался и возмущался безостановочно. Он уезжал вместе с нами: мной, мамой, Марринет и Свитти; Фло отец наказал остаться. Эльфы ужасно плакали, ведь их еще никогда не разъединяли, Марринет — почтительно-молча злилась, хотя, зная её характер, подозреваю, она высказала все маме, а сама мама вообще никак не реагировала на предстоящий переезд. Я тоже злилась, ужасно злилась, однако здравым смыслом прекрасно понимала, что папа действует исходя из холодного расчёта с целью максимально обезопасить нас с мамой, потому что именно так выражают свою любовь суровые мужчины вроде него, поэтому больше не пыталась возмущться.
В день нашего отъезда отец должен был нас провожать, однако, проснувшись утром, всё, что мы обнаружили — это записку, оставленную на обеденном столе:
«Срочный вызов. Отправляйтесь без меня. Пришлю сову как можно скорее, по возможности — навещу. Просите. Сердечно люблю».
Мама смиренно поджала губы, а в следующую секунду в обеденный зал вошла Марринет, напряжённая, точно игла.
— Вот, — она протянула свежий номер Ежедневного Пророка, — что-то серьёзное происходит, Исида…
Я настороженно заглянула маме через плечо и прочла заголовок на первой полосе:
«ВЗРЫВ НЕИЗВЕСТНОЙ ПРИРОДЫ ПРОИЗОШЁЛ У ЗДАНИЯ МИНИСТЕРСТВА МАГИИ ЭТОЙ НОЧЬЮ! ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД НАНОСИТ ОЧЕРЕДНОЙ УДАР!
Очевидцы сообщают, что видели красное ослепительное зарево (прим. Ред.: некий вид магии) прямо перед тем, как разрушительная сила поразила четырёх служащих, выходящих из здания, все они погибли. Обстоятельства происшествия выясняются».
Мне сразу вспомнились строки из учебника, который я штудировала, чтобы написать эссе про Альфреда Винидилиуса: «Яркий, красный, алый, кровавый багрянец — всё это Эфир. Заревом он вспыхивает в небе, неся смерть и разрушения…». Неужели, приспешники Грин-де-Вальда нашли его раньше отца?! Я приблизилась, чтобы прочитать, что написано ниже, но мама резко одёрнула газету. Я в недоумении уставилась на неё.
— Роксолана, иди, проверь, всё ли сложила в чемодан.
— Но…
— Никаких «но». Иди.
Вот так мы и покинули Вилл-мэнор впятером: мама — сама не своя, я — злая на неё и на отца, Марринет — невозмутимо-собранная, разгневанный Саймон и вечно счастливая Свитти.
Впереди ждал Лондон, разрушенный войной и полная неизвестность.
Сразу по приезду я начала уговаривать маму отпускать меня на прогулки. Оказалось, мы жили в таком районе, который бомбардировки почти не затронули; всё потому, что неподалёку стояла база военно-воздушной обороны, что сбивала снаряды высоко в воздухе, не давая им долететь до земли, а ещё, как выяснилось, наш район примыкал к Косому Переулку и попадал под его защиту, поэтому мои прогулки должны были быть вполне безопасными, ведь, невозможно же мне просидеть всё лето в четырёх стенах! На торг ушла неделя и она согласилась лишь при условии, если меня будет сопровождать Свитти, а со Свитти я всегда сумею договориться, тем более, что её компания никогда не была мне в тягость.
Вечером того же дня от папы действительно пришла сова с письмом, в котором он в подробностях изложил все новости и происшествия, и пообещал заглянуть во вторник, то есть — через четыре дня, на следующей неделе.
Единственной моей отдушиной был парк, не тронутый войной, расположенный недалеко от нашей квартиры, на тихой магловской улице. Он казался мне отдалённо знакомым: возможно, я посещала его с мамой, когда мы в последний раз останавливались в Лондоне — прямо перед первым курсом. Я приходила сюда утром вот уже третий день подряд. Мне нравилась безмятежность и покой. Качаясь на качеле, я, как обычно, смотрела на пустую скамью напротив, где сокрытая заклинанием сидела Свитти. Саймон, которого мы брали с собой на прогулки, тем временем мило беседовал с рыжей кошечкой, которую выгуливал мальчик, держа на поводке.
— У вас час свободного времени, ведите себя прилежно, да прибудет с вами Господь. Идите, — я обратила внимание на вход в парк. Там показалась небольшая колонна детей, впереди которой шагала высокая женщина в сером платье.
Дав качелям самим остановиться, я замерла, вглядываясь в безликую толпу, что начала постепенно разбредаться. Дети помладше направились ко мне, к горкам и качелям, постарше — принялись расстилать старенькие, выстиранные покрывальца на солнышке.
— Ты покачалась? — донёсся до меня тоненький голосок. Я перевела взгляд на подошедшую миловидную девчушку.
— Прости, что ты сказала?
— Я спросила: ты покачалась? Я бы тоже хотела немного…
— Да-да, конечно, садись! — я вскочила, чтобы уступить место и обратила внимание на тёмно-серый пиджак девочки: такие были надеты на всех детях. — Не подскажешь, откуда вы? Я вас здесь раньше не видела.
— О… Мы из приюта Вула, здесь, на соседней улице… — она вздохнула. — Я — Кейси, а тебя как зовут?
— Рокси, — пролепетала я в ответ, не отводя взора от скамейки в самом отдалении парка и на ощупь засунула руку в карман. — Вот, это тебе, держи.
Девочка вытаращила голубые глаза-блюдца.
— Конфета?!
— Да, — я потрясла протянутой рукой и выдавила улыбку.
— Настоящая?
— Да.
— Но… но это же… Я не могу!
— Можешь, бери-бери, она очень вкусная.
— Правда? Спасибо! — и она кинулась на меня с объятиями. Взглянув её голодные глаза, я едва не заплакала. — Как я могу тебя отблагодарить?
— Никак, это от чистого сердца, — я действительно не имела скрытых мотивов. — Хотя знаешь… Наверное, я знакома с мальчиком из вашего приюта.
Кейси оживилась.
— Вау, и как его зовут?
— Том Реддл, ты знаешь его? — спросила я быстро.
Девочка резко потеряла улыбку и немного напряглась.
— Д-да, конечно, знаю… Кто не знает…
— Ты его боишься? — не стало открытием для меня. Кейси поджала губы.
— Н-немного… Мне он ничего плохого не сделал… — тут она осеклась по сторонам, — но некоторым другим… Его все боятся и стараются держаться подальше, даже миссис Коул, — закончила она шёпотом.
Я посмотрела в сторону, где предположительно сидел виновник нашего разговора, чтобы убедиться, что тому, как всегда, нет никакого дела до того, что происходит вокруг.
— Почему же? Он такой злой? — по-детски округлив лицо, вопросила я.
— Да! У него даже есть своя комната, когда как другие живут вшестером… Никто не хочет находиться с ним рядом. Говорят, он умеет читать мысли, и науськивать змей, и огонь разжигает одним только взглядом! Я слышала, как ребята рассказывали, что несколько лет назад он поджёг Колина Артемсона за то, что тот зимой украл у него одеяло!
— Ужас! Он так отомстил?
— Ага, — девочка оттолкнулась ногами от земли и взлетела на качелях в воздух. — Много всякого было… Когда он приезжает, миссис Коул говорит нам просто не подходить к нему, говорит, он учится в какой-то закрытой школе для одарённых детей! Хотела бы и я туда… Наверное, там хорошо кормят, вон какой… большой!
Я расплывчато поддакнула. В принципе, я знала, что Реддл держит в страхе весь свой приют, но чтобы поджигать детей… Зимой в детских комнатах должно быть очень холодно, а за место под солнцем сиротам приходиться бороться не на жизнь, а на смерть.
— Знаешь, мне пора, Кейси. Ещё увидимся! — кивнула я девочке и уверенно направилась по дорожке вперёд, больно сжимая кулаки и зубы.
— Надеюсь, ещё увидимся, Рокси! — крикнула она мне вслед.
Подмигнув крутящемуся на мягкой траве рядом с кошкой Саймону, я устремилась в глубь парка. Там было значительно тише, прохладнее и умиротворённее. Я не была уверена, что поступаю правильно, но мне жуть как хотелось посмотреть на Тома вне Хогвартса. И вообще, посмотреть, как он посмотрит на меня после всего
того.
Моего прихода Реддл не заметил, пока я не подошла вплотную, остановившись рядом с книгой, которую он держал на вытянутой руке, читая, тем самым загородив ему свет.
Мальчик, вернее — больше уже парень, широкоплечий и высокий, медленно и грозно поднял глаза, вероятно, рассчитывая, что это какой-то приютский ребёнок решил нарушить его одиночество.
— Привет, Том.
— Р-Роксана? — его голос прозвучал сухо и потерянно. Тёмные брови взлетели вверх — на секунду, а потом быстро опустились на глаза. Он нахмурился и резким движением захлопнул книгу, отчего я едва не подпрыгнула на месте. — Что ты здесь делаешь?
