Unstoppable

      Теперь она сомневалась по-настоящему. Юнона понимает, что сейчас от ее выбора зависит дальнейшая жизнь. Или за стенами в мнимой безопасности, или в полной опасности нос к носу с титанами. Если копнуть глубже, можно с уверенностью сказать, что Йегер никогда не горела желанием вступить в Разведкорпус. Она лишь слепо шла за Эреном, боясь остаться в одиночестве, да по правде говоря, до сих пор этого боится. Поэтому всегда хватается за рукав братской рубашки так, будто от этого зависит ее жизнь. Впрочем, ей так и казалось. А сейчас… Сейчас она спокойно может вступить в гарнизон и страха не видеть.       Но то ли это, к чему она так долго шла?       «Да ни к чему ты не шла» — эхом отзывается в голове собственная мысль. И оказывается чертовски правой. Юнона шла в кадетский корпус без цели. Она лишь ведомая. Эрен пошел по собственному желанию, чтобы отомстить титанам. Армин желает увидеть внешний мир, море. Микаса не оставила бы Йегера, так уж сложилось. Нона тоже оставлять его не хочет, но у нее, в отличие от Аккерман, даже силы нет. А сейчас… Cейчас внутри что-то переклинило. Юнона Йегер могла бы защитить Марко, а не стоять и смотреть, но оказалась слишком слабой, чтобы предпринять хоть что-то. Чувство вины сжирало ее. Сжирало полностью и без остатка, медленно и мучительно. Зарождалась ненависть. Ненависть к себе и собственной слабости, которая окутала ее в тот момент в свои крепкие объятия. Юнона Йегер слаба. Но она хочет стать сильнее… — Готовы ли вы отдать свое сердце человечеству? — в заключение своей речи сказал главнокомандующий разведкорпуса. — Если нет, то можете идти.       …поэтому остается на месте. Не закрывает глаза, нет. Юнона смотрит на то, как десятки кадетов покидают их, уходят быстро, как от кошмара скрываются. И кажется, будто мир перестаёт существовать. Будто огни, прогоняющие тьму ночи в один миг пропали. Будто и луна исчезла, и звезды спрятались за серые тучи. Сейчас есть только она и собственные страхи. Уйти сейчас — значит сдаться. Значит проиграть самой себе, но Юнона впервые не хочет оказаться проигравшей в этой нелегкой войне. Поэтому и стоит. Стоит, как и тогда, как в наказание.       А люди вокруг уходят до тех пор, пока перед сценой не остается ровно восемнадцать человек. Йегер боязливо оглядывается. Рядом неизменно Армин и Микаса. Видит Сашу, Райнера, Бертольда и Конни. Видит Жана, Имир, Кристу и еще несколько знакомых кадетов. И становится как-то даже легче дышать, ведь эти ребята стали для нее настоящей семьей. То, что они будут вместе где-то там позволяет глубокого и с удовольствием вздохнуть. Несмотря на бушующий ураган страха в глазах каждого. Стоят ровно, хотя внутри все уже давно сжалось. — Сегодня всех присутствующих поздравляю со вступлением в разведкорпус, — голос Эрвина словно выдернул из толщи воды. — Отдайте свои сердца!       Через онемелые руки и кучу мурашек, рекруты прикладывают кулаки правых рук к сердцу. Давят на грудную клетку, неожиданно так вдохновившись. Сквозь страх на губах Ноны расцветает нервная улыбка — как неконтролируемый защитный механизм.       Пути назад уже нет.       На следующее утро их привозят в штаб Разведкорпуса. Уже более менее успокоенные солдаты позволяют себе слабые улыбки при знакомстве с офицерами, при выборе лошадей и просто разговорах друг с другом. Наконец, какое-то время их ожидает более менее спокойная жизнь.       Юнона горит внутри. Горит от переживаний за брата, который находится сейчас где-то здесь. Она стоит рядом с Имир и Кристой, сжимает ладонь в кулак и тихо борется со своими чувствами. Неподалеку Саша что-то болтает, пытается разрядить обстановку и как-то поддержать немного переживающих товарищей. Ей это удается — Конни слабо хихикает, Армин сдержано улыбается. — Не трясись ты так, Йегер! — Имир вдруг слабо хлопает ту по спине. — Найдется твой Эрен, чую, здесь он где-то.       Йегер вздрагивает, потирает ушибленное место и выдавливает слабую улыбку: — Да я не… — но договорить не успевает.       Знакомый голос за спиной заставляет замереть. Юнона боязливо оборачивается и чувствует, как в уголках глаз скапливаются слезы. Прямо к ним идет Эрен. Здоровый и невредимый, не отданный на опыты, в плаще с крыльями свободы. — Ребята! — кричит он радостно, прежде чем оказаться ближе. — Будто сто лет не виделись.       Словно не управляя своим телом, Нона первая бросается в его объятия. Становится необъяснимо тепло, когда руки брата трепетно обвивают ее тело. Юнона прижимается к его плечу и спустя несколько секунд отпускает. Отходит на шаг, позволив Микасе взять его за руку. Аккерман задает ряд дежурных вопросов, на которые Эрен лишь мягко улыбается, утверждая, что все хорошо. И тогда и Юнона, и Армин облегченно выдыхают.       Тогда к ним приходят и другие товарищи. Лицо Эрена по-детски восторгается от нахлынувшей радости. Он оглядывает всех с улыбкой. — Ничего себе! Вы все здесь! — Конечно, с чего бы нам не быть здесь! — восклицает Конни так, словно это не от недавно трясся от страха перед предстоящим выбором. — Значит, в военную полицию пошли только Энни, Жан и Марко? — продолжает Эрен.       А у Ноны такое чувство, будто кто-то капнул зеленки на открытые ранки на коленях. Вот только и подуть некому, чтобы боль затмить. Она опускает глаза и шепот вырывается сам собой: — Марко погиб… — Марко мертв, — одновременно с Ноной говорит Жан за спиной Йегера.       Эрен вздрагивает еле заметно. Глаза цвета свежей травы расширяются не то удивленно, ни то от ужаса. Он оборачивается на Кирштайна, не веря ни тому, что их общий товарищ не вернулся с той битвы, ни то тому, что видит перед собой того, кто больше всех был уверен, что в разведку не пойдет.       Атмосфера меняется быстро. Наступает томительная минута скорби, во время которой каждый новобранец меняется в лице: в глазах в миг потухает слабозаженный уголек, а уголки губ стремительно опускаются вниз. — О чем вы? — немного заикаясь спрашивает Эрен, петляя взглядом от сестры до Жана. — Как это мертв?       Горькая усмешка на губах Кирштайна не сулит ничего хорошего. — Не всем уготовлена смерть героя, — сводит брови к переносице. — Я даже не знаю, как это случилось. Но Нона видела.       Эрен боязливо косится на поникшую Юнону, которую тут же окружают Саша с Кристой. Ленц аккуратно подхватывает ее ладонь в свою и слабо сжимает, Брауз лишь кладет руку на хрупкое плечо. И Йегер ценит эту поддержку. Сдержанно улыбается и приподнимает голову. Сталкивается глазами с испуганным взглядом Эрена и как-то даже терпит неконтролируемый холодок по спине. Эрен вполне рефлекторно приближается. Понимает, что Юнона с Марко была очень близка, примерно понимает, что она чувствует. И так же рефлекторно обнимает, кладя горячую ладонь на ее затылок. Нона не плачет. Она молча принимает братские объятия и смотрит недолго на Жана, прежде чем уткнуться носом в Эреновское плечо. Тепло.       Грустная минута быстро заканчивается, когда со стороны кричит офицер Дита Несс, подзывая всех примерить форму. Йегер отпускает сестру. Она слабо улыбается, как бы вкладывая в эту улыбку мягкое «я в порядке», когда на самом деле она ни черта не в порядке. Тем не менее, отходит вместе с остальными товарищами на зов. Неизвестный пока ей солдат приветливо улыбается, протягивая плащи в руках. Юнона берет в руки мягкую ткань одной из первых. Бережно проводит пальцами по эмблеме и ее глаза неосознанно загораются ярким огоньком. Необъяснимая гордость селится где-то глубоко внутри, когда она расправляет плащ и, позволив ему развиться на теплом ветру, помещает на плечи. Застегивает застежку спереди, поправляет капюшон и чувствует, как сзади крылья свободы, подхватываемые ветром, порхают.       И волю чувствам она дала лишь вечером после ужина. Новое место оказало большое влияние на Йегер. Было чертовски непривычно. Теперь, идя по коридорам, можно встретить и командора, и офицеров, и просто солдат, старших по возрасту. Как-то совсем неловко и неуютно. Но из плюсов можно выделить то, что теперь казармы внутри выглядят намного удобнее — по пять человек во вполне просторных комнатах. Йегер, на ее счастье, досталась одна комната с близкими. Имир, Криста, Микаса и Саша — очень хорошие соседки, с которыми Нона чувствует себя очень комфортно. После совместного более плотного ужина, она идет осматривать окрестности штаба совсем одна, чтобы просто подумать. Слабо улыбается, вспоминая то, как минутой ранее втихаря скинула рыбную котлету в тарелку Брауз, когда Эрен и Микаса отвернулись. Юнона медленно обходит первый этаж, затем второй и еще последующий, и даже почти никого не встречает по дороге, поэтому чувствует себя вполне спокойно. Подхватывает свечу в руки, когда понимает, что дальнейший коридор погружен в кромешную тьму. Немного боится — вдруг отхватит за это от начальства, но все равно идет. Иногда упрямство проявляет не в самых удобных ситуациях, как сейчас, например.       Юнона идет медленно, сдерживая вздохи. Старается как можно меньше скрипеть досками под ногами и в общем чувствует себя так, будто совершает преступление. Видит дряхлую лестницу в конце коридора и задумывается. Стоит ли? Прислушивается, не желая быть замеченной, и когда ей отвечает кромешная тишина, делает неторопливые шаги. Огонек свечи в руках нервно подрагивает, поэтому Ноне приходится слегка прикрыть его ладонью, чтобы не потух. В конце лестницы ее встречает массивная дверь. Она медленно пихает ее рукой и, к удивлению, та даже не скрипит, когда открывается. Йегер восторженно охает от открывшегося вида. Просторный незастекленный балкончик без козырька. По бокам башни, а впереди — теплый, ласкающий кожу закат. Нона немного жмурится от светящих прямо в глаза лучей солнца и тушит свечу, после этого ставя ее около двери прямо на пол. Подходит ближе и опирается руками на подоконник. Все мысли мигом улетучиваются, испаряются, освобождая ее светлую голову от своей тяжести.       Юнона настолько расслабляется, что и не замечает сидящего позади Жана, который, между прочим, пришел сюда первым. Кирштайн отвлекся от заточенного ножом карандаша и желтоватого листка бумаги, посвящая все свое внимание Йегер. И он здраво отметил, что свет закатного солнца играет на ее волосах слишком невероятно красиво, но все равно угрюмо молчит, дожидаясь момента, когда Нона сама его заметит. Глупо так — казалось ему, несмотря на это. И вот спустя долгие минуты три, Йегер вдруг решает медленно обернуться (наверняка задумала вернуться к товарищам, пока ее не потеряли). Жан ждал этого, нет, он просто мечтал последние десятки секунд увидеть ее реакцию, которая в итоге его не разочаровала. От неожиданности Юнона вздрогнула и приготовилась было пищать, но, благо вовремя прикрыла рот ладошкой, приглушая полувскрик. Жан мягко смеется, хлопнув себя ладонью по колену, и с места так и не поднялся.       Отдышавшись, Юнона недовольно хмурится, скрещивает руки под грудью и раздраженно испепеляет его взглядом. Кирштайн прекращает смеяться. — Да ладно, не дуйся, — виновато говорит он. — Что ты тут делаешь?       Йегер делает шаги к нему. — А ты? — несмело летит встречный вопрос.       Жан молчит, но Нона и сама все понимает, когда видит в его руках бумагу и карандаш. Кирштайн почему-то не хочет распространяться о том, что он хорошо рисует, и Йегер искренне не понимает, почему. Она заглядывает в листок и замирает от увиденного. Закругленные линии складываются в черты лица знакомого веснушчатого парнишки. Тихо вздохнув, она садится к Жану плечом к плечу на голые полы и прижимает к себе колени. — Пол холодный, — слышит справа от себя его ослабший голос. — Садись.       Жан немного отодвигается и Юнона умещается с ним на старой подушке. Долго не осмеливаются говорить. Она молча смотрит вдаль, он доделывает некоторые штрихи в своем рисунке и почему-то не стесняется ее компании. И, закончив, он украдкой смотрит на нее, решаясь начать говорить. — Не хочу забыть, как он выглядит, — будто в оправдания шепчет Жан, опустив взгляд на портрет. — Нарисуй мне его, — рефлекторно звучит из ее уст, неожиданно даже для себя настолько, что услышав собственный голос, Нона вдруг прикрывает рот рукой.       Но вопреки ожиданиям, Жан воспринимает просьбу спокойно. Улыбается лишь уголком губ, горько усмехается и вдруг передает листок, что секундой назад рассматривал. — А ты? — У меня есть еще, — отвечает прискорбно тихо.       Юнона принимает бумагу и бережно проводит по ней мягкими пальцами. Кладет его на колени и облокачивается спиной на еле прогретую солнцем стену. Жан вздыхает.       Ни один из них так и не смог произнести его имя вслух. До полного захода солнца Жан и Нона сидят вот так вместе, но уже молча, ведь говорить не хочется абсолютно. Каждый пришел сюда, чтобы побыть одному и просто подумать, местами даже погрустить. И в этот же день они поняли, что быть в одиночестве вдвоем даже уютнее, чем как-либо еще.       Юнона, честно говоря, даже задремать на его плече успела. Да так сладко, что слюна с правого уголка губы тонкой струйкой потекла, но Жан не из брезгливых почти — внимания должного не обратил и слабо по плечу потрепал, чтобы разбудить. На улице с приходом вечера похолодало достаточно, да и задница у Кирштайна затекла уже в этом положении.       Отогнав сон Йегер, он довольно хмыкает. — Вставай давай, плечо мне отдавила, — врет, да так нагло, что даже и не краснеет, в отличие от Ноны, щеки которой стали алыми в ту же секунду. — Прости, пожалуйста, — сонным голосом шепчет.       Жан отмахивается и поднимается на ноги. Убирает в карман карандаш, который до этого крутил и запрокидывает голову к небу. Красиво. Россыпь звезд еще тускло виднеется на розовато-синей палитре неба, но от этого даже лучше. Жан разминает ногу, а потом вновь смотрит на Юнону. Честно говоря, в полусонном состоянии он видит ее не впервые. Было дело еще в кадетском корпусе, когда они с Конни насобирали жучков и решили испугать таким образом спящих девчонок. Криков было много. Лишь Энни да Микаса с Имир спокойно скинули насекомых, но Нона все равно оказалась забавнее. Йегер сначала даже не поняла, в чем причина такого резкого пробуждения, пока не почувствовала на своей голове большого кузнечика. Волосы в то утро были так разлохмачены не только подушкой, но и руками Саши, которую Нона заставила проверять пряди на отсутствие дополнительных «подарков». Жан с Конни тогда еще оба от Марко получили по подзатыльнику, как сказал Ботт, «за неподобающее поведение». От нахлынувших воспоминаний Жан испускает смешок.       Нона, услышав его, перестает тереть глаза и спрашивает, в чем дело. — Ничего, пошли уже, — служит ответом.       Кирштайн подает ей руку и Нона встает с его помощью. Рука Йегер холодная, слабым ветром «замороженная», но это не приносит ему дискомфорта. Они уходят отсюда, но не вовремя замечают, что свечу и вовсе позабыли, а идти по коридору, где ни окон, ни других источников света жутко немного. Настолько, что Нона неосознанно хватает пальцами рукав Жана, отчего тот мигом краснеет и благодарит судьбу за то, что она этого точно не видит.       А к свету они выходят лишь спустя несколько поворотов. Юнона глаза щурит от непривычки, да Жана отпускает. — Ну… пока? — Кирштайн неловко чешет затылок, когда они доходят до места, где казармы делятся на мужские и женские. — Пока, — отчего-то также неловко говорит Нона и первая отворачивается, чувствуя взгляд в спину.       Она доходит до комнаты быстро. Открывает дверь и тут же сталкивается со взглядом карих хитрых глаз лежащей на коленях Кристы Имир так, будто Ленц — самое мягкое, что есть в этом мире. Юнона еле видно закатывает глаза, будучи точно уверенной, что эта девчонка наверняка сейчас скажет что-то этакое.       Имир не заставляет долго ждать: — Ну что, как дела у Жанчика?       Йегер начинает паниковать. Стоит ли говорить что-то? Или просто промолчать? Или?.. — Ну же, Йегер, я же видела ва… — продолжает давить, но так и не договаривает.       Нахмурившись, Криста громко зовет подругу по имени, намекая, что спрашивать что-то такое очень невежливо. Имир звонко смеется, про себя думая, что обмануть Нону слишком легко. Она ведь и не видела их вдвоем, просто факты сопоставила, когда поняла, что и Жан, и Нона куда-то испарились.