Иные

— Давай сегодня чуть раньше начнём, мне утром рано вставать, — она заходит в комнату Теодора, скидывая обувь у самой двери. Закрывает ту за собой, проворачивая дважды замок. Выглядит уставшей и замученной, но тщательно скрывает это за своей фирменной заигрывающей улыбкой и чуть прищуренными глазами. Нотт видит, но внимания на этом акцентировать не хочется, она всё равно ничего не расскажет. — Как скажешь, — Теодор не глуп, он покорно молчит и соглашается, лишь бы она не ушла, лишь бы продолжала приходить на регулярный секс вечером четверга. Каждую неделю, как по часам. Она по-хозяйски скидывает платье, остаётся в одном нижнем белье. Чёрное, совсем простенькое. Нотт знает, что она такое любит, оттого ничего не говорит. Проходит ближе к нему. Теодор ложится на кровать. Она накидывается на него жадно, будто хищник на загнанную жертву. Поцелуй глубокий, долгий. Кусает его губу, ведёт по ней языком. Теодор чувствет запах и вкус мятной зубной пасты. Активнее вылизывает её губы, чувствуя азарт и желание. Она отрывается, отодвигается. Смотрит с огоньками в глазах, какими-то неживыми и будто наигранными. Наклоняется к шее Нотта, покрывая её поцелуями-укусами и тут же зализывая самолично оставленные ярко-бордовые засосы. Теодор запускает ладонь ей в волосы, прижимая к себе. Она не любит, когда её контролируют или руководят, но позволяет ему этот небольшой акт главенствования. — Моя… — он тянет её на себя, буквально прижимая, чувствует грудью кружево нижнего белья. С первого раза натренированные руки справляются с застёжкой, и всё бельё летит в угол за ненадобностью. Оба совершенно обнажённые. Ей нравится доминировать, но она всё терпит, давая Теодору время наиграться, почувствовать себя главным хоть на чуть-чуть. — Нет… — шепчет на ухо с придыханием, потом трётся своей щекой об его щёку. Нотт млеет, тает от этих звуков и прикосновений, растекаясь горячей, полной возбуждения лужицей. Он хватает еë за бёдра, усаживая так, как удобно ему. Она не сопротивляется, лишь фыркает, от неаккуратности его движений. Теодор проводит пальцами по еë рëбрам, не оставляя горячих на фоне холодного обнажённого тела губ. Ей не нравится, когда ею командуют. Распоряжаются, будто куклой. Она убирает руки Нотта, складывая их у него над головой, и прижимает к изголовью кровати. Чуть отодвигает лицо, лукаво поглядывая прямо ему в глаза, проводя длинными ногтями по обнажённый груди и животу. Теодор резким движением выдëргивает свои кисти из еë цепких пальцев, хватает за волосы. Накручивает их на кулак, заставляя выгибать голову и выставлять на показ шею, покрытую бардовыми засосами и укусами. Отпускает. Он смотрит в её лицо, пытаясь визуально оглохнуть от этих прекрасных черт. Запоминает их, впитывает, чтобы позже проецировать на других девушек, которых он целует, обнимает, трахает. Теодору кажется, будто в каждой второй он видит эти черты.

***

Утро. Нотт ворочается в кровати, стараясь почувствовать под боком тёплое тело, вместо этого чудится лишь шуршание прохладных одеял. И правда, ушла раньше, чем обычно. — Что это? — за время общения с ней, у Теодора выработалась привычка говорить с самим с собой. Разговоров попусту она не любила, от того собеседником была не самым многословным. Нотт взял с прикроватной тумбочки аккуратно сложенный лист бумаги, повертел в руках, развернул, — Записка? — на пожелтевшем полотне было написано всего одно слово: «Прощай». В левом верхнем углу была нарисован небольшой цветочек, как будто бы нарцисс. Она рисовала такие цветы на любых поверхностях, до которых могли дотянуться еë цепкие руки с худыми холодными пальцами. Подрываясь с постели, Теодор натягивает на себя первые попавшие под руку вещи. Он бежит по коридорам школы, в несколько прыжком преодолевая лесницы с десятками ступеней. Астрономическая башня дунула мертвенным холодом и чём-то ещё, сладким, до боли знакомым. Не отдышавшись, Нотт перевешивается через перила, смотря вниз. На траве, на залитой солнцем лужайке, лежит бездыханное тело. Растрёпанные волосы закрывают лицо, но Теодору не обязательно видеть лица, чтобы понять, кто расстался с жизнью.