Закон подлости Вейлона Парка

      Майлз Апшер встретил первое утро зимних каникул в травмпункте. Не самый хороший конец семестра, но уж точно лучше, чем ничего. На сломанных пальцах — крепкие перевязки. Переломы были несерьезные, но ощутимые, отдавали ноющей болью в запястья и ладони, так, что не согнуть. Виски слегка ныли после ночной тусовки, а в ушах все еще гремела музыка, не давая сосредоточиться на том, что ему там говорил врач. Апшер чисто на автомате качал головой в знак согласия — ему смертельно хотелось спать. А еще — забыть эту проклятую вечеринку как страшный сон. Сколько видео с их с Парком недодракой уже есть в сети? И что скажет Джереми, когда поймет, что Майлз, вместо того, чтобы поддержать его в затее «поржать над первокурсником», обломал им все веселье?       Страшно было вообразить. Хорошо, что сейчас были каникулы, а через несколько недель, когда им надо будет на занятия, об этом уже никто и не вспомнит… Хотелось бы верить.       — Все, можете быть свободны. Через неделю приходите на осмотр.       — Ага.       Майлз с радостью покинул, наконец, пропахший медикаментами кабинет, вспоминая, есть ли у него деньги на такси. Знакомый, что привез его сюда, обещал отогнать его машину к Апшеру домой, но задерживаться до утра не стал, только подвез и все. Что же, тем лучше. Майлз боялся сейчас с кем-либо разговаривать. Алкогольные пары выветрились, и на смену пришло осознание собственной тупости. Ну вот зачем он вчера к Парку полез? Кто он ему такой? Друг? Нифига. Теперь-то уж точно. Но ведь умудрился же он к привязаться к Вэйлону за эти несколько месяцев, окончательно запутавшись в том, что же он к нему на самом деле ощущает. А теперь мало того, что перенес сильное унижение, когда Парк на виду у всех начал называть его «пидором», так еще и пальцы сломаны. Это будто вернуло их назад, когда Апшер был готов разбить Вэйлону нос за легкое оскорбление.       Видимо так к нему вернулся некий «долг». Ну и плевать на Парка, пусть катится на все четыре стороны. Главное сейчас, наловчиться водить машину с двумя сломанными пальцами и как-то утрясти ситуацию с Блэром. А там видно будет.       У самого же Вэйлона утро было далеко не самым простым. Он не помнил вообще ничего, начиная с момента, когда Джереми дал ему те таблетки, а любые попытки вспомнить заканчивались сильной головной болью. И не только головной.       Он даже не помнил, как добрался домой. Видимо, его довезли, но вот только кто? Майлз? А что с Майлзом…       Парк с усилием воли разлепил глаза и обнаружил себя в своей комнате, лежащим поперек кровати, раздетым только на половину. Видимо, он скинул часть одежды по пути к спальне, потому что куртка и валялась под дверью, а правый ботинок вот тут, неподалеку, всего в двух шагах… Как же хреново! Вэйлон свесился с кровати и его снова вырвало, но хоть внутри слегка полегчало. Что за дрянь они ему вчера дали? Какого… В голове была такая каша, что и не разберешь. А еще страшно хотелось пить.       Поэтому он, застонав, слегка приподнялся на дрожащих руках, пытаясь анализировать свое состояние, но вместо этого в голову лезла одна нецензурщина. И зачем он вообще туда пошел? Где было его сознание в тот момент? Нафига он послушал Майлза? Этот придурок не мог посоветовать ему ничего адекватного, нужно было это учитывать, а сейчас уже поздно. Парк кое-как сполз с постели, и, ощущая сильнейшую дрожь в ногах, поплелся на кухню, по пути наблюдая разбросанную одежду и полнейший беспорядок, будто эта вечеринка произошла у него дома, а не у Блэра. Кстати, о нем… Где телефон? И сколько сейчас времени?       На часах была половина первого. Счастье, что были каникулы. Иначе он проспал бы все пары сразу. А это было пострашнее наркотического отходняка.       Вода помогла немного прийти в себя, хотя мысли все еще не слушались, а текли вязко, словно сквозь туман. «Надо бы узнать, что там с Майлзом» — одна идея, наконец, оформилась, и тут же захотелось воплотить ее в жизнь. И как раз в этот момент его куртка издала звук уведомления — телефон был в порядке, лежал в кармане. Снова пришлось вставать, идти, чувствуя, как сильно штормит, минут пять шарить по карманам, потому что дрожащие пальцы не слушались толком, а потом долго пытаться вспомнить собственный же пароль. К счастью, за это время ему никто не звонил, но вот на почту только что прислали письмо с неким файлом, без подписи.       Парк сразу же пожалел, что открыл его. Файл оказался видеозаписью с вечеринки, где он, Вэйлон вытворял такое… Это даже танцем нельзя было назвать, из него будто наружу демоны рвались, так странно он дергался. А потом — Майлз. Да, пусть видно и не очень, пусть камера дергается и все расплывается, но это точно он, пытается остановить Вэйлона и увести прочь. И получает за это.       Дальше он уже не смотрел. И так все было ясно. Застонав, Парк стиснул голову руками, осознав, наконец, что натворил. И осознание это далось ему с новым приливом головной боли. Надо было немедленно ехать, просить прощения, делать хоть что-нибудь… Но потом. Сейчас надо было привести себя в порядок и хоть немного прийти в сознание. И хотя бы немного отойти от сильного чувства стыда и унижения. Интересно, чей это адрес? Явно кто-то из знакомых, ведь они знают его почту… Нет, об этом он подумает как-нибудь в другой раз. ***       — Вэйлон!       Парк из настоящего остановился посреди коридора, на пол пути к выходу и концу очередных рабочих будней. Вот уже несколько дней он упорно игнорировал Элизабет Бейкер, но сегодня в этом не преуспел: она все-таки выловила его, да так, что и не скроешься.       Стиснув зубы, Парк обернулся, постаравшись передать в своем взгляде все отвращение, которое он к ней испытывал. Они тут были одни, можно было не играть в обычное отношение коллеги с коллегой, которые абсолютно равнодушны друг к другу (хотя внутри все так и пытало от злости).       — Вэйлон… Давай, поговорим, наконец! — она тяжело дышала, видимо, бежала быстро, пытаясь догнать. Но он не сделал ни шага навстречу, все также оставаясь на своем месте. Один вид Бейкер заставлял его кулаки сжиматься от злобы. Хотя теперь все реже.       — Не о чем нам разговаривать. — буркнул Парк, уже поворачиваясь, чтобы уйти.       — Стой! — Лиза стремительно преодолела остаток коридора, схватив его за руку. — Ну пожалуйста, выслушай меня!       Вэйлону показалось, что даже сейчас ее голос отдает равнодушием. Да ей всегда было на него плевать. Он с усилием дернул руку и хмуро глянул ей в глаза. Злые слова рвались наружу и он еле-еле их сдерживал. Улегшиеся было за неделю эмоции снова поднялись.       — Если бы ты не была такой шлюхой, Бейкер, может быть мы бы и поговорили. А так — тебе есть с кем разговаривать, вот и вали к нему! Или у вас нет на это времени, потому что твой рот вечно занят?       Ляпнул и сам удивился собственной агрессии. Но высказанного не воротишь, и он даже с некоторым удовольствием наблюдал, как задрожали у Элизабет губы, а глаза тут же сделались влажными.       — Как ты смеешь так меня называть? — она попыталась придать своему голосу больше упрека, хотя он звучал все так же обиженно. — Если бы ты не был таким идиотом, может и заметил бы разницу между тобой и Майлзом!       — В каком смысле?       — Он не тряпка и не конченный придурок! — крикнула Элизабет, по щеке которой прокатилась первая слезинка. — Он всегда будет лучше тебя, потому что знает, чего хочет! А ты все также дуешься, даже не попытавшись хоть что-нибудь сделать с этой ситуацией!       Видимо, это было совсем не то, что она изначально хотела ему сказать. Но ситуация вывела ее истинные мысли наружу, и Парк почувствовал их, словно оплеуху. Уязвленное нутро попросту вскипело от ярости и прежде чем он успел хоть немного обдумать то, что собирается сказать, слова вырвались сами собой:       — Чтобы ты знала… Твой Апшер — пидор! В прямом смысле этого слова.       Момент из далекого прошлого вспыхнул и тут же пропал в закоулках сознания. Сейчас было не до воспоминаний, но чувство дежавю было сильнейшим в ту минуту.       Повисла звенящая тишина. Слышно было, как тихонько гудят лампы под потолком. Лиза смотрела на него, забыв, что собиралась сказать. Ее лицо вытянулось, а глаза расширились, в немом шоке. Но уже через секунду она резко расхохоталась, слегка истеричным и преувеличенным смехом.       — А-а-а, ну я все поняла! Вэйлон Парк настолько завистливое чмо, что вместо того, чтобы разбираться в причинах и следствии, он опускается до детских оскорблений. Что же, теперь ты понял, почему я предпочла его тебе? Всего хорошего!       И она удалилась, оставив Парка в самых противоречивых чувствах. С каких пор его работа превратилась в сплошную драму? Даже не драму, а, скорее, трагикомедию, где он — главное действующее лицо? Закон подлости работал против него, опять и опять.       Все, это надо было прекращать. Пора было сосредоточиться на работе, абстрагироваться от Апшера, Бейкер и всеми этими любовными глупостями. Сколько можно? Были проблемы и поважнее. Например завтра ему предстояло снова иметь дело с Глускиным, потому что теперь-то его окончательно к нему приставили в качестве лечащего врача. Ну, как, лечащего… После инцидента в лабораториях Парку меньше всего хотелось им заниматься. Тем более, что об этом как-то прознал Трагер (не удивительно) и сделал выговор, но почему-то не ему, а доктору Апшеру, как его начальнику. А Апшер, злой и рассерженный, в свою очередь заставил Парка отсидеть несколько ночей на дежурстве. Причем, последний до сих пор не определился, что ужаснее: слушать по ночам крики психов, когда так сильно хочется спать, или нечаянно наткнуться на самого Ричарда, которому вздумалось развлечься с парой шлюховатого вида девиц в одной из ординаторских… ***       Майлз Апшер же в это время домой и не собирался. Он сидел у себя в лаборатории, над очередным мертвым пациентом, точнее, мертвым «вариантом», в чьих органах решено было вырастить определенный сорт грибка. И сейчас все это великолепие раскинулось перед ним на операционном столе, во всей своей красе и «аромате». Даже плотная медицинская маска не спасала, так сильно воняли эти полусгнившие, изъеденные грибком органы. Его предстояло аккуратно собрать в пробирки, залить специальным раствором, а затем отдельно описать свойство каждого экземпляра и прикрепить соответствующий номер. Но работа была не в тягость, потому что именно этот грибок был предметом его новой исследовательской работы. Если все получится, то именно этот вид станет основой для нового препарата, который…       Шум за стеной заставил его отвлечься и замереть с пинцетом на весу, в котором был зажат очередной грибок. Кто там может быть так поздно? Рабочий день закончился уже три часа как и кроме дежурных и охраны никого не должно было остаться. Но это были не просто шаги, а настоящие удары, которые постепенно набирали силу, становясь все громче и громче.       Снова удар. Создавалось ощущение, что кто-то упорно долбился головой в стену, круша на своем пути все, что попадалось под руку. Майлза это не испугало, скорее, заинтриговало. Он отложил пинцет, прикрыл тело «варианта» и, вооружившись на всякий случай скальпелем, вышел в коридор. Свет тут почти не горел (на ночь большинство ламп отключали в целях экономии). Апшер решительно преодолел расстояние до соседней двери и распахнул ее, стремясь поймать нарушителя тишины врасплох.       Как и ожидалось, в соседней лаборатории тоже было темно. Только окна своей ночной синевой выделялись на фоне абсолютно черной стены. Майлз замер, вглядываясь в темноту и уже протягивая руку к телефону, чтобы включить фонарик. Интересно, далеко ли отсюда кто-нибудь из охраны?       Но прежде чем он успел хоть что-нибудь предпринять, его сбила с ног неведомая сила, а через секунду он уже увидел убегающего вдаль по коридору пациента, оставляющего за собой следы из крови. Откуда бы ему тут взяться? Кто-то его сюда привел? Или сам сбежал? Апшер быстро поднялся, но следом не побежал — все равно беглеца поймает охрана. Нужно было проверить, какой ущерб был нанесен лаборатории, а потом уточнить, кто должен был ее сегодня закрывать и выгнать этого идиота вон из лечебницы, кем бы он не работал.       Вспыхнул свет. Майлз обнаружил перевернутые шкафы с различными препаратами, опрокинутый стол и стул к нему, безнадежно испорченное оборудование… Будто ураган прошелся. В шоке, Апшер рассматривал все это безобразие, а затем принялся разгребать завалы в попытках определить, было ли что-нибудь разбито или разлито — вещества могут быть крайне токсичными, их нужно было убрать немедленно — звать санитаров у него времени нет. К счастью, или к великой удаче, все было более-менее, не считая сильного бардака. Плюс ко всему, этот сумасшедший добрался и до шкафа с документами — ценный материал был порван на мелкие кусочки и разбросан повсюду. Какой-то лютый бред.       А наутро об этом знала уже вся лечебница. Все только и шушукались о странном происшествии в лабораториях, пошел слух, что этот псих все еще бродит где-то по коридорам, и вскоре он освободит еще больше заключенных, и тогда… Майлз за голову хватался: как об этом могли узнать все? Он же ни слова никому не сказал, что за нахрен? Более того, по записям оказалось, что эту лабораторию должен был закрыть именно он, Апшер, хотя и работал в соседней! И теперь, за утрату ценных бумаг и порчу имущества на него накладывается больший штраф и выговор, а еще он лишается премии и права проводить исследования целый месяц! Начальство было безжалостно. Причем, возможности доказать свою невиновность тоже не было — в электронный журнал было занесено именно его имя и фамилия. И узнать, кто записал, тоже не представлялось возможным: как назло журнал в тот день велся сразу несколькими людьми.       Оставалось только понять, как пациент вырвался на свободу. Но тут тоже был тупик: камеры в том крыле не работали еще с утра, а у охраны в предполагаемый момент побега как раз была пересменка. В итоге, виноватым оказался именно Майлз Апшер, именно ему пришлось полчаса сносить гнев Полин Глик, упреки Пола Мариона и даже укоризненный и удивленный взгляд Блэра, который, вроде бы и верил ему, но, с другой стороны, сомневался. Джереми уже подсчитал в уме, чего лично ему будет стоить такая оплошность и пришел к выводу, что на его репутации это никак не скажется. Поэтому можно было продолжать искусственно сопереживать Майлзу, который не мог найти себе места от ярости. Он даже сорвать ее ни на ком не мог — Парк весь день работал на полуподвальных этажах, и чтобы его найти, понадобилось бы спускаться, а делать этого категорически не хотелось.       «Ничего-ничего… Попадешься ты мне еще…» — Апшер мерил шагами свой кабинет, изредка бросая озлобленные взгляды на Лизу, которая пришла его поддержать. У нее плохо получалось играть в сочувствие, но пусть уж лучше будет здесь, чем с Парком.       Было столько всего, что хотелось высказать этому придурку прямо сейчас, но еще больше хотелось увидеть, как его лицо снова станет злым, обиженным и возмущенным… Это было единственным, что могло бы его сейчас хоть немного порадовать. Уже неделю Вэйлон от него скрывался за делами, а на самом деле, просто трусил, впрочем, как и всегда. Он просто брал свои задания, необходимую работу и уходил куда-нибудь подальше. Майлз же был слишком занят своими исследованиями, чтобы заняться этим вопросом. Но теперь, когда от исследований его отстранили, а обычную врачебную практику он оставлял на Элизабет или других докторов (опять же, спасибо Блэру), у него появилось достаточно времени, чтобы разобраться, наконец, с этим вопросом. Более того, необходимо было порвать, наконец, с Лизой, она надоела ему так же быстро, как и понравилась. Да и нравилась ли вообще?       И понять, наконец, кому было выгодно выставить его идиотом перед всей лечебницей. И постараться сделать так, чтобы этот гад из рабочего стал подопытным. ***       Единственным, кто был сегодня в хорошем настроении, оказался Ричард Трагер, который мало того, что впервые за много месяцев не опоздал ни на минуту, так еще и удачно провел целых четыре операции и все четыре пациента в итоге выжили. И даже почти не кричали. Все, кто его знал подумали, что просто премию выдали раньше срока. Но его хитрое с прищуром выражение было даже покруче чем в день зарплаты. Апшер облажался. План Ричарда сработал прямо на ура, оставалось только дождаться «выгодного» момента и добиться увольнения Апшера. Вот так чудно — продержаться всего только месяц. Причем, ему еще повезет, если его уволят так рано. Ведь с теми, кто уж очень сильно погряз в тайнах «Маунт-Мэссив», поступали далеко не так гуманно.