— Ты неправильно наигрываешь, Сынмин, — Кристофер мягко берёт его за руку, останавливая игру младшего. Смотрит на него нежно и проводит рукой по чёрным спутанным волосам.
Сынмин чувствует себя странно. Не то что бы он никогда не получал такой ласки со стороны, но от подобных действий учителя становится немного не по себе. А ещё приятно так, что низ живота больно скручивает.
— Не торопись. Встряхни кисти, у тебя дрожат пальцы, — спокойно объясняет пианист, поглаживая его колено.
Кристофер сегодня гораздо обаятельней, чем в другие дни. Он улыбается нежно, ходит вокруг рояля элегантно и выглядит невероятно милым в цветастой рубашке с маленькими рисунками чёрных звёздочек по всей ткани. А его русые волосы вьются и подпрыгивают при каждом шаге.
Сынмин хочет захлебнуться слюной, потому что находиться рядом со старшим — невыносимо. Он выглядит таким мягким и мужественным одновременно. Эти свободные рубашки сводят его с ума.
Парень не понимает, что с ним происходит, однако не хочет отпускать мысль о том, что мужчина ему симпатизирует. Становится стыдно. Стыдно за свои мысли об этом. Мин не понимает, почему его привлекает мужчина. Иногда, бывает, трясётся дома от страха из-за того, что начинает привязываться, что не есть хорошо.
— Хэй, я не знаю над чем ты так усердно задумался, — смешок вырвался из его уст, — но я повторю ещё раз: могу сыграть тебе начальную правильную версию, чтобы ты смог наконец нормально выстроить темп произведения. Главное запомни.
Кивая головой на слова Кристофера, словно китайский болванчик, Ким внимательно начинает вслушиваться в игру старшего и наблюдать за этим. Его руки двигались намного свободней и живее, чем его. Когда мелодия вливалась в атмосферу, окружающую их, всё становилось словно в сказке. Неживым.
Помимо этого, появлялось ощущение того, что он чувствует себя не в своей тарелке. Его подсознание начинает бить тревогу, сбивать с хорошего настроя. Почему-то кровь по венам начинает течь быстрее…
Парень постепенно отрывал свой взгляд от игры, а потом и вовсе перестал обращать на неё внимание. Его больше всего сейчас интересовал аккуратный и интересный профиль учителя. Слишком уж был красивым мужчина; даже маленькие шрамы над бровью, губой и глазом красят его.
Он признавал это; позволял себе пристально смотреть на него, изучая каждый изгиб кожи шеи, кистей, рук; переводил взгляд на лицо, которое отображало внутреннее умиротворение. Сынмин искренне был рад тому, что мужчина не обращает внимание на его странности в данный момент. Или же просто не замечает этого.
Скорее всего, Кристофер в данный момент очень увлечён игрой, что даже зашёл на второй акт композиции, которую они ещё не начинали разбирать и разучивать.
Но Мин всё так же сидит и пялится. Не прерывает его, а просто смотрит, изучая каждые мелочи в его внешности. И только музыка, льющаяся из рояля, нарушает тишину, которая обязательно бы появилась.
Такой изысканный и неповторимый. Парень готов вечность так просидеть не двигаясь, просто восхищаясь чужой красотой. Не чуждо было это чувство в груди, которое трепетало бешено, словно кто-то отбивал сильнейший ритм гвоздями прямо по органу жизни, отдавая отголосками в осознание, мысленно ставя Сынмина на колени.
Сынмин старался сглатывать слюну тихо, отчего кадык двигался заметно сильно. Руками сжимал свои колени ладонями и облизывал пересохшие губы, пытаясь хоть как-то восстановить прежний ритм биения сердца.
— Сынмин? — словно гром среди ясного неба прозвучал голос учителя. Редактору от самого себя тошно. Поворачивается, смотрит на старшего и замечает, как мужчина хмурится, выражая своё негодование. — Ты запомнил?
Нет, совсем нет, Кристофер…
Сынмин даже не успевал слушать…
— К-конечно, — запинаясь проговаривает он, надевая маску спокойствия. Однако руки дрожат и пальцы всё ещё сжимают колени, выдавая дикое волнение.
— Тогда сыграй так, как я сказал тебе пару минут назад, — он встаёт с пуфика, садясь на диван. И ждёт того, как комната погрузится вновь в гармонию музыки, хоть и не такой уверенной, как у него самого. В гармонию неуверенных прикосновений пальцев к лаковым клавишам.
Ким ёрзает на пуфике. Глубоко дышит и прикрыв на секунду глаза, начинает.
Тот уверенно ждёт, когда запнётся его ученик. Самодовольно, но совсем беззлобно ухмыляется, когда парень делает ровно пять ошибок на первых четырёх строчках по нотным листам. Недовольно хмурится, слушая сбивающийся время от времени ритм и буквально чувствует сильное раздражение в груди, когда останавливает игру Сынмина.
— Ты не слушал меня, — раздраженно констатирует Бан и младший чувствует вину за это. Кусает внутреннюю сторону щеки, потому что стыд, злость на самого себя и свою безрассудность бьют очень сильно меж рёбер.
— Простите, учитель Бан, — тихо проговаривает, расстраиваясь.
— Я не запрещаю интересоваться мной, — неожиданно выдаёт мужчина. Подходит к нему, останавливаясь за спиной. Кладёт руки на напряжённые плечи и слегка разминает их, улавливая слухом нереально громкое сердцебиение Кима. А у самого в голове крутится всё одно и тоже:
«он смотрел на меня, он смотрел на меня, он смотрел на меня, он смотрел на меня…» — Ты можешь любоваться мной сколько душе угодно, Минни, но, пожалуйста, когда идет наше занятие, сосредотачивайся на нем, а не на мне.
Он наклоняется ближе, опуская подбородок на плечо и втягивает носом слабый аромат вишнёвого геля для душа, выдыхает, обдавая горячим дыханием шею. Его губы совсем невесомо задевают молочную кожу, но и это заставляет внутреннее волнение парня разрастаться сильнее.
Сынмину резко стало плохо.
Почему всё поменялось в их исключительно деловых отношениях?
Неужели всё должно быть именно так?
Не понимает совсем, но не отстраняется, застывая в одном положении. Задерживает дыхание в груди, чувствуя, как волосы мужчины щекочут голые участки кожи, а руки плавно опускаются ниже к предплечью.
Кристофер стал проявлять гораздо больше тактильности к его персоне. Парень замечал, что тот старается чуть-чуть сблизится с ним и всегда интересуется им, но вопреки всему нисколько не хочет подпускать к себе слишком близко. Только сейчас почему-то сам начинает думать больше о нём. Даже когда на работе сидит, редактируя чужие статьи, которые совсем не интересные думает о нём. При разговорах с лучшим другом — тоже думает о старшем, изредка заводя с Хваном разговоры о пианисте.
А теперь, сидя на чёрном пуфике, сжимается, пытаясь расслабиться под медленными прикосновениями.
Руки у Бана сильные. И сжимают плечи сильно, но не приносят никакого дискомфорта. Дыхание у него горячее, порождающее после себя стаю мурашек по всему телу.
— Дыши, Сынмин-и, — из уст пианиста вырвался смешок. Он присел рядом, одну руку убирая, а вторую спуская на талию. — Давай заново. Не торопись и не играй слишком медленно. Сохраняй размеренный темп. Слышишь меня?
Чувствовать его прикосновения так приятно и трепетно. Тело само начинает дрожать и трястись от любого касания.
— Да, — кивает головой, рвано выдыхая, — я понял Вас.
— Тебя, — поправляет его старший. — Мы же договорились с тобой. Играй.
Когда пальцы Мина начинают передвигаться по нижней октаве от чёрных по белым клавишам, Кристофер начинает внимательно вслушиваться в каждый звук. Недовольно хмурит брови, потому что одна из клавиш явно работает неисправно и звук выходит расстроенным, что непременно портит всё звучание. Он берёт на заметку себе проверить внутренние настройки рояля сегодня же вечером, а только потом браться за документы по работе.
Щурит глаза, замечая на правой кисти руки едва заметную татуировку в виде крестика и тонкий, болтающийся чёрный браслет из плотной ниточки. Хмыкает тихо себе под нос, продолжая слушать дальше.
Довольно приподнимает уголки губ, потому что Ким запоминает его советы и старается играть ни медленно, ни быстро. Нет точной идеальности, конечно, но получается гораздо лучше, чем пару минут тому назад.
Даже такие мелочи, как темп, портят мелодию незамедлительно. Если где-то медленно, а где-то быстро играть, хотя в оригинале стоит умеренная скорость, то мелодия постепенно теряет свой индивидуальный вкус. Бан понял это ещё тогда, когда бабушка ремнём по рукам била за такие ошибки, крича, что играет он отвратительно. Безвкусно и сухо. А он, просто напросто, даже не знал о том, как выразить свои чувства в обычной композиции, тыкая тупыми пальцами, которые болели, по идиотским кнопочкам.
Такая же проблема и у Сынмина. Хоть он и немного исправил скорость игры, то чувств в ней слишком мало и почти неощутимо. Да, присутствуют совсем капельки какого-то спокойствия и душевного умиротворения, но уловить их почти невозможно. Однако бить за это ремнём он не будет. Когда парень остановит игру, обязательно скажет о новой ошибке и объяснит, как её справить.
— Тут чуть-чуть быстрее убирай палец с клавиши, — говорит мужчина, показывая пальцем по ноте на листе, — Это полутон.
Сынмин кивает головой.
— Хорошо, — проигрывает заново эту часть, делая всё так, как ему говорят.
Последний аккорд должен прозвучать дольше. Поэтому он считает про себя считалочку «раз и, два и, три и», как и учил его Бан.
— Ну вот, было же не сложно. На следующем уроке мы с тобой будем говорить о эмоциях при игре. Это тоже важный пункт во всех видах музыкального искусства.
— О, это почти так же, как и при игре на барабанах, — слегка растягивает искусанные губы в улыбке, вспоминая уроки с учителем Кан. Мужик он, конечно, тот ещё самовлюблённый, но преподавал очень даже хорошо и понятно.
— Конечно, — кивает Кристофер. — С чувством ритма у тебя должно быть всё в порядке, если ты играл на барабанах. Только в этой композиции у тебя достаточно плохо с ним. Не в обиду. Говорю только правду, Мин-и.
Парень смущается от такого взгляда, бьющего его прямо по лицу и поникает от слов мужчины. Обидно немного, но понимает же, что это только его вина и ему нужно работать и работать над собой.
— Я понял ва… Кристофер, — моментально исправляется, ведь Кристофер разрешил ему обращаться к нему на «ты». — Постараюсь дома поработать над этим.
Ким убирает в свой портфель тетрадку с ручкой, куда успел записать свои ошибки и смотрит на старшего, склоняя голову в правый бок.
— Как прошли выходные? — вновь вглядывается в тёмно-карамельные глаза, которые блестят от освещения люстр, висящих над головой. — Хорошо отдохнул?
И всё же ему немного непривычно так неформально с ним разговаривать.
Следит за тем, как по нижней губе проходит язык; ощущает внезапную сухость во рту. Старший подходит ближе, приобнимая Сынмина за плечи и, развернув, ведёт за собой в сторону кухни. Сажает за стул, отходя к плите. Ставит греться чайник; достаёт из настенного шкафчика две чёрные керамические кружки и убирает на стол. Спрашивает о том, какой чай будет младший. Кивает на ответ «чёрный, если есть». Заваривает чай обоим и ставит кружку с напитком перед парнем. А садится рядом только после того, как вытаскивает с полки конфеты и разные печенья.
— Ты же вроде спрашивал об этом, — хихикает и протягивает звук «а-а-а», когда Ким отрицательно машет головой, откусывая шоколадную конфету.
Отпивает горячую жидкость, прикрывая глаза.
— Ну, относительно хорошо. Ты же пожелал мне хорошо их провести, вот и сбылось всё, — хитро щурит глаза. — Съездил один раз по вызову на работу, а потом уже отдыхал. Хотел поехать в лес за город, но мой друг Минхо не захотел так же, как и его парень, — поджимает губы, — поэтому я не поехал. Не хотел один гулять по лесу, хоть и любил одиночество. Были такие мысли позвать с собой тебя, но ты вроде проводил свои выходные с Хёнджином. Поэтому не стал отвлекать тебя. В общем, сидел дома, занимался своими делами и прочитал к… книгу, — сбивается на последнем слове. — А потом встретился с тобой и помог с покупкой. Кстати, испробовал уже синтезатор?
Спокойно делает глоток чая, потому что Сынмин не заметил его волнения. Натягивает на губы свою привычную улыбку.
— Конечно! — посмеивается под нос, грея об кружку ладони. — У него хороший звук, но мне больше по душе ва… твой рояль. Роднее стал, — кончики его ушей краснеют.
— Ну теперь у тебя есть ещё один повод для того, чтобы приходить ко мне домой каждый день помимо занятий, — улыбается пианист.
И наконец задаёт вопрос, который его мучил всё занятие.
— Почему ты смотрел на меня? — вскидывает брови.
— Вы красивый. Меня тянет к Вам, — неожиданно выдаёт парень, а потом испуганно прикрывает губы ладошкой, когда ловит удивлённый взгляд. — То есть, ты красивый… Нет, я не это хотел сказать! — смущённо прикрывает лицо ладонями и стонет уныло.
— Ах, — Кристофер доволен ответом. И тепло, что гуляло по его телу когда-то, разлилось вновь. Опять сердце приятно застучало, а внутри появился маленький ураган. — Я понял тебя. Мин-и. Ты тоже красивый. И нравишься мне своим характером, натурой, личностью. Милашка, — чуть ли не пропел последнее слово.
Мужчина говорит правду, даже не пытаясь оставить эту информацию при себе. Он знает, чего хочет.
А то, что он хочет — всегда получает.
— Ч-что… — запинается и резко разворачивает голову к выходу из кухни, где слышатся приглушённые голоса, которые парень слышит в первый раз в своей жизни. Не договаривает, лишь смотрит вопросительно на старшего, потому что он и не думал о том, что к Кристоферу придёт кто-то.
Неизвестные голоса становятся громче, как и шаги. Он явно услышал, что кто-то из них извинился, однако не понял за что. Но и знать не желает, ведь это явно его не касается.
Встаёт, когда на кухню входят два парня, один из которых скорее всего старше него. Тот, что выглядит постарше, одет в серую водолазку и чёрные классические брюки. А парень, стоящий рядом с ним, в чёрную свободную кофту без горлышка и в синие штаны.
Они смотрят на него вопросительно. Кидают взгляды на Кристофера, который всё ещё сидит за столом, приветливо махая руками в знаке приветствия.
— Я, пожалуй, пойду, — вежливо улыбается Бану. Обходит стол, шепча незнакомцам тихое «здравствуйте». И уже около выхода с кухни его хватают за рукав кофты.
— Останься, — парень, что с кругленькими щеками, но неестественно бледной кожей, по-доброму ухмыляется. — Мы хотим познакомиться с тобой. Крис-хён, ты же не против?
— Совсем нет, — раздаётся весёлый ответ, от которого мурашки по коже идут.
Растерянно смотрит на пианиста, переводя взгляд за спину парня. Чувствует себя крайне неспокойно и некомфортно. Эти двое так внимательно смотрят на него, не сводя глаз, впитывают в себя все его действия, словно губка воду. Ему даже страшно становится от того, что он может сделать какое-то неправильное действие, и тем самым оставить после себя плохое впечатление. У него нет особо острого желания оставаться тут, но Кристофер одним своим видом переманивает на свою сторону. И голос его такой весёлый сейчас, что голова кружиться начинает.
— Не стесняйся, — мужчина подходит ближе, и парень отпускает его руку. — Это мои друзья, про которых я говорил. Минхо, — указывает на того, что старше. У него приятные черты лица и губы в форме сердечка. — А это Джисон, его парень, — уже смотрит на младшего. — Ну, — смотрит на своих друзей, — про Сынмина я рассказывал.
«Что?»
— Джи, будь добр, — Минхо открывает холодильник, когда тишина окутывает их компанию, — сделай всем чай.
Облизав губы, редактор вновь садится за стол, только ближе к пианисту. Нервно теребит одной рукой браслет на руке и следит за тем, как парни хозяйничают, тихо споря. Минхо что-то шепчет на ухо младшему, тот застывает на месте и прекращает спор, опустив голову. Разливает заново нагретую воду по кружкам; закидывает чайные пакетики и расставляет их на столе.
— Я не думал, что вы приедете сегодня, — шелестя фантиком от очередной конфеты, проговорил Кристофер.
— Лечение прошло быстрее, чем мы думали, — Минхо говорит это, смотря в упор на Сынмина. Взгляд у него такой холодный, как и у пианиста, когда они впервые встретились. Но даже несмотря на это, парень старается держаться и не показывать свою внезапную трусость.
«Будь спокойней, Ким. Он просто смотрит на тебя. Ничего страшного, да?» — думает, делая большой глоток чая. Обжигает язык и горло, морщится, но виду не подаёт.
— Да! — Джисон довольно улыбается, хлопая пушистыми ресницами. Подставляет руку, кладя подбородок на кулак. — Моё колено теперь не болит, и я могу снова выходить на работу.
— Ты же помнишь, что тебе сказал врач, Сон-я, — тихо шипит Ли на ухо парню. — Тебе нельзя работать ещё две недели. Будешь долечиваться.
— А что случилось с твоей коленкой? — интересуется, отодвигая стакан в сторону.
Хан смотрит на него пару секунд с приподнятыми уголками губ, зависает видимо в своих мыслях, не замечая этого. А потом, отбив ногой ритм об пол, отвечает:
— Упал как-то, вот каждый месяц теперь нужно ездить в другой город на лечение.
…Сказать, что Ким чувствовал себя как на допросе, ничего не сказать. По началу ему было не по себе, ведь Джисон был гораздо разговорчивее своего парня. Но спустя пару минут начал успокаиваться, улавливая знакомые нотки характера Хвана в младшем. Он смеялся часто, но искренне. Интересовался всем подряд, а когда нервничал, хрустел суставами и волосы поправлял. Он казался Киму самым обычным парнем, у которого есть собственные тараканы в голове.
Позже Сынмин сам расспрашивал Хана обо всём, иногда поглядывая на увлечённо ведущих разговор мужчин. Они внезапно начали говорить о документах и обсуждать какие-то детали. Сынмин не понимал суть разговора, лишь вставлял пару предложений, когда они обращались к нему. Отворачивался к Джисону и с удовлетворением слушал о том, как тот рассказывает о фотографиях и своей профессии.
Ближе к концу вечера, Сынмин начинал ощущать сильную усталость и недостаток сил. Хотелось спать и просто отдохнуть, поэтому он вежливо извинился, с приподнятым настроением надел джинсовую куртку на кофту и закинул на одно плечо рюкзак, где ждал его ноутбук с недоделанной работой. Об этом он вспомнил внезапно, пока одевал ботинки в прихожей.
— Как тебе они? — Кристофер появляется рядом, а Ким заметно пугается. Потому что тот подошёл совсем бесшумно.
— У тебя хорошие друзья, — улыбается устало. — Джисон такой активный. Напоминает мне Джинни. А Минхо характером немного похож на тебя.
Они вместе выходят на улицу и старший аккуратно прикрывает входную дверь, оглядываясь по сторонам. На улице было темно, но фонари, что сейчас горели, освещали его территорию. Было прохладно и ветрено. Но по истине хорошо. Становилось дышать легче ночным воздухом. Да и ветер приятно игрался с волосами. Кристофер проводил парня до ворот и вышел за ним, как тогда во время дождя. Хотел подвезти Мина до дома, но тот напрочь отказывался, говоря, что его ждут друзья и что сам он хочет немного прогуляться.
Под оранжевым светом фонарей были хорошо видны синяки и мешки, вещающие о том, что-либо у него плохой сон, и он сильно устаёт, либо же от природы так. Но с ними его красота не портится, — подмечает Бан. Просто выглядит чуть старше.
— Ты когда-нибудь создавал в голове сценарии собственной жизни, которые никогда не произойдут, но будут делать тебя счастливым на какой-то определённый срок? — такой глубокий и в тоже время лёгкий вопрос ввёл Сынмина в ступор, а шестерёнки в голове, которые выполняли свою работу, кажется, остановились.
Он посмотрел на своего учителя так удивлённо. Такими большими глазами, что в одно мгновенье они начали слезиться.
Сморгнув пару раз, Сынмин почесал затылок и опять взглянул на рядом стоящего Кристофера, который облокотился плечом об косяк забора.
— Да, — осмотрев ночное небо, убедился, что звёзд нет. — А вы?
— Бывало такое, — его мягкая улыбка грела Сынмина. — Но осознание того, что полностью идеальной твоя жизнь быть не может, приходило сразу.
Парень провёл рукой по шее.
— Вот как…
Неловкая тишина вновь окружила их и на ватных ногах он полностью повернулся к старшему. Приобнял слегка напоследок и, уже было хотел отстраниться, но Кристофер слишком неожиданно прижал его к себе, мягко касаясь своими губами уголка его губ. Пару секунд просто стояли так, а потом старший ослабил хватку, освобождая парня.
— Спасибо за занятие и приятный вечер, — кровь приливает к щекам, — Спокойной ночи.
— Может, мне вызвать такси, если не хочешь ехать со мной? — ещё раз переспрашивает он.
— Нет, — убирает со лба прядь волос. — Прогуляюсь до метро и доеду до дома. Не беспокойся, я как-нибудь сам.
— Хорошо. Тогда спокойной ночи, Сынмин-и.
— До свидания, Кристофер.
***
На следующий день Сынмин чувствовал себя немного опустошённым. Мешки под глазами, кажется, залегли на постоянной основе, ведь выспаться нормально, как он изначально и планировал, — не получилось. Половина выделенного времени ушла на то, чтобы доделать работу, отложенную на дом и принятия душа. А оставшееся время он просто лежал с закрытыми глазами, пытаясь уснуть. Но в голову вечно лезли мысли о всяком и день, уже давно прошедший, повторно перекручивался перед глазами.
Парень переваривал всё так медленно, что сон накрыл его с головой только под утро.
А утром проснуться — было самой сложной задачей.
Чудом не разбив лоб об угол тумбочки, когда падал с кровати, всё же поплёлся в душ, обдумывая следующие действия.
Единственное, что его радовало, так это то, что сегодня работа была на дому, потому что в здании прорвало трубы и его закрыли на техобслуживание.
В конечном итоге, когда сел за перепроверку отредактированной статьи, понял, что ошибок стало только больше и с ужасом смотрел на часы, стрелка которых уже доходила до цифры десять. А это значило, что у него осталось буквально пол часа на то, чтобы убрать все косяки, сделанные самим собой и журналистом.
— Но тут же было больше знаков, чем сейчас, — хлопает глазами, смотря на цифру в углу, говорящую о том, сколько всего в тексте использовано букв и знаков препинаний. Он точно помнит, что их было больше на двенадцать штук. От волнения того, что он скорее всего испортил старания совсем постороннего человека, руки моментально покрылись потом. Дрожащими пальцами набрал номер автора, благодаря его мысленно за то, что он оставил свою визитку на всякий пожарный случай.
Голос на другой линии лишь смеётся слегка, перечитывая свою же писанину и уверенно говорит, что Сынмин стёр ровно три предложения. Парень извиняется за свои оплошности, расслабленно кивает головой самому себе, когда автор лишь благодарит за то, что позвонили ему и рассказали о ошибке.
— Окей, ты выкрутился, молодец, — хмыкает, нажимая на кнопку «отправить» уже со спокойной душой.
***
Кристофер не спускался в подвал уже около недели. У него не было времени на то, чтобы проверить там освещение и прибрать беспорядок, который оставил ещё тогда, когда был там в последний раз. Минхо туда тоже не спешил спускаться; увлёкся работой и чётко навострил уши, потому что один из отделов полиции сейчас начал интересоваться пропажей парня и девушки. Единственное, что его радовало, так это то, что дело по живодёрству в районе «Клоус» всё же закрыли. Меньше морок и проблем на три души.
А вот сейчас, раскладывая остро заточенные ножи по своим местам, Кристофер вдыхает едва ощутимый запах сырости в помещении. Слушает то, как в небольшом коридорчике, ведущем в эту комнату, капает вода из труб.
Скоро придётся попрощаться с этим местом.
Насвистывает неизвестную мелодию под нос, чистой тряпочкой обтирая скальпель и задумывается немного о Сынмине.
Таком крохотном мальчике, в чьих глазах блещет усталость, искренность и яркий огонёк чего-то незабываемого; о губах, которые так хочется поцеловать.
Сынмин слишком сильно манит к себе. До такой степени, что начинает посасывать под ложечкой…
Улыбается, вспоминая то, как парень обнял его напоследок и как поцеловал Сынмина в уголок губ.
Откладывает уже полностью чистый и сухой скальпель в железную шкатулку, где лежат иголки с нитками. Оглядывает тёмно-серое пространство; кидает мимолётный взгляд на толстые верёвки, повешенные на специально забитую в стену трубку и усмехается.
Вряд ли он будет использовать их для того, чтобы удерживать Кима. Но есть такая идейка, чтобы применить данные верёвки в сексуальных целях. Возможно, младшему даже понравится, если дело дойдёт до этого скорее, чем он предполагает. А пока, у него есть время продумать детали их близости, поэтому все желания могут поменяться разом.
О, и главное, не забыть узнать о предпочтениях Сынмина.
***
Джисон любит солнце. Он, вообще, парень, который рад любой мелочи. И яркой дневной звезде на голубом небе — улыбается во все зубы. Ему не интересны политические проблемы. Не волнует то, что в экономике Кореи происходят масштабные скачки. Для него главное — это стабильное течение собственной жизни. Стабильный доход зарплаты и месячной премии. Ежемесячные походы в парк «Чалус», где растут деревья ароматной сакуры.
Джисон, в принципе, парень не конфликтный, поэтому подружиться с кем-то новым для него не проблема. Он с лёгкостью заведёт разговор с любым человеком. От него веет спокойной и доброжелательной аурой, только многие сторонятся его, когда видят, как тот моргает слишком часто, да суставами хрустит чуть ли не до ломки костей.
Ему уже плевать на то, что большинство прохожих на него странно смотрят, ибо видят, что Джисон странно себя ведёт: то оглядывается по сторонам вечно, то сторонится резких движений и громких звуков.
Хану страшно находится одному, поэтому цепляется за каждый шанс, провести хоть какое-то время с человеком.
Он дрожит от страха, когда понимает, что его тело повторно сковывает сильнейшее чувство безысходности и отчаяния.
Хан Джисон — это смесь различных эмоций и огромного комка душевной боли. Ему почти плевать на чужое состояние, но в то же время, он корит себя за это. Он хочет жить счастливо и легко, как раньше, только сам всё глубже начинает погружаться в чёрное болото жестокости, сумасшествия и бесчеловечности. Джисон хочет помогать слабым, однако, будто бы завороженный следует указаниям возлюбленного и старшего хёна. Смотрит на бездомных животных, кусая губы до крови, а рука всё равно принимается делать своё, в то время пока разум пытается переключиться на противоположные действия.
Нет, он не любит смотреть на то, как страдают животные, и из-за этого, всегда шею сворачивает резко, да так, чтобы сразу и наверняка. Только потом уже, спустя минуту, понимая, что животное не дышит, окончательно убеждается в этом и с горькими слезами на глазах, подносит хорошо заточенное лезвие ножа к брюху. Втыкает нож так глубоко, что рукоятка упирается в шкурку шерсти. А потом резко ведёт вниз, распарывая живот и выпуская наружу кровь с кишками. Он хочет выть в голос, но всегда затыкает рот комком тряпки. Вытаскивает внутренности и укладывает их в чёрный пакет, подбрасывая его куда-нибудь в жилые районы, а тела просто закапывает в лесу, после отбивая костяшки кулаков в кровь об твёрдые стволы дерева.
Хёны называют это обычным весельем. Не живодёрство, а просто: «Хэй Джисон-и, иди повеселись немножко с комками шерсти!» И говорят это так уверенно, что сомнения напрочь выпадают из головы.
Он чувствует себя испорченным и гнилым. Не считает себя человеком, но всегда рад тому, как Минхо хвалит его после каждого растерзания животного с такой искренней радостью, что он иногда даже приговаривает себе под нос: «ради тебя я готов убивать их вечность».
Ради него он готов терпеть боль, хоть и в голове повторно начинается атомная война за свободу и чистый воздух. Это противоречиво, сколько бы парень не думал об этом, пустым взглядом врезаясь в белый потолок.
Джисон всегда скрещивает средние и указательные пальцы на руках, шепча тихо о том, чтобы Минхо был адекватно спокойным. Улыбается милой, едва заметной улыбкой возлюбленному и с радостью лезет обниматься, полной грудью вдыхая аромат одеколона, утыкаясь в чужую шею.
Он знает, что старший особо не любит долгих тактильных связей, но продолжает обнимать так крепко, словно цепляется за спасательный круг. Минхо объятия и порывы нежности, обычно всегда принимает, только, иногда есть такие дни и моменты, когда разум полностью отрекается от здравомыслия. И идиллии в их отношениях приходит настоящий конец.
Джисон эти перемены ненавидит всем сердцем.
Минхо становится тем, кого нужно бояться. Он поднимает на него руку, издевается, истощает Хана морально и физически. Выпивает всю душу, убивает в нём всё живое. После таких перемен, Джисон ощущает чувство опустошённости и настоящую апатию. Взгляд на мир моментально изменяется. Винит себя за то, что любит такого как он и до сих пор остаётся рядом.
Джисон мазохист. Ему нравится боль. Душевная, физическая, да плевать, вообще. Он лезвие носит в крышке телефона, оставляет синяки на собственной коже и даёт слабину эмоциям, выплёскивая их в глубь комнаты.
Джисон мазохист, но не хочет, чтобы таким же стал и Сынмин. Он даже при первой встрече пытается нормально подружиться, однако порезы не скрывает на ладошках и, когда старшие увлечённо болтают, неловко улыбается. Ему жалко этого парня. Потому что он знает, что его ждёт. Лишь мысленно кричит, сжимая плотно челюсть.
«Ты счастлив?»
Этот вопрос Сынмин задал прямо и резко, когда подружиться теснее всё же получается. Парню неловко и страшно. Хан счастлив, непременно. Рассказывает о их с Минхо отношениях, но ничего не говорит про убийства, ведь понимает, что огребёт за этот рассказ по полной программе. Лишь упоминает о том, как иногда старший начинает манипулировать его эмоциями. Когда Сынмин уверенно делает свои выводы в слух, Джисон смеётся, потому что они не верны. Потому что у них с Ли отношения совсем другие, чем парень себе нафантазировал.
Сынмин ему кажется хорошим. Правда хорошим. Он всегда просит прощения, когда во время встреч их прерывает мелодия звонка телефона. Смеётся, когда ведёт их в кафе и рассказывает весёлые истории. Поведывает о том, что Хан невероятно сильно характером схож с его лучшим другом, тем самым вызывая дикое смущение на лице младшего.
Тогда фотографу становится понятно, чем же Ким понравился Кристоферу.
Сынмин обаятельный и мягкий. Этот парень воплощение добра и капельки неуклюжести, стремления к чему-то новому и интригующему.
Джисону его жаль.
