Закон подлости Вейлона Парка

      Майлз громко выругался, пнул шаткий стол — стало полегче. Ничего не получалось. Все буквально валилось из рук, химикаты не хотели взаимодействовать правильно, цифры в расчетах не сходились друг с другом, а одна из колб попросту треснула, хотя вроде как должна была бы выдержать температуру… Содержимое растеклось грязноватой лужицей, но у Апшера не было ни малейшего желания брать в руки тряпку.       Бред. Его будто прокляли, или сглазили, вот только Майлз во все это не верил.       Тем ни менее, в лаборатории больше никого не было и доктор Апшер порадовался, что никто не может видеть его в столь рассерженном и разбитом состоянии. Он устало опустился на стул, стерев со лба пот тыльной стороной ладони, сняв, наконец, перчатки. Ну что за день такой сегодня? Будто все неудачи этого мира вдруг решили посетить его одновременно, а ведь это только понедельник… К ним поступило еще пятеро пациентов, с «крайне интересными случаями», как выразился один его коллега, и мир, наверное, рухнул бы, если бы Майлз на них не взглянул. Поэтому впереди его ждал увлекательнейший процесс общения с умалишенными, а если повезет, то и с их родственниками… Апшер покосился на папки с их историями болезней, грустно вздохнул и снова пнул стол. Нога заболела, стало еще паршивее.       Конечно, каким бы замечательным специалистом он не был, одними экспериментами и исследованиями его работа тут явно не закончится, хотя Блэр пообещал по возможности избавлять его от обычных пациентов, а особенно тех, на кого у лечебницы не было абсолютно никаких особых планов. Все это, естественно, огромная тайна за семью печатями, и приняли бы Майлза здесь так просто, не будь он в нее посвящен уже давно, с тех пор, как его приметили во время прохождения практики?       Проходил он ее не здесь, а в совсем другом медучреждении, но его острый, пытливый ум, желание создавать нечто большее, чем предлагается программой, абсолютная открытость всему и многочисленные учебные достижения выделили его на фоне остальных претендентов, и тогда-то Апшера пригласили попробовать свои силы в проекте, связанном с экспериментальными методами лечения и диагностики. Это была невероятная удача, и за время работы над проектом он не только достойно завершил обучение, но и защитил несколько академических степеней, углубляясь в работу человеческого мозга и нервной системы.       А затем — переговоры, подписка о неразглашении, куча условностей и правил — и вот он здесь. Конечно, Джереми Блэр, его давний друг, плюс — глава отделения, к которому Майлз теперь принадлежал, немало повлиял на скорость принятия Апшера на столь высокую должность. Но и Майлз заслужил это место, никаких сомнений.       Но, рутину еще никто не отменял. И, прихватив истории болезней пятерых несчастных, которые ему передали еще сегодня утром, Апшер отправился на осмотр, наплевав на неубранную лабораторию и так и не завершенный эксперимент. ***       Пока спускался на лифте — успел более-менее смириться со своей участью. В принципе, пятерых пациентов он еще вытерпит, не такая уж и проблема. Но стоило Майлзу переступить порог первой смотровой палаты, как он понял, что «просто» — слово, которое ему придется забыть, причем, надолго.       Первое, что бросилось в глаза, был, конечно же, сам больной. За время своей практики, Апшер насмотрелся на бесчисленное количество действительно запущенных случаев, но этот, казалось, выделялся даже на их фоне. Мужчина (Майлз до осмотра не был до конца уверен, какого этот пациент пола), выглядел так, будто по нему проехался каток — все его тело было настолько изуродовано и покалечено, что места живого не осталось. Более того, человек этот ни в какую не соглашался лежать спокойно — он постоянно вздрагивал, будто кто-то бил его током, вертелся, что-то бормотал себе под нос, издавал странные звуки, похожие на рык собаки или какого-то другого животного… Полный набор законченного психа.       Его зафиксировали ремнями два медбрата, Апшер приблизился, равнодушно вглядываясь в заплывшее, фиолетово-красное лицо больного: на нем не было и тени адекватности. Рядом обнаружилась жена данного субъекта — крайне зашуганная и заплаканная особа, чья одежда с головой выдавала ее низкий социальный статус. Она поднялась навстречу доктору, вытирая слезы рукавом, но Майлз знаком показал, что вставать не обязательно. В голове у него уже сложилась определенная картина происходящего: женщина, намучившаяся с безумцем-мужем, которого пытались вылечить в городских больницах, решила пойти на отчаянный шаг и запереть его здесь. Что же, разумный шаг.       — Доктор! Наконец-то! Фрэнку совсем плохо, он уже не узнает меня… — она в отчаянии вскинула руки, немного резко, и Апшер тут же увидел в этом признаки нервного расстройства, давно уже в ней укоренившегося. — Ему уже никто не сможет помочь, ему хуже с каждым днем… Нам так и не поставили окончательный диагноз, они ничего в этом не понимают…       — Выпейте успокоительное. — холодно бросил он ей, натягивая перчатки. Апшеру совсем не улыбалось успокаивать всех подряд, когда у него так много работы. Еще из практики он вынес важный урок: чем больше жалости ты проявляешь к слабакам по жизни, тем больше груза на себя берешь: эти нытики быстро садятся на шею.       При ближайшем рассмотрении оказалось, что пациент вовсе не ранен, как могло показаться на первый взгляд. А красные пятна были вовсе не ранами или гематомами, а странным цветом кожи, который мужчина приобрел вследствие целого ряда заболеваний, которые были связаны не только с головой, но и с нервами и со всем остальным. Майлз осторожно осматривал его, думая, с какой стороны подступиться к этому делу. Лечить Фрэнка предстояло вовсе не ему, и это радовало, ведь это тело было искорежено не только безумием, но и целым рядом патологий, аккуратно вписанных чужим почерком в его медкарту.       — Итак, начнем с начала… — Майлз со вздохом открыл историю болезни и пробежался по ней глазами. Впереди его ждал очень «насыщенный» день. ***       Вэйлон знал, что теперь Апшер побоится ему как-либо навредить, если не захочет, чтобы о случившемся узнал весь университет. Не сказать, что он сильно опасался Майлза до этого, но противостоять ему было бы сложно, зная, как тот любит портить Парку жизнь. Одно то, что Майлз на полном серьезе собирался побить его, заставляло задуматься. Тем более, что Вэйлон уже наслушался сплетен о «крутой» компании, к которой Апшер принадлежал и старался не пускать в голову мысли, а не встретят ли его за поворотм эти дружки? Тогда простой случайностью он точно не отделается…       Но на пары он сегодня пришел более уверенным в себе. И не зря. Майлз действительно вел себя тихо, не пытаясь помешать, и Вэйлон внутренне ликовал, чувствуя свое над ним превосходство. Какая, к черту, разница, насколько этот Апшер крутой и какая у него компания? Сам-то по себе он — ничто, явно не умнее его, Вэйлона… Поэтому Парк с удвоенной силой принялся за вопросы, которые ему задавали, будто торопясь доказать, что он все же круче. Настроение его улучшалось с каждым часом все больше, и к концу дня оно стало просто превосходным. Он уже и не думал о Майлзе, будто того и не существовало вовсе.       А вот самого Майлза одолевали совсем другие чувства. Он знал, в какой опасности находится его и без того весьма хлипкая репутация, плюс ко всему он чувствовал себя очень сонным, потому что после ночных прогулок слишком поздно вернулся домой. Он сидел, подперев щеку рукой и снова не думая о цифрах и расчетах. Может, поехать прокатиться после занятий? С его машиной уже было все в порядке (опять же, спасибо Джереми, который подсказал ему хороший сервис, где работал его знакомый), но после той аварии Апшер как-то не решался вновь садиться за руль. Хоть у него и были права, ездил он не слишком уверенно, а в этой части города очень оживленное движение…       — Опять засыпаешь? — кто-то толкнул его в плечо и Майлз дернулся. — Ты вообще слушал, о чем нам рассказывали последний час?       Майлз оглянулся на своего соседа, и по совместительству уже практически друга, Денниса Ли, с которым познакомился еще на прошлой неделе. Его широкое веснушчатое лицо выражало едва сдерживаемое желание рассмеяться.       — Отвали… — Апшер зевнул, наверное, немного громче, чем того требовало приличие, и на него оглянулись с нескольких ближайших столов.       — Не выспался? — все также ехидно допытывался Ли. — Чем занимался? Только не говори, что учился. Ни за что не поверю…       — Блять, ну какое тебе дело… — Майлз почувствовал раздражение и легкий стыд. Ну не рассказывать же этому о своем провале! Но Деннис был пока что единственным его другом здесь и мог пригодиться в будущем, потому что явно был не глуп и учился более-менее… Отношения с ним портить не хотелось, и поэтому Апшер слегка сменил тон и прошептал куда как мягче:       — Просто решил на машине прокатиться, только и всего. По ночам движение не такое оживленное, ну, сам понимаешь…       — Ладно, предположим, я тебе поверю. — ухмыльнулся тот (хотя по его хитрым глазам видно было, что нифига он не верит Майлзу). — Но я не к тому. Слышал, что препод сказал?       — Что?       — Ничего хорошего. — Ли скривился, будто у него заболели вдруг зубы. — Нам до понедельника проект задали, чтоб его… По истории.       — Какой проект? — Майлз еще не понял до конца, но ему уже не нравилось. Проекты он терпеть не мог еще со школы, когда приходилось делать вид, что ты отлично умеешь работать в команде и вообще, терпишь своих одноклассников… — Сложный?       — Понятия не имею. — Деннис вздохнул. — Нам надо третьего найти и выбрать тему. Вообще не понимаю, нафига нам эта история в медицинском… Короче, разделим работу: я ищу материал, а ты делаешь презентацию. Надо только найти кого-то, кто составит и прочитает доклад…       Апшеру сделалось очень скучно. Каким бы болтливым Ли не был, он в первую очередь был ответственным студентом (в отличие от него, Майлза) и поэтому не удивительно, что стал беспокоиться о проекте так рано.       — Вот и найди кого-нибудь, а то я не могу. Я не такой коммуникабельный… — пробормотал он, стремясь снять с себя ответственность. — А потом соберемся где-нибудь как-нибудь, в субботу, например. Поработаем.       Деннис еще что-то говорил об истории, но Майлз почти не слушал. Мыслями он снова вернулся к машине, которая была для него сейчас главным интересом. Нет. Сегодня он точно поедет в город, ни о каком проекте и речи идти не может. ***       Вэйлону же из настоящего предстояла очень невеселая работа по заполнению ведомостей новых пациентов. Нужно было быть очень внимательным, но ему сложно было сосредоточиться — периодически из-за стены доносились крики одного из особенно буйных новичков, с которым сейчас работал доктор Апшер. Последний с самого утра был не в духе, поэтому скинул на своего лаборанта всю бумажную работу немедленно, даже не поздоровавшись. Но Парк не стал обращать на это внимания — бесполезно. Майлз останется глух к его упрекам в невежливости, можно даже не пытаться что-то говорить.       Очередной крик прорезал тишину кабинета, снова прервав ход его мыслей. За несколько лет работы здесь, Парк уже привык к подобному, хотя в начале дергался и даже жалел этих несчастных, искренне желая, чтобы им помогли. Но когда его стали допускать к «вариантам» — от остатков жалости пришлось отказаться. Потому что те, кто был слишком жалостлив, в «Маунт-Мэссив» надолго не задерживались.       — Ну как? — Лиза, занимавшаяся внесением данных пациентов в электронную систему, выглянула из-за монитора, за которым работала. — Получается? Там у этого Фрэнка Брайса такой букет…       — Да вижу… — протянул Вэйлон, пытаясь понять, сделал ли он ошибку в словосочетании «андрогенная алопеция». — А этот последний, как его, Глускин, вообще просто нечто… В плохом смысле слова. Почему его привезли в наручниках?       — Понятия не имею… Но Мария Блэнд сплетничала, что он жуткий преступник… Женщин убивал. Как по мне, так полный бред. Эта Блэнд вечно глупости болтает…       — Да-а-а… — не очень прислушиваясь, согласился Парк, пробежавшись глазами по личному делу Глускина. — Похоже, что от нас тут скрыли часть его истории… Будто страниц не хватает… По его диагнозам, я бы поверил в то, что он там кого-то убивал. Ты только послушай: «Маниакально-депрессивный психоз первого типа», «синдром деперсонализации», «крайняя стадия шизофрении»…       Элизабет не отреагировала на его слова, явно задумавшись о своем. Потом, наконец, заговорила, что-то быстро набирая на клавиатуре:       — А ведь он идеальный кандидат, не так ли… Глускин этот. Я бы порекомендовала его Апшеру… А ты что думаешь?       — Понятия не имею. Пусть сам решает. Тем более, что как по мне, так у нас предостаточно «вариантов» на данный момент… — Вэйлон прикусил губу, размышляя. Все же то, чем они здесь занимались и что обсуждали было не совсем законно. У глав «Меркофф» была идеальная репутация перед правительством, они очень старались, чтобы ничего из того, что штату знать не положено, не выбралось за стены этого здания и платило соответственно. Но уж такого Вэйлон был склада ума: не мог не работать без оглядки. Лучше бы не брать на себя ответственность лишний раз…       Тут, будто почувствовав, что говорят именно о нем, в кабинет вошел сам доктор Апшер. Выглядел он жутко недовольным, а полы его белого халата и перчатки, которые он стаскивал на ходу, были перепачканы кровью и еще чем-то, подозрительно напоминающим рвоту.       — Черт бы их побрал… — рявкнул Майлз, злобно бросая перчатки в урну. — Ну кто придумал привозить сюда этих психов, не вколов им перед этим какого-нибудь «галоперидола», или «карбидина», или еще чего… — он с не меньшей яростью швырнул в умывальник халат. — Ну, чего расселись? Разве вы все уже записали?       Элизабет укоризненно нахмурилась, но промолчала, вернувшись к клавиатуре. Вэйлон буркнул что-то нелестное (но так, чтобы Апшер не услышал) и принялся перечитывать то, что уже успел написать, проверяя на наличие ошибок.       — Парк, как закончите, отправляйтесь в семнадцатую палату, назначьте анализы и заполните подробный отчет по дате поступления сегодняшних пациентов. А вы, мисс Бейкер, спуститесь в одиннадцатую лабораторию, сегодня у нас вскрытие миссис Далтон. К счастью, у нее не осталось письменного распоряжения по поводу собственных органов. — он хохотнул, достал из шкафа новый халат и набросил его на плечи.        — Все, у меня перерыв. — и был таков.       Элизабет виновато посмотрела на Вэйлона, понимая, что тому вовсе не улыбалось заниматься писаниной. Парк выдохнул сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не высказать все, что он думает о Майлзе. Неприятно было не столько задание, что тот ему дал — все же Апшер имел на это все права и полномочия, но тон, с которым все это было сказано. У Майлза не было причин так с ним разговаривать и срывать на нем свое неудовольствие. Но что слово Вэйлона, против слова Апшера?       — Не думай о нем… — успокаивающе начала Лиза, подходя и кладя руку ему на плечо. — Жду тебя на обед во внутреннем дворике. Сегодня очень хорошая погода, нам не помешает проветриться… — она наклонилась, и легонько поцеловала его в щеку, от чего злость как рукой сняло. Вэйлон с благодарностью кивнул, чувствуя, как мягкий голос мисс Бейкер будто обволакивает сердце, заставляя успокоиться.       — Хорошо… — выдохнул он, складывая бумаги. — Ты тоже там не сильно его слушай, если начнет наглеть. Он-то может…       — Ничего, я справлюсь. — Элизабет пригладила его волосы, как она это делала в минуты нежности. — Ты ведь знаешь, я среди психов работаю… — она хихикнула, и, пожелав Парку удачного дня, ушла по делам, оставив после себя легкий цветочный аромат.       Парк тоже недолго просидел, понимая, что чем раньше начнет, тем раньше закончит, и со вздохом отправился на поиски семнадцатой палаты. И только то, что она находится в крыле для «особенно опасных», заставило его насторожиться. В голову закрались подозрения, но Вэйлон не верил до последнего момента, пока к нему у самой двери с номером семнадцать не присоединились два охранника. Значит, он не ошибся в своих суждениях.       И правда. Палата, как оказалось, принадлежала тому самому Эдварду Глускину, о котором он уже был наслышан. Комната была маленькая, поэтому как только за ними закрылась дверь, Парк почувствовал себя крайне неуютно, будто в ловушке. Но, это была его работа, уклониться от которой возможности не было.