Две трети одного целого

«Весёлый Роджер» стоял на залитой бетоном площадке доков, на несколько этажей ниже поверхности пустынной планетки в Серой Туманности. Объяснение такой конструкции ангара было довольно простым. Пираты, в основу организации которых легла (вечным сном, как любила напоминать королева!) вечно грызущаяся стайка крокрысцев, до сих пор строили базы по их образцу: многоэтажные муравейники, уходящие заострённым конусом глубоко под землю. Тайные ходы-переходы возникали спонтанно, проламывались и простреливались в перегородках жилых этажей, так же спонтанно чинились и перестраивались вновь. Люки сходились и расходились, переворачивались, словно крышка мусорного ведра, в самых неожиданных для новичка местах. В этом была вся сила крикливой, дерущейся стаи: информации не было, планов и чертежей тоже, но общий на всех инстинкт гнал каждую рабочую пешку в нужном направлении. Итак, самый быстроходный корабль пиратов стоял в ангаре безымянного муравейника. Рядом полулежала на сломанных амортизаторах частично разобранная «Жар-Птица». Вокруг неё копошились многочисленные люди и роботы: отвинчивая по частям обшивку, они будто живьём свежевали корабль. Это было иллюзией; из мёртвого корабля давно вынесли всё, что можно было продать или прикрутить к чему-то из собственной техники, порою годами ждавшей сменной детали. Крики надсмотрщиков и ругань на всех языках не позволили бы случайному наблюдателю и на секунду усомниться, в чьё логово он угодил. Но случайных наблюдателей здесь не было. Всех, кто мог бы хоть что-то «наблюсть», как выразился Весельчак, давно с мешками на головах растащили по клеткам. А тех, кто «наблюсть» уже не мог никак — в мешках подлиннее. Судя по плачевному состоянию лайнера, он валялся здесь уже больше месяца, но никто так и не прилетел на помощь, несмотря на тщательно срежиссированное Крысом видео, со всем его фальшивым смехом и настоящей кровью. Что-то в задумке было неуловимо неправильным, но заикнись об этом пират — и собственная мамаша откусит ему голову, несмотря на прежние боевые заслуги. А головой своей Крыс дорожил в первую очередь… Во вторую же очередь он как зеницу ока берёг доверенного ему пленника. Ну, как берёг — не убил пока что и ребятам своим в качестве развлечения не отдавал. Ещё чего! Нет уж, с фиксианцами у Крыса давненько была своя тема, и кто про неё не знал — тот салага и на «Весёлого Роджера» даже связистом не попадал. Те же, кто знал, молча поёживались и проходили мимо камеры-одиночки, в которой перевозили фиксианского учёного. Зачем Крысу сдался именно этот из двухсот с чем-то пленных, среди которых были и девушки, пираты предпочитали не знать — по крайней мере, пока в их распоряжении были остальные. Возможно, дело было в том, что из мирных пассажиров только этот при захвате дрался отчаянно — так, что уложил хитрыми приёмами пару андроидов и даже съездил в правый нижний глаз Крысу. Правда, ни локоть в скулу, ни пинок задним коленом в живот не повредили жёсткому панцирю метаморфа и не спасли ценного пленника от заранее приготовленного платка с хлороформом. В отличие от своих подчинённых, Крыс изредка всё же задумывался над планом действий и потому практически не попортил красивую наружность добычи. Ну, как не попортил — украсил немного, уж очень клешни чесались пустить этому чистенькому мягкотелому кровь… Так вот, хотя худой локоть фиксианца и не мог пробить хитин на лице Крыса, но даже попытка того стоила. Из всех возможных качеств крокрысцы уважали лишь грубую силу. Теперь, после месяца так называемого общения, Крыс не видел в учёном агрессии. Конечно, ведь он был фиксианцем, верхом долбаного творения! В этом-то и состоял крысов пунктик по поводу большеглазых эмпатов. Хрупкие с виду, они обладали абсолютно железными нервами, и молчали, молчали под пытками и любыми издевательствами. Гораздо проще было искалечить, убить тело, чем вырвать у них хоть слово мольбы. Пират провёл не одну ночь за экспериментами и извёл не одного фиксианского пленного, пока совершенно случайно не наткнулся на их главный секрет. Понять его помогла бывшая на борту «Жар-Птицы» супружеская пара: оба пилоты, и оба мужчины, они поначалу даже показались Крысу братьями-близнецами. Они и вели себя как одно целое, двое жалких существ в одной упряжке, и не сдавались — терпели до последнего все изощрения, на которые были способны их палачи… Пока не умер один из них. Заворожённый пират наблюдал, как бьётся в агонии второй пилот, и в голове у него зарождалась восхитительная по своей простоте идея. И вот пожалуйте — месяц работы коту под хвост. Ну, как под хвост — гарант неприкосновенности Крыс таки отхватил, но какой ценой! — Блять, — тихо произнёс он и со всей силы швырнул об стену кружку. Мамашин подарок отчаянно звякнул, но не разбился, только закатился куда-то под кровать. — Блять! — заорал в голос пират и закружился волчком, сметая с нижних полок лежащие в беспорядке диски, книги и прочий скопившийся хлам. Он бы кричал ещё много другого, он бы сказал всё, что накипело и наболело, но в логове у бандитов не учили красиво выражаться. Этому он учил себя сам, вопреки воспитанию, но в такие моменты культурную речь отрубало в хлам. Какие моменты? Когда существо, с которым ты возишься столько времени, плюет тебе в душу. Да, Мамаша не уточняла, что именно нужно делать с пленником. Спросить с него было нечего. Ничего лишнего он не знал, этот профессор Иильс, никуда не летал, просиживал штаны в Академии и учил бездарей, которые потом на него, Крыса, набрасывались с бластерами и наручниками. Только никто из этих бездарей не полетел искать своего профа… Поэтому Крыс развлекался с ним, как умел — не добивая, давал время восстановиться и снова терзал хрупкого инопланетянина. Потом — он и сам не заметил как — этого стало мало, и в тот день пленник вскрикнул от омерзения, поняв, что за новую игру придумал его мучитель. А сейчас кричал Крыс, кричал от безысходности и понимания, что никуда ему больше не деться от этой ужасающей, холодной, чужой красоты. Он ведь всё сделал, чтобы расколоть этот лёд, всё! Под свой пароль вытащил пленника из одиночки на верхний этаж, одел, накормил, даже делил с ним койку — да ведь этот сучий сын мог во сне его придушить своими ручонками-палочками, если бы Крыс не травил его лёгким снотворным! И ведь попробовал раз… Но в остальном измученное тело подводило своего обладателя. Каждый принесённый окольными путями обед Норн съедал без остатка, ненавидя при этом себя за слабость. По получасу отскребался в душе, безуспешно пытаясь вытравить кислотный запах навязанного партнера, но не мог вытравить этот бурый морок, опутавший его душу. Глушил все чувства, забивал запах крысовым же одеколоном — непозволительная роскошь и нонсенс в его положении — и вырубался на относительно чистой кровати, в которой его ждал хоть и кошмарный, но сон. Вот и сегодня утром прирученный фиксианец сидел на смятой постели, по-лягушечьи поджав ноги, и невольно напрашивалась мысль: ну что хорошего в этом тощем, асимметричном создании? Сидит, изображая живой трискелион (Крыс немного гордился, что вообще выучил это словечко), прячет глаза за отросшей чёлкой и строит из себя глухого. Не видит, не слышит, не говорит. А потом случилось вот это. Казалось бы, чем он тут-то не угодил? Однако фиксианец стоял у него в кабинете, прямой, как палку проглотил (ха, ха три раза) и с таким негодованием зырился на чашку в руках метаморфа, будто там вместо кофе была его любимая отрава. Ха, ха три раза, опять же, и всё равно не смешно. — Зааая, — насмешливо протянул Крыс и ткнулся лицом в чистую до прозрачности шею Норна. Жвалы опасно щёлкнули в сантиметре от яремной вены. «Зая» молчал. — Нооорн… Бледно-фиолетовые глаза под чёлкой сверкнули, но огонёк в них тут же погас. Это была последняя эмоция, виденная Крысом. — Нет, не могу, — твёрдо сказал пленник. — Не так. — Ну что ты, мой сладенький? — заворковал Крыс, приобнимая своего драгоценного за талию, и отпрянул назад, такой холодиной пахнуло вдруг на него. — Всё, — фиксианец говорил тихо, но очень ясно и твёрдо. — Я пытался поверить, но больше я не могу. Спасибо… ни за что. Ты пытал на моих глазах ни в чём невиновных людей. Ты пытал меня. Ты пытаешь себя и причиняешь вред другим. Я не могу здесь остаться. — Ах так? — взвизгнул Крыс, и Норн сжался, как от пощёчины. — Что, блядь, что тебе надо? Чего не додал?! Крыс добавил злости и децибел и, увидев, как отступает к запароленной двери пленник, зашарил по ящикам. Запасливый, он так и не выбросил строгий ошейник… Именно из-за этого, уродливый, как скорпион, и настолько же разъярённый, Крыс метался по комнате, круша всё, что попадалось ему на пути. На комоде звякнул и случайно включился старомодный проигрыватель. — Раз, два, три, раз, два, три, выше колени, тяните носочки, — с неуместным воодушевлением раздалось из динамика. Шипящая мембрана чуть слышно портила запись: фиксианская утренняя зарядка, скопированная невесть когда и откуда для того, которого он сам только что за ошейник тащил обратно в карцер. Для того, которому место в цепях, на коленях, а не на мягкой кровати. — Три, четыре, ноги вместе, руки шире, — бодро скандировал голос в проигрывателе. Неожиданно для себя Крыс решил послушаться голоса и, сведя вместе ноги, растопырил все остальные конечности. — Руки — вверх! — массивные клешни взмыли над головой. — Вторые — в бока, упор лёжа, — невозмутимо продолжал неизвестный фиксианец, или кто там стоял за микрофоном. Крыс упрямо выполнял заданное — и, хлопнувшись во весь рост, взвыл от досады. В прилепленном к шкафу треснувшем зеркале отражалась его длинная тушка с двумя парами нормальных конечностей… и рудиментарными остальными! Сходство крокрысцев со скорпионами на этом моменте, увы, кончалось… Проигрыватель жалобно хрустнул и отправился в кучу искорёженных вещей, громоздившихся кругом по всей комнатушке. В голове тихими колокольчиками хихикал проклятый, треклятый, рукастый эмпат, и Крыс заколотил по полу, напрасно пытаясь угомонить его. На это он не подписывался! Зачем? Как? Почему этот фиксианец влез к нему в голову и только теперь, закованный в цепи, смеялся над его жалкими попытками? Только отбив слегка клешню, пират понял, что смех шёл от двери. Нежный девичий голос ещё раз хихикнул: — Ты чё, упражняешься? — А тебе бы не помешало, — зашипел Крыс и пружинисто вскочил с пола. В оставленной открытой двери свиной тушей расположился Весельчак У и глазел на неудачно растянувшегося напарника. — Чё пришёл? — А я вот, — словно извиняясь, пискнул Весельчак, — "сирену" проверяю. Голос его совершенно не соответствовал ни внешности, ни обычному тембру, но Крыса это не рассмешило. — Вон пошёл, сволочь! — заорал фальцетом крокрысец и бросился вперёд. Игла на конце его хвоста просвистела прямо над ухом толстяка. Тот, несмотря на кажущуюся неповоротливость, молниеносно нырнул навстречу и боднул беснующегося метаморфа в грудь: туша в сто пятьдесят килограммов вышибла из нападающего весь воздух и заставила наконец очнуться. — Ты что творишь? — недовольно хрюкнул Весельчак уже своим голосом, перекатываясь в сторону. — О, отпустило наконец-то. — А ты что? — тупо переспросил Крыс, всё ещё успокаиваясь после редкого для него припадка ярости. — Да пришёл тебя звать, чтобы доставку принял извне, контрабандную. Сам видишь, голос как надо не переключается, а выходить к «коробейникам» так… Ну, теперь-то оно само вправилось. — Ну так иди, — Крыс неопределенно махнул в сторону коридора. — Я-то пойду, — тон Весельчака вдруг сменился на очень недоброжелательный, — а ты береги, что доверили, и включи нервный узел… который повыше пояса. Если угробишь учёного, нам порталов от них не видать, как своих ушей. Мучай, но не сломай! — Обижаешь! — возмутился Крыс, но на собеседника больше не набросился. — И я с тобой больше возиться не буду, — надменно произнёс Весельчак, подняв вверх сосисочный палец, — будь ты мне хоть три раза брат. Сводный. — Ну, это мамка надвое сказала, — ядовито ответил Крыс и в который раз подтолкнул напарника прочь из разгромленной комнаты. — Голос вернулся от перепуга, вот и топай кверху попой. — Бегу! — хихикнул Весельчак, сдвинуть которого с места крокрысцу было бы просто не под силу. И только проводив мнимого братца взглядом, Крыс оглянулся на созданный им бардак… и понял, что этой ночью не только фиксианец будет спать на полу.