Иные

— Вы свободны, мисс, — она вылетела из кабинета, бегом направляясь в соседнее крыло на отработку к Филчу. После отработки у Снейпа отработка у Филча, какая прелесть. — Вы опоздали на пятнадцать минут! — прокричал завхоз. Филч отнял у обоих палочки. — Приду через два часа. Работайте, — уж кого она не думала тут увидеть, так это Теодора Нотта. Он давил самодовольную лыбу, зыркая на неё из дальнего угла. — За что сидишь? — со смехом поинтересовалась она, принимаясь натирать кубок оставленной завхозом тряпкой. Где же её обыденная дерзость и сила характера, впрочем, именно из-за них она и мотается по отработкам. — Прогулял трансфигурацию, пришёл только к концу лекции, — Теодор чистить трофеи не торопился, он стоял рядом с ней, внимательно наблюдая. Свободной рукой она теребила небольшой крестик на цепочке, висящей на шее. Она смеётся. Истерически, по-сумасшедшему и совсем ни к месту. Теодору это нравится, Теодор это любит. Любит её глупые реакции, выдающие с потрохами. — Почему? — она старательно не обращала на его пристальный взгляд внимания, продолжая тереть кубок. Нотту показалось, что её щёки стали на тон краснее, а дыхание, неплохо слышное в пустом тихом помещении, поверхностным и частым. Она делает шаг в сторону. Теодор опять приближается, сокращая расстояние, смотрит испытывающе и долго, будто ожидая дальнейших вопросов, но они, как назло, кончаются. Её сердце пропускает удар за ударом. «Вот он, совсем рядом. Я могу его потрогать, могу почувствовать его тёплое дыхание.» Накатывает эйфория. Странное чувство, будто летишь куда-то, ноги отрываются от земли, и ты паришь, внутренности переворачиваются в теле. Ни с чем не сравнимое чувство. — У меня в это же время зельеварение. Накладочка получается, — эйфория мгновенно исчезает, сменяясь тягостным, волнительным ощущением. — Врёшь, — она тёрла кубок активне, Теодор уже захотел схватить её за руку, чтобы она не протёрла в золотой поверхности трофея дыру. — У тебя по расписанию нет зельеварения в это время, — она поняла, что ляпнула. Замерла, разворачиваясь всем телом на Нотта. — Яя… — Теодор молчит. Теодор хочет сказать, много сказать, но обдумывает, лишь бы задеть посильнее. Кладёт свою горячую большую ладонь на её предплечье. — Знаешь моё расписание лучше меня, — он улыбнулся, обнажая белоснежные клыки. — Тревожный звоночек, не правда ли? Она отшатнулась, вырывая свою руку из чужих длинных пальцев. — Не правда, — она мастерски умеет возвращаться к своему обыденному лениво-бесстрастному состоянию, чем нагло пользуется. Лицо вновь становится бледным, а голос холодным и ровным. Нотт завидует этой способности, страшно завидует. — У меня в это же время зельеварение. Я там тебя не видела, — она методичными движениями трёт следующий кубок. — Ох, прости, — Теодор тянется ко второй тряпке, одиноко лежащей в углу. — Пришлось снова тебе соврать, — Нотт принимается тереть трофей непонятной треугольной формы, краем глаза наблюдая за ней, наблюдая и анализируя. Мимолётно морщит носик, ладошка с тряпкой дёргается, она снова берёт себя в руки. — Так где же ты был? — она сама не понимает, почему продолжает гнуть свою линию. Будто бы это было таким важным. Теодора это, несомненно, забавляет. Он играется с ней, крутит и вертит её эмоциями, пусть она и считает, что совсем их не показывает. — Трахал Паркинсон. Это был финальный выстрел. То ли в сегодняшний спор, то ли во все ближайшие споры. Она резким движением кидает тряпку в таз с мутной водой. Смотрит на Нотта так, будто он ничего и не сделал. Но Теодор, кажется, видит маленькие капельки на её ресницах. Она механически разворачивается и почти бегом направляется к двери. Нотт не бежит следом, вообще ничего не предпринимает, пусть она идёт, лишь бы продолжала бегать за ним. Она дёргает на себя дверь, та не поддаётся, дёргает активнее. — Запер, — одними губами шепчет она, ударяя по двери. Теодор понимает, сейчас его выход. Он в два шага преодолевает разделявшее их расстояние. Она смотрит прямо ему в глаза обречённо. Её глаза. Ох, эти прекрасные глаза. Хочется в них утонуть, забыться и утонуть. Именно об этом он сейчас и думает. Нотт хватает её за подбородок требовательно и жёстко, будто не он сейчас утопал в её глазах, не он уламывал её на правду. — Моя… — шепчет он на ухо. У неё дрожат коленки. Она ручками хватается за его рубашку, тыкаясь носом в чужую широкую грудь, пахнущую дорогим парфюмом. — Только моя… — шепчет на ухо, шумно и горячо выдыхая в шею. Прикасается к губам жадно и мокро.