heat waves

— Дрим, — прямо обращается Джордж нечитаемым голосом, — могу я с тобой поговорить? Сердце Тэйкена уходит в пятки, и он чувствует, как нервы, которые ему совсем недавно удалось успокоить, начинают шалить в голове, устраивая там настоящий балаган. Смутно различимые силуэты тропических деревьев на экране ещё больше размываются в зрении парня, стоит ему только двинуться с места. Дрим определённо не ожидал, что звук собственного имени, вылетевшего из уст Фаунда, принесёт ему столько боли. Сознание заполняется былыми воспоминаниями обо всех моментах, в которых Джордж говорил это слово раньше; с тёплой добротой, лёгким раздражением, наивно, терпеливо и разочарованно. Он мечтал об этом. Он жаждал этого. Парень чуть приоткрывает губы, в попытке преодолеть препятствие, силой втиснутое в робкую тишину звонка, отражающую рассеянное эхо от голоса Фаунда. — Привет, — наконец выдавливает Дрим. Получилось слабенько и надорвано, но Дэвидсон, не теряя времени, тут же отвечает: — Сейчас же, пожалуйста. Джордж выходит из голосового канала. Тэйкен пару раз хлопает глазами, далее полностью закрывая их. Пустоту, оставшуюся после выхода Фаунда, прерывают сконфуженные вопросы и неловкие смешки всех остальных слушателей прошедшей сцены. Его наушники заполняет непрекращающийся шум, и парень уже тянется к пластику, чтобы нервно сорвать с головы устройство и оградить себя от взволнованной болтовни друзей. В игровом чате всплывает сообщение Каллахана: «ооооооо ты попал» — О чеел, Дрим, — еле выдавливает Томми сквозь натужный смех. — Такое ощущение, что тебя только что вызвали в кабинет директора. Что за чертовщину ты натворил? — Томми…завались, — тут же резко вставляет Уиллбур, постепенно огибая грань между строгим, но тонким предупреждением и игривой шуточной бранью. — Ты что, хочешь, чтобы пришла твоя мама и отчитала тебя? — Она не делала этого целую вечность, тупица. И они теряют нить обсуждаемого случая в бессмысленной перепалке, переключая всё своё внимание на совершенно иную тему, от которой Уилл, по какой-то причине, демонстративно отказывается отклоняться. А Дрим оцепенел. Оцепенел, ошеломлённый произошедшей сценой. Мысли в его голове спутались в огромный клубок, и он лишь молча глядит в экран, не в силах вымолвить и слова. Игровой персонаж парня, словно подражая хозяину, неподвижно стоит в длительном бездействии. «Вы шепчете WilburSoot: спасибо» Он переводит взгляд на свой второй монитор с открытым окном дискорда. Там, под списком имён их друзей, в приватном голосовом канале, его терпеливо ждёт значок с никнеймом Джорджа. Беда. Опасность. Что же я наделал? Властный голос Сапнапа вытягивает его из серой путанной массы в разуме: — Поговорим позже, Дрим. Грудь Тэйкена сжимается. Он выходит из игры, бормоча себе под нос: — Иди к чёрту. Милые пожелания и быстрые прощания друзей обрывками всплывают в сознании, позже и вовсе расплываясь в огромную серую лужу, и Дрим не может заставить себя ответить хоть что-то, зацикливаясь на этом до тех пор, пока знакомые голоса резко не обрываются тихим уведомлением дискорда о выходе из голосового канала. Стрелочка его курсора начинает медленно лавировать над иконкой имени Джорджа. Парень знает, что не сможет убежать от этого. Осознание неизбежности душит всю его сущность изнутри, одновременно пугая и вселяя надежду в потрёпанную судьбой душу. Пальцы машинально тянутся выше по скользкому от пота пластику мышки; он наводит курсор на голосовой канал, и лёгкий щелчок кнопки приводит его в чувство. Дрим заходит в звонок. Парня встречают холодные объятья тишины и проницающего молчания, и он начинает нервно теребить шнурок своей толстовки. Одно лишь присутствие Джорджа набатом давит на виски, разрушая его внутренний, тщательно построенный мирок. — Ты вернулся, — наконец произносит Тэйкен, не зная, с чего ещё начать разговор. Фаунд безучастно проговаривает ответ: — Да. — Когда ты добрался до дома- — Спустя два часа, как у меня появилась связь, — перебивает Джордж. Резкость и острота его тона заставляют сердцебиение Дрима участиться. — Ты не брал трубку. Мне пришлось зайти в ваш звонок, чтобы наверняка знать, что ты ответишь мне. Тэйкен играет со шнурочками одежды, то завязывая их в тугой узелок, то снова развязывая. Он чувствует внутри пеплом осевшее выгорание; от горьких слёз, шальной удачи и непреклонного времени. Желанные слова комом застревают в глотке, рассеиваясь там прежде, чем парень успел бы связать их призрачными ниточками гармонии. — Я хочу, чтобы ты объяснил, — ледяной голос Джорджа эхом отдаётся в черепной коробке, и Дрим крепко сжимает ткань своей одежды, — вот эту, черт бы её побрал, хрень, на которую я пялюсь с самого утра. Его хватка становится сильнее. Боль и отчаяние иглами вонзаются в рану на сердце, иссушая все остатки веры в лучший исход событий. Это происходит. Это происходит. — Всё…всё и так ясно, Джордж, — еле слышно отвечает он. — Что нужно объяснять? — Что…что нужно, — разочарованно вздыхая, вторит ему Фаунд. — Боже мой. Проходит небольшая аккуратная пауза, после которой, Дрим низким и напряжённым голосом продолжает: — Я правда скучал по тебе. Он слышит рваный вздох Джорджа по ту сторону линии: — Дрим. Дрим. Я просто пытаюсь…сделать это, не усложняй всё. Просто объясни, пожалуйста. Я же не сошёл с ума, объясни. Парень закрывает глаза. — Могу я…могу я просто послушать твой голос, всего минутку? — спрашивает Тэйкен. Звонок словно прошибает электрическим током отчаяния парня. — Прошу. Расскажи мне о своей поездке, а потом мы поговорим, хорошо? Так нормально? — он рукой подносит ко рту сжатую ткань. — Джордж? Судорожное дыхание обжигающим паром оседает на костяшках пальцев, и Дрим уже успевает придумать тысячи возможных плохих исходов событий, терпеливо ожидая рокового ответа Фаунда. В сознании всплывают те многочисленные дни и ночи бесполезного нытья и убийства собственных нервов, гордо насмехающиеся над ним и его жалостливостью. «Пожалуйста», — тихо просит он внутри, — «пожалуйста» — Нет, — отвечает Джордж. Дрим резко раскрывает очи: — Н-нет? — Поверить не могу, — бормочет второй. — Я правда, правда не могу поверить тебе. Мы не разговаривали на протяжении целой недели, и вот, я возвращаюсь, и ты ранишь меня этим…этим…признанием? Гневным письмом? Я даже не знаю. Гневное письмо. — Послушай, — пытается выговорить он, но Дэвидсон тут же грубо перебивает его. — Нет, нет, ты думаешь, что я действительно каким-нибудь волшебным образом захочу рассказать тебе о своей поездке? Ты заслуживаешь этого? — сплёвывает яд Джордж; в его тоне слышится колючая злость. — Я тебя не понимаю. «Может, мне просто стоит испортить всё к чертям?», да пошёл ты. Иди к чёрту. Его голос отвратителен. Дрим вянет, слабея: — Я лишь хотел поговорить с тобой. — Ты хочешь уйти от темы. Я не позволю тебе сделать этого. — Это не так, — хныкает он. Хм, пахнет ложью. — Я знаю, что ты сейчас не в восторге от меня, но- — Ну конечно, — тут же вставляет Джордж, — разумеется, я не в восторге, Дрим. Ты написал мне эту грёбанную мешанину, а потом весь день игнорировал мои звонки и сообщения? Как ещё, по-твоему, я должен себя чувствовать? — Джордж- — Естественно, ты ведь подумал обо мне, да? О том, что я буду чувствовать, читая это и пытаясь разобраться в этом самостоятельно, — вскипает Джордж. — Ты должен был подумать о том, что я чувствую. Что я чувствовал, — в голосе внезапно тухнет только появившийся гневный огонёк. — Ты…ты знаешь, что я чувствовал. Ты знаешь, что я сказал ему. Так…почему? Уголки его души темнеют холодными тенями удушающего эгоизма и терпкой вины, коля и омертвляя каждый её миллиметр заснеженными ледышками. Дрим спрашивает себя о том, что бы было, не позволь он частичкам саморазрушения взять над собой верх; не позволь он им забрать с собой тщательно выстроенные кирпичики моментов прошедших недель, не позволь он им разделить с парнями их навёрстывание упущенного, тёплое сближение и яркий смех. Столь родная и ужасно приевшаяся британская речь Джорджа заставляет Тэйкена задуматься о том, смогут ли их отношения спокойно вернуться в былое течение. — Я… — парень наконец отпускает несчастную толстовку, начиная разглаживать складки. — Я сильно запутался, после того, как он сказал мне это. Я не знаю. Я начал писать небольшие письма самому себе, и в моих планах не было отправлять их тебе…это получилось случайно, — ну, почти. — Извини. — Не похоже, чтобы ты писал их самому себе. — Знаю, — повторяется Дрим. — Извини. — Скажи что-нибудь кроме этого, пожалуйста. — Джордж, я… — слабо вздыхает он, легонько отодвигаясь от своего стола. — Я чертовски напуган прямо сейчас. Даже не знаю, с чего начать. — Начни хоть откуда-нибудь, — огрызается Фаунд. Парень резко встаёт на ноги: — Это не так уж и легко. — Не так уж и легко? Так зачем ты отправил мне- — Это была случайность. — Ах, случайность значит, — саркастично плюет Джордж, и он слышит в его голосе жгучую ярость. — Ага. Хорошо. И самое меньшее, что ты можешь сделать, это сознаться самому себе. Тэйкен горько и тягостно рычит ему в ответ: — Я уже сделал это, поверь мне. И Фаунд замолкает. Дрим всей душой ненавидит то, как боль острыми лезвиями вонзается в его грудь, то, как сожаление о произошедшем убивает его изнутри. Ощущение, словно каждое слово, срывающееся с его губ, только открывает незажившую рану ещё больше. Эта резкость в голосе Дэвидсона часто мелькает в его диалогах с Сапнапом, однако, сам Дрим почувствовал остроту этих серебряных лезвий лишь однажды, много лет назад. Все трое парней тогда с головой погрузились в многочасовое игровое соревнование, периодически бросая друг другу ядовитые слова и бессмысленные оскорбления. После мучительной ночки, решив наконец надавить на Джорджа с нужной точки, Сап выпустил целую серию неудачных комментариев об одиноком образе жизни Фаунда, отношениях и влюбленности, которые обходили его стороной. И эта стрела попала прямо в цель. Джордж не на шутку разозлился. Сапнап продолжал давить на него, и Дрим последовал его примеру. После откровенно трудного дня, Тэйкен был даже рад поглумиться; он уловил нотки веселья в речи своего младшего друга, и начал наслаждаться странной реакцией старшего, которую, они с Ником никогда не видели до. Ведясь на поводу у эмоций, парень и сам не заметил, как роковые слова сорвались с его губ, подобно маленькой пташке, и разбили хрупкое стёклышко нервозного пространства между ними. Дрим высказал в сторону близкого человека всего пару грубых слов, — каких конкретно, парень вряд-ли вспомнит сейчас, — но и тех хватило, дабы развеять всю шуточную атмосферу. Неудачно брошенные на ветер реплики вылетели из его рта прежде, чем он смог бы обдумать их настоящий смысл…и Джордж сломался. Ответные слова Дэвидсона были пропитаны едким язвительным суждением и неожиданной, но горькой болью. Воздух вокруг словно пропитался обидой парня, а телефонная линия натянулась до предела, чувствуя в его словах о том, как важно мнение Дрима для него, печальное разочарование и гнев. Последующие слова просто застряли в его глотке, отказываясь выходить на свет, и Джордж немедленно остановил процесс и так затянувшейся игры. Тэйкену было достаточно вырвать парня из звонка и уединённо посидеть с ним сорок с лишним минут, дабы забрать ядовитые слова обратно и извиниться за свою резкость. С той поры прошло достаточно много времени, но Дрим и по сей день старается фильтровать свою речь и регулировать свой повседневный шуточный и дразняще равнодушный тон так, чтобы больше никогда не услышать эту сторону Джорджа. Но всё же сейчас, он стоит посреди своей комнаты, напряжённо сжимая кулаки до тех пор, пока вся вылившаяся ярость Джорджа не падает хрупкой тенью сожаления на тонкий шатающийся канат эмоций между парнями, когда Фаунд тихо произносит: — Просто скажи, что ненавидишь меня. Дрим резко вскидывает голову: — Это не так, — что-то в груди больно сжимается от колючей обстановки. — Джордж, ты ведь не веришь в это. — А во что ещё я должен верить? Почему ты пишешь мне такие злые вещи? Слабость и боль в душе старшего, вызванная, по сути лишь его пониманием этих гневных вещей, поражает сердце Тэйкена отягощённым чувством печали. Его разум со скорбью о содеянном перебирает сгоряча брошенные и возможно грубые реплики, которыми вдоль и поперёк было пронизано его злосчастное признание. «Я не могу продолжать делать это. Я должен испортить всё к чертям. Ты пытался причинить мне боль? А солгал бы ты мне, Джордж?» Осознание того, что он вообще написал эти строки так, что Фаунд смог воспринять их в таком ключе, пронизывает его душу колкими льдинками. Джордж правда думает, что может быть ненавистным. Воспоминания о ленте бессонных ночей, полных переживаний и угнетающего одиночества заставляет парня разжать зубы и ослабить напряжение в челюсти. Он чуть приоткрывает рот. — Потому, — вдруг начинает он, — что я думал о тебе не переставая. Я не помню, когда я последний раз чувствовал что-то такое к кому-либо. Сердце больно бьётся о грудную клетку, норовя вот-вот выпрыгнуть оттуда. Он медленно наклоняется вперёд, прижимая ладони к прохладной поверхности стола. — Чувствовал, — осторожно отвечает Джордж, — что. — Джордж, — невесомое дыхание вырывается из его рта, — какая-то часть меня нуждается в тебе. Парень устало опускает голову, всё ещё нависая над собственным рабочим местом. Свет игровой клавиатуры мягкими лучиками ложится на мягкую кожу его рук. Он замечает на столе многочисленные царапинки и выпирающие занозки, появившиеся в результате его многолетнего и активного использования. — Но… — слова Фаунда утопают в тёмном пространстве между ними. — Я ведь мучал тебя. И причинял боль. Дрим вдруг задаётся вопросом: сколько же он собрал призраков счастливой жизни, как много всего он создал из праха, остатков чувств и неотправленных писем? Он хочет впасть в чуждое отрицание. Он хочет, чтобы голодное сожаление вновь забрало свои плоды. — Да. Лезвие вонзается в рану всё глубже и глубже: — Как ты можешь хотеть того, кто так с тобой поступает? — Ты того стоишь, — отвечает Тэйкен, — каждая секунда с тобой стоит этого. Ты живёшь во мне, Джордж. Он вдруг слышит, как у Джорджа перехватывает дыхание. Перед глазами на мгновение всплывает очередная картинка, созданная коварным злорадствующим разумом: словно нарисованный, вдалеке виднеется стоящий под дождём, тёмный силуэт, сильно выделяющийся на фоне полыхающего огнём поля, что пожирало всё живое где-то там, далеко. Но пламя подбирается всё ближе с каждой секундой, уже почти заполонив весь голубой небосвод. Предательски злокозненный мираж уже почти заставляет парня встать на колени и преклониться перед всемогущим разумом, что высоко задрав голову, издевается над чувствами собственного хозяина. Он медленно отрывает ладони от стола, аккуратно вытирая лицо и позволяя ногам увести его от игрового монитора. — Когда мы впервые встретились, — внезапно нежно и осторожно начинает Джордж, — я был так очарован тобой. Дрим замирает, прекращая лёгкое шарканье носков о мягкий ковёр. Его тело вдруг напрягается. — Всем, что ты говорил, — продолжает парень, — всем, что ты делал. Каждый раз, когда ты произносил моё имя или просто говорил со мной…я готов был лопнуть от счастья. Я хотел смешить тебя, хотел быть с тобой каждую секунду каждого дня. На щеках Тэйкена расцветает ласковое тепло; приятное чувство спускается вниз по шее, груди, и взрывается ярким солнечным фейерверком в самом сердце. Он чуть приоткрывает губы в беспомощной попытке выразить свои ощущения. В голосе Джорджа слышится лёгкая дрожь: — Но ты словно смотрел сквозь меня. Его глаза резко расширяются. Фаунд прокашливается, далее ровным тоном рассказывая: — Я вырос. И мы стали ближе. Я узнал в тебе, ну…глупого, самоуверенного и наглого, жутко любвеобильного, немного маниакального человека, — он выдерживает паузу. — Но я уже прошёл через это. В животе завязывается чуждый ранее узел немого ужаса, острого страха и колющего смятения. Он слепо хватается за спинку стула позади себя, с невероятной силой сжимая материал. — Потом…потом мы начали меняться, — ровным тоном продолжает парень. — Я держал тебя на расстоянии вытянутой руки, но позже, ты научился помыкать мною. Знаешь, это было даже весело и-и захватывающе, и тогда, какая-то моя часть поняла, что я всё ещё… — он на мгновение замолкает, и в нём просыпаются бушующие яростью эмоции. — И что мне теперь с этим делать, Дрим? Почему ты делаешь это со мной именно сейчас? В его голосе слышится нескрываемая боль, насквозь пропитанная горьким разочарованием, холодом дождя и пустотой в душе. Огонёк в Тэйкене сдувает ветром слабости прошедших дней и событий. — Джордж, — не сдаётся он. — Я не- — Чего ты ждёшь от меня? — совершенно беззащитно шепчет Дэвидсон. — Того, чтобы…чтобы я вернул себя в прошлые времена? Дрим вдруг слышит тихий всхлип с той стороны линии, и его руки начинают дрожать. — На этот раз всё по-другому, — просяще бормочет парень. — Почему же? С его губ срываются пропитанные горечью и страстью слова: — Ведь я вижу тебя прямо сейчас. Я хочу этого. — Правда? — гневно давит Джордж. — Что для тебя значит «это», Клэй? Ровно тысяча и одно желание вырывается из-под очага в его сердце, заполняя разум ярким осознанием. Ранние утра и бессонные ночи, нежные прикосновения и тихий шёпот, тёплый смех и солнечный свет, поглощающая глубина и пучина темноты; былые воспоминания оседают призрачным туманом в его душе. — Это…это… — Не может быть спутником жизни, верно? — дрожащий голос Фаунда разрезает глухую тишину вокруг. — Не может, так ведь? Лёгкие разрываются от тупой боли, и из его рта вылетает судорожный вздох. Спутник жизни. «Нет», — он с горечью вспоминает свои наивные слова. — «Мне кажется, это не моё» — Ага, — жалит Джордж, — да. Я слышал об этом. В то время, когда мне вроде стало немного легче, и я больше не зависел от боли в своём животе. Не могу сказать, серьёзно ли для тебя всё это или…это просто какая-то игра для одиночек. Получается, что Джордж искренне думал, что те записи были странным признанием в ненависти, своеобразным прощальным письмом вдобавок с гневными комментариями. Но теперь, он считает, что всё произошедшее было глупой игрой и Дрим лишь хотел случайной страстной интрижки для удовлетворения собственных эгоистичных потребностей. Осознание ужасного подталкивает его дальше, в самую бездну кошмарной боли. Как я мог облажаться так сильно? Внутренний мир вдруг накреняется и рушится под воздействием острого стыда и безмятежной паники: — Я солгал, — молит он, — я солгал. Он наконец отрывает руки от несчастного стула, и, пошатываясь, делает пару тяжелых шагов. — Ты…что? — Я испугался того, насколько сильно хочу этого, — признаётся парень, топая в другой конец комнаты. — Это сбило меня с толку, Джордж, и я солгал. Я лишь пытался избавиться от этого, ведь видел, как всё может закончиться в итоге. Я видел это со своими родителями, — парень останавливается, опуская свою тушу на пол. — Но…ты. Я хочу тебя всеми возможными способами. Грудь Дрима бешено вздымается и опускается, и его лихорадочное дыхание сильно выделяется в оглушающей тишине. Тело напряжено до предела, но рана в душе начинает постепенно затягиваться, сшиваясь священными нитями долгожданной свободы. — Ты не шутишь? — вдруг медленно спрашивает Джордж. Не услышав прежнего гнева в его тоне, Тэйкен пару раз моргает в неверии. — Боже, нет, — выдыхает Дрим, — правда, правда…нет. — И как…как долго ты не шутил? Парень направляет свой взор на зеркало, висящее над деревянным комодом. Отражение показывает ему уставшего юношу с раскрасневшимся лицом и глазами; его взъерошенные волосы пшеничной копной придавлены громоздкими наушниками, а прямо над его сердцем виднеется рисунок маленького, но сильного пламени. — Достаточно, сам того не сознавая, — вздыхает он. — И я начал понимать всё примерно во время шахматного стрима. — …оу. «Какой бы шанс у меня ни был», — думает парень. — Я потерял тебя? Джордж лишь растянуто вздыхает в ответ: — Это не так уж и просто, Дрим, — он выдерживает паузу. — Я убью Сапнапа. Тэйкен сухо усмехается: — Только если он не убьёт нас первым. Фаунд вдруг тихо издаёт не то смешок, не то одобрительное хмыканье, от которого что-то в груди Дрима больно сжимается. Он так сильно хочет воспользоваться случаем и уйти от этого; увести их с этой тропы куда-нибудь подальше, спрятаться в лукавом лесу лживых шуточек и удушающей нормальности происходящего. Но Дрим и сам понимает: отвлекающий манёвр только задержит неизбежное ещё больше. Последних нервных семи дней бессмысленного ожидания уже хватило, пришло время действовать. — Знаешь, я с нетерпением ждал возможности поговорить с тобой, как только вернусь, — едва слышно бормочет Джордж, — всю эту неделю. Всё, что я видел, всё, о чём я думал, я хотел поделиться этим с тобой. Я хотел рассказать тебе обо всём. «Расскажи мне», — хочет произнести он, — «забери нас отсюда» — Извини. Слова льются приятной мелодией изо рта Фаунда, подобно самым красивым тайным признаниям: — Когда я был там, пошёл дождь, Дрим. Я…плохо спал, и он разбудил меня. Я вышел и увидел, что вся трава была в росе. Я лежал в ней какое-то время. В разуме всплывает воспоминание о том, как пожираемый пустой дырой в душе, Дрим вышел на свою лужайку в знойную жару, дабы отвлечься от горькой тоски, появившейся сразу после отъезда Джорджа. Неужели именно та самая боль заставила его прочувствовать влагу и прохладу фермерских земель сквозь целый океан? Перед глазами по кусочкам выстраивается желанная картина: Джордж, бродящий под моросящим дождём в тёплой пижаме с накинутой поверх курткой. Парень бесцельно гуляет, ступая по сырой земле и полной грудью вдыхая свежесть британского рассвета, а затем и вовсе опускается в объятья бескрайней зелёной колыбели матери-природы. Как жаль, что он не видел всего этого вживую. Он бы хотел понаблюдать за тем, как капельки воды скатываются по его щекам, хотел бы опуститься и лежать рядом с ним под плывущими по небу одинокими тучками, а не под знойным флоридским солнцем. Он бы мог прижать ладонь к промокшей ткани на груди Джорджа, прогнать призрачный туман вокруг. — Дождь продолжал идти, — продолжает Фаунд, — и я продолжал скучать по тебе. Я чувствовал себя безопасно, скучая. А потом… — мягкие снежинки внутри него превращаются в самый настоящий град, — а потом, в шесть утра ты присылаешь мне это опасное нечто. Обычно ты знаешь свою меру, знаешь когда стоит остановиться, но…но это? Тэйкен пытается прогнать ненужные мысли и картинки в голове с держащим на ладони все роковые признания Джорджем, слушающим ненавистно лестный шёпот автора этих самых пылающих записей. — Я думал ты печёшься о таких вещах куда больше, — тихо бормочет парень, — чтобы делать что-то подобное. Дрим подносит дрожащие пальцы к переносице: — Прошу, позволь мне объяснить, — горько отвечает он, — я пекусь об этом так сильно, что это убивает меня изнутри. Когда я сказал тебе о том, что никогда раньше не испытывал подобных чувств, я правда имел в виду это. Я не могу ни есть, ни спать, ни спокойно думать, если дело как-то касается тебя, — парень сильно жмурит глаза, надавливая на них кончиками пальцев до самых звёздочек. Пульс набатом отдаётся в черепе, а в видимой темноте начинают плясать фантомные тени, заманивая Дрима в самое пекло их ловушки разума. — Мне словно приходится дышать тобой, чтобы вконец не потерять голову. Я одержим тобой. И когда…когда он сказал мне о том, что я, вероятно, упустил свой шанс, упустил из виду твои чувства, которые были чертовски похожи на мои сейчас, я просто… Он судорожно вдыхает воздух, чувствуя застрявший в горле болючий ком. И Джордж спокойно позволяет ему терзать себя в муках, оставляя его разобраться со всем этим дерьмом самому. — Я так ненавижу то, что причинил тебе боль, — устало произносит Дрим, — я ненавижу это так чертовски сильно. Я знаю, что эти чувства были у меня ещё тогда…я хотел бы вставить мозги на место старому себе и отругать за то, что был таким идиотом. Я был таким идиотом, Джордж, — до ушей доносится тихое фырканье с той стороны линии. — Мне жаль, что ты узнал об этом с такого тёмного места, я…я правда не хотел, чтобы ты узнал всё вот так, — он на секунду задумывается, далее понижая свой голос до ошеломляющего шёпота. — Будь у меня шанс, я бы сделал всё иначе. Безысходная истома в его голосе успокоила нервы обоих парней. Фаунд вдруг неуверенно спрашивает: — А как бы это было? — Я мог бы прислать тебе красивое письмо, — с мягкой нежностью произносит Тэйкен. — Чёрт, да я бы даже написал что-нибудь от руки, знай я, что…что это… — А что бы было в том письме? — робко спрашивает Джордж, позже замолкая на секунду. — Ну, если бы я вообще смог прочесть хоть что-нибудь оттуда. Их звонок наполняется приятным светлым теплом маленького огонька загоревшимся между парнями. Сердце снова грозится вырваться из телесной ловушки. — Список всех вещей, которые Патчес делает ежедневно каждый час, — деликатно начинает он, отчего из уст Дэвидсона вырывается забавное хмыканье, — или того, сколько раз за день я обжигался едой, ведь я знаю, что это, по какой-то причине, приносит тебе счастье. — Просто подожди, пока она не остынет, — легко отвечает Джордж. — Ты такой нетерпеливый. — Я бы написал о том, как сильно хочу услышать, как ты улыбаешься, прямо как сейчас, — он выдерживает паузу, а потом нежным тоном добавляет. — И о том, как сильно хочу это увидеть. Как сильно я…я…хочу тебя поцеловать, прямо как в своих снах.* Парень задирает голову, перемещая свой взгляд на белый потолок и вентилятор, висящий на нём. Долгожданное признание селит в его душе лёгкое пламя, и это ощущается просто прекрасно. — Тебе снится такое?* — выдыхает Джордж. Тэйкен щекой прижимается к своей руке: — Постоянно. Разгоревшееся между ними пламя начинает бушевать с новой силой, ведя парней к совершенно иной неизвестной цели. До него доносится лёгкий вздох, и мир внутри в который раз переворачивается от накалившихся до предела эмоций. — Что мы будем делать, Дрим, — дрожащим от чувств голосом спрашивает Джордж, — учитывая расстояние в целый океан и наши разные жизни? Он бессильно опускает руку, сцепляя её с другой за своей спиной: — Я не знаю. В воспоминаниях всплывают обрывки моментов их тёплой дружбы, пролетевшей сквозь тонкую призму времени: долгие бессонные ночи, проведённые в бесконечных звонках, глупые локальные шуточки и оседающие неприятной пеленой на душе гневные ссоры, самые ненормальные способы объединить два режима в один и вечное терзание нервов. Или моменты, в которых Дрим уступал своему сверх амбициозному «я», оставляя Джорджа в полном неведении где-то там, в тени. Их отношения были построены крайне хрупкой гранью, которую оба парня старались не пересекать. Но порой, забывшись, они могли столкнуться с неизбежным. Тэйкен думает о том, сколько раз за все эти годы, он пересекал негласную линию; сколько раз за все эти года он проходил грань земной отваги. С этими раскаянными мыслями, Дрим и склоняется на колени пред покрытым золотом троном. — Правда? Здесь нет места пустым извинениям. Оружие, что он держал при себе, в любом исходе должно было оказаться в руках Джорджа. Он брал на себя слишком много, и всё лишь для того, чтобы в конечном итоге оказаться именно здесь. По-другому быть и не могло. — Я… — лезвие топора касается затылка Дрима. Джорджу лишь нужно сделать один роковой взмах, и Сапнап окажется прав. Его саморазрушение станет причиной его гибели, а правосудие обернётся тотальным уничтожением всего, что когда-либо существовало здесь. На грани сознания, Тэйкен может различить кроткий шёпот Фаунда: — Мне кажется, это слишком, — его речь вдруг обрывается. — Мне кажется, это уже слишком.

Острое лезвие разрезает плоть до самой кости. У Дрима падает голова. Ему страшно и больно; он осязает кровь у себя в ушах. — О чём ты, — монотонно произносит он, пустым взглядом сверля точку в ковре. — Что это значит. — Дрим, я- — Ты…ты оставил меня в прошлом, да? Ты забыл меня там, верно? Тогда, нам не стоит и пытаться стать…как ты там это называешь? — Нет, — тут же отвечает Джордж, — нет. Это не то, что я…я лишь не хочу лгать тебе. Я знаю, что честность очень важна для тебя. Дрим вдруг замирает, смягчая и обуздывая свой пыл в считанные секунды. В горле вновь комом засели слова, но сквозь боль, парень выдавливает из себя короткое: — Так расскажи мне. — Здесь так много всего, что я испытываю — судорожно вздыхает Дэвидсон, — по отношению к тебе. Я даже не могу этого толком объяснить. Оно словно…словно в разы больше меня, но я научился и обуздал это. Я справился, и я был в порядке. Парень падает на пол, не в силах более спокойно стоять на подкосившихся ногах; его душа вновь утонула в омывающей её волне обострённых эмоций. Он аккуратно опускает локти на свои колени, прижимая костяшки дрожащих пальцев ко рту. — Всё произошло так быстро, — с трудом выдавливает второй. — Так много всего изменилось и у меня просто голова разрывается, я…ты сказал что ты постоянно злился и…и чувствовал себя неполноценно. Из-за меня, — Дрим узнаёт в хрупком родном голосе глухой всхлип. — Я не думаю, что готов к этому. К тебе. Роковые слова вырвались из клетки, дабы безжалостно вонзиться в плоть столь уязвимого парня отравленными стрелами и причинить куда больше боли, чем было до. Голова вся трещит тёмными помехами, и лицо Тэйкена бесшумно падает в его ладони. Джордж едва ли слышно шепчет: — Я не готов к тебе. Сердцебиение гулкой мелодией отдаётся в голове, тяжестью стучит в ушах, перекрывая все посторонние звуки. Он снова погружается в ту чёрную патоку в холодной тишине, окутывающей его призрачной пеленой, чувствуя собственное обжигающее дыхание. «Антигона», — разум заполнила сплошная беспросветная темнота от скорби и разочарования, — «своей рукою мёртвого зарой»** Дрим так хочет повернуть время вспять и вернуться в момент, когда они оба сидели под красивой луной на том песочном берегу. Может, если бы он был аккуратнее, если он был осторожнее и погрузил бы их с Джорджем в отливающую фиолетовым воду лагуны…они бы смогли потонуть в пучине плавного изящства, а не горького гнева. С чего это вдруг я был обязан сжечь всё это? — …ты здесь? — голос Джорджа вырывает его из водоворота накопившихся мыслей. Его рука наконец соскальзывает с запотевшего лица: — Просто…дай мне секунду. — Хорошо. Он прокашливается, пытаясь вымолвить хоть слово, но всё тщетно. Не готов к тебе. Не готов к тебе. Не готов к тебе. — Получается, у тебя всё ещё есть чувства ко мне, — выдавливает Тэйкен. Джордж нежно и осторожно произносит ему в ответ одно-единственное облегчающее слово, от которого, почему-то, всё внутри больно сжимается: — Конечно. Из уст парня доносится рваный вздох: — Но ты не думаешь, что было бы хорошей идеей попробовать стать…стать… — Чем-то большим, чем просто друзьями, — напряженно выдыхает Фаунд. Сердце словно подорвали, и слёзы сами поневоле подступают к глазам. Дрим пытается подавить их, сморгнуть ненужную влагу, но одинокие капельки легко льнут к ресницам. Резкий противный шёпот сам вырывается из его рта: — Чёрт. — Мне жаль, — хнычет Дэвидсон сквозь тугую боль. — Мне так жаль. — Тебе жаль? — спрашивает парень в неверии, секунду спустя слыша тихое угуканье с противоположного конца провода. — Не нужно, Джордж, тебе не должно быть жаль. Не извиняйся. Это всё моя вина. — Это не так. Я должен был сказать тебе хоть что-то раньше, ну или…или быть более честным, я- — Нет-нет, ты не должен был, — по раскрасневшимся щекам тихо сползают одинокие горячие струйки нежеланной влаги; лёгкие норовят вот-вот разорваться, и Дрим делает судорожный вдох. — Ты сделал всё правильно. Ты…ты прав, — он случайно замечает появившиеся на пушистом ковре пятнышки. Сердце грозится вырваться наружу, устало бьясь о грудь от всех этих желаний, снов, его глупой ненормальной одержимости одним конкретным человеком и наивного безрассудства. — Я не подумал о том, что почувствовал бы ты. Я так зациклился на всём этом дерьме, что…потерял шанс. Я потерял нас. Джордж тихонько фыркает ему в ответ. Его немного гнусные слова, укрывают парня приятной безмятежной пеленой: — Ты мне очень, очень нравишься. Дрим сильно зажмуривает глаза до самых чёртиков в темноте, выдавливая оттуда ненужные слёзы: — Может…может тебе не стоит говорить ничего подобного. — Извини, — голос Джорджа эхом рассеивается в глухой тишине и это буквально разрывает душу Дрима пополам. — Я просто не знаю, когда у меня ещё будет такой шанс, после всего этого. — Оу, — бормочет он, — оу. А ведь и впрямь. Что станет с ними и их отношениями после того, как они попрощаются и закончат этот разговор? Он снова будет наблюдать за тем, как беспомощно падает в бездонную яму знакомого отчаяния, полную бессонных ночек и секретных разговоров; снова задёрнет шторы в доме, позвонит матери и попытается заставить себя забыть о Джордже? Куда же на этот раз пойдут его слова? — Ну…а что, если…мы сделаем это прямо сейчас? — Тэйкен тихонько подталкивает Фаунда в нужное русло, безмолвно надеясь, что страх и слабость никак не повлияют на это. — Расскажи мне обо всём, что только хочешь, вне зависимости от каких-либо последствий. Спустя пару секунд кроткого молчания, Джордж наконец отвечает: — С-серьёзно? На лице парня расцветает лёгкая улыбочка, а в его душе находит своё место маленькая надежда: — Может, это пойдёт нам на пользу, не знаю. — Хорошо, — выдыхает старший. — Хорошо, — вторит ему Дрим, — хорошо, — он пару раз моргает, стараясь сфокусировать зрение. — Я хочу сказать тебе так много всего, ты не представляешь. Фаунд лишь забавно хмыкает ему в ответ: — Напиши для меня ещё один текст-признание. — Эй, это так, жутко не смешно. — Дай мне немного передохнуть, дурачок, — бормочет Джордж, тут же замолкая. — Могу я…спросить кое-что о нём? — Конечно, — парень не задумываясь вытирает лицо предплечьем толстовки. — Правда, это может заставить меня чертовски разнервничаться, но всё же…да, конечно. — Твои сны правда…становятся кошмарами, когда в них появляюсь я? — неловко произносит он. Между ними виснет нервная тишина. — Ты говорил, что всё иначе некоторое время назад. — Не знаю, — устало признаётся парень, пряча кисти рук в ткани. — Они совсем не похожи на другие мои кошмары, но я так сильно ненавижу просыпаться без тебя, что они вполне могут ими стать. Он едва ли улавливает тихое «оу» от Джорджа. В груди Тэйкена зарождается небольшой огонёк тревоги: — Ты уверен, что хочешь говорить об этом? — Да, — шепчет Дэвидсон, — прошу. Дрим вдруг замирает, и перед его глазами предстают образы, наводящие ему мысли о ненавистном воспоминании с пламенем свеч и сломанной системой передачи электроэнергии. — Ладненько. О чём ты ещё хочешь узнать? — О чём был тот сон? В его желудке внезапно завязывается тугой узел от странной интимности поставленного вопроса. Он бы правда хотел узнать, почему они безнаказанно общаются именно так, почему они свободно гуляют по этому царству необузданных и чуждых ранее эмоций, живущих в самых дальних уголках непослушного сердца. — Ты снова был здесь, во Флориде, — начинает Дрим. — Только на этот раз, ты был в моём доме. Прямо в спальне напротив моей, — он сильно закусывает нижнюю губу, чувствуя на ней соленый привкус. — У тебя с собой был чемодан, коричневатая обувь и охотничий нож. Тэйкен наконец принял все те мучительные часы, что он пролежал на пустом матрасе, бесцельно пялясь в потолок и слушая злосчастную песню в той самой комнате, в которой совсем недавно был Джордж. — Я так безумно хотел, чтобы всё это было наяву, — нежно шепчет парень. — Как только я начал целовать тебя, я уже не мог остановиться. Ну, по крайней мере, я думал так до тех пор, пока сам не остановился и не…обнял тебя. Так крепко и близко. — Звучит очень, очень хорошо, — тихонько отвечает второй. — Честно говоря, меня это напугало, — он начинает нервно теребить рукав одежды. — Я…я просто понял, насколько же глубоко во мне засела эта штука, которую я испытываю к тебе. Она оказалось куда серьёзнее обычного…обычного… — Желания растопить меня? — с задоринкой в голосе произносит Джордж. Тэйкен продолжает теребить ткань. — Да, — усмехается он, — именно. Когда я проснулся, я хотел поговорить с тобой больше всего на свете. Я должен был как-нибудь дотянуться до тебя. — Дотянуться до меня, — говорит Фаунд нечитаемым тоном. — Ты писал это слово несколько раз в том тексте. Почему? — Ты сказал мне что-то похожее во сне, — устало бормочет Дрим. — Что причина, по которой ты постоянно появляешься в моих снах, заключается в том, что я тянусь к тебе. — Не думаю, что «тянуться» будет подходящим словом здесь, — задумчиво хмыкает старший. Тэйкен игриво откидывает голову назад, полной грудью вдыхая необходимый воздух: — Ах так? У тебя есть варианты получше? — Ты сейчас заставляешь себя звучать куда мягче, чем есть на самом деле. — Может, ты просто видишь во мне всё самое худшее, — в появившейся тишине звонка, тёплая улыбка тронула краешки его губ. В голосе Джорджа слышится неотфильтрованное разочарование: — Это не смешно. — Но это вроде как, правда. — Нет, — неожиданно уверенно заявляет Фаунд так, словно они уже сотни раз спорили на эту тему. Дрим на мгновение задумывается, что вероятнее всего, сейчас он услышит от него покрытое тенью показное великодушие и фальшивые шуточки. Но этого, ко всеобщему удивлению, не происходит. — Ты милый, — тепло начинает Джордж, — но ты жутко любишь спорить. Много и часто. Я вижу это, когда ты порой оступаешься и забываешь, что ты всегда пытался сюсюкаться со мной, — губы Тэйкена застывают в выражении немого шока, и он уже собирается вымолвить хоть слово в свой протест, но Джордж тут же, словно поняв это, подавляет все его попытки, заканчивая свою речь. — И поэтому, когда ты делаешь подобное дерьмо, ты далеко не «тянешься». Скорее хватаешь и цапаешь. Или берёшь. — Но, это ты, чёрт поганый, заставил меня, — выдавливает парень, всё ещё ошеломлённый таким упорством друга, — заставил меня думать об этих синяках и прочем. Дэвидсон лишь упрямо фыркает ему в ответ: — Это ты начал. — И ты испугался, — давит он. — Нет. Сердце бешено колотится от новых нахлынувших чувств: — Так почему ты отступил? — Потому что я реально пользуюсь своим мозгом, — говорит Джордж, — и я не хотел, чтобы всё зашло слишком далеко. Прямо, как сейчас. Он вдруг вспоминает, как чувствовал себя тогда, стоя в тёмной ванной с телефоном в руке и опасным порочным желанием в голове. Он сделал бы для Джорджа всё, что угодно. Может, в этом-то и проблема. Парень морщится: — Эта твоя дурная привычка оставлять меня одного на линии, бэ. — Ты глупый, — серьёзным тоном произносит Фаунд, но Дрим всё равно может расслышать в его голосе забавные нотки неподдельного веселья. — Это у тебя дурная привычка постоянно пытаться что-то забрать. Словно ты какой-то греческий герой. На его лице появляется нахальная усмешка, дарящая ему тёплое удовольствие: — Не могу взять то, что не моё. — Дрим, — предупреждает Джордж. — Знаю, знаю, — спокойно отвечает он, отступая. Их звонок заполняет безмятежная и успокаивающая тишина, прерываемая лишь пламенным сердцебиением младшего. Дрим искренне благодарен за то, что он наконец получил, чего желал с момента, когда Джордж прервал его игру с друзьями неудачно брошенными словами. Осознание того, что эти мгновения могут стать концом, колким прощанием с приятным моментом, ранит его сердце сильнее всего. Парень наслаждается проходящими секундами, купаясь в золотых лучах странных мгновений, которые могли стать роковыми в любой момент. Внезапно, в наушниках снова разливается приятная мелодия голоса Фаунда; он с неуверенным теплом произносит: — Наверное, я скажу тебе «нет» на пока. — Нет…на пока? — парень сводит брови на переносице, в тревожном недоумении пытаясь понять смысл сказанных слов. Дэвидсон, видимо, ожидал подобной реакции, а потому, не медля, но терпеливо начинает вести друга к совершенно новой тропинке в их истории: — Даже если оно не принадлежит тебе сейчас, это не значит, что так будет всегда. Надежда и боль сливаются в единое комбо в потайном от всех, укромном углу в его бешено колотящемся сердце. Они обе кажутся одним и тем же, словно появившимися на свет от одного-единственного чувства — любви. — Я не говорил тебе нет, — легко продолжает Джордж, — это только на пока.