Закон подлости Вейлона Парка

      Нос действительно болел, очень даже сильно. Вэйлон Парк рассматривал его в зеркало, ну, или то, что было видно из-под белой накладки: кожа была красная, воспаленная и под накладкой жутко чесалась, но ее нельзя было трогать, чтобы не повредить. Также ему было запрещено морщиться, смеяться слишком сильно, да и вообще, хоть как-то напрягать лицевые мышцы в той области. Не самый лучший расклад. И это не говоря уже о проблемах с дыханием.       Но Парка сейчас беспокоило другое. В больнице, заподозрив, что у него может быть травма головы, ему дали два дня домашней отсидки, а это значило, что никакого первого проекта и никакой учебы вообще. Конечно, Вэйлон сразу же написал Ли, но тот успокоил его, сказал, что их группе разрешили сдать на следующей неделе. Однако Парк все равно беспокоился, просто потому что пропускал интересные занятия. Да и Апшер сейчас точно счастлив, что от него избавился… Мысли о Майлзе заставляли кулаки Парка сжиматься — как же хотелось сломать и ему что-нибудь!       В таких невеселых мыслях он провел понедельник и вторник. В среду же, когда оставалось сидеть дома всего один день, часов в семь вечера в дверь внезапно позвонили. Вэйлон не ждал гостей, поэтому, подобравшись к двери, напряженно вслушивался пару минут и только потом спросил:       — Кто там?       — Открывай. Это я, Майлз Апшер.       — Майлз? — Парк не поверил своим ушам. — А что ты тут забыл?       — Не ори и открой дверь. — голос его звучал глухо, но совсем не раздраженно, а просто недовольно, будто он здесь не по собственной инициативе.       Парк открыл. Майлз стоял перед ним, сунув руки в карманы. Лицо его было слегка розоватым, будто он стеснялся, но в темном коридоре этого было не видно.       — Ну так чего тебе? — Вэйлон попытался выразить в своем вопросе все презрение, которое Апшер у него вызывает. — Пришел, чтобы еще мне что-нибудь сломать?       — Сам виноват… — буркнул тот, но взгляд отвел. — Не надо было провоцировать… Ой, ну короче, извини меня, я действительно перестарался. — Майлз проговорил последнюю фразу очень быстро и еще больше покраснел. То ли ему действительно было стыдно, то ли он стеснялся, то ли еще что… Но Вэйлон и этого не заметил.       — Как-то неубедительно… Сам придумал, или заставил кто? — Парк понял, что он сейчас хозяин положения, поэтому осмелел и открыл дверь чуть пошире: — Просто не верится мне, что ты в здравом уме извиняться пришел.       Апшер никак не отреагировал на последний комментарий. Он был полностью сосредоточен на чем-то своем и теперь набирался смелости (или наглости), чтобы это сказать. Все же был у него одна корыстная цель, но выговорить ее вслух оказалось не так уж просто.       — Ладно, проехали. — он прерывисто, почти неслышно вздохнул и произнес на одном дыхании:       — Я хочу, чтобы ты никому не рассказывал, что это я тебе сделал (лица Вэйлона он упорно избегал взглядом все время, пока стоял за порогом). Ни в университете, ни где-либо еще.       — Я это уже слышал где-то! — съязвил Парк, складывая руки на груди. — Хм-м-м, дай-ка вспомнить, может, неделю тому назад? Не то же ли самое ты тогда у меня попросил?       Майлз понял, что история повторяется. Но на сей раз все было куда серьезнее. У него и так уже был строгий выговор, а если все узнают, как он поступил с Парком… Скорее всего, учиться ему уже будет негде. А если этот придурок припомнит еще и вечернюю встречу… Страшно было подумать.       Вэйлон тоже прекрасно понимал, в каком положении сейчас Апшер. Но ему хотелось насладиться триумфом, отыграться хоть так за сломанный нос и постоянные боли. Поэтому он с презрением наблюдал, как и без того неуверенное лицо Майлза теряет краски, как он еще больше ссутуливается и как сжимаются кулаки в кармане куртки. Ведь в отличие от Вэйлона, его родители заплатили немало за учебу здесь, а их сынок умудрился спустить кучу денег на ветер всего-лишь за первый неполный месяц.       — Ну, и что ты хочешь взамен? — Майлз выдохнул сквозь зубы, понимая, что теперь он действительно попал. ***       Закон подлости сработал в лучшем виде. Как не надеялся мистер Парк из настоящего побыстрее все сделать — ничего не вышло. Заказанная Апшером лаборатория-операционная находилась, как на зло, в самом дальнем коридоре, причем — единственная была свободна. Потом пришлось через полбольницы переться на этажи с «вариантами», а там опять все та же история — очередной буйный пытается нарушать дисциплину и никто не додумывается вколоть ему чего посильнее. Опять остановка. И, наконец, сам подопытный, который неожиданно оказался женщиной. Их среди «вариантов» было мало, но все же они существовали. И именно по закону подлости она оказалась не только в сознании, но еще и сохранила какие-то остатки разума.       Потому что не успел Вэйлон в сопровождении медбрата войти в «палату» (эти холодные бетонные помещения можно было скорее сравнить с карцерами в подвалах), как она заговорила с ним. Не набросилась (как большинство здесь), не продолжила лежать как овощ, а именно заговорила:       — Скажите, когда мне можно будет поговорить с доктором? Я чувствую себя гораздо лучше…       Вэйлон помнил о правиле молчания, поэтому сухо потребовал пройти с ними. Но номер триста сорок восемь не шевельнулась. Она выпрямилась во весь рост и снова повторила, что ей уже лучше. Парк взглянул на нее: ничего особенного, обычный бред, как и у большинства. Он подал знак медбрату, и тот уже двинулся к узнице, но женщина шарахнулась в сторону и начала плакать: она причитала, что не должна здесь находиться, что дети сдали ее сюда, чтобы избавиться, что она полностью здорова и что они должны выпустить ее отсюда, пожелтеть… Затем и вовсе бросилась на колени и принялась умолять лично Вэйлона, обратив к нему свое изможденное, заплаканное лицо:        — Прошу, пожалуйста! Мне ведь уже не выбраться отсюда живой…       Всего пару лет назад, такая сцена заставило бы сердце Парка дрогнуть, но он уже настолько привык к подобным сценам, что изобразить сочувственное лицо ему удалось далеко не сразу:       — Успокойтесь, прошу вас. Никто не собирается вас здесь убивать. Вам тут помогут… — сказал он тем тихим, вкрадчивым голосом, которым обычно разговаривал с умалишенными. — Пожалуйста, перестаньте плакать.       — Но я ведь и правда здорова… — проговорила она сквозь слезы. — Я была учителем, я учила детей доброте… А своих научить не смогла… — ее голос сбился на шепот. Ресницы затрепетали, она моргала быстро-быстро — новые слезы были на подходе. — Они выбросили меня сюда как ненужную тряпку!       Вэйлон делал вид, что внимательно слушает, а сам же раздраженно думал о том промедлении, которое снова приведет в ярость Апшера. Парку было все равно на россказни «варианта», а вот медбрат, который, видимо, был тут новичком, явно растерялся и раскис. Но ждать больше было нельзя, и поэтому Парк позвал из коридора еще двоих — они быстро заставили женщину шевелиться. Долго ее крики разносились по коридорам, пока ее вели.       — Не стоит им потакать… — вполголоса произнес Парк, закрывая за ними дверь. — Эта «убитая горем мать» зарезала своих четверых детей, а трупы спрятала на чердаке. Младший был еще жив, когда она волокла его вверх по лестнице… Но она до последнего уверяла, что никого не убивала, видела своих детей рядом, готовила им, разговаривала… — он перелистывал ее личное дело, припоминая.       Доктор Апшер действительно оказался недоволен. Ну кто бы сомневался. Элизабет уже раскладывала инструменты и готовила нужное оборудование. На вымученный взгляд Вэйлона ответила мимолетной улыбкой — и сразу же отвела глаза. Легкий румянец тронул ее скулы, но в тусклом свете ламп нельзя было этого различить. Да Парк бы и не понял — он был слишком занят фиксацией подопытной — та кричала и брыкалась, и даже два охранника не могли толком ее успокоить.       — Не сломайте ей ноги! — крикнул Майлз, надевая маску. — Ее конечности ей еще пригодятся.       В голосе его слышалась странная, самодовольная интонация, вопреки его общему раздраженному состоянию, которую уловил даже Вэйлон. Он прислушался было, пытаясь понять, но Апшер уже приказал вколоть «варианту» мощный транквилизатор. Пришлось отбросить пустые размышления и сосредоточиться на деле.       Операция началась. Сделали общий наркоз (не слишком качественный), начали производить надрезы в разных частях тела. Основное делал сам Майлз, Вэйлон и Лиза — ассистировали. В психиатрической лечебнице «Маунт-Мэссив» обычных психиатров и психологов было гораздо меньше, чем настоящих ученых, которые копались в головах своих пациентов не только в переносном смысле.       Целью операции было вживление под кожу «варианта» нескольких специальных сверхтонких пластин, состоящих их различных биоактивных веществ. По теории Майлза, такие пластины были чем-то вроде «семян», которые должны были не только прижиться под кожей, но и постепенно пустить «ростки» в виде специальных бактерий. В свою очередь, бактерии не только распространились бы по всему организму, но и сильно поменяли его. Но какими будут эти перемены — должен был показать эксперимент. Спектр был довольно обширным: от приобретения различных болезней и банального подрыва иммунной системы, до смены тона цвета кожи, выпадения волос, ногтей или зубов, появления язв и многого другого. Биовещество было уникальным, сложным и подающим большие надежды. Выживет ли в итоге номер триста сорок восемь — не волновало никого.       Тем ни менее, операция продлилась довольно долго, и когда наконец закончили — рабочий день уже был на исходе. Парк был этому даже рад — он может прямиком пойти домой, не получая еще больше распоряжений от доктора Апшера. Тот, за то время, пока проходил опыт, постепенно отвлекся от своего недовольства всем и вся, с азартом занимаясь любимым делом. И теперь даже снизошел до того, чтобы похвалить своих ассистентов за хорошо проделанную работу.       Но только Вэйлон, попрощавшись с Лиз, сделал решительный шаг в сторону двери, как Майлз его окликнул — в шаге от долгожданной свободы.       — Парк!       Элизабет вышла, оставив их наедине. История снова повторялась.       — Да, доктор Апшер? — горестно спросил Вэйлон, даже не пытаясь скрыть своего разочарования. — Вы что-то хотели?       А в голове в это время: «Ну сколько, блять, работы он опять на меня взвалит?»       — Что так недовольно… — Майлз встал перед ним, скрестив руки на груди и распрямившись во весь рост. Сразу стала хорошо заметна разница в росте. — Всего лишь хотел спросить про документы новоприбывших. Вы их заполнили?       — Да, и оставил у вас в кабинете…       «Хоть бы переписывать не заставил, сволочь…»       — Хорошо, хорошо… Кстати, Вэйлон… Как вам Эдвард Глускин?       Парк дернулся, не столько от того, что Майлз, возможно, впервые назвал его по имени, но и от этих фамилии «Глускин», которую сегодня он уже слышал. И не раз.       — У него… — Вэйлон принялся сухо перечислять заболевания Эдди, покручивая в пальцах телефон и как-бы намекая этим: пора по домам.       — Мне не интересны его диагнозы! — резко перебил его доктор. — Я их и так знаю. Но вот как личность, как типаж человека, психа… — каким вы его находите?       Парк удивленно уставился на Майлза, но тот, судя по всему. говорил абсолютно серьезно. В его глазах читалось только любопытство и еще что-то, в чем отдаленно можно было распознать насмешку. Но Апшер не улыбался.       — Ну-у-у… Он все отрицает. Впрочем, как и многие другие здесь… А еще он такой… Нетипичный, что-ли. Вот по нему не скажешь, что псих.       -Именно. — доктор Апшер кивнул. — Две его личности настолько разные, насколько это только возможно. Одна — весьма обходительная и спокойная, абсолютно нормальная, но вот вторая… Вы ведь слышали, что он натворил?       — До меня доходили слухи…       — Это не слухи, это сильно смягченная правда. Убийцы, кровавее этого, давненько не было в наших стенах. Он действительно особенный пациент, а это делает его прекрасным кандидатом не только в «варианты», но и… — тут он запнулся, потому что в операционную вошел уборщик.       Но Вэйлон понял, о чем шла речь. Он вздохнул, поняв, наконец, что от него требуется.       — Я полагаю, сделать это придется именно мне?       — Удивительная догадливость. — ухмыльнулся Майлз. — Да, Парк, я считаю, что задание по «переводу» нашего знакомого в другое отделение следует поручить именно вам. Ведь ваш испытательный срок закончился совсем недавно, и вам следует заработать себе немного репутации среди основного рабочего персонала.       Повисло молчание. Вэйлон прекрасно знал, что для него будет значить подобное задание. Не просто проверку его профессиональных качеств, но и вызов его персональным убеждениям и страхам. Да, Глускин оказался тем самым психом, которого Парк действительно боялся, и теперь это не сложно было признать.       Апшер, видимо, рассчитывает, что его лаборант струсит и откажется, придумает оправдание, попробует уклониться или хоть как-то покажет свое недовольство. Но Вэйлон выдержал давление. Он взглянул прямо в глаза своему начальнику и, к своему удивлению, на долю секунды заметил странное выражение лица Майлза, с которым тот его рассматривал. Будто… Нет, не может быть.       — Я займусь этим, хорошо.       — Прекрасно. — доктор Апшер кивнул ему и поспешил прочь из комнаты. — До завтра, Парк, не опаздывайте. Он даже не дождался ответа. В голове у него метались мысли, а в душе боролись весьма противоречивые чувства, от которых хотелось немедленно избавиться. ***       С Элизабет не удалось поговорить ни во вторник, ни в среду, ни в какой другой день. Она почему-то избегала своего коллегу и делала это настолько успешно, что сложно ее было упрекнуть в холодности или бестактности. Всякий раз, как Вэйлон пытался вывести ее на личный разговор, им что-то мешало, мисс Бейкер находила дело или говорила о чем-либо отвлеченном. Да и Майлз как на зло был постоянно рядом. Он не особенно наглел, но и сильно расслабиться тоже не давал. Постоянно поручал им работу раздельно, причем в качестве своего ассистента чаще выбирал именно Лиз.       В начале недели Парк еще не обращал на это особенного внимания, но в голову постепенно закрадывались различные подозрения, которые он упорно старался гнать от себя прочь. Но, видимо, неприятности просто выжидали удачного момента, чтобы обрушиться на него снежной лавиной.       Даже погода в тот день намекала: с утра разразилась сильная гроза, нехарактерная для середины сентября, и на фоне темного, затянутого тяжелыми фиолетовыми тучами неба и в свете частых молний, «Маунт-Мэссив» выглядела внушительно и пугающе. И без того мрачные коридоры казались еще более унылыми, а работники — еще более угрюмыми и недовольными.       Вэйлон, мокрый с ног до головы (он забыл взять зонт), вбежал по высоким ступеньками крыльца как раз тогда, когда уже десять минут как должен был быть на рабочем месте. Проклиная на чем свет стоит этот дождь, он чуть ли не бегом бросился к лифту, чтобы успеть отдать доктору Апшеру отчет, прежде чем отправиться к Трагеру сдавать переписанный с прошлой недели доклад. Тот ни в коем случае не потерпит задержек, и Вэйлон молился, чтобы Майлз не стал ему долго выговаривать.       Запыхавшись, он притормозил у кабинета Апшера, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Выдохнул, и уже было поднял руку, чтобы постучать, как вдруг из-за двери послышался голос Элизабет. Он он казался выше и звучал чуть громче, чем следовало. Видимо, она волновалась. Парк чисто интуитивно прислушался, на мгновение забыв о срочных делах:       — Ну я не знаю… Ничего не могу обещать…       — Пойдем… Я не уверен, смогу ли в субботу… — донесся приглушенный голос Майлза.       — Конечно, в воскресенье будет лучше… Мистер Апшер, я…       — Просто Майлз, Элизабет.       — Я думаю, что нам с тобой надо перестать встречаться здесь… Нас ведь могут увидеть…       Последовал смешок Апшера. Короткий и самодовольный.       — Пофиг. Тем более, мы встретились всего два раза, кто мог бы нас словить? Но если ты хочешь… — дальше слишком неразборчиво.       Вэйлон распахнул дверь, хлопнув ею о стену. На нем просто не было лица. Сердце билось как бешеное, кровь прилила к вискам.       — Что здесь происходит?! Элизабет!       Картина, представшая его глазам, была весьма шокирующей. Мисс Бейкер, вся красная, сидела на коленях у Майлза, не слишком уверенно обнимая его за плечи, но тут же вскочила, поправляя халат. Апшер же выглядел настолько довольным собой, что даже не попытался скрыть наглой улыбки.       — Вас разве не учили стучаться, Парк?