Две трети одного целого

Проделывая серию прыжков из Большого Магелланова Облака обратно в родную галактику, «Синяя Чайка» шла уверенно, защищённая силовым полем кардинально нового типа — прощальным подарком магелланцев. Больше ей не были страшны обломки космического мусора и выход вслепую в линейное пространство. Однако хронокорректор Второй капитан так и не включил. Предупреждён — значит вооружён, рассудил он, и на случай новых аномалий всегда успеет нажать на заветный рычаг. Конечно, умнее и ответственнее было включить корректор и не выключать вовсе, пока не увидишь лохматое солнце Медузы, да и Сева точно бы настучал другу по голове за непростительное лихачество, но странное чувство прескевю подсказывало: не надо. Ким вспомнил безумную миссию на Эвридике, за которую они с Севкой и удостоились капитанского звания, вспомнил, как они оба в голос орали от страха и всё равно упрямо лезли в такую мясорубку, из какой живыми-то вышли чудом… Тогда именно интуиция подсказала Второму броситься на помощь кораблю ушанов, а Первый очертя голову полетел спасать уже его, Кима, шкуру. Кстати, как раз его шкуру (буквально) он и не спас, нарушив к тому же старую пословицу о леопарде, который не может сменить свои пятна… Как бы то ни было, они добыли ценную информацию и спасли много жизней, и теперь интуиция снова подсказывала Киму, что жизненно необходимо хоть раз ещё увидеть параллельного себя. Увидеть и разобраться, происходит ли странное чувство от самой аномалии, или действительно память пожадничала, спрятав от него важное воспоминание. Поэтому Ким зарёкся покидать пульт управления и сидел, глубоко дыша после муторного разгона — держал ладонь на металлическом шаре. Основные приборы метались, неспособные отработать данные гиперпространства, но там по ним и не летали. Капитан внимательно следил за дополнительной шкалой и экраном, на которой свивалась спиралью сама пространственная канва, скручивалась, указывая на вращающийся среди пустоты диск Млечного Пути. И в этот раз аномалия, которую он про себя прозвал «танцующими макаронами», не застала его врасплох. Пол расползался, кресло вместе с Кимом ухнуло вниз, усадив по-турецки; сердце рвануло с места в карьер, но голова оставалась холодной. Предупреждён, вооружён и в случае чего — опасен, Второй наблюдал за собой со стороны и наконец с невероятным волнением увидел накрывшую его руку ладонь. Чужая рука лежала странно, так, как если бы её обладатель обнял Кима со спины, однако за ним точно никого не было. Обладатель руки был вокруг, «вместе» и «вместо» одновременно, и при желании Ким смог бы поднять эту тонкую ладонь силой мысли, но такого желания не было и не могло появиться ни в одной безумной вариации — в этом он был уверен на триста процентов. Однако выбора не было. «Лапша» метнулась, вновь разрывая пространство, рванула того, параллельного космонавта прочь. Ким в отчаянии вытянул руки, схватил узкое запястье. На секунду на него воззрились бесконечно удивлённые, недоверчивые глазищи под светлыми ресницами, и фиксианец рванул руку на себя, чуть не отцепив Кима от панели управления. Отпустить сейчас и лететь на ту сторону, встретить это нездешнее чудо! Наконец объясниться хоть как-то… Ким сжал зубы от ноющей под рёбрами тоски и — нажал на рычаг корректора. Нет. Это его реальность, его решение, и он не позволит аномалии затащить себя в неизвестность, пока в его голове хранится уникальная формула топлива. Я обязан, медленно подумал он, словно продираясь сквозь вязкую массу. Я должен долететь, довезти! Цветные «макаронины» метались вокруг, разделив его с собственной (а собственной ли?) проекцией, и сквозь них начал проступать металл рубки. Ну, отпустило? — Стреляй, падла! — произнёс женский голос над самым ухом. — Стреляй и марш сюда, не то сам за ним последуешь! Ким хотел развернуться, но пространство вокруг продолжало кружиться, как центрифуга на тренировке. Рычаг, только не отпускать рычаг! — Что значит сдохнет?! — звучный голос женщины перешёл в пугающий скрежет. Её собеседника слышно не было. — Болван! Такие не выживают, кончай его, У! Ну что за дети, ничего сами не могут… Ким всем весом повис на переключателе хронокорректора, чуть не выдернув его из панели. Новый всплеск цвета взорвался в голове и бросил капитана коленями на металлический пол. На этот раз — синеватый, прохладный, точно принадлежавший его родной «Чайке». — Что за чертовщина сейчас была? — пробормотал он, поднимаясь на корточки. — И это тоже был я? Кроме меня и другого меня здесь ведь никто не летал… Находим друг друга и снова теряем. — Не летал, — отозвался из клетки говорун, — был я. Чертовщина. Ким с интересом обернулся к птице, которая словно задумалась. Жили говоруны долго и память имели отличную, а такие обрывки были настройкой перед очередной длинной тирадой. — Находим-находим друг друга и снова теряем, — голос говоруна сменился, он больше не подражал Киму и, раскачиваясь на жёрдочке, говорил женским тембром. — Клянёмся запомнить, но вновь забываем. Мы словно песчинки меж тьмою и светом: Почти прикоснулись, и… вновь не посмели. Опомнившись, рвёмся сквозь зыбкие стены, В безмолвие тянем озябшие пальцы. Но время, смеясь, дарит только мгновенье: И страшно уйти; и не вправе остаться. — Говоруша, — в удивлении только и сказал Ким. Он ожидал чего угодно, но не странного стихотворного обрывка, от которого до слёз щемило сердце и организм забывал, как дышать. — Я помню. Я знаю. Я верю, — уже своим, механическим голосом ответил говорун и клюнул висящий в клетке солёный камень. Из горла его вырвался щелчок, как от закончившейся записи. Так своевольная птица показывала, что представление на сегодня окончено. Потом времени на раздумие было достаточно, но с того самого момента всё происходящее казалось капитану удивительным, невероятно реальным и при этом сюрреалистичным сном: и когда «Чайка» с включённым корректором наконец вышла из последнего прыжка; и когда в наушниках раздался сигнал СОС, заманивший Второго в яму-ловушку, как бабочку в чайник; и когда пела ему, выманивая из стальной скорлупы, подлая сирена, такая же фальшивая, как тот сигнал. И только стоя с дымящимися бластерами у амортизатора «Чайки», покачиваясь от слабости и нечеловеческого нервного напряжения, Ким снова ощутил себя самим собой. Свинцовая реальность жизни в первый раз после Магелланова Облака накрыла его с головой, и теперь сам полёт показался бы ему счастливым сном, если бы не формула. Уж её-то он заучил наизусть, не доверяя ничему, кроме собственного мозга. — Полгода, — сказал он Всеволоду, и слова неловко поворачивались на языке. Всё это время он говорил только с собой. Единственного собеседника — говоруна — он отправил за помощью, и вовремя. Дольше бы он просто не продержался даже на той энергии, которая оставалась у «Чайки». Ким протянул руку, коснулся красной куртки друга — тот по своему обыкновению был в штатском и потому походил на мультяшного Трубадура, — и повторил: — Полгода под землёй, как крот, просидел. Не верю. — Я верю, — отозвался голосом неизвестной девушки говорун, — напрасно кричим мы бессильно сквозь грохот ненастья, родные черты время стёрло бесстрастно. — Типун тебе на язык! — охнул Всеволод. — Ничего не напрасно, не каркай, — и с опаской оглянулся, не слушает ли их кто из команды «Пегаса». Малышка Алиса, выручившая их всех, так и вилась вокруг капитанов: шутка ли, когда вживую видишь сразу двух знаменитостей! Вот только знаменитостям было немного не до неё. — Удивительный ребёнок, — сказал Ким, проследив за его взглядом. — Не то слово, — Сева понизил голос, всё так же осторожно поглядывая на девочку, по пятам за которой следовал индикатор. — Ты видел, как она пирата уронила? Для этакой туши даже при местной гравитации подъёмный кран нужен. А ещё мне Валерка сказал, как она на Блуке на боевых роботов отреагировала. — Как? — Да ровно так же, как ты сейчас видел. Никакого инстинкта самосохранения и везучесть страшная. — Из таких детей вырастают безопасники да испытатели, — ответил Ким, вчуже гордясь за девчушку. Всеволод только покачал головой и подхватил на руки подбежавшего к нему ребёнка. Ни в безопасность, ни в патруль, ни в полицию он бы эту малышку не пустил. Не туда. Грузить Кима новостями сейчас было полным безумием, но картина за полгода его отсутствия нарисовалась такая… Такая беспросветная, чёрная, как жидкий асфальт, жуть, что в будущем маленькой Алиски безопасников становилось пугающе много. И это в лучшем варианте. В худшем этого будущего просто не было. А пока девочка увлечённо щебетала о дальнем космосе, экспедициях, и мягкая трава Третьей Планеты колыхалась над заброшенным пиратским муравейником.