heat waves

— Я не говорил тебе нет, — легко продолжает Джордж, — это только на пока. Сердце Дрима норовит вот-вот выпрыгнуть из плотной клетки, вновь и вновь прогоняя реки крови по всему его телу. Жидкость плещется в глубоких каньонах где-то в груди, спускается вниз по венам, течёт вдоль трясущихся рук и согнутых в коленях ног. Парень сидит на пушистом ковре, в немом шоке глазами провожая плавающие в свету пылинки; они кружатся в красивом вальсе по комнате, чуть позже оседая на тёмной поверхности стола или мягкой кровати. «Только на пока», — Дрим определённо ещё никогда в жизни не слышал подобных слов, что могли бы пробудить в его душе такую колющую и приторно-сладкую надежду, прямо как сейчас. — А что это значит для тебя? — вдруг спрашивает он у Джорджа. — Я просто правда не хочу понять тебя неправильно. — Если честно, — мягко отвечает второй. — Я и сам до конца не уверен. «Горько», — внезапная мимолётная мысль вдруг проскакивает в разуме, тут же пронизывая его душу острой болью. — Я просто не хочу заканчивать это вот так, — еле слышно добавляет Дэвидсон. «…сладко», — ну разумеется, одержимость в поисках ответа на сплошные тайны и загадки вокруг уже начала приносить свои плоды. — И ты точно уверен, что не хочешь…попробовать? — осторожно спрашивает Дрим, стараясь найти в собственных словах последние отголоски пожирающей печали и покой для отчаянной тоски, гложащей его душу. — Я не могу, — отвечает Джордж. — Не сейчас. Дрим с трудом может представить себе, к чему бы это могло их привести, учитывая его пропитанную тревогой помешанность и эту непостоянную и расшатанную границу между их хрупкой дружбой и чем-то большим. Это лишь причиняет ему куда больше боли, ведь теперь он знает, что мог бы быть с Джорджем, но в то же время и нет. Это ранит намного больше, чем осознание собственной безысходности, то рассеянное холодным туманом воспоминаний колющее чувство в груди и вся страшная боль прошедших недель. Теперь Дрим осознаёт, что эта туго натянутая струна их ненормальной дружбы, отягощённая лишним грузом безмерной любви на огромном расстоянии и бесконечной тоской, могла бы запросто лопнуть и лишь накалить ситуацию до невидимого предела, и он бы вылетел с девятого круга адских мучений. Тонкая завеса белой пелены вдруг рассеивается, и из глубин его разума всплывают забытые обрывки былых воспоминаний. Вот Дрим сидит на холодном полу своей кухни, сверля неизвестную точку в воздухе, то и дело быстро моргая, дабы прогнать остатки бессонных ночей прочь. Вот его большие пальцы непрерывно барабанят по экрану телефона, в попытке вылить пожирающую изнутри боль в тайных признаниях для Джорджа. А вот на стойке в глухой тишине лежит городской телефон, становясь свидетелем столь жалостной картины. «Сапнап всё пытается мне помочь», — писал он, тяжело дыша, — «но ты ведь знаешь меня, ты знаешь меня, так помоги узнать и мне» Роковые слова слились в томном воспоминании о холодном кафеле, сонных действиях и картонной коробке молока. «Я хочу познать себя. Я правда не думаю что знаю себя» Телефон легко выскользнул из его рук, и последние написанные буквы сильно ударились о кафельный пол, падая в пучину до боли знакомой черноты и колючего песка. А как узнал меня ты? Воспоминание, вызвавшее у него противоречивые чувства, отбывает вместе с пришедшей тяжелой волной, и парень поправляет игровые наушники, возвращаясь в немую тишину их звонка, что забросила его эмоции на совершенно иную и незнакомую ранее почву. — Вероятно, я проведу целую вечность, обдумывая то, что собираюсь сейчас сказать, — осторожно начинает Дрим, бесцельно взглядом изучая пенопластовые панельки на стенах, — но…я тоже не думаю, что мог бы попробовать. «Единственным началом в познании себя», — вдруг думает он, — «являюсь я сам» — Это… — немного удивлённо отвечает Джордж, — определённо то, чего я не ожидал вообще. — Ага, у меня…есть пара вещей, с которыми надо бы разобраться, — продолжает он. В разуме всплывает воспоминание о белых пирамидках, что Дрим строил с отцом на песке, будучи еще ребенком. Его голос понижается до мягкого шёпота: — И пара вещей, от которых стоило бы отучиться. Тёмные брови, ранее поднятые постепенно ускользающей от него мыслью, медленно сходятся вместе. Он так устал от звука собственного голоса, от собственной безысходности и от того, как же легко он готов очистить и выбросить всё внутри себя ради Джорджа. Ему страшно открыться…страшно позволить прочесть себя, словно открытую книгу, страшно позволить увидеть себя под другим углом, страшно позволить познать себя. — Мне тоже, — говорит Джордж. — Я чувствую себя так, словно…словно у меня нет подходящих слов, чтобы объяснить это, но мне кажется, встреча с моими бабушкой и дедушкой дала мне достаточно поводов для размышлений. Пыльный ковёр чуть шаркает под Дримом, пока он привстаёт, дабы поменять позу, в которой сидит. Хаос в голове наконец немного рассеивается, выделяя в серой массе новые мысли о том, как сгладить и уменьшить пропасть, образовавшуюся между ними. А чувствовал ли Джордж тот пронизывающий тело страх тогда, будучи духовно связанным с пространством между малиновым английским рассветом на фермерской земле и полуденным флоридским дождём? «Я чувствовал себя безопасно, скучая» — Как они? — мягко спрашивает Дрим. — Счастливы, — легко отвечает второй. — Они правда казались очень счастливыми и…готовыми. Они всегда были друг у друга, так что теперь, по-видимому, их мало что заботит, — его голос заходится призрачным туманом. — Можешь себе представить, Дрим? Такую любовь? Сидя под деревянным навесом, раскачиваясь на тёмных дубовых креслах, радостные и довольные, они обменивались тихими взглядами, полными тепла и заботы. Протягивали сморщенные силой времени руки, дабы переплести пальцы со своим спутником жизни и согреть их в своей безмерной чаше любви. Парень чувствует, что это всё, чего он когда-либо хотел, что это то, к чему он стремился. Дрим распахивает глаза в немом шоке, не в силах что-либо ответить. На той стороне линии слышится глухой выдох. — Мне просто…просто интересно, является ли хорошей идея цепляться за такую возможность, или нет, — на одном дыхании произносит он. Уж кто-кто, а Дрим прекрасно знает, как больно бывает хвататься за то, что давно стоит отпустить. — Ага, — бормочет Джордж. — Меня это тоже интересует. Парень аккуратно вытягивает ноги, упираясь ступнями в край кровати: — Но, знаешь, мы бы могли поговорить об этом. Узнать и понять всё сами. — Хорошо, — сухо бросает второй, после прокашливаясь и продолжая. — Не думаю, что раньше говорил с кем-либо на эту тему. Дрим беззлобно фыркает ему в ответ: — Я тоже. Сейчас всё всплывает на поверхность: они говорили лишь о хороших вещах, и никогда не затрагивали плохих. — Итак, мы могли бы найти здесь, не знаю, золотую середину или…или пойти на компромисс, если так вообще можно выразиться, — неожиданно неловко начинает Джордж. Он кивает самому себе, откидывая голову на свои руки. Это только на пока. — А это значит…? — Что мы возвращаем всё на круги своя, — заканчивает за него Дэвидсон, подозрительно замедляясь. — И выясним всё по ходу дела, ну либо, когда поймём, что движемся в правильном направлении. Резкий вдох обжигает лёгкие Дрима грубым осознанием происходящего: — И что ещё? Сделаем вид, что всего этого не было? — Не обязательно. Это ведь в самом деле произошло, я и не пытаюсь убежать от этого. — Ладно, — говорит парень, делая ровный вдох. — Значит, компромисс. — Ага. Это пока единственная идея, которую я довёл до ума, — бубнит Джордж. Парень хмурится: — А была…была другая? — его вопрос был встречен нервной тишиной. — Джордж? — Мы должны будем остановиться, — еле слышно отвечает он. — И на этот раз окончательно. Дрим сжимает в пальцах пушистый ковёр, ногтями царапая поверхность пола. Чуть погодя, он тихо добавляет: — Я знаю, что не смог бы забыть тебя, особенно если мы будем ежедневно общаться. Это было бы слишком. — Нет, — скалится Дрим, — только не это, — призрачная боль пронзает его грудь холодными льдинами страха. Прошу. — Пожалуйста, только не это. Невысказанные слова рвутся наружу сквозь пучину мнимого горя. «Я не хочу, чтобы ты забывал меня» — Я могу потерять всё происходящее сейчас дерьмо, но я не могу потерять тебя. Реплики неожиданно слетают с его губ, и он распахивает глаза в неподдельном испуге. Тонкая нить, соединяющая два мучительных пути бесчестного горя, плавно падает на плечи Дрима тяжёлой ношей: он не в силах сделать Джорджа счастливее, не сейчас. Желание стать самым подходящим для него человеком, стать тем священным местом, полным уюта и доверия, выбивается из общей картины, но…но парень и сам понимает — ещё рано. — Я правда не хочу никуда уходить, — голос старшего понижается до лестного шёпота. — Обещаю. — Тогда не нужно, — жалобно бросает второй. На той стороне линии слышится глухой кашель: — Возможно. Возможно, всё наладится, я хочу, чтобы всё наладилось. Но я просто должен…мы должны… Дрим закрывает глаза: — Дать этому время. — Ты…а это… — слышимые в голосе Джорджа страх и смятение заставляют парня замолчать. Он знает, о чём тот хочет спросить. Глубокий вдох тут же заполняет лёгкие Дрима; необходимый воздух проникает в каждую щёлочку его груди, заполняя чёрную пустоту под рёбрами. Чистый кислород свободно разгуливает словно игривый ветер в просторной степи, насыщая кровь и легко сметая пепел и золу боли прошедших дней, оставшихся в его израненной душе. Время дарит ему золотую надежду, проникающую в очаг под сердцем вместе с новым вдохом. Его дыхание постепенно восстанавливается, принося удовлетворение от осознания того, что где-то там, за бескрайним и недвижимым океаном, его ждёт Джордж; и ждёт с терпением, которое младший едва ли заслуживает. Вероятно, Джордж всегда ждал его, и теперь Дрим готов несмотря ни на что, подождать и его тоже. — Я думаю, — наконец мягко произносит он, — меня устраивает это. —…точно? — спрашивает Дэвидсон с едва заметным облегчением. Постижение того, что Дрим слышит всё это прямо здесь и сейчас, наконец понимая, к чему они пришли, согревает его душу маленьким огоньком. — Точно, — отвечает он с такой нежностью, которую никогда не слышал раньше сам. — Будет нелегко, знаю, — на линии слышится медленный вздох. — Но, я обрушил на тебя весь этот груз за такое короткое время и…я это понимаю. — Я и не ожидал от тебя ничего другого, — тепло произносит Джордж. На его лице расцветает нежная улыбка: — Звучит так, словно ты клеишься ко мне. — А ты хочешь этого? — дразнит его второй с неожиданно проснувшимся весельем. — Боже, — смеётся Дрим. — Определённо, определённо хочу. Лёгкое и солнечное хихиканье, сорвавшееся с губ Джорджа, сеет в душе второго тёплое восхищение. Невероятно, как же легко вызвать в нём такой свет. — Мы жалкие, — заключает Дэвидсон. Дрим лишь многозначительно вздыхает ему в ответ: — Совсем немножко, — парень подтягивает коленки к груди, аккуратно поднимаясь с пола. — Знаешь, когда я сказал, что всегда буду здесь ради тебя, я правда имел это в виду, Джордж. Что буду рядом. Даже если это будет означать, что мне нужно будет… — он чуть потягивается, чувствуя небольшую боль в спине и глазами проводя по жёлтым светлым лучам, освещающим комнату, — отпустить. В голову невольно пробираются далёкие воспоминания о том самом дне, когда он впервые привёл Патчес домой, позже часами излагая своей семье тщательно продуманный график, по которому он намеревался ухаживать за новой пушистой подругой. Он рассказывал им о нужных и проверенных марках продуктов питания, о нужном времени приёма пищи, о методах дрессировки, о негласных границах маленьких котят и прочей информации, что заполняла историю его браузера эти последние несколько месяцев. Он до сих пор помнит, как дрожали его большие руки, когда он впервые прижал её маленькое и хрупкое тельце к своей груди. — Клэй, — ласково обратилась к нему мама, — я уверена, что ты знаешь, что делать. Всё будет хорошо. — Я знаю, но что если она… — он тихонько посмотрел в прищуренные глазки Патчес, — не будет рада и я сделаю что-то не так, или ей просто не понравится здесь и она убежит- — Не нервничай так, — легко протянула его старшая сестра, любопытно разглядывая пушистую бестию, что так уютно устроилась в руках Дрима. — Она не убежит. А даже если так и будет, просто подожди до тех пор, пока она не вернётся, — девушка тепло почесала макушку Патчи. — Ведь если ты будешь любить её достаточно сильно, она всегда будет знать, где её дом. Тогда, он лишь закатил глаза, тихонько усмехнувшись. Его молодые плечи были отягощены отсутствием доверия и терпения, столь необходимых для того, чтобы сохранить такую драгоценную связь. Сейчас, Дриму остаётся лишь надеяться на то, что его микрофон сумеет собрать всю честность, вложенную в его слова, вплоть до последней капельки: — Я могу отпустить это. — Уверен? — нерешительно отвечает Джордж. — Я не хочу, чтобы ты говорил это только ради меня. Парень медленно отодвигает игровое кресло обратно к столу: — Я больше не буду лгать тебе, — посвящение самого себя в объятья будущей призрачной боли, освобождающих его от плена прошлого, чувствуется крайне странно. — Уверен. — Хорошо, — выдыхает Джордж, и он слышит в его голосе безмерную благодарность, сразу понимая, что он пошёл по правильной тропе. Наконец, пройдя сквозь пламенный лабиринт колючей боли, он нашёл нужного человека, нужную золотую середину. Он надеется, что скоро снова пойдёт дождь. — Так, что это значит…мы будем двигаться дальше? — мягко спрашивает Дрим, рассеянно двигаясь к двери своей спальни. — Я ещё работаю над этим. Парень тянется к медной ручке, а затем на секунду сомневается в своих действиях, кладя горячую ладонь на прохладный металл: — В последнее время я не был самым самоотверженным человеком, и я в курсе, что не смогу так легко компенсировать это…но я хочу чтобы ты знал, что я правда собираюсь выслушать тебя, и увидеть, — он переступает порог комнаты, выходя в холл. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Хорошо? — Спасибо, Дрим, — тихо отвечает второй. — Знаешь…меня даже немного пугает то, насколько большое у тебя сердце. Его взгляд вдруг останавливается на пустой спальне, находящейся в другом конце холла. С его губ срывается глухое бормотание: — А не в этом ли вся фишка? На том конце провода виснет немая тишина, и Дрим аккуратно давит на дверную ручку до тех пор, пока металлическая защёлка не встаёт на положенное место с характерным звуком. — Всё это для меня в новинку, — медленно произносит Джордж. — И единственное, что я точно осознаю на данный момент, это то, что мне определённо понадобится немного пространства. Чтобы разобраться с этим. Мне кажется, я не смогу взять столько дерьма на себя за один раз и…ну, ты ведь знаешь меня. Мне нужно лишь- — Снова взвесить свои ожидания, — он прислоняется к двери, убирая руку назад за спину. — А что для тебя значит пространство? И тот снова уходит в объятья глубокого безмолвия. Сердце парня больно сжимается, и он понижает голос, дабы скрыть резко наплывшее напряжение: — Ты хочешь, чтобы я перестал общаться с тобой? Спустя продолжительное и нервное молчание, от которого у него едва ли не подкашиваются ноги, Джордж наконец отвечает: — Нет. — Слава Богу, — выдыхает он. — Но, — сразу вставляет старший, пытаясь перехватить течение переменчивых эмоций Дрима, — мы не должны продолжать общаться так, как раньше. Это ни к чему нас не приведёт. Парень слабо вздыхает: — Как например? — Звонками. И снэпчатами, — спустя тяжелое мгновение, он добавляет. — И с этим твоим глупым ртом. — Сказал Джордж, — парирует Дрим. — Прекрати. Парень прислоняется затылком к поверхности двери, подавляя желание улыбнуться и продолжая взвешивать принимаемые решения: — Хорошо, так мы…мы…подожди, могу ли я остановиться здесь и прокрутить всё по новой? — Конечно, — отвечает Джордж, и парень слышит в его голосе привычное выжидание, перекрытое неожиданной волной нежности, ныне видной куда более яснее, чем когда-либо раньше. На его лице расцветает тёплый румянец: — Ладно. Получается, мы полностью исключаем звонки и прочую белиберду, но можем ли мы разговаривать в общих каналах? — Дэвидсон одобрительно хмыкает в ответ. — Так что я всё ещё могу разговаривать с тобой ежедневно, просто не…не… — он пытается подобрать нужное слово, — не напрямую. — Тебе надо будет подумать над тем, что ты собираешься говорить, — вставляет Джордж. — А что насчёт того, что говоришь ты? — фыркает Дрим. — И того, что ты скриншотишь? — Хорошо, хорошо, ладно, — поддаётся Джордж со слышимым в тоне смущением. — Хорошая идея. Я тоже буду осторожен и внимателен, — в голосе проскальзывают нотки лёгкого раздражения. — Возможно, тебе стоило бы держать себя подальше от моих стримов, до тех пор, пока ты не поймёшь, что способен вести себя нормально. Парень фыркает: — Понял, — совестное молчание на линии тут же пронизывается неконтролируемой нервной агонией. — А что насчёт стриминга в целом? Зрители в любом случае поймут, что что-то изменилось, начни мы вести себя по-другому. А ещё есть наши загрузки на ютуб, ивенты на смп и твиттер- — Хей, — мягко перебивает его Джордж. — Это просто небольшой перерыв, ладно? Если всё зайдёт слишком далеко, мы…мы доберёмся до нужного места и пересечём этот мост. Поднимающаяся было паника перекрывается волной странного спокойствия: — Доберёмся до нужного места и пересечём его, — повторяет он, отлипая от двери и начиная шагать по коридору, шурша носочками. — Так и сделаем. — Хорошо, — Дрим тихонько подходит к лестнице, ведущей на нижний этаж, заглядывая в просторные окна сверху. — Но вообще, они замечают всё. Уверен, ты не захочешь знать, что случилось с твиттером, после твоего ухода. Ведь тогда, парень едва ли следил за всеми хэштегами и ссылками, жалобно осознавая, что они приведут его именно к тому месту, которого он всеми силами пытался избежать. — Уже узнал, чуть ранее, — хмыкает Джордж. — Честно говоря, я не думал, что мой уход будет значить так много для них. Ты знал, что некоторые правда считали, что ты сбежал ото всех вместе со мной? Шаг за шагом, он спускается по лестнице, чувствуя пронзительную боль во всём теле: — Это… — было бы неплохо, — это просто глупо. Если бы Дрим был своего рода главным героем в этой печальной истории, он уже давным-давно купил бы билет на самолёт и проехал бы всю ночь по противоположной стороне дороги, лишь для того, чтобы добраться до Джорджа. Прыгал бы в сыром поле фермы, кричал бы ему спуститься, встретил бы у самого крыльца, взял бы за руки, притянувши к себе, и горячо бы его умолял: — Побежали со мной, побежали со мной, побежали со мной. И всё же, сейчас он находится в своём одиноком доме, чувствуя странную тоску и горечь после ушедшего июня и проматывая в голове роковой отказ своего лучшего друга, с которым общался в течение многих лет. Но…ведь им суждено когда-нибудь встретиться; у толпы возле багажной ленты в аэропорту или на парковке рядом…и Дрим знает, что тогда он не будет героем. Ведь он всего лишь человек. Его грудь пронзают холодные льдины внезапного осознания и страха, и он тут же останавливается на нижней ступеньке лестницы: — Джордж. — Да? Дрожащая рука чуть поднимается, дабы обхватить его шею сбоку: — А что насчёт твоего визита? Глухая тишина, вдруг повисшая на линии, полна нервных размышлений и холодных уколов совести. Дрим прижимает ладонь к деревянной двери, немного оплакивая былые воспоминания о колком волнении, которое он испытал, когда Джордж признался ему о том, что хотел бы увидеть тропический шторм своими глазами. Парню остаётся лишь тихо надеяться на то, что Джордж придержится своих изначальных желаний, сядет на этот чёртов самолёт, придёт домой. — Я правда очень хочу тебя увидеть, и хочу уже давно, — говорит Дрим. — Но если это произойдёт совсем скоро…тебе ведь не обязательно прилетать сюда, — от предательства собственных мыслей и желаний, в животе словно что-то переворачивается, и парень тихо сводит брови в мимолётной нервозной тишине. — Флорида всегда будет здесь для тебя, Джордж. — Это…определённо дало мне достаточно поводов для размышлений, — как-то рассеянно признаётся второй. — Я в курсе, что немного дерьмово с моей стороны постоянно говорить о том, что я не знаю, что мне нужно время, но…но это всё что у меня есть, Клэй. Дрим на мгновение закрывает глаза. — Боже, я просто… — резко выдыхает Дэвидсон. — Я просто дерьмово себя чувствую, и я не хочу делать так, чтобы тебе было ещё хуже, ведь я вижу, что тебе и так было тяжело и ты никогда не писал подобных вещей раньше, — его голос становится всё настойчивее, и он продолжает свою бессвязную речь. — Я никогда не хотел выглядеть так в твоих глазах, понимаешь? Я никогда не хотел быть тем человеком, что может причинить тебе боль, словно привидение- — Джордж. — Я очень хочу прилететь, правда, — напряжённо проговаривает он. — Уверен, что бывший я убил бы нынешнего, если бы я не полетел, и…и Сапнап будет там тоже, так что всё вроде нормально. Но я так запутался, я был в грёбанном тупике и я- — Всё в порядке, — в отчаянии уверяет его Дрим, сходя со ступени. — Я тоже запутан. Я начал говорить о поездке лишь для того, чтобы понять, где мы находимся сейчас, но похоже, нам ещё рановато обсуждать это. Так что притормози и отдышись. Всё в порядке. И парень терпеливо дожидается того момента, пока на линии не слышится размеренное дыхание. Он слышит рваный выдох, после которого следует тихий вопрос: — Ничего, если мы не будем принимать важных решений сейчас? — Я…могу примириться с этим, — он рассеянно движется в сторону своей гостиной. — Правда, жаль Сапнапа. Что мы будем делать с ним? — Не уверен, захочет ли он зарываться в эпицентр всего этого дерьма ещё больше, чем сейчас, — бормочет старший. — Я разговаривал с ним прошлой ночью, долго, — произносит парень, переводя взгляд на свои ноги и хмурясь. — Чёрт, мне правда стоит пропылесосить здесь. Оу, извини…просто озвучиваю свои мысли. — Всё хорошо, — в тоне Джорджа прослеживаются нотки облегчения, стоило им отойти от волнующей их темы. — Где конкретно? — В гостиной, — Дрим сверлит взглядом комок кошачьей шерсти на ковре, а далее шагает к кожаному дивану, скорчив забавную рожицу. — Патчес просто крошечная. Я не знаю, как она умудряется линять так сильно. Дэвидсон легко хмыкает: — Ты хоть вычёсываёшь её? — Конечно я её вычёсываю, — тут же вставляет он в собственную защиту. — За какого дерьмо-хозяина ты меня принимаешь? — Я правда не могу представить тебя с кошачьей расчёской в руках. Ну или с обычной расчёской, раз уж на то пошло. Дрим мягко смеётся, падая на диванные подушки: — Ужасно оскорбительно. — Упс, виноват, — произносит Джордж, и парень не слышит в его голосе ни капли сожаления. — Иногда мне правда трудно поверить в то, что ты настоящий, все дела. Парень рыскает в карманах штанов, в поисках телефона: — И что теперь, мне нужно прислать тебе фотографии в доказательство? — Эм. Он резко садится на поверхности: — Погоди. Я не хотел…это не- — Ох, это… — заикается второй. — Ничего, я тоже. Забудь. — Угу. И между ними тут же виснет накалённая до предела тишина. — Итак, — неуверенно начинает Джордж, — Сапнап. Наверное, нам нужно будет поговорить с ним. Не представляю, что он может чувствовать сейчас. В голове Дрима всплывает мимолётный вопрос: а как же эта ситуация выглядит в глазах Сапнапа? Всё прошедшее время ему оставалось лишь с укоризной смотреть на приватный голосовой канал с иконками его и Джорджа никнеймов под ним: — Это, наверное, хорошая идея. Скорее всего, у него тоже накопились вопросы насчет вашей поездки. При мысли о том, что они втроём могут не испытать долгожданных эмоций от предстоящих атмосферных и динамичных дней, в его грудь вонзаются холодные укоры совестных решений. В душе просыпается неприятный холодок, и он едва ли чувствует себя полнейшим эгоистом, лишая Джорджа и Сапнапа возможности наконец увидеться, осознавая, что они с нетерпением ждали этого момента так же яро, как и он сам. — Я правда хочу встретиться с тобой, — неожиданно нежно признаётся Дэвидсон. Сердце Дрима на мгновение замирает: — Я тоже хочу с тобой встретиться. В его груди расцветает тихий покой, и он аккуратно откидывается на спинку дивана. — Я всё думал о том, как ты описывал мне дождь, — произносит Джордж, тут же замолкая. Оба парня выдерживают небольшую паузу, пока старший из них не продолжает. — И знаешь, мне действительно понравилось разговаривать с тобой тогда, поздней ночью. — Думаю, мне это понравилось слишком сильно, — пыхтит парень. Джордж издаёт мягкий смешок: — Возможно. Дрим смущённо наклоняет голову, опуская вниз тёплый взгляд изумрудных глаз и только-только появившуюся лёгкую улыбку. Приятный момент постепенно смывается волной прошлого, и парень вдруг зацикливается на серых ворсинках своих штанов, убирая оттуда тоненькие ниточки. — Джордж, — медленно начинает он, — ты когда-нибудь чувствовал себя так, словно ты ещё не тот, кем должен быть? — собравшийся пушистый комочек забавно сморщивается в его пальцах. — Словно ты почти достиг нужного, — задумчиво произносит он, — уже видишь свое будущее, но не можешь им стать. — Это расстраивает, — оглушающим шёпотом соглашается он, — потому, что ты чувствуешь себя так, словно если ты захочешь этого достаточно сильно, то сразу дотянешься. Дрим плавно поднимает голову: — Ага. — Ага. Огромный телевизор, повешенный на стене перед ним, кажется сплошной тёмно-серой пустошью, но парень знает: за этим пыльным полотном прячется совершенно иной мир красочных картинок. Взгляни он под правильным углом, его желания и мечты могли бы стать явью; разноцветные образы, искусство и музыка могли бы обратиться его внутренним миром. — Мне кажется, — говорит Дрим, — что мы ещё не готовы к этому. — Не готовы, — вторит ему Джордж, чуть пробуя слова на вкус. — Это только на пока. В разуме обрывками всплывают воспоминания о том самом вечере, который он провёл на этом диване, разглядывая свой силуэт в тёмном экране после окончания документального фильма и заставляя себя принять первые кусочки роковой правды, что кардинально поменяла ритм биения его сердца по отношению к одному конкретному человеку. За такой короткий промежуток времени, пролетевший секундной, но нескончаемой болью, он определённо почувствовал себя взрослее…но, в то же время и нет. — Ты лучший человек, который когда-либо появлялся в моей жизни, — нежные слова льются рекой из тайного очага в горячем сердце. — Но ты сильно изменил меня. Джордж хмыкает, а затем неуверенно спрашивает: — Это хорошо или плохо? — Ни то, ни другое. И то, и другое, — голос Дрима рассеивается немым молчанием. — Но я нуждался в этих переменах…это всё, что я знаю. — Мне кажется, что совершенно нормально не иметь ответов, — шепчет он. Он зажмуривается до самых звёздочек перед глазами. Я буду скучать по этому так безумно сильно. — Будет больно, — хнычет он. Дэвидсон мягко отвечает ему: — Уже. У Дрима болит абсолютно всё: и жаркое сердце, и ноющая голова, и израненная душа. Ему так чертовски хочется плакать, но он не может позволить своим глупым слезам разрушить столь ценное, но улетающее мгновение с Джорджем. Словно почувствовав его едва иссякшую душу, Джордж начинает тихо бормотать: — Мне жаль, что я так поступил с тобой. Он старается восстановить дыхание: — Знаю. Мне тоже жаль. Парень знает, что научиться ценить и быть благодарным за то, что они решили остановиться именно здесь, будет трудно. Но это всё, что будет у них. «Терпение, — думает он, — будет отстойным» Далее, их разговор перетекает в более приятное русло, заземляясь в мягких простынях воспоминаний Джорджа о живописной поездке, о ферме и его одиноких днях в тихом коттедже. Он тепло рассказывает Дриму о сумасшедшей ночи, которую он провёл, корчась над столом в попытке собрать несчастный пазл, пока его родители стояли совсем рядом, забавляясь его немощным дальтоническим страданиям. Младший на это лишь весело смеётся, спрашивая, что было изображено на собранном пазле. Тогда, Джордж со слышимой в голосе улыбкой, произносит: — Птицы. Там была картина с птицами. Прежняя атмосфера их беззаботных разговоров постепенно возвращается к ним, порой спотыкаясь о невысказанные мысли в сознании Дрима, пронизанные нервным любопытством и внезапными порывами тревоги. Ему так хочется вылить эту песню, но он этого не делает. Джордж временами запинается, затрагивая тему сна и снов, словно ему хочется признаться в чём-то, но он никак не решается на подобный шаг. В конце концов, Дрим как-то незаметно для себя возвращается в спальную комнату; её дверь легонько приоткрыта, а потому в небольшом проёме чувствуется тёплый ветерок. Парень рассказывает своему почтенному слушателю о том, что несчастный кондиционер наконец починен, параллельно бормоча забавные причитания о проклятии флоридской погоды. — Я определённо не буду жить здесь вечно, — произносит он, меняя батарею в наушниках, дабы услышать ответные слова Джорджа. — А куда бы ты хотел переехать? Он аккуратно кладёт использованный аккумулятор на тумбу рядом: — Вероятно, куда-нибудь на север. Правда, я не уверен, как справлюсь с холодом. Старший смеётся: — Кстати говоря, разве у Сапнапа не бывает этих дерьмовых зим? — Наверное, — рассеянно отвечает Дрим. — Он жалуется так много, что все причины его страданий путаются в голове. Они начинают обсуждать развлечения, которые они могут разделить в большой общине, и всё это кажется ему привычным, нормальным. Ровно до тех пор, пока голос Джорджа снова не блестит робостью и неуверенным бормотанием. — Возможно, — вдруг начинает он, — возможно, нам стоит позвать сюда Сапнапа, прямо сейчас. Чтобы просто подумать. Парень поднимается с насиженного места, непонимающе хмурясь: — Подумать о вашей поездке? — Вроде того, — он вдруг прокашливается. — Мне нужно поболтать с ним о некоторых вещах. Дрим подавляет в себе грубую брань: — Хорошо, — он плюхается в игровое кресло, двигая мышкой до тех пор, пока спящий экран не загорается, показывая всё то же открытое окно дискорда. — Не уверен, стримит ли кто-нибудь сейчас, но все ребята, кажется, всё ещё в том голосовом канале. — Хм, — на линии слышится тихое щёлканье клавиатуры Джорджа. Проходит парочка секунд, и личные сообщения Дрима загораются красным уведомлением. Он открывает его. Сапнап пишет ему: «Джордж только что сказал мне присоединиться к каналу, но я ни за что этого не сделаю» — Я не хочу держать канал в общем доступе долгое время, — бормочет Дэвидсон. Парень закатывает глаза, быстро печатая ответ: «Это важно. Не будь блядью» — Он идёт. — Прекрасно, — произносит Джордж неожиданно ровным тоном. Проходит мгновение, и он печатает другу ещё одно сообщение: «Ну же» Дискорд уведомляет ребят о новом участнике звонка тихим системным звуком. Робко и неуверенно, Сапнап решается заговорить: — Привет, ребят. — Ник, — тут же вставляет Джордж. — О Боже, — выдыхает Сапнап. — Дрим, не мог бы ты заглушиться на немного? Парень приподнимает брови, удивляясь резкому тону старшего: — Эм, конечно, — он ведёт курсор к иконке наушников, дабы отключить у себя звук. Он щёлкает мышкой, едва улавливая самый настоящий взрыв у Джорджа в звонке: — Я же специально попросил тебя не рассказывать- Фраза обрывается, и Дрим не может сдержать глупой улыбки, рвущейся наружу. Он молча откидывается на спинку кресла, прокручивая в голове их жутко долгий разговор. Тогда, чувства внутри него бурлили раскалённой лавой, породив своеобразный маятник эмоций, скачущих туда-сюда, ныне успокаивая, но в то же время напрягая парня. Он знает, что совершал ошибки. Он знает, что извинялся. И всё, что ему остаётся сейчас, это ждать, учиться и надеяться. Дрим вдруг задаётся вопросом, каким образом он может суметь стать лучшим человеком, отцепившись от руин прошлого. Он бы мог общаться мягче, больше прислушиваться…или обратиться за помощью к кому-то, кто смог бы расставить всё по полочкам и объяснить его сильную привязанность к былым воспоминаниям, к тому несчастному пляжу и восприятию любви. Он машинально пробегается глазами по рабочему столу в поисках стикеров и ручки, а затем, наконец найдя нужные вещи, записывает небольшое напоминание самому себе. «Позвони доктору Лоурен» Взгляд изумрудных глаз снова устремляется на иконку их голосового канала, и Дрим вдруг чувствует бурлящее в крови чистое любопытство. Он невинно отводит взгляд, будто бы случайно щёлкая по кнопке. — Вроде того, что ты имел в виду? Типа той вещи, о которой мы говорили, когда он- — Ох, да, — говорит Сапнап. — Это имеет смысл…погоди-ка, он что… Проходит мимолётная секунда, после которой голоса Джорджа и Сапнапа одновременно взрываются забавным воплем: — Не сейчас, Дрим! Парень тут же сразу глушит себя, смазливо улыбаясь. Через несколько минут, уведомления его личных сообщений вновь загораются красным огоньком: сообщение от Джорджа. Он кликает на него. «Хорошо ТЕПЕРЬ ты можешь вернуться к нам», — говорится в нём. Парень делает глубокий вдох, прогоняя остатки веселья и напряжения и включая звук на своём устройстве. Тишина разрезается привычным криком Сапнапа: — Ты рассказал ему о том, что я сказал тебе?! — Заткнись, — раздражённо бросает Джордж. — А что ещё, по-твоему, я должен был делать с этой информацией? — резко защищаясь, проговаривает он. Он разочарованно стонет: — Ну не знаю, держать её при себе? Ты совсем с катушек съехал? — Чувак, о чём ты думал, когда я рассказал тебе о том сообщении? — в его душе разгорается агрессивный азарт от происходящего. — Ладно, ну во-первых, определённо не то, как ты стучишь на меня, ёбаный- — Сапнап. Ну о чём мы только что говорили, — устало хнычет Дэвидсон. Дрим едва ли преодолевает желание истерично рассмеяться над их глупым и нелепым подходом к такой щепетильной и личной теме, из-за которой он захлебывался в волнах паники и в ужасе рыдал ещё прошлой ночью. Он тепло вспоминает об их ранних шагах, о новых открытиях…о юности. — Ладно, — ворчит Сапнап, — неважно. Вы, ребята, просто поставили меня в странное положение, зажав с двух сторон. В очень, очень странное положение, — он резко замолкает. — Не подумайте, будто бы я хочу, чтобы вы закрылись от меня и перестали общаться, потому что это тоже отстойно, но Боже, пожалуйста, не делайте так больше. Парень морщится, чувствуя поднимающиеся в груди тревогу и чувство вины: — На самом деле…это именно то, о чём нам стоило бы поговорить, — бормочет он. — О поездке и прочем дерьме. — Вот блять, да. — Мы не пытаемся прыгнуть выше своей головы и принимать важные решения без раздумий направо и налево, — плавно начинает Дрим. — Нам просто нужно понять, как мы все переживаем это прямо сейчас. Сапнап задумчиво хмыкает. — Ты ведь не против обсудить это? — Не против, Джорджи, — забавно искажая свой голос, наигранно вежливо отвечает тот. — Спасибо, что спросил. Парень прикусывает язык, вспоминания о том, что подобное поведение его друга, обычно берёт свои истоки в реках напряжения и беспокойства. — Так, ты всё ещё собираешься полететь? — более мягко спрашивает младший из них. — Я не знаю, — вздыхает Джордж. Спустя мизерную паузу, Дрим рассеянно бормочет то же самое: — Он не знает. Атмосферу звонка разрывает нервное молчание. — Оу, — роняет Сапнап, через мгновение продолжая, — оу. Понял. Серьёзно? — парень прокашливается. — Ну, я всё равно еду, — напряжённая тишина на линии не собирается рассеиваться просто так. — И я не знаю, как ты, Дрим, но я типа хочу встретиться с Джорджем лично, так что- Он обречённо стонет: — Отнесись к этому серьёзнее. — Хорошо, хорошо, — беззаботно отвечает тот. — Я знаю…знаю, что это много значит для вас, ребята. Для меня тоже, поверьте. И всё это дерьмо с поездкой тоже имеет своё значение, уловил, — он выдерживает паузу. — Но мы ведь не завтра встретиться собираемся. У нас есть время. — Это правда, — тихонько соглашается Джордж. Грудь начинает вздыматься всё чаще, и Дрим быстро водит глазами по потолку, пытаясь найти в нём столь нужный покой. Сапнап вздыхает: — Я хочу потусоваться, мы все хотим. Если нам не удастся всё организовать, то ничего…но я буду расстроен. Дрим чуть было приоткрывает рот, чтобы ему ответить, но Джордж опережает его попытку, глупо удивляясь: — Ты всё ещё хочешь этой поездки? Второй тут же отвечает, не заставляя ждать: — Разумеется. Если так посмотреть, сейчас нет причин избегать этого. Старший из них осторожно продолжает: — …Дрим? Парень пытается загнать своё неукротимое сердце обратно, в клетку у самой души, успокаивая его. — Конечно. Он глазами ловит ещё одно сообщение от Сапнапа: «Крики Джорджа всегда такие пугающие я тебя ненавижу» Парень тепло улыбается. Одно только присутствие Сапнапа где-то рядом, ложится на плечи уютным одеялом, принося долгожданный комфорт и здравое осознание ситуации, которых им всё не хватало в последнее время. Обычно, этим самым миротворцем и хранителем золотой середины, является сам Дрим. Но в свете последних событий, доброе сердце Сапнапа, пронизывают пространство между ними надеждой и терпением; его успокаивающие слова сочатся золотым мёдом из трещин появившихся руин, даря странные покой и умиротворение. «Здесь правда есть что сказать», — думает он, — «обо всех видах священной древнегреческой любви» — Я думаю, что всё будет хорошо, Джордж, — бормочет Дрим, печатая новый ответ. — Как я уже сказал…я могу с этим примириться. «Расскажи мне об этом поподробнее», — пишет он Сапнапу. Его душу захлёстывает приятной волной внезапного облегчения от осознания того, что с нынешних пор ему больше не придётся прятать настоящего себя…он может вылить накопившуюся энергию в нужное русло, дабы стать тем человеком, которым должен быть; дабы стать другом, в котором нуждается Джордж. Дрим уже может представить себе, как они втроём дурачатся в его гостиной на ночных киномарафонах или гуляют по огромным торговым центрам Орландо с сумками, забитыми глупыми и ненужными вещами. Вот они проезжают Эверглейдс на машине с открытыми окнами, а вот заказывают дерьмовую еду в ещё более дерьмовых забегаловках и смеются, абсолютно забивая на громкую музыку и ужасную жару. Всё, чего они хотели в течении многих лет — лишь провести время всем вместе там, где они правда могли бы вести себя, как семья. Дрим знает, что даже если с этим визитом ничего не выйдет, рано или поздно, Джордж будет здесь, во Флориде. Он чувствует, что долгожданный момент придёт, когда яркие звёзды на ночном полотне сойдутся, стянув три связанные судьбой жизни в одном созвездии. — Хорошо, — наконец отвечает Джордж. — Я подумаю над этим.