Haunted — Rob
Возможно, это было необдуманное решение тащить отключенного парня по грязной тропинке, где на каждом шагу и повороте торчали корни деревьев. Возможно, это было глупое решение останавливаться на пол пути от внезапной гениальной мысли о том, что было бы неплохо снять с Кима верхнюю одежду и выкинуть в озеро, дабы тот не смог уйти от него. Ведь Кристофер правда уверен в том, что его мальчик не будет пренебрегать своим здоровьем, пытаясь в таком виде сбежать от него в холодную погоду. Это было плохое решение оставлять парня у дерева. Раздевать его, не трогая только джинсы, а остальное неаккуратно складывая между собой и закапывая в грязь под водой озера. Мужчина потел, одновременно замерзая на холодном ветру. Его руки кололо от низкой температуры воды, они почти окоченели, когда он вынул их из воды. Еле-еле, но через несколько минут Бан смог нормально приспустить рукава куртки. Пианист вернулся к тому месту, где оставил своего парня, раздумывая над своими следующими желаниями. Как же это эгоистично звучало в его голове, но он ничего не мог с этим поделать. Мысли о том, что он всё же осуществил одну из своих, ранее предложенных самому себе идей — не давали покоя, а только нагоняли мигрень. Ноги еле плелись от сегодняшних резких перепадов настроения. И это, по правде говоря, всегда раздражало пианиста, потому что слабость и желание спать после таких эмоциональных скачек — только усугубляли его психическое состояние на данный момент. Время, кажется, текло слишком быстро, но оно и так бы пролетело мимо него, окутывая небо в тёмные цвета ночи. Чувство неожиданной подлянки, которое тянулось за ним по пятам, словно крысиный хвост — было оправданным, потому что, когда он пришёл на нужное место, Сынмина там уже не было. Смачно ругнувшись, пиная камень, что валялся у ног, стал крутится вокруг своей оси, пытаясь разглядеть где-то вдалеке, либо же рядом прячущегося парня. Прямо он вряд ли побежит, ведь шанс выдать себя, — почти стопроцентный. Нервно смеясь, Кристофер вышел с тропинки, заходя в саму глубь леса и начал ходить наискосок, смотря в оба, дабы не упустить не единой зацепки. Этот говнюк ходит где-то здесь, он уверен. Далеко без обуви по такой земле не убежишь, а на адреналине долго не продержишься. — Малыш! — кричит, сжимая кулаки, — ты же не вздумал прятаться от своего любимого хёна?! — улыбается во весь рот, замечая свежие следы на мокрой земле и с безумным взглядом плетётся по ним, уже представляя, что сделает с Кимом за необдуманный побег. В ответ тягучая тишина и никакого намёка на чьё-то присутствие. — Выходи! Хватит прятаться, Минни! Я не буду наказывать тебя за этот поступок! — зовёт его, обозлённо вытирая тыльной стороной ладони капельку слюны с подбородка. Напрягает взгляд, метаясь по следам, словно собака. Посмеивается от своей глупости, останавливается и достаёт из кармана куртки нож, что носит с собой ещё с самого утра. Его лезвие бы красиво блестело, но солнце давно спряталось за тёмными тучами. Усмехается, перекидывая оружие из руки в руку и продолжает идти по уже еле заметным следам. Молчит, позволяя голосам, что живут его в голове, активно разговаривать с ним. «Умный парень, решил запутать тебя» «Далеко не убежит» «Ты ведь хочешь прикончить его?» «У него такая вкусная кровь, Кристофер, тебе ведь понравилось» «Ещё чуть-чуть и ты наткнёшься на него. Тогда-то он поймёт, что играл с огнём» «Наверняка его ноги превратились в сплошное месиво, ха-ха-ха!» «Будет так весело наблюдать за его попытками позвать кого-то на помощь! Потому что никто его не спасёт!» «Новые верёвки всё же пригодятся» «Помучай его голодом, Крис-с-с, как когда-то делал это Мин-н-нхо со своим младшеньким!» «Разрежь его на куски, Крис!» «Сломай ему ноги, чтобы больше не сбегал от тебя!» «Вбей проказника гвоздями к стенке!» «Ты нашёл его?» — последний голос шепчет это так восторженно, что на какой-то момент Кристофера будто бы накрывает лавиной. Улыбка озаряет лицо, когда он замечает при помощи бокового зрения виднеющуюся ногу, которая, видимо, должна была хорошо прятаться за огромным стволом дерева. Кристофер облизывает клинок ножа, с хищным оскалом двигаясь в сторону цели. Он ходит тихо, как кошка, которая готовится поймать свою добычу в виде мышки. Совсем незаметно оказывается рядом, а потом, сам такого от себя не ожидая, хватается за спутанные волосы Сынмина и крепко сжимает их в кулаке, тянет на себя, дабы задрать чужую голову вверх. Видит, как напугано, но в то же время совсем терпеливо на него смотрят красными и опухшими от слёз глазами. Приставляет острие к щеке с силой надавливая. Ким сглатывает, готовясь к самому плохому исходу, напрягается внутри, наподобие натянутой струне гитары и не понимает, чего можно ожидать от человека, который буквально превращает тебя в прах одним безумным взглядом и звериным оскалом. Сердце стучит так громко, что гул в ушах стоит неимоверный. Он не чувствует ничего, кроме паники и отчаяния. Наверное, именно это ощущал Хёнджин, когда этот монстр убивал его. — Ты плохо прячешься, малыш, — шепчет Кристофер, расслабляя руку, крепко сжимающую рукоять ножа. Исследует взглядом искажённое в моральном давлении лицо и совсем не может остановиться. Делает неглубокий порез на чужой щеке, а удовлетворение от вида крови, которая мгновенно начинает проявляться на ране и стекать струями вниз, накрывает мужчину с головой. Казалось, словно он принял требуемую дозу, которую так отчаянно желал заполучить долгое время. Сынмин молчит, лишь рвано и прерывисто дышит. Он трясётся от холода и ужаса, которые поглощают всё пространство, отделённое для трезвых мыслей. Лёгкие сжимаются, как и сердце; кровь в жилах стынет, пальцы рук нервно дёргаются от каждого действия; тело каменеет, из-за чего он даже не может сопротивляться и бороться за собственную свободу. Весь грязный и вспотевший; замёрзший и усталый сидит с задранной головой и из последних сил смотрит на него, сжимаясь от боли. Он чувствует, как лезвие врезается в кожу, как она расходится в разные стороны, как попадают в рану капельки пота, что застыли совсем близко к ней. Не закрывает глаза, смотрит дальше, будто бы бросая вызов и борется с изнеможением. — Я не прятался, — выдавливает из себя хриплым голосом. — Пытался убежать, н-но, как видишь, — облизывает пересохшие губы, — не смог. Кристофер совсем нежно улыбается ему в ответ, разжимает кулак с волосами и мягко взъерошивает их, садясь на корточки. — Теперь ты не будешь сбегать от меня? — доверчиво спрашивает, как ребёнок. Сынмин успевает заметить совсем слабый, едва заметный огонёк грусти в чужих глазах, похожих на омут, в которых утонуть страшнее всего на свете. Опуская голову вниз, рассматривая свои порванные джинсы, которые почти насквозь пропитались кровью, отвечает: —Потому что ему страшно. И этот страх болезненный.
Страх режет всё что только можно: сознание, в котором он до сих пор находится; гадкие надежды только на лучшее; душевную боль; роковые слова офицера, что оповестил его об убийстве лучшего друга. Страх режет всё: доверие; симпатию, которая ранее была настолько сильной, что хотелось задыхаться и плакаться в подушку вечерами от счастья. Выпускает наружу скрытые в тайном уголке души кошмары; топит в чёрном болоте ненависти и печали; закутывает в кокон своими покровами мрачности; завязывает на горле толстую петлю, которая непременно скоро не даст Киму сделать и последний глоток воздуха. Сынмин не готов. Сынмин больше не чувствует себя уверенным человеком, который смело пойдёт на всё ради себя и близких. Сынмин слабый, потому что больше нет той половины его, которая жила вместе с Хваном. Сынмину сложно и мучительно нелегко держаться сейчас перед тем, кого он по сути полюбил всем сердцем, но тот растоптал его как назойливого насекомого, вечно жужжащего и путающегося под ногами. Сынмину противно. От себя. От Кристофера. «Я виноват в этом», — опуская свои руки, дрожит всем телом и позволяет слезам течь по горящим щекам. Это он виноват. Это он подверг опасности самого близкого человека, который поддерживал его в самые трудные моменты жизни, не разрешал сдаваться и велел идти только вперёд, чтобы быть счастливым. Это он виноват, потому что Хёнджин бы ни за что не стал переходить кому-то дорогу без надобности. Он виновен в его погибели, ведь Хёнджин больше не дышит. Тело его родственной души стало растерзанным, оскорблённым и униженным. Душа ноет не прекращаемо, потому что они всегда были единым целым. Словно собранным в правильном порядке пазлом. И внутренний стержень, который становился крепким — с каждой секундой покрывался трещинами, словно дорогая хрусталь. Казалось, сделай ещё что-нибудь — и стержень разобьётся, разбрасывая свои осколки, оставляя после себя глубокие раны, которые залечить будет уже совсем невозможно. Крик. Мысленный крик, из-за которого всё тело содрогалось в рыданиях, только давил на больное, потому что хотелось кричать сейчас. Срывать глотку, тревожить до невозвращаемого состояния голосовые связки! Выкричать всю тяжесть и боль в лесной глуши. Орать так, чтобы Кристофер, герой, который посодействовал неожиданным поворотам в жизни, ощутил чужие страдания с помощью этого звука. Хотелось расшибиться головой об ствол дерева. Утопить себя в чёртовом озере и больше никогда не открывать глаза. Но он идёт рядом, нога в ногу, пока старший крепко сжимает одной рукой его запястье для спокойствия, а второй угрожающе вертя окровавленный нож. Он не чувствует своих ступней, потому что они правда разодранные до ужасающего состояния. Грязь попадает в раскрытые раны, в глазах постоянно темнеет, из-за чего он едва держится, то и дело, что, шатаясь в разные стороны и хромая. Сынмин трясущейся рукой касается нового пореза и уголки губ начинают мелко дёргаться вниз, выдавая его с потрохами. Вероятно, на лице останется шрам. Несомненно, он уродлив и грязен, но эта внешняя уродливость ни за что не перескачет выше той поганости, что находится в нём. — Я запрещаю тебе высовываться за пределы забора. Моё доверие к тебе ослабло, малыш, — спустя какое-то время разрезает давящую тишину пианист. Мужчина не ожидает ответа. Знает, что Сынмин, наверняка, сейчас совсем его не слышит, находясь в полупространственном состоянии. Это злит, но делать что-то ещё совсем не хочется. Чувствует, как тело рядом с ним спотыкается и наваливается то ли на него, то ли вниз и подхватывает парня на руки, закидывая на плечо. Сынмин потерял сознание. Бан бы потащил его по земле, но как же не хочется тревожить кожу спины, которая была покрыта лишь несколькими царапинами. Входит в дом, сразу направляясь в сторону ванной и укладывает туда парня. Его куртка отлетает в сторону, а оставшиеся изорванные штаны и трусы Сынмина, стягивает, сразу думая о том, что это нужно будет выкинуть. Кристофер включает воду в дуршлаге и поливает тёплой водой расслабленное тело. Отмывает единственной жёсткой губкой всю грязь с кожи, моет волосы, смывая шампунь так, чтобы вода не затекала в нос и после всех махинаций переходит к ступням, внимательно рассматривая каждый сантиметр. Отмывать ноги оказалось сложнее чем думалось ранее. Мужчина обрабатывал их перекисью, как и все остальные повреждения, а потом обмотал бинтами, которые привычно лежали в аптечке и ждали своего часа. Сынмин пришёл в себя ещё в душе, но от морального истощения быстро отключился, погружаясь в сон. Ему бы показалось милым, что хён за ним ухаживает, но жаль ситуация совсем не та, и ничего кроме пустоты совсем не чувствуется. Как будто что-то перегорело или просто исчезло на некоторое время, давая смириться со всем произошедшим. Словно это что-то оставило после себя лишь оболочку в виде человеческого тела без души и эмоций. Кристофер заметил этот безжизненный взгляд, никак не отреагировав. Лишь одел в чистую одежду, которая всегда лежит на специальной полке в ванной. Он оставляет его в комнате на кровати, медленно любуясь новой картиной, которую непременно бы нарисовал, если бы был художником. Парень, лежащий перед ним, выглядел совсем как мертвец, которого подготовили уже для того, чтобы вложить в гроб, накрыть крышкой и закопать в земле. Кожа редактора была бледно-серого цвета с огромными мешками под опухшими глазами. Сухие губы были сжаты в тонкую полоску, говоря о том, что ему снится явно не очень хороший сон. Синяки и ссадины были прекрасно видны на всех частях рук и ног. А под футболкой скрывались тёмные кровоподтёки. Мужчина не стал заклеивать рану на щеке пластырем, оставляя её открытой, дабы любоваться ей каждый раз, когда она будет попадаться на глаза. Весь потрёпанный вид Сынмина был очень эстетичным для старшего. Он был прекрасен даже в таком состоянии. Его тело выглядело настолько хрупким, что дышать было немного боязливо рядом. Бан оставил поцелуй на губах перед тем, как выйти из комнаты и глубоко вздохнул, спускаясь на первый этаж. В доме было темно и тихо. Такое сочетание успокаивало бушующий ураган в душе пианиста. Он налил в стакан прохладной воды, выпивая всё до дна и сел за стол, беря в руки телефон, дабы написать Минхо. Бан: всё отлично. Этот засранец пытался сбежать, но не смог. Поэтому можете не приезжать пока что. Хочу полностью насладиться его компанией Сообщение остаётся непрочитанным, но буквально через пару минут, когда он принимается за еду, телефон начинает звонить. — Он узнал об этом? — Минхо на той стороне трубки, судя по звукам телевизора, находится дома. Следом слышится тихий, но такой привычный бубнёж Джисона, отчего улыбка расползается на лице пианиста. — Да. Думаю, — он пережёвывает тушёные овощи и продолжает. — Этот офицер звонил ему. Он может захотеть как-то связаться с Минни, но нам проблемы не нужны. Поэтому лучше избавиться от него. Больно навязчивый. Сможешь выполнить? — Без проблем. Только на это потребуется время. Знаю, что понимаешь, но мгновенно устранить его не получится. Кивнув самому себе головой, в знак согласия со словами Ли, Кристофер задумчиво отводит взгляд в сторону. — Я решу проблему с работой Минни, чтобы его не записали в пропавшие. А потом, когда завершим эти дела, сможете приехать сюда. — Отлично. Вся информация о нём у тебя есть. Управишься за день, а может за два. Бывай, хён. Мы с Сон-и ещё не договорили на одну важную тему. Созвонимся позже. Минхо заканчивает их разговор этими словами и отключается. Протяжно застонав, Бан открывает галерею, переходя в нужную папку, подписанную как «личное». Первая фотография, от которой он дёргается в приятном истоме, действует как самое сильное успокоительное лекарство на свете. Жар окутывает тело и узел, завязавшийся внизу живота, дал знать о себе после второй фотографии. Его Сынмин лежит на своей кровати, перевёрнутый на спину. На нём надеты только шорты, а футболку, которую он надел позже — валялась сбоку. Изгибы спины, немного торчащие лопатки и линия позвоночника так манили мужчину, что хотелось подняться на верх, разбудить парня и завлечь в томный поцелуй, после позволяя себе руками исследовать каждый миллиметр кожи до запоминания каждой родинки и ямки. Но Кристофер запрещал себе это делать. Жадно вглядывался в фотографии, которые сделал ещё в ту ночь, когда он остался у Кима с ночёвкой. И те поцелуи, от которых он задыхался, переполняясь морем смешанных чувств, — вновь проплыли ясной картинкой перед глазами. Ох, а как же прекрасны на ощупь покрывшиеся корочкой ссадины… Он уже представляет, как будет обводить пальцами и губами каждую царапинку. «Так хочется прижаться к его груди, чтобы услышать бешенный стук сердца», — прикрывает глаза, вытирая вспотевшие ладони об штаны. «Но больше всего ты хочешь, чтобы он был таким, как ты», — голос в голове не принадлежит мужчине, но Бан согласно выдыхает на эту насмешливую реплику, поджимая губы. Конечно же он мечтает и усиленно думает об этом.***
Джисон прислушивается к разговору, перед этим тихо матерясь, потому что пульт от телевизора падает на пол, и он не успевает его поймать. Старший на это внимания не обращает, что только радует, ведь слушать реплики о том, какой он неряшливый совсем не хочется. Наслушался уже за все годы, что провели вместе. У него щека горит после пощечины, которую он получил в споре, но Хан старается не думать об этом, потому что Минхо тоже не слабо получил в ответ. Каким бы не был его статус в отношениях, Джисон не всегда позволяет Ли так поступать с собой. В этот раз ссора зашла и впрямь далеко, из-за чего вышли такие последствия. Он уже знает о чём разговаривают хёны, но всё равно вслушивается в каждое слово, которое отчётливо доходит до него из динамика. Сынмин узнал. То, чего опасался, и то, о чём не мог рассказать, — всё же раскрылось, и фотограф уже чувствует лёгкую панику. Его руки немного дёргаются, как и голова, отчего он недовольно морщится. Тики происходили не так часто, что радовало, но стоило ему забеспокоится о чём-то, как они сразу же проявлялись. Уже не слушает, что говорит Хо, разглядывая свои руки. Догадаться было не сложно. Ким Намджун всё же будет приписан к этой ситуации из-за излишней доброты и тяге к справедливости. Минхо много рассказывал ему о том, как этот офицер отчаянно пытался выявить, кто же является живодёром. Ли даже смог вставить прослушку в ворот его формы, тем самым узнав, что Джун помимо этого ещё и строит цепочки событий. Предположения о том, что пропажи и отвлекающие манёвры в виде растерзанных Джисоном животных, распределённых между собой, — и вправду оказались верными. Парень похвалил бы мужчину за его чёткие представления и догадки, но жаль, что он не является тем, кто может сделать этого. Они много обсуждали с Мином то, что же будет дальше. И всё же поймали правильную ниточку мыслей. Намджуна придётся устранить любыми способами. — Ты не будешь подстраивать аварию, потому что можешь пострадать, Джисон, — твёрдо отрезал мужчина, складывая руки на груди. — Но это надёжный вариант. Он разобьётся, когда я буду мешать ему вести машину и мы сможем выехать на встречную полосу, хён, — шепчет, отворачивая голову в сторону. — Я повторяю в десятый раз, Хан. Ты ни под каким предлогом не сядешь к нему в машину. У нас с ним встреча, мы будем разрывать договор о нашем сотрудничестве по делу с попытками изнасилования. И именно на этой встрече я всё сделаю так, чтобы он попрощался с жизнью. — Но это ведь тоже опасно! Негодование и отвращение к самому себе гложет, превращаясь в плотный комок в горле. Парень хрустит суставами пальцев, одновременно отбивая ногой в ускоренном темпе непонятный ритм об пол. Минхо хмурится, кривя лицо, отчего тут же шипит. Разбитый нос от стойкого удара ноет, вызывает неприятные ощущения. — Нет. В таком случае мы оба не пострадаем. На мне задача отрубить офицера и закрыть в машине. Твоя же — дать мне выйти из машины. Мы обольём её бензином и устроим поджог. Видя, как младший сомневается, подсаживается ближе, утыкаясь лбом в плечо. Сон вздрагивает, но несмотря на это, кладёт свою ладонь на чужое колено, тем самым говоря, что какой бы выбор они не сделали, — будут выполнять вместе. Намджуна давно нужно было убить, но ситуаций, подходящих не находилось, что прилично огорчало. А тут и запланированная встреча в неформальной обстановке, — прекрасный момент, которым нужно воспользоваться. Сложность плана на словах была маленькая, однако Джисон знает, что, когда всё это нужно будет воплотить в жизни, — придётся хорошенько попотеть и успеть унести свои задницы от лишних глаз. Поэтому расслабляться не стоит… — Всё пройдёт успешно, — убеждает его старший, поглаживая по спине. На экране телевизора ссорится пара. Девушка кричит что-то парню, а позже, услышав ответ, разворачивается и убегает от него. Крупным планом показывают то, как по её лицу бегут ручьями слёзы обиды и Ли начинает жевать губу. Знакомая ситуация, только вот никто из них не убегал друг от друга. Этот фильм вновь напомнил о недавней ссоре. — Прости за пощечину, Джи, — шепчет он. — Я очень разозлился на тебя и не смог удержаться. Ты правильно сделал, что ударил меня в ответ. — Перестань, — как-то раздражённо получается ответить, за что Хан мысленно ругает себя. — Я ошибался в своих выводах, а ты доказал мне это. Просто немного поссорились. Это же не впервые, Минхо-я. Я всё понимаю, поэтому не стоит извиняться. Сжав коленку старшего, фотограф повернул к нему голову и посмотрел в его глаза, слабо улыбаясь. Джисон знает, что Ли не умеет извиняться. Он никогда этого не умел. Но в последнее время разногласия и перепалки между ними стали частыми, из-за чего оба чувствовали вину не только друг перед другом, но и перед собой. Джисон знает, что Минхо трудно выговаривать эти слова, поэтому старается замечать все мелочи, направленные в его сторону в виде извинений. Напряжённая атмосфера между ними постепенно исчезает и оба спокойно вздыхают, вновь направляя своё внимание к фильму. Послезавтра станет сложным днём. А завтра придётся готовить все нужные вещи и тщательно продумывать выбранный план.***
— У тебя огромная дырка на заднице, — Хёнджин смеётся, тыкая в порванные джинсы Сынмина и его глаза становятся похожими на два полумесяца. Ким недовольно хмурится, не веря словам парня, однако, когда нащупывает причину внезапного смеха друга, стыдливо отводит взгляд, устало вздыхая и снимая с себя кофту. Он обвязывает её на бёдрах, аккуратно и тщательно прикрывая дыру. — Поэтому ты в последние пару минут ржал в кулак? — хмурится, легко тыкая локтём в бок Хвана. — Да, — усмехается, прочищая горло. Простонав от такой подставы, Ким шутливо бьёт старшего по плечу кулаком, ощущая некий дискомфорт. — Идиот. Почему ты не сказал об этом раньше?! — под злобный смех лучшего друга, сводит брови вместе. И он точно уверен в том, что от стыда его щёки налились кровью. Переворачивается на бок, сонно открывая глаза и те тут же начинают слезиться. Шмыгает носом, прикрывая глаза рукой; глубоко дышит, потому что в груди щемит. Вновь открывает их. Зрение фокусируется, но после истерики глаза болят сильно. Он смотрит в небольшое окно, за которым серое небо и пару раз моргает. Даже погода плачет вместе с ним. Тёмно-синие тучи вперемешку с серыми разводами и маленьким тусклым солнцем, которого почти не видно, — нагоняли вторую волну грусти. Тело болело, мышцы очень неприятно тянуло, во рту было отвратительно сухо, но он продолжал лежать дальше. Холод, стоящий в комнате, где он проснулся, — окутывал даже сквозь одеяло. Кончики пальцев заледенели, и он тут же спрятал их под плохо нагретой тканью. Прикусив нижнюю губу, отвёл взгляд в сторону, замечая небольшой комод с зеркалом. Это выглядело так по-старинному, но почему-то притягивало своим шармом. Как только он попытался пошевелиться, тело будто бы сковало тяжёлыми цепями. Ким удивился, что у него не заложило горло с носом, ведь всё то время, пока он был в лесу полуголый, ветер дул не переставая. Должно быть горячий лоб и, кажется, поднявшаяся температура, которую он чувствует — это и есть его новая проблема. Сынмин помнит, как очнулся, лёжа на холодной земле совсем один. Как страх заполнял каждую клеточку мозга. Тогда он думал, что старший оставил умирать в лесу, либо пожалел. Но когда где-то вдалеке услышал плеск воды — сразу понял, что бросать его никто не стал. И это было гораздо хуже, чем первые варианты. Адреналин растекался по всему телу. Ким до сих пор ощущает то головокружение, когда он резко поднялся и попытался сделать шаг, но позорно упал на колени, ведь ноги совсем не держали. Бежал быстро, как только мог. Падал, спотыкался, хватался за стволы деревьев, чтобы удержать равновесие. Дыхание сбивалось, из-за чего он громко и с каплей истерики ловил ртом воздух. Бок кололо от всех этих действий, но останавливаться совсем не хотелось. Он не представлял, что сделает с ним пианист. Перед глазами летали обрывки моментов, где они только познакомились, целовались и проявляли друг к другу внимание и глаза щипало. Этот человек определённо не был знаком Сынмину. Он не знал этого Кристофера. Этот Кристофер был совсем ненормальным. Злым человеком, который делал всё для себя. Который не думал о чувствах других. Эта сторона мужчины была эгоистичной и ревнивой до потери пульса. Он буквально убил невинного человека из-за того, что ревновал. Сынмину страшно думать о том, что он влюбился в него. А ещё страшнее осознавать, что Бан уже всеми действиями выразил свои намерения в сторону Кима. Сынмин задыхался, очередной раз падая на землю. Он чувствует холодный пот, смешанный с грязью. Ощущает, как кожу неприятно стягивает, но адреналин, который всё еще правит организмом и разумом — не даёт почувствовать во всей красе боль. Его ноги кровоточат, а джинсы ужасно ободраны об ветви кустарников и корни. Ким слышит, как его зовёт Кристофер и он наверняка улыбается во весь рот. — Лучше бы я не знал о твоём существовании, — шептал он тогда, с силой кусая сжатый кулак, дабы унять себя. «И правда. Лучше бы вообще не думал тогда о том, что хочу играть на пианино», — думает сейчас, всё так же лежа на кровати. Воспоминания о том, как он был на грани сознания и его заметил старший — только подливали масла в огонь. Сынмин, в какой-то степени, даже надеялся на то, что его зарежут этим ножиком, который Кристофер сжимал своей рукой. Но тот не сделал этого. Лишь опять причинил боль. С огромным усилием поднимается с кровати, жмурясь, когда ощущение того, что в его ступи врезаются гвозди, распространяется по всему телу. Он подходит на сгибающихся и дрожащих ногах к той тумбе с зеркалом и смотрит на своё отражение, где он видит совсем не себя. Ким ни разу не думал, что из-за плохих и ужасных моментов можно будет довести себя до такого состояния. Он совсем не думал, что ему придётся потерять близкого человека и попасть в гадкую смертельную ловушку. Парень знает, что старший его не отпустит. Ни за что. Ведь если бы он мог отпустить его, то смысла искать и тащить в дом не было бы. Нужно забыть это. Нужно забыть это. Нужно забыть это, Сынмин. Но ничего не забывается. Только подавленное состояние остаётся рядом с ним. И ненависть к себе гораздо сильнее той, что адресована пианисту. Сон, который снился ему — был таким светлым, что становилось тоскливо. Наверняка прошло уже больше суток, но он уже скучает. В голове сразу начинает крутится фраза, которую всегда говорил Хван при неудачах. «Плохое нужно отпускать, — а то, что исчезает, забывать». Ему нужно забыть про Хёнджина? — Нет, это не та ситуация, — сипло шепчет, держась рукой об стенку и идя к двери. Он ожидает того, что его заперли здесь, но дверь открывается и Ким с опаской высовывается из комнаты. Коридор. Совсем маленький. С ещё одной дверью по правой стороне и лестницей, ведущей, судя по всему, на первый этаж. Спускаться не хочется, но голод, который проснулся, напоминая о себе — не даёт ему бездействовать. Желудок как будто прилип к спине. Сынмин поморщился. Он разглядывает дом изнутри, пока осторожно спускается с лестницы, крепко обхватывая перила. Бежевые обои в крапинку, деревянный пол и маленькие лампочки на потолке, которые освещают тёмную сторону спуска. Здесь всё так же холодно, отчего кожа не перестаёт покрываться мурашками. Первый этаж тоже выглядит просто и обычно. Только на полу есть круглый чёрный ковёр. Потухшая люстра над головой, соединённая гостиная с кухней и ещё один коридор с двумя дверями, который, может быть ведёт в ванную и туалет. Но самое красивое, что здесь есть — так это большие окна, от которых в помещении светло даже в такую пасмурную погоду. Сынмин плетётся к кухне и сразу включает кран. Жадно пьёт воду, споласкивает рот и умывает лицо, дабы хоть чуть-чуть прийти в себя. От усталости лишь кусает губы, садясь на пол, прижимаясь спиной к тумбе от раковины. Где-то рядом слышатся отчётливые шаги, а через секунду в дом с улицы заходит Кристофер. Сынмин дёргается, когда видит, что после того, как повесить куртку на вешалку, тот направляется к нему с улыбкой на губах. — Ты уже проснулся? — с приподнятым настроением произносит Бан, получая в ответ молчание. — Ты спал два дня. Я предполагал, что ты проснёшься только ближе к ночи, но ошибся немного. Снова молчание, которое раздражает мужчину. Он нервно вытаскивает из кармана джинс немного смятую пачку сигарет с зажигалкой и откидывает их на стол. Проходит мимо парня, открывая холодильник и достаёт оттуда глубокую тарелку, завёрнутую плёнкой. Снимает плёнку и ставит тарелку в микроволновку, после поворачиваясь к Киму. — Не сиди на холодном полу. Редактор чувствует эту давящую ауру, исходящую от старшего и несмело, встаёт на ноги, проходя к столу, усаживаясь за него. Он даже посмотреть на пианиста не может, потому что внутри начинают бушевать ураганы из сотни мыслей. Тишина давящая и тяжёлая, осела на плечи, не давая нормально собраться. Сынмин тупит свой взгляд в пол, совсем не слушая старшего и не прикасается к еде, когда перед носом ставят тарелку с горячим обедом. — Игнорированием меня ты ничего не добьёшься, малыш. Либо отвечай и не зли меня, либо ешь и потом ты пойдёшь в душ, — немного повышая голос вновь говорит он. Мужчина сжимает край столешницы, пытаясь контролировать себя и с недовольством смотрит на то, как Сынмин берёт в руки ложку, начиная кушать. Пристально смотрит на него, будто бы прожигая тысячи дыр в младшем, потому что он выбрал второй вариант действий вместо того, чтобы поговорить с ним. Когда он заканчивает с обедом, Кристофер провожает парня до ванной, вешая на чужое плечо чистое полотенце и подмигивает, пытаясь скрасить ситуацию. Целует в уголок губ, нежно проводя пальцем по ране на щеке и прослеживает за тем, как Сынмин закрывает дверь. Он не отходит от ванной, пока не слышит, как начинают в душевой стучать капли воды о кафель. Ким моется не долго, но за это время старший даже успевает подумать над всем происходящим. Он не понимает, почему Сынмин такой пустой. Да, он знает, какого это терять родных людей, но Кристофер никогда не думал, что кто-то другой может загнаться до такой степени всего за двое суток. Может мужчина стал противен Мину? Или же это так организм реагирует на всё происходящее. В любом случае это не то, чего ожидал пианист. Конечно похвалы в убийстве чужого лучшего друга не следовало ожидать, однако переключение всего внимания именно на него — это было и его планом. Избавиться от лишней мишени, которая только усложняла задачу под завоеванием чужого сердца… Эта мысль была гениальна с самого начала, как только Ким начинал трещать о Хване. А теперь? Разве это то, чего он заслужил? «Просто признайся себе, что ты нездоровый человек, Кристофер Бан. Перестань негодовать и обвинять мальчишку в том, в чём он не виновен» Голос в голове вновь насмехается над ним, отчего он плотно сжимает челюсть и впивается ногтями в запястье, чуть ли не сдирая кожу с руки. Бан вздыхает, взъерошивая свои волосы и заходит в ванну, когда Сынмин, с обвязанным полотенцем на бёдрах выходит оттуда и плетётся к дивану. Достаёт с полки новые бинты и идёт обратно в зал. Мужчина иногда касается его кожи руками, тут же смотря на то, как мелко дёргается чужое тело. Аккуратно затягивает бинты на ступнях, одновременно разглядывая немного покрытую волосами кожу. Скользит кончиком указательного пальца вверх до коленки и приближается лицом к ней, прижимаясь губами. Целует каждый участок ноги, поднимаясь выше. Языком проводит влажную линию и обхватывает руками напряжённые бёдра. — Какой же ты притягательный, — полушёпотом проговаривает он, поднимаясь на ноги и подхватывая под бёдра младшего, который вцепился замертво в его шею, боясь упасть. Они поднимаются наверх так же, как и тем вечером, отчего возбуждение ударяет по всему телу. Когда пианист скидывает с себя парня на кровать, тот пытается отползти ближе к краю, но старший успевает его перехватить за щиколотки и притянуть ближе к себе, разводя ноги в стороны и срывая полотенце, откидывая то в сторону. Усмехаясь, снимает с себя рубашку, открывая вид на собственный торс. Сынмин пытается вырваться, дрожащими руками отталкивая от себя того, но Бан будто бы не замечает этого, всё сильнее сжимая свои руки. Старший перестаёт что-либо делать только тогда, когда кулак младшего врезается в скулу, отчего голова инстинктивно отворачивается в сторону. Глаза темнеют от злости и возбуждения. Эти глаза жадно блестят, отчего пульс учащается в несколько раз. Ким замирает, позволяет прижать себя к кровати с силой. Пианист седлает его бёдра так, чтобы ноги младшего не смогли двигаться. Грубые поцелуи, от которых не получается убежать. Всё это приносит моральную тяжесть в душе. — Разве тебе хочется жёсткого секса, когда ты так слаб? — шипят ему в лицо, сжав его руки над головой. — Сынмин-а, будь умничкой, не зли хёна необдуманными действиями. Кусает в плечо, тут же присасываясь губами. Младший пыхтит, поджимая губы, потому что неприятно и больно. Потому что он, чёрт возьми, не хочет сейчас трахаться. Сынмин вообще ничего не хочет. Но даже просьбы остановиться и перестать делать это с ним — Кристофер пропускает мимо ушей, буквально вылизывая тело, лежащее под ним. Парень хмурится и плотно сжимает челюсть, подавляя в себе отчаянные мольбы. Так противно, что слёзы на глазах скапливаются от обиды. Он рыпается снова, получая в ответ сильный укус в шею. Тихий крик вырывается из уст. Боже, боже, боже! Как же хочется провалиться сквозь землю, чтобы спрятаться от этого неконтролируемого монстра. Ощущение блуждающих губ по груди и шее вызывают отвращение. Он не был морально готов к этому исходу событий. Кристофер в один момент отпускает его руки из железной хватки и быстро вытягивает из своих штанов кожаный ремень. Вновь перехватывает чужие кисти, обвязывая их ремнём, создавая иллюзию наручников. Он затягивает его посильнее, чтобы тот вырваться не смог. — Остановись, — хрипит, смотря в потолок, пока слёзы стекают по вискам. — Остановись, хён! Бан широко разводит всё ещё напряжённые ноги, которые Ким из всех сил пытается свести вместе. Мужчина наклоняется широко лизнув анус. Обильно сплёвывает на кольцо мышц и кусает за внутреннюю сторону бедра. Младший дёргается, вновь недовольно постанывая, сопровождая всё скулежом и плачем. Мужчина слюнявит палец, а после медленно входит. Сынмин сжимается вокруг него, его жалобный голос уже почти не слышен, потому что Кристофер словно попал в вакуум, где стоит абсолютная тишина. Растягивать младшего приходится долго, отчего член становится только твёрже. Потом всё на какой-то миг прекращается, и парень застывает в неверии. Но звуки молнии, которую расстёгивают и шуршащих штанов, которые небрежно снимают, выворачивая наизнанку — тут же приводят в реальность. Мужчина входит без смазки. Первые резкий толчок до основания спровоцировал громкий и болезненный стон, после которого Сынмин заматерился, крепко зажмуриваясь. В глазах периодически темнело, звёздочки плясали и искрились, а в груди болезненно сдавливало. Его уголки губ дёргались вниз при каждом толчке. Губы кривились от мучащих ощущений. — Перестань, Кристофер! — кричит, взвывая после очередного шлепка о бедро. Старший шипит, наваливаясь всем телом сверху. Впивается зубами в плечо, ускоряя движения. Какой же он узкий… Грубо входит, не жалея ни себя, ни младшего. Это ненормальное возбуждение, которое текло по венам, срывало крышу. Разум туманил чёрный дым, в котором было так темно и душно. Бан наконец слышит громкие крики, кусает губы, приподнимая голову. Сынмин лежит, его рот приоткрыт и из них выливаются изнеможённые стоны, которые совсем не полны удовольствия. — Н-не нужно б-больше… — хрипит, дёргаясь связанными руками. — Мне неприятно, хён. Остановись, остановись, пожалуйста! — Поцелуй меня, малыш, — тянется к искусанным губам, пытаясь отвлечь от боли, но ничего не выходит. — Я ненавижу тебя! Не трогай меня! — яростные вздохи возбуждают сильнее. Кристофер надавливает на самый большой синяк, наслаждаясь скулежом. Он хотел остановиться, честно. Если бы Сынмин поцеловал его, тем самым отогнав ненавистную дымку в голове, то он бы непременно перестал всё это делать. Но искреннее признание в ненависти, выбивает его из колеи. Злость дурманит и пьянит. — Почему же ты меня ненавидишь, Минни? — бранит он, перемещая одну руку на шею, слегка сжимая её. — Мне так жаль Минхо-хёна и Джисона, — скулит, широко раскрыв глаза. Не может поверить в то, что он влюбился в монстра, который беспризорно насилует его. Жуткое отвращение к себе и к нему бурлит во всех жилках. Каждая рана на теле саднит, напоминая ему, что они появились тоже благодаря пианисту. Он ненавидит его за всё. Презирает за то, что такое дерьмо является живым человеком. — Они, наверное, даже не знают, что ты такой противный, хён. Мужчина тихо смеётся, насмешливо поглядывая на него из-под пушистых ресниц. Гадкая ухмылка расползается на лице. Вторая рука очерчивает линии чужих рёбер, приподнимаясь выше. Останавливается на шее. Пальцы тут же начинают сжимать горло, прибавляя силы. — Их хён оказался ничтожеством, да? — дурным голосом сипит Сынмин, чувствуя, как воздух начинает поступать в лёгкие всё хуже и хуже. Выводит его из себя, сам того не понимая. Слова вылетают сами по себе, ведь сдерживать их внутри становится совсем невозможно. Он громко дышит, часто хватая ртом воздух. Давление на шее возрастает. Руки сжимают её до посинения, грозясь свернуть к чертям собачьим. И Сынмин надеется, что его убьют сейчас, освобождая от мерзких пыток, только Кристофер перемещает их на талию, направляя бёдра младшего навстречу своим толчкам, которые стали гораздо медленнее и слабее. — Их хён стал подражателем, Сынмин-и, — цинично улыбается, жёстче втрахивая парня в кровать. — Ох, ты же совсем не знал, что они тоже участвовали в убийстве твоего сладенького дружка, — смеётся, откидывая на момент голову назад. Вновь смотрит на парня. Кудри падают на глаза, но он всё равно смотрит на то, как Ким неверующе трясёт головой в разные стороны. Это ведь неправда…? — Так вышло, что Минхо-я оказался адвокатом Хёнджина, — хихикает, прищуривая глаза. Останавливается, продолжая реплику. — Он помог мне связаться с профессором Чжанем, а дальше дело было за малым. Этот старик оказался тем ещё психом, представляешь? Твой дружок был продажной шлюшкой. Ты знал об этом? Нет? Теперь знаешь. Мы так хорошо поиздевались над бедненькой моделью, — наигранно дует щёки, выпячивая губы. — З-заткнись… — Мне так понравилось кромсать его спину. Он стойко терпел, но его жалобный скулёж был очень сладок. Знаешь, становилось так хорошо, когда Джинни страдал. Ты бы видел, как этот профессор выломал ему суставы рук! Минхо нравилось наблюдать за этим представлением. А потом приехал маленький Джисон и сфотографировал твоего мёртвого дружка. Хан, вообще-то, больше по бездомным животным. Тебе обязательно нужно будет увидеть, как этот малой вспарывает их животы! Но он и тут славно постарался для своих хёнов, — наконец замолкает, наклоняясь ближе к лицу Кима. Тот лежит, застыв камнем. Его глаза блестят, кристальные слезинки скатываются, а нижняя губа начинает кровоточить от сильных покусываний. — Видишь, Мин-и. Они совсем не такие, как ты себе представлял. «Совсем… не такие…» Кристофер делает плавный толчок, целуя в ключицу. Вкладывает в этот жест всю свою неправильную заботу. Слушает, как на повторе младший несколько раз произносит «отпусти меня». Не отпустит. Он не хочет этого. — Я всегда был так нежен с тобой, малыш, — поднимает голову, кончиком носа прочерчивая линию подбородка. — Ох, я так люблю тебя, — гортанный стон вперемешку с непонятными словами оглушили Мина. Ким содрогается в беззвучных рыданиях, даже не смотря на пианиста. Он разочаровался в своей жизни. Огорчился в старшем и единственная мысль, которая крутится на повторе — «прекрати». Он не верит, что Джисон и Минхо такие же твари, как пианист. Парень никогда так не разочаровывался в людях. Никогда не испытывал к ним отвращения, от которого жгло глотку. — Ты мой, Минни. Навсегда мой, — твердят ему в ухо одно и тоже. Сынмин морщится, ловя ртом воздух. Вновь заикается, пока в горле появляется плотный комок, который проглотить совсем не получается. Блуждающие руки, что сжимают бока, немного отвлекают от боли, но лучше не становится. От каждого прикосновения хочется блевать. Да так, чтобы выблевать собственное сердце, которое, кажется, разбито вдребезги. Сынмин ненавидит Кристофера. — Мне так хорошо, когда ты со мной, — громкий стон, смешанный с шипением. Последние три толчка и мужчина выходит из него, кончая на бедро. Бан ложится рядом, крепко обнимая за талию трясущегося парня. Вслушивается в каждый всхлип, зацеловывая искусанное до синяков плечо. Снимает ремень, ожидая удара, однако ничего не происходит. «Чтоб ты сдох», — двигая губами, морщится Ким. Он отворачивает голову, кусая губы. Громко дышит и боится пошевелить ногами, потому что любое действие приносит дискомфорт. Он снова смотрит в окно, где погода всё такая же пасмурная и грустно усмехается. Природа явно плачет сегодня не только из-за смерти. Она плачет из-за Кима, ведь та ничем не может ему помочь. И лёжа так вместе почти час, Ким понял, что эмоциональное выгорание сделало всё-таки своё дело. Лицо, которое недавно было искривлено в неприятной гримасе, сейчас опухло от пролитых слёз. Душа же выражала полную апатию ко всему. — Отпусти меня, — прошептал Сынмин сорванным голосом, когда освободился от крепкой хватки и услышал, как скрипит кровать. Плечи крупно подрагивали и в глазах застыл животный испуг. Он смотрел на то, как хмыкает мужчина, накидывая на своё тело белую хлопковую рубашку. Ким попытался встать с кровати, но сразу почувствовал слабость с тягучим чувством боли в теле и прикусил нижнюю губу. Кристофер всё так же стоял, совсем не двигаясь и лишь его грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, а рубашка плавно скользила по плечам. — Я не держу тебя, Сынмин-и, — вырвалось из его уст. По-своему люблю, не хочу, чтобы ты уходил от меня. Не хочу, чтобы на тебя смотрели и говорили с тобой. Хочу, чтобы ты был только рядом со мной. Думаю, лишь только о том, как мы будем вместе просыпаться, и ты больше не станешь бояться меня, ведь скоро тоже окажешься таким же, как и я, — крутилось в голове. — Просто теперь ты всегда будешь со мной, маленький мой, — вырывается осознанно. Слова мгновенно отпечатались в его разуме и жалкие надежды на собственное самообладание дали вторую волну трещин на стержне. Он буквально почувствовал, как один из кусочков влетает в выдуманный барьер, плотно там застревая. — Я не хочу этого. Хочу быть свободным человеком, — так отчаянно и жалко скулит перед ним, потому что не хочет верить в происходящее. Не хочет верить его словам, но… — Но ты свободен, малыш, — усмехается, подходя ближе. Приподнимает его голову за подбородок, цепляя тот двумя пальцами. Так нежно целует в уголок губ, а после леденящим душу взглядом, смотрит в окно. — Только, знаешь… Как бы плохо это не звучало, свобода имеет совсем иной смысл, нежели тот, о котором думаешь ты. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Не может понять, что сейчас чувствует, но сердце, бьющееся с огромной силой, говорит ему о том, что и правда всё плохо. Плохо, что он настолько тупой, раз оказался именно тем, кто является мышкой, попавшей в мышеловку собственного разума и, наконец, в клетку опасного кота. — Сладкий мой, — шепчет Бан, руками скользя по голому телу. Его тёмные омуты и улыбка, застывшая на губах, пугает Сынмина ещё сильнее. — Такой идеальный, красивый, наивный… — громко втягивает носом аромат, исходящий от влажных волос. — Обаятельный. И только для меня. Он вновь отходит от младшего, у которого ноги подгибаются. Ким даже пальцем шевельнуть не может. Падает на кровать, сворачиваясь в позе эмбриона. — Пожалуйста, — Кристофер проходит ближе к двери и напоследок кидает: — даже не думай сбежать от меня, любимый.