Спасти сержанта Барнса

В иллюминаторе пестрели плоскими пятнами здания аэропорта, крестики самолётов, пилюли обслуживающего транспорта, легковые автомобили на стоянке и лоскуты выбритой травы, разделённые белёсыми взлётными полосами. Было пасмурно, вроде капало понемногу, выкрашивая асфальт и бетон на несколько тонов серее. Начинало потряхивать и гудеть ветром по закрылкам и готовыми к посадке двигателями. Пегги смотрела на начавшую быстро подпирать ноги землю, теребила пальцами обивку подлокотника — от нервов. Последние недели выдались на редкость паршивыми: информации по делу Солдата не прибавилось, Европа молчала, только приняла беспилотник, тут же выпустив в небо над Польшей, и по-тихому отсылала какие-то приказы Воющим Коммандос. Последняя новость от Стива — то, что юг оказался нетронутым… Картер пыталась выцарапать и себе списки этих координат, даже через Дэниэла, но Лондонский штаб зажал всё себе, великодушно поделившись только и без того обещанными чертежами летательного аппарата. Неужели эти остолопы думали, что она это проглотит и продолжит отсиживаться в Эл-Эй? Дел там не было всё равно, а стивово «да, мэм» звучало как «отвалите, сам разберусь, но, если захотите помочь, я буду очень благодарен». Так что теперь под Пегги шинами шаркали колёса гражданского самолёта по разметке аэропорта Хитроу, за спинкой кресла выплакивался во всё горло ребёнок, не справившийся с заложенными ушами, а где-то за кабиной пилотов каменно разворачивался Лондон. Как же давно она не была дома. Англия закончилась вместе с братом и стремительно залисталась войной, оперативной работой, спасением Эрскина, встречей со Стивом. Всеобъемлющее, конечно, восприятие Роджерса было, он очень многое перекрывал, даже будучи ещё ей по плечо, а уж потом… и на войне всё казалось больше и важнее — их дело, их жизни, их чувства. Искрило. По металлу и коже. Они были счастливы. И в тот миг, когда подобранный со льдов Стив вжал её в себя и дышал духами сквозь мех куртки, обмороженными пальцами обжигая щёки; и тогда, впервые обводя ладонями наготу друг друга в квартире при штабе и захлёбываясь от смеха в трубку на приказы явиться наконец на совещание; и в полдень — боже, это был ровно полдень — когда они вместе поставили на пол в новой гостиной последние коробки. Наверное, это был пик, альпийская вершина их общего времени — после всё как-то успокоилось, штормом походив с десяток раз, побившись о стены брызгами ссор и примирений. Они оказались слишком похожими. Оба не в меру устремлённые куда-то вперёд, несущиеся без тормозов и размахивающие знамёнами справедливости. Увлечённые, далеко не семейными неурядицами даже не близко Этель и Альберт. Пегги могла сама открыть банку рассола, а Стив вызывался справляться с пылью на полках, осевшей ещё с войны неподдающимся слоем памяти. Он тосковал, терпел зимы, в особенности февраль с тяжёлым снегом и воющей по рамам окон виной за смерть Джеймса и его семью, оставленную в Бруклине. Пегги свою тоже оставила. Ради памяти брата, ради безопасности родителей, спокойствия совести и великой стройки стены от фашизма и «Гидры». Хорошие планы, капитан Деннистон бы их на пропаганду под британским флагом порвал и раскидал по всему Лондон-сити и набережной Темзы. Мама была в ужасе, ведь леди не идут на войну, леди хранят дом, куда можно было бы вернуться. На улице было холодно — шесть по Цельсию с такой влажностью и ветром уходил в зябкий отвратительный минус и вытрясал из рук прилетевших все деньги на тёплый кэб прямиком до отелей. Пегги должен был ждать свой и двое сопровождающих агентов штаба. Отстукивая шаги по плитам зала аэропорта, выкатывая за собой чемоданчик, обходя пары с детьми, повисшими на указательных пальцах, Картер надеялась на машину у самого выхода, зонт, крепкий кофе, от которого на самом деле уже воротило, и гренки с сыром. Но всё обошлось открытой задней дверью автомобиля и протянутой к ручному багажу рукой под рукавами тёплого пальто и чёрного костюма под ним. — Миссис Картер, доброе утро, — мужчина приветственно кивнул и шагнул к багажнику. — Присаживайтесь. Шеф Коупленд отправил за вами. — Мисс Картер, — поправила Пегги и заняла заднее сидение Рено. — Да, спасибо, меня уведомили. В салон рядом сел агент, махнув полами пальто, чтобы то не помялось, и дёрнул за воротник, укутываясь и прикрывая ремни нагрудной кобуры. — Давно вы не были в Англии? Погода сейчас не лучшая. Не знаю, застали ли вы, но в Ричмонде несколько месяцев назад открылось кафе, — смотревший прямо перед собой мужчина мелькнул в сторону Пегги взглядом и натянувшейся улыбкой, потёр пальцами рукав пальто, похлопал по бокам, видимо, выискивая карманы и что-то в них, сглотнул. — Ничего примечательного, обычная забегаловка, но омлеты и пироги там восхитительные. Не хотите заехать отогреться? — Нет, спасибо. Прямо в штаб, — Пегги прошлась глазами по нервным жестам соседа. Флирт при таком напряжённом водителе, скрипевшем перчатками по рулю и дувшему ноздри в зеркало заднего вида, исключался. — Меня ожидают. Машина, съехав с главной дороги от аэропорта, миновала станцию подземки и свернула в тонкую кишку улицы, утыканную мелкими офисными зданиями. Картер обернулась — позади, выдерживая расстояние, хвостом ползла машина. — Не припомню, чтобы по Нельсон-роуд можно было добраться до Гринвича, — выпрямившись, Пегги сжала ручки сумочки. Пистолета с собой у неё, конечно, не было, конвоирующие агенты вряд ли бы добровольно им поделились, а в чёртовой ручной клади была только пилочка для ногтей. — О, на Грейт-Запад-роуд мы видели аварию, — мужчина размял шею, продолжая жечь взглядом обивку переднего кресла, и положил левую руку на колено. — По пути в Хитроу пришлось делать крюк… Пегги потянулась к лодыжке, тряхнув волосами, извиняюще глядя на агента рядом и растирая затёкшие после длительного перелёта ноги. Боже, храни короля и неизменную привычку надевать туфли на каблуке. Мужчина, понимающе ухмыльнувшись, повернулся к окну и скользнул пальцами под пальто на груди. Картер прерывисто втянула ртом воздух, перебивая пульс и потянув с пятки обувь. Первые два удара врезались в чужую ладонь и грудину, выбивая сдавленный крик и попытку тут же собраться и ответить. Водитель сразу же выпустил левой рукой руль, занял её поисками пистолета, оставил открытым сторону. Пегги ударила каблуком по уху, мотнув голову, тело и следом всю машину. Собственные бок и висок въехали в дверцу, ухнув тупой болью. Она едва не упустила движения руки и уставившегося в неё дула. Картер поднырнула под предплечье, обхватила кисть, задрав ствол в крышу, сдавила чужие пальцы, оглушительно пятная дырами обивку. Спустить весь магазин вхолостую не вышло — агент дёрнул руку на себя, растрескал выстрелом лобовое стекло, спугнув водителя, и Рено снова мотнуло. Соседа отбросило, и Пегги, остро вмазав каблуком по кисти, вырвала пистолет. Первая пуля ушла в окно, вернув ударом наотмашь резь по собственному лицу и совсем не джентльменский пинок ботинком вслепую, пришедшийся очень неудачно в колено. Картер согнуло и грохнуло отдачей в вывернувшийся сустав, взорвав по заднему стеклу напротив красную паутину с чёрными ошмётками. Сосед осел и растекся по сиденью. Через спинку кресла перегнулась рука и вывернулась на Пегги вторым пистолетом. Водитель крутанул руль, въезжая в поворот, и, дёргая головой, попытался выцепить дулом. Всё тело в ударе пульса бросилось с прицела на середину сиденья, выпрямилась обутая нога, ударив под локоть. Чужая рука дёрнулась, расцепила пальцы, — и Картер впилась в ладонь, сворачивая пистолет вместе с запястьем. Оружие не удержалось, выскользнуло, дулом упёрлось водителю в трапецию и гулко охнуло по салону. Агент вздрогнул, выпустил руль, скривившись в монотонном вое, и завалился на простреленный бок, бешено ворочая глазами. Пегги всмотрелась сквозь трещины в лобовом на дорогу, выбрала ближайший фонарный столб, вырулила в его направлении и откинулась назад, уперевшись в спинки своего сидения и переднего. Рено вплавилось капотом, вмялось практически до лобового стекла, выбросив в него водителя и перегнув через руль наружу. Картер вдавило в переднее сиденье, бросив всем весом на напряжённую руку, теперь рвущуюся болью. Где-то за пределами машины прошаркало резким торможением. «Надо выбираться» било по черепу ударами крови и страха. Пегги отклонилась, и грудь проскребло стоном. Пришлось перегибаться, чтобы непослушно прошарив правой рукой, найти ручку. У открытой двери на уровне глаз нашлись полы шерстяной юбки и узко схваченная тонким ремнём талия. — О, господи, мисс! — неожиданно притворно растянулось сверху. Колени согнулись, и перед Пегги опустилась Дотти Андервуд. — С вами всё в порядке? Картер хотела отмахнуться, убрать к дьяволу, откуда оно явилось, это лицо, чтобы не сочилось под скальп тонкими иглами надежды. В последний раз они разошлись друзьями, если так можно было говорить о воспитаннице Красной Комнаты, но прошло столько лет… Её мог нанять кто угодно. Чёрт возьми, Пегги действительно не слишком умело находила себе союзников, зато тех, кто точил бритву о ремень, мстительно пялясь на её фотографию, было более чем достаточно. К ней протянулась пустая рука, раскрытой ладонью вверх. Подняв взгляд, Пегги почему-то наткнулась на заинтересованность и беспокойно сведённые безупречные брови. — Ты убьёшь меня? — выдавилось сипло и тяжело, но игр не хотелось вовсе. Как бы Дотти их не любила, как бы хороша не была в них, Картер была уверена, этот этап они прошли, приподняв друг для друга маски до честности. Андервуд растянула в улыбке уголок накрашенных губ, поднялась, отряхнув с юбки складки, оглянулась, красиво вывернув шею, и снова протянула руку. Приняв положение и вздохнув, Пегги шлёпнула в неё свою кисть и, опираясь, чувствуя, как чужие пальцы второй руки жёстко цепляют пальто на спине, вытягивая из салона, с трудом встала на асфальт. — Не сегодня, милая, — Дотти потянулась к лицу, убрала налипшую на кровь прядь волос, едва коснулась большим пальцем в перчатке пульсирующего болью виска. — Давай, шевелись. Тебя ждут в С.Н.Р. На переднем сидении Мерседеса было просторнее — огромная машина, особенно восхитительно смотревшаяся с белым рулём под чёрными перчатками и им в цвет лаком кузова. В стиле Дотти, можно сказать. Пегги думала об этом, чтобы не концентрироваться на ранено поджимавшейся руке и остальном отбитом и поднывающем теле. — Тебе нужно к врачу, — Андервуд повернула к ней голову и взглядом указала на запястье. Слишком быстро стихла опасность, сознание настойчиво просило искать подвох, но так не хотелось видеть его в Дотти. Та не любила хлопоты и лишние танцы — Картер наверняка была бы уже мертва. И всё же… — Что происходит? — она вздохнула и прямо посмотрела на чужой профиль. — Дотти, почему ты здесь? — У меня дела в Лондоне. О тебе я узнала от работодателей. С.Н.Р. у них кое-что позаимствовал, они хотели вернуть. Пегги кивнула, перевела взгляд на дорогу. Навстречу текли знакомые двухэтажные домики спальных и семейных районов, широкая полоса асфальта, одинокие деревья под фонарными столбами, редкие извращения богачей вроде двухметровой зелёной изгороди, выстриженной под прямоугольник. Когда-то Пегги избегала все лондонские улочки, исцарапав все туфли и руки и перервав подолы платьев. И она знала наверняка — теперь они ехали правильно. — Меня хотели убить тоже твои работодатели, — полувопросом, потому что, казалось, Картер уже знала ответ. — Ну, плюс-минус. У них в последнее время не всё спокойно. Поди разбери, кто свой, а кто уже нет. А ты, как всегда, на передовой. Суёшь в чужие дела свой милый носик. Пегги нахмурилась. Она так не любила разговоры в полунамёках, но Дотти уже установила правила — безопасные для них обеих. — С.Н.Р. снова темнит. Ты знаешь что-нибудь об этом? — О чём? — вздёрнув в нарочитом удивлении брови, Андервуд коротко улыбнулась. — Об умалчивании причин некоторых военных конфликтов? О том, откуда правительство берёт деньги на спонсирование ваших проектов? А, может быть, о пристрастиях начальства? Говори точнее, Пегги, мне есть из чего выбирать. Разумеется. Такое существование, этот неприкаянный образ жизни — Дотти должна была себя защищать, ей нужны были гарантии неприкасаемости, а информация сейчас была дороже всего американского золотого запаса. Пегги действительно нужно было выбрать. — Авиация, которая недавно поступила к нам. Немецкий беспилотник, доработанный «Гидрой». Я видела чертежи, но там будто чего-то не хватает. Какого-то устройства в блоке управления. Что в нём особенного? — Технология. «Гидра» умеет воротить сенсации, но вот с повторением собственных успехов у них бывают проблемы. Во многом потому, что открытия воруют. Так, кажется, было с сывороткой для твоего женишка. Пегги сжала челюсти. — А с Зимним Солдатом это как-то связано? Некоторое время Дотти молча продолжала вести машину, слишком сосредоточенно вглядываясь в выросший в небо город, огромные буквы вывесок и афиш, указатели, размножившихся по бульвару людей и автомобили. Докатив по Аппер-Темза-стрит до кольца у Лондонского Тауэра и вывернув на прямую через район Сейнт Кэтрис, она будто выдохнула раздражение и заговорила: — Потише задавай этот вопрос в стенах С.Н.Р. Придумай лучше что-нибудь новое. Скажем, — Дотти взмахнула рукой и состроило ранимую гримаску, — потеряла своего возлюбленного, вестей от него нет, а на подмогах самолёт вражеской организации, — перестав играть, она посерьёзнела. — Будет лучше, если Роджерс не вернётся с ним, перекинутым через плечо. Для всех. Суза мне всё равно нравился больше. Он хотя бы берега видит. Оставив последнее без ответа, Пегги начала выслеживать вертикали по ту сторону окна: ограждения, балки, бетонные опоры зависших над городом дорог, пока все они не обломались о своды тоннеля Блэкуолл. В темноте и тоннах Темзы над головой стало едва проще, спокойнее, тише в сознании, накатили боль и усталость. — Почему ты мне помогаешь? — Мне нравится думать, что ты жива благодаря мне, — по глазам ударило светом, тоннель закончился, и Дотти начала сворачивать к тротуару. — Тебе выходить, кстати. До твоего штаба, правда ещё три квартала. Но… — она перегнулась через салон и дёрнула за ручку, помогая выйти, — ах, тебе будет так тяжело без моей поддержки. Пегги усмехнулась, благодарно в улыбке поджала губы и успела взглядом поймать ответную. — Очень мило с твоей стороны было подвести меня, Дотти. Хлопнув дверцей и проводив взглядом чёрный Мерседес, Картер, прихрамывая, пошла в сторону гринвичского парка.

***

Звук, шаркнувший по ушам из-за спины, заставил готовность ударить в тело адреналином, затянуть сухожилия, цепляясь за рукоять щита, высушить разочарование. Стив развернулся, едва сдерживаясь от толчка. Он вымотался, у него ныли плечо и бедро, в тишине гудела голова от недавней перестрелки, эхом бились о череп выстрелы и визгливые крики лаборанта — всё это наваливалось волнами, качало изнутри огромным «Олимпиком» и коптилось по рёбрам дымом. Хотелось закончить. Хотя бы этот рваный, поклеенный лоскутами в уродство день. Стив развернулся и чёрный силуэт в дверном проёме замер. Глаза давно уже привыкли к темноте. Сейчас так удобно было бы ослепить выстрелом, даже в холостую это съездило бы фатально — вспышка, и можно выиграть целый фургон времени. Но Баки стоял, выглядывая из-под ресниц и низко опущенного лба, и выжидал зверем, в чью берлогу бесстыже вломились чужие. А Роджерс давил облегчение, расплывающееся поверх всего дерьма этих месяцев, затекающее в трещины и выбоины последних лет, перекрывающее тревогу, осторожность, правильное ощущение времени. Он просто смотрел, не знал сколько точно, не ощущал, но продолжал бегать глазами по серому лицу в щетине, с мешками под глазами и безмерной усталостью. Он смог разлепить губы, только когда Барнс зло выдохнул через ноздри воздух. — Ты знаешь меня? Вышло громко, до эха собственного голоса в голове — Стив почти скривился. Баки дрогнул, едва заметно потянулся на звук, будто пробуя слова, пытаясь их узнать и по-птичьи скопировать. — Ты Капитан Америка, — жёстко и скупо, спотыкаясь о согласные. Под скальпом заорал весь Рэд Хук. Жёлтыми клювами чаек: «И это всё? Это же я, Бак. Стив чёртов Роджерс. Ты же за капитана меня самого обсмеивал. Ты ведь со мной пошёл. Мальчишка из Бруклина, Бак». — Мне говорили о тебе. Ты враг «Гидры». Представляешь угрозу. — Зачем тогда в живых оставил? — сдерживая голос, Стив пропустил собственный шаг навстречу. Где-то внутри начинал капризно разнываться ребёнок, не понимающий, почему его бросили. — Не знаю, — прошептал Баки, склонив голову и спрятав взгляд, потерявшись и тут же найдясь, сказал громче: — Не было резона убивать. «Откуда акцент?» не вмещалось в глотку, там стоял ком и сотни вопросов, сжимавшихся во что-то отчаянное и совершенно идиотское. Стив нервно прыснул, совсем уронил к бедру руку со щитом, хотел дёрнуть свободной, может, сжать пальцами пояс или переносицу, или, чёрт, хоть что-нибудь. Он вобрал воздух, снова сделал шаг. — Но ты ведь… Слова зажевались топотом по лестнице, глухим шагами по ковру. Мотнув головой назад, Баки втянул шею, вступил в номер и, тяжёлым предупреждением глядя на Роджерса, подошёл к столу. Зашуршала бумага, в блик из окна попала пластина руки, выборочно сгребавшей папки и листы в вытащенный из-под стола массивный дипломат. Чёрт. Что-то было охрененно сильно не так, Баки не помнил или делал вид, он собирал вещи и готовился валить. Из коридора шёпотом окликали коммандос. Стив глотал пульс и следил за рваными движениями рук. — Бак, — он не вытерпел, вцепился пальцами в предплечье. В ответ вцепилось чёрным взглядом. — Послушай, прошу. Я помо… Договорить ему снова не дали. Правая рука выпустила тяжело рухнувший дипломат и влепилась в солнечное сплетение, резко выбив воздух. Под машинально опустившийся подбородок дёрнулось из хватки предплечье, толкнуло к стене и, вдавив кадык, подпёрло шею. — Я не грёбаный Баки, — прошипело на ухо, и рука надавила сильнее. — И мне не нужна твоя помощь. Стив с силой сжал рукоять щита, который всё ещё упрямо болтался у бедра. Давление на шее ослабло, и Баки оказался в шаге, у стола, подобрал дипломат и вместе с щелчком снятого предохранителя оказался у окна. — Стоять, — выплюнул Сэм, вставший в коридоре напротив прохода в номер, державший щеку на прикладе винтовки и глаз на прямой линии прицел-мушка-неизвестный. Баки замер, наверное, скрипнул зубами и тяжело вздохнул — Роджерсу казалось, что в грохнувшей выстрелом — точно и коротко — тишине могло быть и это, хотя бы потому, что собственный удар сердца казался оглушающим. — Сэм, опусти оружие. — Это он? — Сойер удобнее упёр локоть в подвздошный гребень. — Всех порезал? Похрен. К чертям это негласное правило ступора. Стива дёрнуло. — Сэм, — он перебрал пальцами по рукояти щита и шагнул на линию огня, — опусти, это приказ. — Хватит мутить, Роджерс, — прорычал тот, едва мотнув стволом Спрингфилда, чтобы убрать с прицела перекрывшее цель плечо. — Какого хрена мы оставили целую базу и притащились сюда? Его ты искал? Это сраный Солдат, — Сэм оскалился, нервно слизал ухмылку, мелькнул взглядом в сторону, на звук. Стив глянул туда же — подходили остальные коммандос. — Но я думаю, ты в курсе. Так какого дьявола я должен опустить оружие? — Кэп? С окликом Джонса, с лицами Дугана, Пинки, Мориты с фатально нырнувшим вниз дулом винтовки Сэма — этот жест облегчения, за плечами друзья, за спиной прикрытие — с этой глупой секундой всеобщего промедления лопнул пузырь над номером с уцелевшим столом. Сорвался с места Баки, шаркнул по ковру — Стив услышал, поймал слухом его приближение, даже вздёрнуть щит успел, но бестолково. Ему крепко впечатали в поясницу подошву и выпнули вперёд, на ствол. Тот вспыхнул и гулким эхом ударил по барабанным перепонкам, обсыпав рикошетом пули и едва заглушив звон разбитого окна. Выломалась рама, заточилась случайно оставшимися осколками и потянула в переваливший за полночь день, вымораживающий и перемявший в золу все пучки нервов. Оттолкнувшись от хватающих рук, откричавшись бессмысленным «Не стрелять!», Стив прыгнул вслед. Земля бетонно вжалась в ступни, ударом отдалась в лодыжки и колени, обожгла напряжением мускулы ног. Сверху, с четвёртого этажа, продолжали сыпаться крики и одиночные выстрелы, летевшие поверх головы. Стив отмахивался от них щитом, подсекая им чужие пули, и очень старался не порвать грудь распиравшим лёгкие воздухом. Никогда, чёрт, ни разу за тридцать лет он ещё так быстро не выменивал вздохи на футы, никогда сам бег не был так важен — не упустить, не дать снова исчезнуть. Дотянуться. Силуэт Баки чёрным пятном метался впереди, путался в деревьях, сливался с тёмными провалами оврагов, навязчиво удерживал расстояние, не позволяя нагнать, как в одном из старых снов. Будто над лёгкими снова астма, от собственной хрупкости звенят кости, давится сосудами сердце, и он всё равно несётся, заплетаясь ногами, выпинывая каждый камень и ветку из-под подошвы, а Баки каждый раз, одним сном в повторении, был в авангарде мира. Пусть сейчас этот мир сжался до поля зрения без фантазий и мыслей с единственной эгоцентричной целью. — Стой! — Стив захлёбывался. — Баки! Без возможности изменить, хоть что-нибудь поменять, повлиять на пусть самый крошечный кусочек мироздания, всё превращалось в кошмар. Этот бег на месте против неизбежного кипятил капилляры и кожу. Баки во сне оборачивался, махал рукой, звал и ждал. По ушам заполошно ездили жадное дыхание и удары сердца, под ногами скрипел снег, падаль листвы и иголок, шелестело ветром по веткам. Баки в реальности мчался не останавливаясь, всё реже отблёскивая металлом руки, и наконец потерялся. Не выбрался из очередной тени и растворился. Сердце оборвалось в кишки, омерзительно рассыпалось мурашками по телу. Стив запнулся, пробежал ещё и встал, пытаясь вслушаться, угомонить пульс, вдохи, невероятное, жуткое, распухающие под черепом «ушёл». Оглядываясь, Роджерс замотал головой, бестолково затоптался месте. «Нет-нет-нет-нет-нет.» — Чёрт, — хотелось кричать, грязно и до боли под рёбрами. Он не знал, что делать. — Баки! На рукояти щита ослабла хватка, красная кромка вошла в землю у носа ботинка. «Он был вообще?» — съездило лишь на одно мгновенье, но так оглушающе, что показалось правдой. Подушечки пальцев на висках закололи холодом. — Бак! Ты не убийца! — пускай, дьявол с ним, раз он свихнулся, пусть — не умывать же руки. В конце концов Счастливчик Сэм в кого-то же палил из винтовки. — Ты хороший человек! Я знаю, чёрт. Это не ты. Слева на грани слышимости скрипнул снег. Затылок нагнало практически тут же. Это было на грани смеха — Стив не чувствовал постоянной угрозы, он хотел только вернуть друга — он пропустил удар. Тяжелый дипломат огрел по голове, мотнув её. Роджерс, включился, зашарил рукой в поисках щита, но его пнули и сразу же дали голенью в бок. Он ставил блоки, скрещивая руки, давая отбивать предплечья, торс, чувствуя, как бурлило под формой и просило отвечать. Стив не мог, не хотел драться, он отходил, откидывая от шеи и лица кулаки. Баки сквозь волосы смотрел волком, дёргал от ярости уголком рта и начинал скрежетать оскалом. Заводился, не понимая, почему ему не отвечают, всё жёстче сыпался на атаки. Сверкнул лезвием. Барнс замахнулся, прицельно метя в основание шеи, и, снова встретив блок Стива, начал продавливать удар. Роджерс выставил вторую руку, пнул по чужому колену, промазав, и снова — уже в живот. Баки согнуло, но нож он не выпустил и навалился весом тела, хлопнув сверху по живому кулаку металлической ладонью. Лезвие вошло в плечо, криво шаркнув по форме и порезав перевязь от пулевого ранения. Стив запыхтел сквозь зубы, ударил ботинком снова, сильнее. Баки отлетел, но у самой земли успел сгруппироваться и перевернуться. — Ты знаешь меня, — выдохнул Стив, зажмуриваясь и выдирая лезвие. Отброшенный нож неслышно упал где-то в снег. Плечо заныло с новой силой и растеклось теплом. Роджерса повело и качнуло. Зацепившись левой рукой за тонкий бук, хрустко сломав его ствол, Барнс отряхнулся от снега, веток и сбившегося дыхания. — Нет, не знаю, — взревел он и с коротким хриплым криком бросился на Стива. Металл кулака оглушающе въехал по челюсти, отдавшись болью в лоб и шею. Голову мотнуло, что-то оглушительно щёлкнуло и в глотку потёк вкус железа. Стив густо сплюнул, вывернул глаза на скрючившегося Баки, правой рукой державшегося за голову. — Баки. Мы всю жизнь знакомы. Снова удар, теперь обрушившийся на скулу и адски расползшийся по кости. В ушах пискляво зазвенело. — Ты Джеймс Бьюкенен Барнс, — проговорил с трудом Роджерс, сглатывая кровь и с усилием заставляя ворочаться язык. Он видел, как мотнуло Баки, как тот, сжимая ладонями виски, раскрыл глаза, уставился в пустоту, расплылся взглядом и покачиваясь замер. — Ты мой друг. Барнс затряс головой и кинулся снова, на этот раз врезавшись под грудь и свалив Стива с ног. — Заткнись! — он навалился сверху, навис чёрной тенью, тяжёлый и бившийся крупной дрожью, и обвалился металлом. — Ты помеха, — Баки рычал, вбивая голову кулаком в промёрзшую землю. Махал локтем и всем левым боком рушился на Роджерса, каждый хук сильнее вдалбливая словом: — Ты. Для. Меня. Угроза. — Так покончи с ней, — поплыло всё: зрение — пульсирующими пятнами, сознание — бессвязностью, боль — одной сплошной волной по обожжённому лицу. Нужно было сделать что-нибудь ещё, что-то определяющее для Баки, показать путь, убедить, что он поймёт, что обязательно поможет, что… Стив плохо соображал, зачем-то нащупал пальцами чужие подрагивающие колени, не сразу понял, что давления на лице больше нет, что там были только брызги пульса и тупая жестокая боль. Глаза открывались в щёлки, но он смог понять, что Баки застыл, с занесённым у уха кулаком, глубоко пыхтел через плотно сомкнутые зубы. Смог разглядеть, как взорвалась на трапеции под воротником ватная куртка и потекла чёрным масляным пятном. Но дальше… размазалось ещё больше. За спиной Баки замелькали тени. А он не двигался, тяжело сидел изваянием, пока сзади не рухнуло прикладом по голове — тогда, всё с тем же пустым взглядом, он завалился на бок. И Стива потянуло наверх. Он, кажется, чудом смог подняться земли, перекрыть Барнса от ещё одного замаха. Ужасно глупо, наверное, со стороны выглядело, но Стив, как мог, на четвереньках перевалившись через торс Баки, заслонил его и, как от солнца, поднял руку — сверху бешенными глазами слепил Сэм с винтовкой в руке. — Прекрати, — попытался выговорить Роджерс, но уже без надобности. Гейб налетел сзади на Сойера, обхватив руками, давая Дугану выдрать из рук оружие. — Да какого хрена?! — тот пытался отбиться. — Сэм! Грёбанный ты Бендер, остынь! Стиву стало не интересно. Его вело и глушило по лбу и затылку, плющило к земле, уговаривало прилечь, а глаза лепило к Баки, который поломанной куклой лежал на протаявшем снегу и оплывал кровью. Руки потянулись к куртке, осторожно поддели воротник, отвели в сторону и залезли в мокрое. Навылет, текло ровно, не пульсировало. — Я хочу знать, с хера ли вы над ним трясётесь? Кто-то схватил Роджерса за руку, оттянул от Баки, засыпал вопросами. Красный берет Пинки. Стив вяло отбился, мотая головой, выдавил сквозь начавшие опухать губы: «Ему нужна помощь». Пинки нахмурился, но кивнул, сменился на Мориту, едва различимого из темнеющего по рыхлым краям поля зрения, и уплыл в темноту. — Это Барнс, Сэм. Джеймс Барнс. Он служил с нами. Джим вызвал самолёт и вместе с коммандос разбил пару палаток и развёл костёр — Стив очнулся уже в дыму от шишек и мёрзлой отсыревающей древесины. Было откровенно херово: голова гудела, лицо заплыло и ныло в унисон порванному уже во второй раз плечу, которое Пинки всё-таки отыскал, начерно заштопал и заново перевязал. С трудом поднявшись на ноги, Роджерс сразу же высмотрел Баки. Тот сидел, приваленный мешком к дереву, не шевелился и не смотрел. Дуган сказал, что он, вроде как, в порядке, но за всё время так и не двинулся, так что ему наложили повязку на рану и конечности (Тимоти неловко хмыкнул) и оставили так. Стив несколько часов молча просидел рядом, периодически водя по чужому запястью в поисках пульса и слушая тихое дыхание, пока над лесом не показался их самолёт. В транспортнике сразу стало душно, замутило и привалило к сиденьям, опрокинув чугунную разболевшуюся голову на грудь. На затылок тяжело давило, и Стив с трудом продрался через сонливость и вспышки отпечатавшихся образов на знакомый смех. Он был уверен, что бредит — это принадлежало другому времени, другой эпохе, миру, как угодно, главное, что никак больше не вязалось с действительностью, в которой пришлось отжить пять лет без него. Баки смеялся, глушился шумом двигателей и давился судорогами, но улыбался, разрезая чёрными складками серую щетину и вычерчивая бледное лицо в угольный набросок. Роджерс не понимал — было почти страшно, хотя прежде этот смех на рефлексах тянул собственное лицо в заразившееся веселье. — Дум-Дум. Дьявол… — отсмеявшись, Баки затих, всё ещё пропуская сквозь сомкнутые губу усмешки. Дуган стоял за креслом пилота, ошалевши, в тон остальных коммандос, глядя в ответ, в полуобороте и держа в руках круглое зеркальце и расчёску для усов. Сэм опустил руку на кобуру. — А кому ж ещё быть? — отмер он, разворачивая огромные плечи, прыснул воздухом в подобии облегчения и приложил ко лбу под котелок тыльную сторону кулака. — Барнс, мать твою. — Где мы? — В самолёте, Бак, — Стив поднялся, чуть оперевшись на рядом сидящего Пинки и словив настороженный взгляд. Его качнуло, под локоть метнулась поддерживающая рука. — Летим домой. Криво заваливавшийся влево Барнс провёл глазами по салону, в первый раз промазав по лицу Роджерса, но остановившись на нём во второй, застрял и впитался. — Стив? Господи, что у тебя с лицом? — он склонил голову и зашипел, зажав накрест правой рукой трапецию, и, отжмурившись от боли, кивнув подбородком усмехаясь. — Отлично приложили. Опять по глупости нарвался, а? — Ты же все с собой забрал, — его снова повело и раскачало, и Стив медленно опустился на железный лист самолётного брюха. Позади кто-то, не оценивший жеста, дёрнулся — Роджерс не обратил внимания, потому что Баки затопил тёплом тихой улыбки. — А это тогда что? Под носом? — Борода. — Чёртова борода, — Барнс впечатлённо поджал губы и, указывая на пустую лавку, на которой сидел один, добавил: — Побудешь со мной? Думаешь, куда меня на этот раз везут? — В Нью-Йорк, — ответил Стив, но оказавшийся напротив Морита отрицательно качнул головой. Сердце неприятно ворохнулось и вдарило по грудине. — Ха. Зачем я им там? Я думаю, куда-нибудь в Польшу. Что-то там было в этой Польше… Не помню, — Баки уставился на покатую крышу, нахмурившись и сглотнув. Улыбка смазалась, задёргались впалые щёки, начали играть желваки — Барнс выцвел в уязвимость и, беспомощно поводив затылком о дрожащий корпус, сбивчиво заговорил: — Я постоянно слышу… знаешь… мне говорят, что я убиваю людей, Стив. Война закончилась, ха, наша, я имею ввиду… мне говорили, что она закончилась. А я… я всё убиваю. Не помню, — он скривился, с силой растёр лоб живыми пальцами и оплыл влагой на склерах, потрескавшихся на красные капилляры. — Но это, знаешь, как в грёбаном сне. Я скольжу по краю, сознание, как кошка на карнизе, но я почти знаю наверняка… Я так устал, Стив, — по лицу Барнса прошлась судорога, и одиноко солью скатилось из глаза. — Мне было так больно. Всё выжигалось под кожей. Долго… Когда-нибудь закажут и меня… Собственное тело вымерзло и будто опрокинулось вниз, с высоты всех этих миль, что они сейчас брали крыльями и двигателями. Роджерсу пора было выбираться из Ледовитого, пока холод не передавил грудь и весь воздух, но он мог лишь барахтаться на поверхности. Его оглушило, сознание замыкало и не давало ответов. А они вылетели из туч, в утро, в новый день, без тьмы вчерашнего, но продолжая волочить на себе весь багаж предыдущих часов, месяцев, лет… По ним всем: по исподлобья неотрывно смотревшему Сэму, по ковырявшему ремень с патронами Джуниперу, по нахмуренно прикрывшему глазам Гейбу, по ранцу Мориты, по сложившемуся в странное выражение лицу Пинки, по сжатой руке Дугана — мазнуло косым оранжевым лучом солнца. На Баки в иллюминатор кругло глянул рассвет. — Рассвет… — он широко открыл глаза, выкатывая на скулы слёзы, и вылинял всеми эмоциями. — Печь, д-девять, добросер… добр… Барнс запутался, запнулся и замолчал вовсе, пусто вперившись перед собой и уронив подбородок к ключице. Пальцы Роджерса бездумно рванулись к нему, обхватили лицо, приподняли, залезли под нос и под скулу на сонную артерию. Дыхание, пульс. — Бак? Баки. Что…? — на Стива жестоко перевели взгляд из-под бровей, замелькали им по его глазам, ошпарили оскалом, и прежде, чем Роджерс успел подняться, втащили коротко и однозначно лбом в переносицу.