Если жизнь - сон. То моя - кошмар

Процесс покупки билетов, сбора вещей, прочей мелкой и незначительной чепухи пролистнулся. Из всего этого выделилось только то, что начать своё «путешествие» я решил с Германии. Артур, скорее всего, успокоил, усмерил всех. Поэтому ни София, ни Ноэль даже не попытались меня отговорить, хоть и очень хотели. «Для них я собирался на верную смерть, но Артур понял, что часть меня уже умерла. Умерла ещё там, у такси, » — думал я, смотря на сменяющиеся картинки. Всё остановилось только на перроне. Я стоял в ожидании своего поезда, в то время как друзья и Ноэль были на шаг позади. Никто не говорил, все будто боялись нарушить тишину, хотя слова были бы лишними. София стояла между Ксандром и Артуром, держа их подруки. Ноэль был в стороне. Наше прощание скорее напоминало похоронную процессию. Фон Гельц буквально висела на парнях, так как стоять ей было уже не под силу. В глазах её было подобие слёз, что она мастерски пыталась сдержать частыми морганием и закатыванием глаз. Ксандр с Артуром не замечали этого, держась как солдаты во время караула. Взгляды их были устремлены мне в затылок, но каждый не замечал ничего вокруг, был погружен в свои мысли. Ноэль, с какой-то воистину отцовской печалью, с которой родители смотрят на падения своих детей, смотрел мне в след. А я, держа чемодан, даже не мог найти в себе силы обернуться. Вскоре стал слышен звук подьезжающего транспорта. Когда поезд остановился, кондукторы, проверяя билеты, стали пропускать пассажиров. Я подошёл к друзьям. Все трое меня поспешно и крепко обняли, словно в последний раз. Ноэль поступил так же. Когда я уже входил в вагон, услышал за своей спиной чёткое: — Не забудь писать, засранец, иначе голову откушу. Я улыбнулся. Это был Артур. Другие промолчали не потому что не любили, а потому что просто не могли позволить себе такого. Артуру же было всё равно. На чужое мнение, на взгляды общественности, иногда на морали и порядки. Он поступал так, как считал нужным, не смотря на других, и это было его лучшим качеством. Я прошел дальше по вагону. В купе меня ждал сосед. Это был мужчина, блондин, хорошо сложен. В руках у него была небольшая книга в тонком переплёте. Я присел на место и из любопытства решил прочесть название книги, но не понял языка на котором она была напечатана. Ни один из знакомых мне азиатских или европейских. Не ясны были даже буквы. Блондин заметил моё негодование, оторвался от чтения, посмотрел на меня. Я лишь отвёл взгляд, как ни в чём не бывало. — Это русская литература, сударь, — сказал мне мужчина с еле заметным акцентом. — Благодарю, буду знать, — я снова отвернулся, стал смотреть в окно. Поезд тем временем снова двинулся. — Ехать долго, поговорить можем, — продолжал блондин. — Мне нечего терять, вам как угодно. — Вы, вижу, местный, одеты по здешней моде, говорите хорошо. — Можно и так сказать. А вы? — Ох, я туристом люблю побывать. Вот и посещаю ваши края, любуюся культурой. Но о своих не забываю, — он указал пальцем на книгу. — Вы из Российской Империи так? Я много слышал о ней. И, что удивительно, только хорошее. Монархи благородны и мудры, люди свободны, экономика на высшем. Но, каюсь, литературу не читал. — Ох, она великолепна. А это, — снова потряс книгу, — мой любимый сборник Лермонтова. Могу почитать, если хотите. — Не откажусь, только в дальнейшем переведите. Развернув книгу мужчина начал: — «И скучно и грустно» И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды… Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — все лучшие годы! Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда, А вечно любить невозможно. В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа: И радость, и муки, и всё там ничтожно… Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка; И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг — Такая пустая и глупая шутка…¹ — Звучит очень красиво. — Смысл не менее красив, сударь. — О чём оно? — Ох, в начале автор говорит, что в минуты тяжкие для него, у него нет поддержки и опоры, — в речи мужчины слышалась тавтология, но было видно, что он старался подобрать нужные слова. — О том, что постоянно что-то желать — безполезно, так как годы идут. Во втором куплете писатель говорит, что любить некого, да и невозможно любить вечно. А если заглянуть в себя, то у тебя померкнут и радость, и печали прошлого. Ну, и в конце, мы понимаем, что страсти утихают при виде здравого смысла, а жизнь, если посмотришь хорошо, то это лишь пустая и глупая шутка. Я откинулся на спинку, размышляя над услышанным. — Очень глубоко, не находите? — Да… Пожалуй. — А была ли у вас подобная ситуация? Имею ввиду, как в этом стихотворении. — Не хочу об этом говорить, — ответил я, хмурясь. Путник настаивать не стал, быстро перевёл тему. Уж больно болтливый сосед мне дастался. До самой ночи он не затыкался. «Да, такой любви к разговорам позавидовала бы даже София.»