Поработители и порабощённые

      Август 1942 года       Родной дом встретил пустотой и звонкой тишиной. Отец забрал нас с мамой из Лондона в последний день июля. Стоило мне увидеть его, нестерпимо захотелось отвернуться или плотно зажмурить глаза — всё, что угодно, лишь бы не видеть его лица, его, ставшей родной, маски.       Вернувшись в Вилл-мэнор, я обдумала многое. Теперь, стало понятно, к чему был наш с мамой уезд: кем бы ни была эта… Теодозия Найтингейл, гибель её родителей не на шутку напугала отца, с этой стороны все его действия были оправданы и целесообразны, все, кроме убийства.       Те дни дались мне нелегко, но в особенности нелегко они дались Роксане: она пребывала в состоянии, граничащим между ужасом и помешательством. Из-за этого мне постоянно болела голова и я практически не вылезала из кровати. Роксана не могла не то смотреть, даже думать об отце; один его вид пробуждал в ней воспоминания о том дне, и нам приходилось переживать всё сначала.       — Я мог бы… — прозвучал голос отца тихо и холодно, — но ты правильно сказал: ты — слуга, а слуги всегда возвращаются к своим хозяевам… Я не могу подвергать свою семью такой опасности.       — Нет, нет, нет!       — Авада Кедавра!       На руку сыграло то, что сразу после нашего возвращения домой, отец снова уехал в командировку, снова во Францию, снова по «следу Грин-де-Вальда», и оставалось только гадать, кого на этот раз он решил убить… Самой своей здравомыслящей и рассудительной стороной я понимала, что всё это он делал только ради нас с мамой, только из-за нас, только для нас, но смириться с тем, что детство закончилось вот так: спонтанно, резко, ужасно, было тяжело.       Я делилась всеми своими переживаниями с Саймоном. Только ему во всём мире я могла открыться полностью и всецело. Выслушав мой рассказ от начала до конца, он только и сказал:       — Ты просто сумасшедшая! Зачем ты вообще пошла за ним?! Да ещё и с этим… змеем! М-да… дела…             Ещё я очень беспокоилась о Томе. Во-первых, я, несмотря на его обещание, боялась, что он кому-нибудь расскажет о том, что совершил мой отец. Во-вторых, переживала, что то, что он узнал о Материи Эфира, о том, что она в принципе существует, может как-то помешать расследованию Министерства Магии и работе папы, его борьбе с Грин-де-Вальдом и кем-то страшным, чьего имени из-за шока я не запомнила. В конце концов я пришла к выводу, что Том был прав: узнай отец, что Реддл нарушил его планы или, не дай Мерлин, сдал его Отделу магического правопорядка, я уверена, перед тем, как снова сесть в Азкабан, он придёт отомстить. Тому это совершенно не нужно, ведь так? Ведь он понял, что мой отец — не я, церемониться он не будет.       В начале августа я снова открыла свой дневник, в который последний раз заглядывала Роксана в канун Хэллоуина. Я решила записать то, что вспомнила, когда мы с Реддлом убегали от тех громил, которым он задолжал деньги.       «Воспоминание пятьдесят второе.       Стояла тихая и спокойная, майская ночь, да, это был май, если быть точнее — день моего рождения.       Я возвращалась домой после прогулки с подругой. Идти было долго, поэтому я решила пойти той дорогой, где ещё можно было встретить людей и где горели фонари. Там, казалось, будет спокойнее. Где-то вдалеке, позади себя я увидела две фигуры, поэтому ускорила шаг, но когда свернула в жилой двор, а фигуры свернули на параллельную, но находящуюся за рядом домов дорогу, немного успокоилась. Обе эти дороги вели к моему дому. И вот, я уже подхожу к нему, как краем глаза замечаю, что и эти двое тоже подходят, и подходят быстро. Я бросаюсь вверх по лестнице, влетаю в подъезд, дверь которого кем-то была специально оставлена открытой и захлопываю её за собой за секунду до того, как чья-то рука хватает за ручку и силой дёргает. Забегая в лифт, последнее, что я слышу: «Говорил же, надо подставлять под дверь камень!».       Вскоре, из Хогвартса пришло два письма: одно — стандартное, со списком необходимых студенту третьего курса школьных принадлежностей и учебников, а второе — со списком дополнительных учебных дисциплин, из которых нужно было выбрать для себя две и более для изучения.       «Уважаемые будущие студенты третьего курса Школы чародейства и волшебства «Хогвартс»!       Доводим до вашего сведения, что в новом учебном году вам предстоит выбрать для изучения наиболее интересующие вас области знаний, которые вам предстоит изучать на протяжении трёх лет, вплоть до конца пятого курса и сдачи СОВ.       Обращаем ваше внимание, что выбранных дисциплин должно быть не меньше двух, максимальное количество не ограничено. Выбирайте с умом!       1. Древние руны       2. Магловедение       3. Нумерология       4. Прорицания       5. Уход за магическими существами       6. Домоводство (для девочек).              Ждём вашу сову не позднее 10 августа.       С уважением,       Альбус Дамблдор,       заместитель директора».       Посоветовавшись с мамой и Саймоном, я выбрала для себя Прорицания, Древние руны и Уход за магическими существами, то есть — три дисциплины, хотя не сомневалась, что, например, Мелиссандра выберет четыре, а то — и пять!       Учебный год начался, как начинался всегда — с пышного пира с самыми разнообразными блюдами первого и второго, салатами и десертами. Мелисса всё рассказывала о том, как ей не терпится приступить к изучению новых предметов: Нумерологии, Древних рун, Прорицания, Ухода за магическими существами и Магловедения. Их было пять, я оказалась права! За гриффиндорским столом никто не сомневался, что к концу учебного года у девочки сдадут нервы, даже я…       Первый учебный день выдался, на самом-то деле, паршивым. В расписании стояло три занятия: История магии, Защита от Тёмных искусств и Полёты (они-то и испортили мне настроение с самого утра!). Дальше — больше. На большой перемене, непосредственно перед этими самыми Полётами, на лестнице я налетела на нечто огромное и упругое, точно мяч, впихнутое в кислотно-жёлтый брючный костюм — на новую школьную преподавательницу, о скором приезде которой профессор Дамблдор известил учеников на праздничном пиру. Кажется, звали её Магда Штрихс, вела она Домоводство и, кажется, я ей ой как не понравилась…       — Милочка, смотрите, куда идёте, что за бестактность!       — Простите, мэм, — в спешке проговорила я, морщась от ударившего в нос крепкого амбре приторно-сладких женских духов.       — Какая я мэм? — взвизгнула она на весь коридор, от чего обитатели близ висящих картин поморщились, затыкая уши пальцами. — Я — мисс! Профессор Штрихс!       — Прошу прощения… — я перехватила в руках сумку со спортивной формой и поглядела на настенные часы: до начала занятия оставалось семь минут.       — Что с твоими волосами? — придирчиво меня оглядев, спросила она, часто моргая тяжёлыми от пяти слоев туши ресницами.       — А что с ними? — подняв голову, осторожно спросила я. Гриффиндорцы, спускающиеся следом за мной, замерли, недоумённо наблюдая за происходящим.       — Они… не заплетены. Жутко не опрятно!       — Простите, мисс… профессор Штрихс, я опаздываю на занятие. Разрешите идти?       — Постой-постой, — мадам ухватила меня за локоть. Я-таки видела, как ей хотелось вывести меня из себя. — Твой курс?       — Третий, профессор.       — Ты, надеюсь, записалась на занятия по Домоводству? — прищурив глаза, спрятанные под овальными очками для чтения в толстой розовой оправе, спросила она.       — Нет, профессор, — она приняла мой ответ, как личное оскорбление, потому как её пухлый рот раскрылся в возмущении… Подозреваю, если бы не профессор Дамблдор, вовремя оказавшийся рядом, в коридоре поднялся бы жуткий крик… Что же касаемо Полётов, то прошли они сравнительно-нормально: я всего раз упала с метлы и больше залезать на неё меня не заставляли (спасибо мадам Финт!).       Первые недели учёбы пролетели довольно быстро, а во второй половине сентября студентам третьего курса в расписание выставили новые дисциплины и в нашей жизни появилась профессор Троземьóйль…       — Электра Троземьóйль, — она сама с трудом выговаривала свою фамилию, при этом — ужасно картавив. Мы сидели в тесном, душном классе, больше похожем на паб или сигарный клуб для мужчин: вместо парт стояли самых разнообразных видов диванчики и креслица, а около них — круглые стеклянные столики, на которых лежали разбросанные камни, перья, карты и тонны просыпанного кофе; едва терпимо воняло благовониями и сандалом. — Троземьóйль — с французского переводится как «третий глаз» и мой, мои дорогие, настолько велик и ясен, что я легко могу развеять туманную завесу вашего прошлого… — она заговорщически наклонилась к ребятам с Пуффендуя на соседнем диванчике, — настоящего… — она подмигнула другим, — и бу-удущего… — она взглянула прямо на нас с Мелиссой.       — Профессор Троземьóйль… а что вы могли сказать прямо сейчас? — восторженно спросила Камилла Аббот. — Что ждёт нас в этом году?       — О-о-о, это хороший вопрос, дорогая… — женщина подошла к своему столу и взяла с него большой стеклянный шар, внутри которого плавал голубой туман. Приложив к нему свои ладони, она прикрыла глаза… Все заворожённо уставились на волшебницу. — Пусть будущего туман рассеется и станет ясным грядущее, что школе сулит этот год неизвестный, пусть шар мне покажет картиною цельной… Я вижу…       Все охнули.       — Что вы видите, профессор?       — Тьма и опасность сгущаются над замком…       Наклонившись к моему уху, Мелиссандра заметила:       — Это что, должностная функция всех провидцев предсказывать только плохое?       — Тш-ш-ш, — шикнула Энид Долгопупс, сидящая рядом.       — …страшным туманом неся знамение: отперто будет то, что должно быть закрытым и секрет разделят трое… СМЕРТЬ! — класс вздрогнул. — Я вижу смерть!       — О, нет!.. Чью же?       — Просто смерть… И похоронную процессию… И убийца среди нас! — раз — и волшебница распахнула глаза и, как ни в чём ни бывало, расплылась в улыбке. — Ну, что, надеюсь, нас ждёт хороший год?..       Все, страшно напуганные, переглянулись.       Удивительно, но после страшного предзнаменования профессора Троземьóйль, на второе занятие не пришло целых семь человек, решивших покинуть её курс. Я не особо испугалась, потому как к дисциплине Прорицаний относилась достаточно скептично, однако, когда пришёл октябрь, была вынуждена многое переосмыслить…       На первые числа второго осеннего месяца был намечен матч по квиддичу между Слизерином и Контевраном — первая игра в этом году, знаменующая открытие игрового сезона. Так вот, на занятии непосредственно перед матчем, профессор Троземьóйль высказала предположение, что он пройдёт неважно:       — Помяните моё слово, детки, игра закончится, не успев начаться, о! И кто-то сломает ногу…       И, вот, шла пятая минута игры: Слизерин уже успел забить один гол и поэтому Когтевран изо всех сил пытался сравнять счёты. Мы сидели высоко на трибунах, увлечённо наблюдая за матчем. Эдмунд летал вокруг колец, охраняя их от посылаемых когтевранцами мечей, он был спокоен и собран, тайно я болела за него и мне даже на секунду показалось, что он мне подмигнул, как вдруг! — когтевранский охотник, вроде бы, его звали Сэм Уиллис, совершает опасное пике, подлетая к кольцам противника и делает бросок — все ахнули — Эдмунд разворачивает метлу, чтобы отразить удар, однако, летящий на высокой скорости квоффл врезается в древко «Шторма», ломая его пополам… Лестрейндж, сорвавшись с метлы, падает вниз…       Поле загудело. Сорвавшись с места, я побежала к лестницам, расталкивая людей по пути, чтобы как можно скорее добрать до раненого Эдмунда (высота, с которой он свалился вниз казалась мне приблизительно равной высоте Астрономической башни!)       Мадам Финт свитком подала сигнал: матч был окончен.       Эдмунд лежал на траве около забора совершенно неподвижно и его правая нога была вывернута в анатомически противоположную сторону, форма вся была в крови, наружу выглядывала сломанная кость… Через пять минут внизу была вся школа. В толпе я заметила и остальных игроков Слизерина, и Тома Реддла, и обеспокоенного профессора Слизнорта, взволнованного Дамблдора и белую, точно снег, мадам Финт. Я тихонько сидела на траве, держа Эдмунда за руку, тот, открыв глаза, тихо стонал и, я точно знала, пытался сдерживать слёзы, ведь боль была адская. Взглянув на меня, парень спросил:       — Ну, как тебе игра, Рокс? Гриффиндору меня теперь точно не переплюнуть! — я грустно усмехнулась. А в следующую секунду к нам подлетела мадам Хилли с огромным чемоданчиком и двумя крепкими ребятами с носилками и меня попросили отойти в сторону.       Я пришла в Больничное крыло на следующий день с огромным букетом фиолетовых орхидей, которые мне впервые в жизни удалось наколдовать, правда, упущу из виду тот факт, что цветы пахли не как полагается, а сдобным котелками… У кровати Эдмунда сидела целая шумная компания, поэтому я ненадолго замерла у входа, обдумывая: может, мне стоило зайти попозже?       — Ты долго ещё будешь тереться у входа, Вилл?! — послышался самодовольный голос Уильяма Розье, отразившийся от высоких стен крыла эхом. Я закатила глаза и вошла. Розье, Эйвери, Мальсибер, Нотт и Реддл сидели на стульях вокруг кровати Лестрейнджа, когда как сам Эдмунд лежал на высоких подушках в смешной полосатой пижаме и с огромным, от лодыжки до бедра, гипсом на ноге.       — Привет, — я тихо поздоровалась и улыбнулась, заправляя выбившиеся из пучка волосы за ухо. Подойдя ближе, я с удивлением обнаружила в палате нескольких девочек-слизеринок.       — Привет! — Эдмунд расплылся в широкой улыбке и резко подался вперёд, попытавшись встать, но был остановлен сидящим ближе всего к нему Ноттом.       — Полегче, герой! — поддел парень и все одновременно усмехнулись, а девочки — хихикнули. Обойдя мальчишек, я смущённо подошла к кровати и протянула букет, улыбнувшись.       — Орхидеи, как ты любишь!       — Как ты их наколдовала? Это заклинание изучают на четвертом курсе! — игриво поразился Эдмунд, улыбчиво прищурившись. Попадая на его лицо, солнце подсвечивало ранее не виденные мною, редкие веснушки на его носу и у глаз.       — Это секрет, — я пожала плечами и подмигнула.       — А чего ты хотел от умнейшей ведьмы Гриффиндора? — Розье выглядел не как обычно: серьёзным и сосредоточенным, а задорным. Я обернулась, сверив его удивлённым взглядом. Тут, голос подала одна из девочек:       — Ты Роксана Вилл, да? — я кивнула. — Мы не знакомы лично, Вальбурга Блэк, — девочка протянула руку, прищурив тёмные глаза, на которые падала тень от её густых низких бровей.       — Д-да, я знаю… — я осторожно пожала руку и сглотнула, — мы дальние…       — Родственницы, — закончила девочка за меня. — Верно. О вас, Виллах, в нашей семье, как о Грин-де-Вальде: ни слова, — она слабо усмехнулась: не злобно, как мне показалось, а как-то нейтрально и спокойно.       — После недавних событий о тебе не знает только ленивый, — подала голос вторая девочка: рыжая, чем-то похожая на Мелиссандру, но более изысканная и более скользкая. — Я Полина, а это, — указала она на двух, стоящих отстранённо девочек. — Амелия и Евгения, — о этих двоих я имела прекрасное представление: Полина была из рода Яксли, Евгения — из Кэрроу, именно они, вместе с Орионом и Лукрецией Блэками издевались на Миртл — девочкой с Когтеврана, с которой я, вернее — Роксана познакомилась в туалете на третьем этаже. Амелия выглядела приятнее всего: спокойно и отстранённо, её отца, Абсалона Роули, я знала хорошо, он был завсегдатаем отцовских званных ужинов, в те годы, когда он ещё их устраивал.       — Приятно познакомиться, — проговорила я, стараясь сохранять голос нейтрально-расположенным и наткнулась на тяжёлый взгляд Реддла. Он сидел, раскинувшись на стуле и сложив руки на груди, его подбородок почти опустился на грудь, отчего кудрявая чёлка свалилась на лоб. Он показался мне… хмурым и задумчивым. Может, он вспоминал всё то, что произошло летом? Как мы сидели в приюте и разговаривали, просто разговаривали, впервые в жизни — по-настоящему, без язв и сарказма и какого-то глупого противостояния, это было, своего рода, инклюзивное взаимопонимание между нами: один он во всём мире в тот момент понимал и знал, какого мне и только я знала, знала потому, что видела по глазам, какого ему в приюте, в этом ужасном, гнилостном месте. А может, он вспоминал момент, когда провожал меня до четырнадцатого дома по Миднайт-вэй, где, судорожно выглядывая в окно, меня уже ждала мама?..       Мы остановились напротив подъезда и я, подняв глаза, заметила в окне на втором этаже испуганное лицо мамы и сидящего рядом с ней Саймона — жутко разозлённого и возмущённого на вид.       Том проследил за моим взглядом и, наклонившись, серьёзно проговорил:       — Надеюсь, ты понимаешь, что о том, что видела, не должна рассказывать никому, включая твою мать и этого… кота?       Я кивнула.       — Я всё знаю, надеюсь, и ты знаешь? — я с вопросом посмотрела на парня, изучая его лицо, стараясь убедиться, что он честен в своих обещаниях. Ветер дул сильно и промозгло: так, что моё, до сих пор влажное сырое платье, казалось, покрылось коркой льда. Удивительно точно соответствовала резко изменившаяся погода моему внутреощущению и расположению духа: мне было паршиво, погано до тошноты.       — Понимаю, Роксана, — Том сощурился, — полагаю, твоя мать будет спрашивать, где ты была. Придумай что-нибудь убедительное.       — Это не потребуется, — слизеринец вопросительно приподнял брови, я решила пояснить: — после случая со змеёй на Рождество она считает тебя героем во плоти. Поэтому у неё вопросов не возникнет, хорошо, что она тебя увидела.       Реддл приподнял правый уголок губ.       — Так оно и было.       — Ага, ага… И змея в твоём присутствии совершенно случайно и самостоятельно решила накинуться на меня? — я сложила руки на груди. Том закатил глаза.       — Не будь ты такой отвратительно-правильной, она бы не среагировала на моё раздражение, — заявил он. — Сама виновата.       — Вот как! А напомни-ка о чём мы с тобой разговаривали? Кажется, ты говорил о том, что нечистокровные волшебники заслужили страшную участь быть съеденными страшилищем Салазара Слизерина?..       — Да, именно об этом. Почему бы тебе просто не принять тот факт, что я прав?       — Потому что ты не прав! — чуть ли не заорала я.       — Когда ты, наконец, устанешь доказывать всем и каждому свою правоту? — Реддл сделал небольшой шаг вперёд, нависая рядом, точно туча. — Откуда в тебе столько упрямства?       — Никогда не устану, потому что то, о чём ты говоришь, Том Реддл, — ужасно!       — Ты настоящая заноза, тебе известно об этом?       — Ещё как! — заявила я гордо и чуть было не рассмеялась от абсурдности ситуации: мне совершенно не хотелось с ним ругаться — то ли я была слишком уставшей для этого, то ли…       — Тебе просто нравится раздражать людей.       — Да! — во мне не на шутку разыгралось детское упрямство и желание строить козни. — И ты ничего с этим сделаешь! А от своей точки зрения я не откажусь.       — Вот как? — возмутился он. — Но это не значит, что я не буду пытаться…       Я закатила глаза и ради своей же безопасности попятилась к дому. Напоследок обернувшись, чтобы отдать ему пиджак, я проговорила:       — Помни о своём обещании.       Том, заведя руки за спину, кивнул.       — Иногда я думаю, что даю тебе слишком много обещаний… Оставь его себе, тебе в нём… лучше.       — Мы видели тебя на поле, ты так волновалась за Эдмунда… Удивительные отношения для гриффиндорки и слизеринца… Роксана?       Я вздрогнула.       — А?       Полина, пряча пренебрежение за слащавой улыбкой, обведя взглядом всех присутствующих, с интересом наблюдавших за происходящим, проговорила:       — Я сказала, насколько удивлена вашей дружбой с Эдмундом. Как вы познакомились?       — Разве это важно? — спросила я мирно, надеясь, что эта змеюка от меня отстанет, краем глаза замечая, как Нотт, усмехаясь, перешёптывается с Розье.       — Мне интересно, — Яксли пожала плечами; Вальбурга вдруг сделала шаг вперёд и проговорила:       — Давайте-ка сменим тему, иначе, глядите, наш Эдмунд уснёт.       — Его отец и мой хотели нашего брака, — всё же, ответила я, глядя прямо слизеринке в глаза.       — Как жаль, что теперь вас это не связывает…       — А до этого Рокси врезала мне по лицу, так и встретились, — вдруг подал голос Лестрейндж, открыто хохотнув. Он посмотрел на меня и подмигнул, хотя глаза его оставались серьёзными. Я насупилась. Эдмунд перевёл взгляд на Нотта и тот, сразу оживился, будто поняв молчаливую просьбу.       — Выглядит так, мисс Яксли, что вы ревнуете! — слизеринец расплылся в наглой улыбке, наблюдая, как девочка медленно краснеет или, нет, багровеет. Кристиан Нотт начинал мне нравится всё больше и больше. — Скажите, Уильям, Дэвид?       — Ставлю пять галлеонов!       — Семь! — вмешался Мальсибер. — Полина, не разочаруй!       Вальбурга усмехнулась и посмотрела на меня.       — Роксана, ты выглядишь очень серьёзной.       — Расслабься, — Розье внезапно похлопал меня по плечу, отчего глаза мои, я была уверена, чуть не выкатились из орбит. Я точно не знала, что случилось со всеми ними за лето, но это, определённо, мне не нравилось. — Полина у нас любит пить кровь, — добавил он шёпотом.       — Что-то случилось? — всё же, спросил и Эдмунд. Все замолчали.       — Нет, просто… — я замялась, обдумывая, стоит ли рассказывать о своих опасениях.       — Ну же?       — У нас начались Прорицания… И вчера на уроке профессор Троземьóйль сказала, что сегодняшний матч закончится на первых минутах, а ещё сказала, что кто-то, без сомнений, сломает ногу, — я посмотрела на гипс Эдмунда и сглотнула.       — И из-за этого ты так испугалась?       — Все её слова сбылись… А на первом занятии она предсказала, что в этом учебном году кто-то умрёт.       Слизеринцы переглянулись между собой. Нотт пожал плечами:       — Профессору Бинсу пора бы…       — Кто-то станет убийцей, — перефразировала я и поджала губы. Больничное крыло погрузилось в тишину.       Весь Хогвартс ещё месяц гудел о чертовщине, с которой начался учебный год. Сначала Эдмунд, потом — профессор Штрихс свалилась с лестницы, обвинив во всём нерадивого Пивза, а потом ещё и нашествие боггартов… Обстановка в замке стояла мрачная, крайне мрачная. Сильный ветер не стихал ни днём, ни ночью, поэтому сквозняки громко выли во всей школе, не давая никому покоя. Было холодно, промозгло, сыро и сильно воняло плесенью, от которой завхоз Купер всё никак не мог избавиться. О боггартах мы узнали в конце октября, на занятиях по Защите от Тёмных искусств от профессора ДеДарка и понятия не имели, что будем вынуждены столкнуться с ними лично.       — Боггарты, — громко объявил мужчина тему урока со своим характерным, итальянским акцентом. — Кто-либо из вас когда-нибудь слышал о боггартах?       Мелиссандра вскинула руку. Я тоже знала ответ, потому как читала о боггартах в детстве в энциклопедии, однако желания отвечать не было.       — Да?       — Боггарт — это привидение, которое меняет свой вид, сэр. Боггарт превращается в то, чего человек боится больше всего.       — Верно! Живут боггарты в темноте, любят тесные пространства: шкафы, подвалы… Даже маглы их боятся и рассказывают своим детям о чудовищах, живущих под кроватью: это и есть боггарты, маглы — их излюбленное лакомство, ведь те не знают, как с ними бороться. Итак, как же?       Мелиссандра снова подняла руку, но ДеДарк продолжил сам:       — Наше главное преимущество перед боггартом — это то, что пока он прячется, он не знает, кто он, он, в сущности, — ничто, пока мы на него не посмотрим. Наиболее выгодно бороться с боггартом в компании, он теряется и не знает, в какую форму обернуться: в паука, вампира, мертвеца, дементора, чью-то бабушку или крысу господина Купера… — все рассмеялись. — И вот, пока боггарт растерян, самое время вступить в бой! Бороться с этими приведениями надо с помощью смеха. Оберните свой самый страшный кошмар в самую весёлую умору! Пририсуйте в своём воображении крысе — крысоловку, мертвеца заставьте отплясывать зажигательное ча-ча-ча… а потом — произнесите простое заклинание — Ридикулус! Повторите, ребята, движение палочкой вот такое… Ну же!       — Ридикулус! — хором произнёс класс. Я вытащила из кармана палочку и вычертила в воздухе показанную профессором руну.       — Хорошо, молодцы! Однако, всё же, на случай форс мажора, надо быть готовым встретиться со своим страхом лицом к лицу. Я хочу, чтобы каждый из вас хорошенько подумал о том, чего он боится больше всего на свете. Представьте это в своей голове, ощутите этот ужас, холод страха и тогда вы будете знать, к чему быть готовыми. Итак, какие ваши страхи, ученики?..       Мелисса, наклонившись ко мне, тихо спросила:       — Рокси, чего ты боишься?       Я пожала плечами. Я не была уверена в своём ответе, однако, даже если бы и была, никогда бы не рассказала об этом Мелиссандре. Самым моим главным ужасом было, когда я оказалась заложницей своей же головы — в темноте и одиночестве, там было легко сойти с ума, потому что крика твоего никто, кроме тебя не слышит, и плача тоже, и выбраться невозможно… Идеальная, совершенная, самая извращённая пытка.       — А ты?       — Ворон, — я вопросительно изогнула брови, — однажды, в детстве, на меня напала целая стая ворон… Я думала, я умру.       — Какой ужас…       Ребята в классе восприняли задание профессора с юмором и беззаботностью, все смеялись над своими страхами и мне потом думалось, что именно поэтому нам всем и пришлось столкнуться с ними лицом к лицу, будто в наказание.       Это произошло в ноябре. К тому времени Эдмунда уже выписали из Больничного крыла и он уверенно шагал недавно сломанной ногой, немного прихрамывая, а профессор Штрихс вернулась в школу после продолжительного больничного. Говорят, что при падении с лестницы она получила всего лишь лёгкий ушиб, но настолько надоела Дамблдору своим нытьём, что тот отправил её на все четыре стороны в бессрочный больничный, подлечить ногу, нервы и голову. Кто-то с Пуффендуя поднял на уши весь Хогвартс, заявив, что по замку ходит самый настоящий горный тролль! Учителя отреагировали молниеносно — и кинулись искать его, однако, к удивлению многих, так и не нашли. Все решили, что пуффендуец просто пошутил — и сняли с факультета двадцать баллов за баловство. Буквально на следующий день, Кармайкл Джонс, с Когтверана, заявил, что самолично видел в коморке для швабр крокодила, мол тот, ещё немного, и откусил бы ему руку! Все снова бросились на поиски и снова ничего не нашли. Джонса наказали, ведь знали, что тот склонен к розыгрышам и хулиганству. На третий раз, когда о нахождении в стенах замка невероятного существа — египетской мумии заявил гриффиндорец — Честер Браун, профессор Дамблдор заподозрил, что что-то не так и ввёл строгий комендантский час: после семи вечера всем надлежало находиться в своих спальнях, но и это не особо спасло положение. Ученики стали замечать страшные и странные вещи днём, ранним вечером и даже утром!       Я столкнулась со своим страхом, возвращаясь с ужина в башню Гриффиндора непривычным маршрутом (лестница поменяла направление и возвращаться на положенное место отказалась! — пришлось идти в обход). И вот, в коридоре третьего этажа я вдруг услышала шум…       Вытащив из кармана палочку, я выставила её перед собой и в страхе громко воскликнула:       — Кто бы ты ни был, со мной это не сработает! Ну-ка, выходи! — я прижалась спиной к стене и прищурилась, вглядываясь в кромешную темноту коридора: ни один факел или люстра не горели… — Быстро!       Секунда, две, три…       Вдруг, кто-то схватил меня за локоть и я, в ужасе заорав, обронила палочку и попыталась отбиться от нападавшего.       — Закрой рот, — приказал кто-то строго и сильно встряхнул меня за плечи.       — Том? Мерлин! Я чуть не умерла от страха!       Реддл в темноте виднелся огромной бесформенной тёмной фигурой, угрожающей и опасной.       — Прекрати кричать, — прошипел он, отходя назад. Я нагнулась, чтобы поднять волшебную палочку.       — Что ты здесь делаешь? Скоро комендантский час начнётся…       — Спасибо за информацию, теперь — иди.       — Эй, — заметив полоску света в темноте из открытой двери, которой ещё пару минут назад не было, удивилась я, — ты что, был в девчачьем туалете?       Том крепко взял меня под руку и повёл вперёд по коридору.       — Зачем ты был в девчачьем туалете?       — Ты думаешь, если будешь повторять одно и тоже снова и снова, я отвечу? — я заметила, как на выглядывающем из-под капюшона лице его блеснул оттенок недовольства.       — Куда мы идём?       — Ты — в свою башню, а я — тебя не касается.       — Тебе закон не писан? Ты не боишься встретить здесь чудищ?       — Я ничего не боюсь, Роксана, — заявил Том очень самонадеянно. Свернув на знакомую лестницу, я резко остановилась и вырвала руку из хватки Реддла. Посмотрев на ступеньки, я сглотнула.       — Что? — спросил он нетерпеливо, повернув голову.       — Ничего.       Было ли страшно находиться рядом с ним в том месте, где полгода назад он едва не убил меня, пусть и из благих соображений? Да. Определённо. А ещё очень мерзко.       — Иди, куда тебе надо, дальше я дойду сама. Доброй ночи, — я осторожно ступила на первую ступеньку и выдохнула. Ну, не столкнёт же он меня ещё раз, верно?       Я обернулась, когда Том зашуршал мантией. Из темноты послышалось тихое:       — Шагай быстро.       Решив скостить путь, я подошла к портрету, которым часто пользовались гриффиндорцы, и назвала рыцарю в доспехах пароль:       — Годрик Гриффиндор смелее всех.       — Прошу, очаровательная леди…       И вот — на меня несётся расплывчатый силуэт, едва не сбивая с ног!..       Я подаюсь назад и, всё-таки, падаю, больно ударяясь копчиком. Надо мной застывает маленькая девочка: светлое платьице подрано, атласный голубой бант развязался и свисает вниз, светлые густые волосы завязаны в косы, но немного растрёпаны, лицо в ссадинах, на подбородке и пухлых, румяных щёчках — грязь, а глаза… искажены в гневе и налиты то ли слезами, то ли кровью. На меня, в первородном гневе, смотрела Роксана Вилл со своего детского семейного портрета пяти лет — точно приведение, отголосок прошлого, такая… какая-то неправильная, аж мурашки, сама не своя, не ребёнок — монстр…       — Убийца! — зашипела она. — Воровка и убийца! Обманщица! Чудовище! Скоро все узнают, что ты сделала!.. — я в ужасе ползла назад. — Ты не Роксана Вилл, ты — монстр! Ты меня убила, украла мою жизнь! Какое ты имела право?!       — Роксана… — пролепетала я, совершенно не понимая, что происходит. — Я не специально, прости… Мы же дружим…       — Убийца… бессовестная лгунья… отродье тьмы… Ты думала, я не смогу отомстить?! Настало время…       Вдруг, девочка подняла глаза и застыла. Её фигура резко переменилась: девочка стала выше, тоньше, волосы потемнели, а лицо вытянулось и приобрело странное выражение, в следующую секунду она камнем рухнула на пол абсолютно мёртвая, глаза её, похожие на тоннели, смотрели на кого-то за моей спиной:       — Ридикулус! — послышался голос и фигура просто растворилась в воздухе: в мгновение ока обернулась чёрным дымом и влетела в проход за картиной. — Мисс Вилл, вы как?       Крепкие руки обхватили меня за плечи и поставили на ноги. Передо мной стоял спокойный и немного усталый профессор Дамблдор.       — Похоже, он вами изрядно полакомился…       — Боггарт? — наконец, дошло до меня.       — Да, — кивнул профессор, — довольно молодой, если такой сильный… Идёмте в мой кабинет, здесь рядом, я дам вам сладкого чаю.       В своём кабинете профессор с удивлением обнаружил целый консилиум: директора Диппета, профессора ДеДарка, Слизнорта, Троземьóйль, Миркл и Грин. Усадив меня в кресло в дальнем углу, Дамблдор проговорил коллегам:       — Мисс Вилл только что стала жертвой очередного боггарта.       — Милая, надо выпить чего-нибудь сладкого! — воскликнула Троземьóйль, тут же оказавшись рядом. Я с трудом кивнула, борясь с жутким приступом тошноты; руки и ноги колотило, как будто я не ела неделю.       — Электра, — обратился Дамблдор к женщине, — чайник на столике, позаботьтесь о девочке… Полагаю, коллеги, нам стоит обратиться в Министерство Магии, в Отдел регулирования магических популяций…       — Альбус, не думаю, что все так серьезно, — в привычной своей манере проговорил Диппет, желая избежать лишнего шума. Тем временем профессор Троземьóйль налила чаю в две чашки и приставила одну из них к моим губам.       — Пейте, милая, я вижу по глазам, как страх повлиял на вас и вашу ауру…       — За лето в Хогвартсе вылупилось целое гнездо боггартов, это нонсенс, директор! — воскликнула профессор Грин. — Определённо точно нам стоит вызвать специалистов!       — Вы ходите ко мне на Прорицания, верно, дорогая? — тихо спросила волшебница, опустившись в рядом стоящее кресло. Я кивнула. — Да, да, я сразу вас запомнила… — она дотронулась длинными пальцами до кулона на шее с коричневым камнем. — Ваша энергетика более сильная, чем у ваших сверстников, и вы были очень скептичны — это сразу чувствуется на тонких материях…       Я отхлебнула с чашки.       — Простите, профессор…              Тем временем между учителями разгоралась тихая вежливая перепалка.       — О, нет, нет, так и должно быть! К моей науке приходят именно так: через сомнения и переживания, только так можно прояснить свой взор. Сомнения — путь к истине… К тому же, теперь, ваше мнение переменилось, верно?       — Вы предсказали, что кто-то на первом матче по квиддичу сломает ногу и это действительно произошло с моим другом…       — О! Я уже и забыла об этом… И вас это тревожит?       Я посмотрела на женщину, изучая её огромные, странные глаза.       — А ещё вы сказали, что в этом году в школе кто-то умрёт…       — Правда, я бываю резка… это ещё ничего не значит, зачастую будущее неясно, оно многовариативно… это — лишь один из вариантов развития событий… Полагаю, мне не нужно было так углубляться в омут грядущего на первом занятии, я совсем не подумала, насколько это может напугать учеников…       — Коллеги, я вас понимаю, однако представьте, как встревожатся родители учеников… это будет настоящий скандал!       — Многие предпочитают не знать своего будущего, так им живётся легче, — продолжала вещать провидица. Я молча пила свой чай, глядя на танцующие в воздухе языки пламени в камине. Женщина положила свою ладошку мне на локоть. — Не тревожься, дорогая, всё будет… Не смей подглядывать за женским туалетом! — я вздрогнула: женщина вцепилась мёртвой хваткой в мою руку и глаза её наполнились туманом. — Беги от змея всё время направо и не оборачивай взор!       Дамблдор замолчал и уставился на Троземьóйль выжидающе.       — Укусит за ногу: всего семь минут на спасенье… Сехишь — значит милосердие.       — Она опять за своё… — вздохнула Грин напряжённо. Я так и не смогла вырвать руку из цепких пальцев. Сердце колотилось бешено: я была уверена, все сказанное предназначалось исключительно мне.       — Грязнокровку летом ждут гробовщики, а ты — молчи, лги мастерки, терпи. Рождество переживи, жди лета, решенье верное прими, домой беги и, прошу тебя, молчи …