***
Ноябрь. 1943 год. Стив дёрнул полог палатки, пригнув голову, влетел внутрь. В углу на застеленной «кровати» лежал Баки, заложив под голову руку и нервно дёрнувшись, когда Роджерс зло шаркнул по настилу. — Уроды. Прошипел одними губами, но Барнс всё равно разобрал, вздохнул, почесав грудь через майку, и приподнялся на локте. — Ну что? — Пришёл… — Стив пытался подобрать слова, — человек с девушками. — О, я знаю — Баки снова откинулся на спину, скрипнув койкой — он даже не забавлялся запалом, просто безэмоционально косился на Роджерса. Конечно, он знал. Это было чёртовым событием! — Стив, ты ведь всё прекрасно понимаешь. — А смысл-то? Это… омерзительно. Стив понимал, кипел и пытался пристроить зад на койке под стылым взглядом Баки. Видимо, он раздувал ноздри — со стороны Барнса снова послышался вздох. — Ты слишком наивен для этого… — тихо проговорил он. — Это война, Стив. И это меньшее, что можно сделать, чтобы они флягами не свистели. — Да знаю я, чёрт! — Роджерс, не сдержавшись, вскочил. — Но их две всего, Бак, на взвод! — Они проститутки. Скажи спасибо, что не насилуют гражданских, — ходьба по палатке не успокаивала, слова Баки тоже. И не был он наивен! Он знал о низах, был там, на дне бедности, жил, разумеется, не в самом лучшем районе, не в самое лучшее время. Он знал о заработках любой ценой. Слышал точно о всех. И до сих пор «но» били под дых. Сколько бы их уже ни было, находились новые, намывались следующими днями войны. От слепого образа героизма вымылось сразу всё после освобождения пленных из Аццано — потянулся обычный фронт — серо-чёрный, весь в язвах от ярких вспышек из стволов и гранат, поломанный гусеницами, взрывами, тяжёлыми подошвами при отступлениях, и измазанный настоящей грязью, до которой дотронуться раньше было страшно даже на спор, а теперь она липла к ладоням, потому что лично каждый из солдат допускал её. Так или иначе. Стив вот только мимо прошёл под стихший хохот и споры о первенстве и цене. Потому что он понимал, потому что его уже останавливали, уже разнимали, продолжали презирать искусственного мальчика в трико и с золотой ложкой правительства в заднице. — Я всё ещё могу их всех разогнать… — Роджерс бурил взглядом выход из палатки, по ту сторону которого нервно и предвкушающе лаяли солдаты. Баки наконец изобразил усмешку. Он в последнее время только это и делал: давил улыбки, ядовито язвил и молчал, затухая вконец и вваливаясь глазами внутрь себя ещё больше. — Конечно. Теперь-то тебя больше никто не попытается придушить полотенцем. Да, паршиво тогда вышло. Одно из первых «но»: бойся даже своих, и больше всего тех, кто не сходит с ума под обстрелом, а скалится в азарте. Всегда оставались те, кто ненавидел любимчика страны, особенно когда он начинал гнуть свою линию. Баки тогда сказал, что до командования доносить нельзя, тем более что отёк и синяк сошли уже к вечеру, но оставить так не позволил — ночью вытряс тех, кто прятался по палаткам с фингалами Стива. Так, он сказал, решаются проблемы в армии. Стив не умел это терпеть, его даже с учений слишком быстро определили на эксперимент Эрскина, так что он подал прошение на формирование отряда и теперь они вторую неделю ждали приказа, всё равно уже устраивая выползки своей маленькой командой. — Ты планировал здесь отсиживаться? — Баки смотрел перед собой в крышу палатки и, дождавшись утвердительно-вопросительного ответа Стива, не отрывая от покатого «потолка» взгляда, пояснил: — Тоже хотел напряжение сбросить. — Я отвернусь, — Роджерс наконец уселся на койку и, подумав, растёр шею и вздохнул. — Ты… ты можешь пойти. Я, как капитан, не буду запрещать… — Да иди к чёрту, Роджерс. «Как капитан», — переведя взгляд на Стива, Барнс снисходительно скривил брови. — Пресвятая корова, как там погодка, а? На вершине твоего самолюбия? — Бак, ты ведь понял. Я навязываться не хотел со своим мнением. — Поздно уже. Надо было думать об этом, когда тряс своей мелочью в районе задиры-Патрика тринадцать лет назад. А теперь я буду отсиживать себе руку, чтоб подрочить, потому что вдесятером трахать одну девушку аморально. Стив скривился, гася улыбку. Вспомнил нервную засаду двухдневной давности под окопами фрицев, с трудом разбираемый в переводе Гейба бред Жака, который тот нёс, высоко задирая брови и строя самое невинное лицо на всём континенте. — Как банально. Дернье же выложил целый список… Ты вообще слушал? У тебя нормальная подушка есть, пока на месте стоим. Нам и бананы привезли… — Начав оттаивать, Баки накрыл лицо локтем, мычанием толи подтверждая слова Роджерса, толи пытаясь их заглушить. — И из дома тебе новые носки прислали. Или просто поддержка «боевого приятеля». — Пха. Та, что практикуют Томпсон и Бейли? — Роджерс подавился воздухом — он не это имел ввиду, он говорил буквально о поддержке. — Держу пари, они тоже сейчас в палатке отсиживаются. Что с лицом, Стив? — Я не… — это имел ввиду, — настаиваю. Просто как вариант. Кто бы, дьявол, знал, почему он выдал именно это набор слов, а не тот, что смущением бил по вискам… Отговорок Стив напридумывал себе слишком много для того, кто старался не придавать этому значения больше, чем услуга, которая — все прекрасно знали — практиковалась между солдатами. От поддержки и искреннего желания хоть как-то хоть чем-то помочь, особенно когда Баки пусть язвительно, но воодушевился, до простого личного интереса и тяги к откровенному противозаконному идиотизму. — Отдрочить мне? Серьёзно? Так ты собираешься уровень нравственности поднимать? «Не серьёзно, конечно, о чём ты, Бак? Мы же дурачимся, как обычно. Это ведь не выходит за черту. Мы же их не проводили никогда.» Их никогда и не было, кроме той призрачной последней. — Я мотоцикл этими руками поднял. — Какая же ты зараза, кто бы знал, — прыснув, Барнс качая опустил голову, тихо откашливая смешки, и, ненадолго затихнув, упёрся позади себя руками. Задрал подбородок. Масляное «валяй» чужеродно ударило в лоб и скулы. Стив хотел очень глупо уточнить, хотя ясно всё было и так, и вместо этого слишком резко вскочил на ноги. Баки проследил весь его короткий путь до койки и тяжёлую высадку на неё. Что делать дальше, Роджерс не знал, а Баки не давал подсказок — с таким взглядом, полуприкрытым и неотрывным, он разговаривал с девушками — Стив видел и не совсем его теперь понимал. — Ладно, — он дрогнул уголками рта в зажатой улыбке. Опустить глаза на чужой пах не давал бивший под кадык пульс. — Мне уже неловко. — Хуже, чем тогда в ванной точно не будет, — Баки звякнул пряжкой, расстегнул ширинку, мелькнул взглядом за плечо Стива на штору палатки вместо толстой тяжёлой двери на большом замке, задвижке и прочих радостях предохранения от нежелательных глаз. — Ох, заткнись, — Роджерс сглотнул пульс и протянул руку к кромке нижнего белья. Тут же понял, что вот так просто не может подступиться, что весь понабранный с девушками из турне опыт сводился к чужой инициативе или хоть какой-нибудь, но прелюдии с его стороны. И огладил костяшками низ живота Баки, заодно задрав майку и оголив дорожку волос от пупка. Тогда же вспомнил и то, о чём говорил ему сейчас Барнс — у Стива тогда началось запоздалое мужание и… — Волосы на лобке были событием. Плюнь. Подняв глаза и ладонь к лицу Баки, Роджерс наткнулся на ступор — тот, кажется, тоже действительно задумался о том, что они делали. Наверно, тут ещё можно было остановиться… Баки плюнул и, поведя плечом и устроив удобнее руки для опоры, развёл колени. — Ты так надолго там засел. Думал, ты свернул в чёртовой ванне свою цыплячью шею, — сжав челюсти, Стив просунул ладонь под резинку трусов, не удержался, вздрогнул, коснувшись кожи, и на зло этому смял пальцами член Баки, не слишком деликатно провёл от основания к головке — Барнс, нахмурившись, зашипел. Роджерс метнулся к нему взглядом и сразу же его опустил, наткнувшись на ответный — тяжёлый и внимательный. — Полегче, Стив. Выдохнул и двинулся, коротко ёрзнул под рукой. Стив снова провёл, на этот раз мягче, и ещё, снова, вслушиваясь в участившееся дыхание, пока член в руке не окреп и Баки не качнулся в кулак. Звуки стали острее, Роджерс концентрировался на всех: на тех, что шумом сливались за пределами палатки, и тех, от которых коротило вкупе с осязанием и осознанием. Баки пыхтел, крупно глотал, елозил пальцами по одеялу, мял его на складки и сухие трещины. Хотелось воды и расстегнуть пару пуговиц у горла. Почти как тогда, когда они с Баки влезли ночью в кафе и проиграли до рассвета в пинбол. Сердце било об рёбра и гортань, внимание делилось надвое, о виски тёрлись запал и тревога, а руки оставляли свои следы на очередном запрете. — Я могу тоже… — шёпот врезал по ушам очень близко вместе с теплом, парившим от чужой груди сквозь майку, — вариант с поддержкой попробовать. В очередной удар пульса влился жар и растёкся с ним по груди и лицу. Роджерс выдавил из себя усмешку и мотнул головой — он наверняка сидел сейчас весь красный, и Баки только подначивал. Он смущал, был слишком довольным, судя по тому, за что успевал зацепиться взгляд, когда Стив мелькал им наверх от собственной руки. Барнс чересчур спокойно потянулся к роджеровой ширинке, ухмыльнулся интонацией: — Хо-хо, а здесь не прибавилось. — Здесь улучшать было нечего. — Самовлюблённости тебе не занимать, а? Эрскин перебрал с некоторыми личностными качествами. — Баки, захлопнись, — всё, что смог выдать, зажмуриваясь от чужого прикосновения. — Мешаю представлять Картер, а? — Да. — Держу пари, руки у неё сильные. Слышал, как она… кх… уложила хуком бычару из учебки. И в часть не боится соваться одна в юбке. Красный флаг эти юбки… А икры какие… Ты видел её лодыжки, Стив? И волосы наверняка мягкие… — Каштановые. — Дьявол. Я скоро… Картер всегда с иголочки, а? Ей наверно вместе с письмами помаду высылают. А ещё пуговицу верхнюю не застёгивает… — Да, но... Бак, заткнись. Он мешал. Думать, держать концентрацию, растрачивающуюся на контроль обстановки вокруг и быстрые движения рук, пытаться не съезжать с представления Пегги. Придя первым, Барнс додрачивал Стиву молча, продолжая пыхтеть в висок и придерживать его испачканную руку, в которую сразу же после впихнул платок и флягу с водой. — Не думал, что ты такой болтливый, — обтирая пальцы и костяшки, пробормотал Роджерс, давя неловкость. — Ещё никто не жаловался, — Баки пожал плечами и успел задеть по предплечью встающего на ноги Стива. Выбрасывая платок в ком вещей на стирку, тот чувствовал спиной чужой взгляд. — Полагаю, побратимство «боевых приятелей» мы прошли? Роджерс прыснул — всё было нормально, ничего такого не произошло, просто ещё одна глупость. Баки, по крайней мере, смотрел на него прямо. — У меня орехи оставались, — Стив начал рыться в бауле с вещами, переворачивая стопки нижнего белья, рубашек, завёрнутых в бумагу карамели и арахиса. — Будешь? — Орехи, Стив? — Баки улыбался и играл бровями.***
За пять дней Воющие Коммандос дошли до чужой оккупированной территории Австрии. По лесам так было короче, а русские посты и солдаты встречались только у крупных селений и небольших городов, мимо которых они проходили. Ничего кроме раздражительности это не добавляло к тому вылившемуся положению: Стив молча шёл вперёд, выслушивая нудный усталый бубнёж в спину и участившиеся донесения Джима, врущего штабу, и всё нарастала тихая нервная необходимость держать поблизости оружие на земле коммунистов. От Пегги не было новостей или каких-либо сообщений, она взяла радиомолчание, по всей видимости, взвалив на себя слишком много и увлечённо уйдя в полноценное расследование. Разумеется, коммандос это не обнадёживало: с одной стороны была политическая возня, которой Капитан Америка со всем своим рвением, кажется, помешал, с другой — игра того же двинутого капитана в прячься-и-лови. Роджерс не знал, как собрать разваливающиеся шестерёнки и винтики, чтобы порядок и слаженность достигли чего-то механического, как само собой складывалось на фронте. Тогда время неслось вперёд быстрее жизни, пространство казалось острее и контрастнее, была крыша приказов и такого явного врага, что он, даже скрываясь, застилал горизонт и глаза кровью. Прошлое всё больше разнилось с настоящим, и по сумеркам от ветра и едва слышного скрипа снега уже можно было оглохнуть. Своеобразное тягучее предвкушение. Стив его ненавидел. Поэтому выловленный сигнал, прошелестевший во время очередного одинокого поиска частот радиопередач, был поистине небесной манной. Джим на новость вспетушился, вышипел из палатки заспанного Пинки и засел с ним за радиостанцию, выкручивая тумблеры частотного диапазона, расстояния, подавления шумов и играясь с длинной антенны. Источник сообщения, немецким отрывочно и спутанно отбивавшего просьбу вызвать помощь, как оказалось, находился не слишком далеко — радиостанция дистанцией связи на десять миль связи ловила сигнал без усилителя Старка, одной из последних оставленных им разработок, прежде чем он ушёл в производство тостеров. Координаты выяснили примерно. Пинки носился по палаткам в поисках карт, карандашей и бумаги, отпинывался от Сэма, разлёгшегося на бауле с вещами и зажавшего подходящую по диаметру супницу — Морита чертил круги, обходя ближайшую территорию стоянки с приёмником и замеряя мощность сигнала. Собирались в спешке, экзальтированно обматываясь ремнями с патронами и проверяя оружие. Бетонный забор около трёх метров высотой и деревянный домик, на покатой крыше мокро блестевший таявшим под рассветом снегом, не манили и даже не настораживали, но в квадрате, который Джим и Пинки определили под поиски источника радиосигнала, это оказалось единственным подходящим строением. Пара других была прилеплена к склону обычной австрийской деревни и кричала домашней птицей. Конура у домика темнела собачьей головой, спящей на тонких лапах. Никакого движения и опознавательных знаков — натыкаться на русских не хотелось совсем, но те бы обязательно развесили красный и звёзды. По словам Джунипера, видевшего колонны советских солдат, так они метили всё, что считали своим. Поэтому Стив просто вышел из засады, игнорируя протестующий шёпот за спиной, покрепче перехватив револьвер и качнув прикрытыми щитом плечами. Взойти на подгорье незамеченным, разумеется, не вышло — вываливший из домика мужик в тёмно-зелёной форме без нашивок с винтовкой начал поворачивать, угрожая вскочившей псиной, на чистом немецком. Ох, этого было достаточно. — Guten Morgen. Kannst du mir helfen? — Стив уговаривающе поднял ладони на уровень лица, дождался готовности солдата внимать и, улыбаясь, поправил синюю каску с белой А-звездой и указал на забор. — Ist das der Hydra-Stȕtzpunkt? Мгновение замешательства позволило Роджерсу метнуть руку к щиту и прикрыться от бившего в голову огня. Он тут же бросился вперёд, выцепив с третьего выстрела колено мужчины и ударом сверху оглушил по затылку. Собака рвала цепь, облаивая и царапая землю, из леса приближался крик Дугана, Гейба и Сэма. Краем взгляда Стив зацепил движение в окне домика — то треснуло и разбилось по вовремя вскинутому щиту очередью, прямо на которую понесли собственные ноги. Щит поддел ствол пулемёта, докрошив раму и облив осколками руку и чужую голову, и правая рука выкосила из М1917 стрелка. Домик затих, гремело выстрелами у стены и палило синим — парни пока справлялись, и Роджерс ввалился в оконный проём дочищать «контрольно-пропускной пункт». Внутри было звеняще тихо, прошиты опрокинувшейся очередью стена и потолок, под ногами хрустело стекло. Стив втянул воздух и полез в карманы за патронами, прикрывая голову и грудь щитом. На вкидываемом в корпус барабане косо обожгло бедро и тут же следующим выстрелом вспыхнуло из-за раскрытой двери смежной комнаты. Кинувшись к стене, Роджерс зацепил за собой стол и ногой пнул его к двери. Тот тяжело въехал, прикрыл проём и заставил открывшего огонь высунуть голову. Стив выстрелил, выбил щепки и выпалил оставшийся запас барабана вхолостую, отвлекая от приближения. В секунду затишья он оттолкнулся от стены, врезал в дверь, вбив её до глухого стона в стрелка, и, сразу рванув дверь обратно на себя, кинул щит в замершего гидровца. Перезарядив револьвер, Роджерс выбежал наружу. Коммандос успели подорвать стену и под ней отстреливались от охраны, прикрываясь обломком бетона. Тот сыпался и звенел рикошетом о торчавшую арматуру. Подобравшись ближе, Стив швырнул щит, выбив со стены снайпера, и, вернув орудие себе, прикрыл порывающегося выставить пулемёт Гейба. С пустым барабаном сел за обломком недалеко от Дугана и Счастливчика Сойера. — А я почти забыл, какой ты отмороженный придурок, капитан! — проорал Дум-Дум и вышвырнул за стену гранату. Стив отсалютовал двумя пальцами и начал прорываться на территорию. Под каской и формой колотило сердце и катился пот, бедро ныло и пульсировало ранением, подрагивали кисти и стопы, под кожей горело — только теперь Роджерс понял, как сильно привык к этому. Его не сбивало с курса, он бежал вперёд, кидая щит в чёрные маски, целясь выстрелами чуть выше пряжек ремней с чеканкой щупалец. Голова брала пространство холодной ясностью, бросала взгляд на движение, строила рывки тела. Заставила метнуть дежурный взгляд через левое плечо, промазала, почему-то у кромки леса нашла Джунипера, а не… Плечо прошило — нехорошо и вязко. Стив растерялся, тряхнул вспухшим черепом, приходя в себя, и пошёл дальше. Охраны было не так много. Роджерс подчистил позиции на стене и Воющие всыпали на территорию. Из здания — укреплённого ангара — стреляли очередями, подстреленно периодически вываливаясь из щели приоткрытых для огня дверей. Внутри оказалось жутко неудобно: ангар был заставлен крытыми грузовиками и транспортными ящиками, из-за которых крыли выстрелами. Морите задело голень и очень удачно верхушку каски. А Сэм прошёл проверку на счастье: пули его не брали, он часто высовывался и перебегал, выстреливая забившихся за укрытия гидровцев, кажется, у него даже была стратегия. Но Стив не дождался её заключительного результата — задавил, уперевшись в машину, последнюю засевшую между рядами группу солдат. Джунипер вбежал, когда Пинки нашёл люк. Под ангаром была база. — Роджерс! Не взглянешь? — спустя полчаса орал Дуган откуда-то из другого конца коридора. — Мы нашли одного. Сама база сдалась быстро. Охраны там было с десяток человек, остальные — учёные, лаборанты и обслуживающий персонал. Сдав позиции, солдаты начали расстреливать своих, кто-то травился сам, дробя собственные зубы с цианидом, остальные активно сопротивлялись. Стив успел схватить лаборантку, прежде чем та свалила стол с какими-то колбами и схватилась за пузырёк с кислотой, но она хрустнула челюстью и пошла через рот пеной. Пока женщина билась на полу в конвульсиях, Роджерс сполз на холодную плитку, перевязал бедро и прощупал плечо. Пуля застряла неглубоко и вроде неопасно. Глаза сами выцепили среди склянок спирт и аптечку на стене. Прежде чем выйти в коридор из кабинета, Стив распахнул полы халата лаборантки, сунулся пальцами в карманы, нащупав только очки для чтения, ручку и карточку-пропуск с именем-должностью, в последний раз оглядел багровое вспухшее венами лицо с подтёками слюны, слёз и пены и поднялся на ноги, оставляя за спиной чёрную эмблему черепа на светлой штукатурке стены. — Прятался под столом, — вздёрнув на ноги захлёбывавшегося в скулеже мужчину в халате, прорычал Гейб и обрушил того на выставленный в центр кабинета Дуганом стул, напоследок зло сжав ворот рубашки. — Гидровская крыса. Обведя взглядом разгромленное помещение с ещё двумя застреленными лаборантами, со снесёнными на пол бумагами и оборудованием, с разбитым стеклом аварийного ящика и валяющимся на полу огнетушителем, которым, по всей видимости, пытались отбиваться, Роджерс остановился на лице Джунипера. Он носился глазами между телами, проваливаясь в расплывающиеся на халатах разводы крови. Наверно, ещё не привык. Может, он до сих пор с кошмарами спит, бросивший учёбу и заставший последние дни войны. Зачем его вообще сюда взяли? Он же убитых даже не ненавидел. У Джонса вон аццановский багаж вываливается. Стив сжал переносицу пальцами, пытаясь сконцентрироваться на деле, а не на нытье плеча и бедра. — Зуб вытащили? — дежурный вопрос, риторический и вымученный. — Да, он даже не пытался отравиться, — Гейб обливал презрением — трусы без благородного самолюбия его не забавляли совершенно. Хотя, кто их знает, почему каждый их них кусал цианид. — Wie heißt du? — потребовал Стив, подходя к стулу. Мужчина вскинул наверх ошалелый взгляд, замотал головой, дрожа подбородком. — Es wird viel einfacher, wenn du unsere Fragen sofort beantwortest, — лаборант замычал, заливая глаза и щёки. — Дьявол. Кто-нибудь хочет им заняться? Тимоти? Тот, упиравшийся всё время в спинку стула руками, только хмыкнул. У Стива не шли допросы. Он видел подонков, религиозных упрямцев, таких вот жалких напуганных людей, и ему хотелось взывать к морали, показать, как очевидно они заблуждаются. Ведь есть обыкновенная человечность, прирождённая нравственность! Как же это просто, чёрт! И он распалялся, забывал о том, что информацию нужно вытягивать, а не забивать головы лекционной хренью вроде морали. И о силе сразу становилось сложно вспоминать, её пределы размывались под хруст костей. Но он хранил в памяти языки. В лучшем виде, чем кто-либо из Воющих. — Как обычно, Роджерс. Всю грязную работу, а? — Тимоти подмигнул и снял котелок, показательно стряхнув с полей пыль и любовно уложив его на рабочий стол у стены. — С меня пиво. — Три пинты, Кэп. Стив кивнул. Не в первый раз. — Джунипер, — тот мял пальцами ремень пулемёта, вперившись в ищущего выпученными глазами хоть какой-нибудь помощи мужчины, но на собственное имя отмер. — На выход, остальные тоже пройдитесь по кабинетам и коридорам. Джунипер, Гейб и подпиравший косяк Пинки понятливо кивнули и вышли. — Никого интересного не нашёл? — Дум-Дум дождался закрытия двери, глянул с какой-то жалостью. Роджерс сжал губы, скупо кивнул подбородком на мелко дергающегося мужчину — надо было быстрее закончить с этой частью. Отвратительная грязь это была, если честно. Тогда ломался мрамор монолита «Гидры» и единого врага больше не было. Он дробился на одержимое руководство, вроде выжженного в череп Шмидта, спонсирующую элиту, распивавшую бархатный виски за столами красного дерева, учёных, чей потенциал так удачно оценили только под низкими потолками, персонал, солдат… «Гидра» не всегда была в базах, огромных заводах, складах и танках, оружии, синих испепеляющих залпах, в том, что под грифом «геройство» попадало в хроники, она была в людях прежде всего, как и нацизм. Головы она растила действительно множественно и высокой скоростью, закрепляя верность обещаниями и страхом. Этот вот мужчина, привязанный к стулу, боялся за семью, пускал по щекам соль, растрачиваясь на вопли о жене и ребёнке. У многих была семья, Роджерс был уверен — в «Гидру» не брали кукол без верёвочек. О жёнах, сыновьях, матерях, любовниках, любимых лошадях, счетах в банках им в лица выли не часто, обычно это слушали в тёмных кабинах с зеркалом Газелла, глядящим на тебя дулом Кольта или тарелкой сочного стейка — по ситуации. Сейчас, и с десяток раз пять лет назад, у них не было ни допросной, ни еды — была моральная измотанность и желание дойти до конца. Пару раз успели заглянуть Гейб и Сэм, плюнуть, что база, видимо, химическая, поскольку оружие здесь было только у охраны, всё остальное — звенящее стекло колб, дистилляторы, микроскопы и галлоны жидкостей расцветок рекламных плакатов Pabst blue ribbon. Счастливчик, прежде чем хлопнуть перед носом Джунипера дверью и вытолкать его наружу обходить периметр, бросил однозначно адресованное: «Устал, капитан? Или рукава у костюмчика застирать будет некому?» и без ответа оставил уязвляться. Дуган весело кашлянул в усы и щёлкнул найденными в этой же комнате щипцами. Проводив эхом топающую по стене тень Сойера, Стив упёр руки на металл стола и снова попытался вслушаться в немецкий скулёж — вдумываться в природу комментария не было желания. Ночью коммандос курили в небо, светя огоньками в Млечный путь и густо дыша серым дымом. Тихо переговаривались, пока Роджерс досматривал журнал смен и перечень выводимых в лабораториях веществ. От учёного удалось узнать, что сигнал уходил в ближайший приёмный пункт с запросом о помощи и прояснения ситуации — ночная смена второй день не выходила на вахту. В нескольких часах ходу от базы был городок для работников, который теперь молчал, а база продолжала работать и предусмотрительно уходила в осаду. Неплохо выходило для разнообразия, бодряще, как снегом умываться, выползая из палатки и заодно набирая тот в чайник. Стив вышел на воздух, втянул грудь холода, намешанного с куревом, встретил взгляд Сэма, наконец снова попробовавшего кровь, дал команду собираться. Городок было интересно глянуть. А тот слепыми окнами чернел поверх вырубленного леса и в самом деле отмалчивался. Пропускная будка, шлагбаум, вся территория были пустыми и целыми, как и сам «городок», оказавшийся огромным деревенским домом в несколько этажей под треугольной крышей и высоким фундаментом, обмазанным белой известью, и несколькими пристройками и поленницами. Тела начались на входе, ломано уроненные и неохотно сползшие по стенам, вились разбросанными игрушками по лестнице и гостиничным коридорам, оплывали в тепле мухами, вонью и грязно-бурыми сетками вен, уходящими под чёрную корку высохшей крови. Сверху тянуло холодом — Стив почувствовал, отмучил себя решением и оставил Воющих зачищать второй этаж, пока сам, зажимая нос предплечьем пошёл выше. Третий пролет лестницы был завален трупами — гражданская одежда и военная форма — а дальше тянулся чистый ковёр на весь коридор, запорошенный таявшим снегом, который под ногами хлюпал и кое-где лужами ловил отражение открытых настежь окон. Четвертый этаж предсказуемо оказался теплее и суше. Пульсом отбивало в горло, рёбра, бёдра, колени и все пальцы. Роджерс переминал рукояти щита и М1917, пробовал подошвой каждый шаг, жадно жрал глазами пространство, абрисами вещей кучковавшееся вокруг, слушал скрип. Наворочено здесь было чертовски много. Такие же, как и ниже, измазанные дракой стены, раскрытые болтающиеся на сорванных петлях двери в личные комнаты, засыпанные рваньём из серых страниц словарей и чертежей и редких красных пятен агитплакатов. Ковёр на полу был взрыт волнами, поверх которых криво тянулись обрубки тонких труб, вывороченные ящики, вспоротые матрацы и подушки. Некоторые окна лопнули и перекрылись шкафами, тоже выпотрошенными и пустыми. С потолка паутиной висли провода, круглились бока голых лампочек без плафонов, прямоугольно чернели дыры вытяжек без решёток. Во всём этом хламе в одной из комнат Стив с трудом нашёл уцелевший стол — по гнутой шее настольной лампы, разодранной, но, судя по перекрученным проводам и отдельно на них болтающейся кнопкой, работающая. И бумага… везде была бумага: отдельными листами, обрывками, в корочках, в папках, скрепленная по несколько штук за уголки, машинописные и исчирканные карандашом. Стив взял пару таких листов, но почерк не узнал, хотя писали на английском какие-то пометки, перевернул папки, вчитался в названия — проекты, кодовые названия под гидровской печатью — все были перелистаны, помяты, изорваны. Но того, что, видимо, нужно было так остро отыскать, здесь не было. Стив шлёпнул последней папкой о стопку других и тяжело вздохнул, спугнув за спиной шаг.