Люблю, когда ты краснеешь

— Одной из важнейших черт постмодернизма является… Окончания фразы Макс не слышит — жужжит ее телефон. Конечно, это Марк. Конечно, он написал что-нибудь такое, после чего и постмодернизм, и весь учебный процесс пойдут куда подальше. Макс открывает сообщение и не обманывается. «Повторим нашу первую ночь?» Ну разумеется. Для Марка день пропадет зря, если не разнообразить учебу Макс чем-нибудь непристойным. Сегодня, впрочем, он отличился — обычно пишет посреди занятий, а сейчас последняя лекция уже подходит к концу. Макс откладывает телефон на край стола, обещая себе больше не реагировать на сообщения, и всеми органами чувств впивается в лекцию по… что там было? Речь преподавателя кажется всё менее и менее осмысленной, Макс будто слушает незнакомый сериал с пятидесятой серии, да еще и не на английском. «Ну спасибо, Мистер Как-раз-вовремя», — мысленно бурчит она и косится на телефон. Марк, как ни странно, больше не пишет — ждет ее реакции? Ничего ведь не случится, если она ответит коротко, правда? Макс набирает «да», но в последний момент стирает и уточняет: «То, что было в Проявочной?» «Именно», — почти сразу отвечает Марк, и внизу живота Макс приятно теплеет. Эта ночь действительно была особенной, вряд ли такое можно повторить. «Хорошо, — набирает Макс, кое-что вспоминает и добавляет следующим сообщением: — Только без проволоки, пожалуйста». «Я думал, тебе понравилось именно это». «У меня остался шрам», — смотрит Макс на свое запястье. Не то чтобы, впрочем, он так уж сильно ее беспокоит. И не успевает она разглядеть, как приходит ответ: «Разве это не романтично?» Макс усмехается — интересные у него представления о романтике. Но ведь она тоже любуется следом их первой ночи и вспоминает подробности — не все, правда, одинаково приятные. «Может быть, — печатает Макс свободной рукой. — Только я больше не хочу делать это с проволокой». «Ладно, я тебя понял. Скоро буду». Макс улыбается и смотрит в окно, так удачно выходящее на парковку колледжа.

***

— Это твоя новая студия? — Макс оглядывается — она здесь впервые. — Это наша Проявочная. Наша новая Проявочная. Марк включает свет, и аналогия становится очевидной — такой же белый фон, темный потолок, рабочий стол за перегородкой. Вряд ли это совпадение случайно. — Ты хочешь повторить нашу первую ночь вот здесь? — озвучивает догадку Макс. — Именно. — Марк уходит за перегородку и возвращается с мотком скотча. — Вытяни руки. Она колеблется, вспомнив, как очнулась со связанными скотчем руками и перепугалась так, что едва могла говорить. Эту деталь их первой ночи Макс предпочла бы стереть из памяти. — Или тебе неинтересно сдаваться добровольно? — по-своему понимает ее замешательство Марк. — Ну, это поправимо. Не успевает Макс придумать ответ, как свет гаснет. Она испуганно оглядывается в поисках Марка, тот подкрадывается и хватает ее за шею и талию. Макс по привычке вскрикивает, Марк зажимает ей рот. — Тебя никто не спасет, — шепчет он. — Можешь рассчитывать только на себя. Макс пытается вырваться, но Марк крепко держит ее руки — так крепко, будто действительно хочет сделать с Макс что-то плохое — и заводит их за спину. Она вспоминает, как упиралась в детстве, когда не хотела куда-то идти, и падает на колени. Марк ослабляет хватку, однако быстро ориентируется, опускается рядом с Макс и хватает ее поперек тела. Теперь они вместе на полу, и на сей раз Макс не может освободиться. Она еще некоторое время дергается, чувствуя, как Марку это нравится. — А теперь давай представим, что я вколол тебе снотворное, — выдыхает он в шею и нежно ее сжимает. Сердце Макс бьется чаще, и она зажмуривается — вряд ли это имеет смысл в темноте, но если уж подчиняться, то по-настоящему. Макс чувствует, как Марк берет ее на руки и куда-то несет, укладывает на пол, включает свет. Запястья стягивает скотч, однако больше он не вызывает неприятных воспоминаний. — Ты такая красивая. — Марк гладит ее по голове и спине. — Но на тебе слишком много одежды. Макс предвкушает, как он сейчас ее разденет, забыв про связанные руки. Вспоминает, лишь почувствовав холод металла у живота. Макс распахивает глаза и видит ножницы. — Это моя любимая футболка! — протестует она. Марк прижимает ножницы уже к губам Макс, ее дыхание перехватывает — от страха ли? — Я предпочитаю видеть своих моделей, а не слышать. — Он убирает ножницы от Макс и отрезает еще полоску скотча. — Придется научить тебя хорошим манерам. В голосе Марка слышится угроза, скорее приятная, чем пугающая. Но Макс меняет мнение, когда он оттягивает ее волосы. Макс вскрикивает, пытаясь вырваться, Марк оказывается сильнее. Он заклеивает ее рот скотчем, снимает крупным планом и показывает фото на дисплее: — Смотри, как этот скотч оттеняет твои глаза. Макс видит свои испуганные голубые глаза над широкой полоской серого скотча — и правда жутко красиво. Возможно, она даже выпросит эту фотографию и опубликует в Фейсбуке, если наутро смелость не убежит. — Мы отвлеклись. — Марк откладывает фотоаппарат и снова берет ножницы. — Пора завершить композицию. Он распарывает футболку Макс снизу, то и дело касаясь ножницами ее кожи. Макс дрожит, дышит в ритме его прикосновений и чувствует, как вместе с одеждой Марк освобождает ее от невидимой брони. Он надрезал эту броню в Проявочной, теперь превращает в лохмотья, и Макс не против. — Последний штрих. — Марк отрезает низ футболки и щекочет лезвием грудь Макс. — Боишься? Макс успевает только выдохнуть в скотч, как Марк резко царапает ее ножницами. Между животом и грудью остается красная полоска. — Боишься, — понимает Марк ее приглушенный вскрик и наклоняется над Макс с фотоаппаратом. — Правильно делаешь. Он отходит, возвращается со шприцем — и теперь ей действительно страшно. В тот раз Марк вколол аскорбинку, а повторяться он не любит. Что, если?.. — Ты прекрасна, Макс, — гладит Марк ее свободной рукой. — Моя идеальная модель. Но красота рано или поздно умрет, так уж лучше рано, чем поздно. Он убирает волосы с шеи Макс, направляя туда иголку. Инстинкт самосохранения, заботливо убаюканный Марком, вскакивает и трубит тревогу. — Ну-ну, это плохая идея. Будешь дергаться — будет больно. Макс всё равно сопротивляется. Перекатывается на бок, Марк удерживает ее и снова подносит шприц. — Не бойся, — нежно прикасается там, где только что царапнул иголкой. — Последний укол ты не почувствуешь. Макс вся дрожит, осознавая серьезность намерений Марка. Тот целует ее в затылок. — Страшно? — Макс кивает. — А теперь представь, что мы перенеслись назад во времени в Проявочную. Я всё еще твой преподаватель, но у тебя больше нет оснований мне доверять, зато есть все основания бояться. Я же могу убить, помнишь? Макс вспоминает Проявочную, отчего смесь неправильного доверия и приятного страха в ее душе кипит еще сильнее. У нее всегда были основания бежать от Марка без оглядки и никогда не было оснований его любить, и всё же Макс любила. Только отказывалась это признавать до Проявочной, считая свои чувства неправильными. Неправильно любить человека, который убил твою подругу и хотел убить тебя. Неправильно доверять тому, кто одной рукой ласкает, а другой держит иголку у твоей шеи. Неправильно быть счастливой с таким, как Марк — и Макс всхлипывает от осознания своей фундаментальной неправильности. — Ну, не плачь, — вкрадчиво шепчет Марк и аккуратно освобождает ее рот от скотча. — Я же не чудовище, я сделаю всё, чтобы ты умерла счастливой. Как насчет последнего желания? Макс понимает намек. Конечно, у нее есть последнее желание, оно же первое и единственное. Макс должна была озвучить его еще в Проявочной, но озвучит сейчас — именно так, как могла бы сказать тогда. Исправит воспоминания об их первой ночи, где настоящей проблемой была не проволока, а недосказанность. — Я… я люблю вас, мистер Джефферсон, — выдавливает Макс то, что засело в ее голове задолго до Проявочной. — Очень люблю. Марк обнимает ее и сносит все барьеры. Даже если сердце Макс разорвется от следующей фразы — а оно точно разорвется, — она не остановится. — И я хочу… умереть в ваших объятиях, — продолжает Макс; слова обжигают ей глотку. — Потому что без вас я жить не смогу. В глазах снова щиплет. Это уже не игра, это именно то, что Макс прятала глубоко-преглубоко в душе. Марк же вскрыл ее душу без наркоза. — Бедная моя девочка. — Он поглаживает Макс по голове, бережно стирает слёзы с ее щёк. — Нравится, когда я тебя успокаиваю? Макс прижимается к Марку сильнее. Ей не просто нравится — Макс порой думает, что стала плаксивой потому, что именно такую ее Марк и любит. Вот и сейчас он поворачивается к Макс, чтобы не пропустить ни слезинки. — Что еще для тебя сделать? — шепчет Марк, и она плавится в его руках, растекается от прикосновений. Макс будто бы и вправду вернулась в Проявочную, исправив все ошибки той ночи, но она не успокоится, пока не скажет всё, что должна была сказать тогда. — Пожалуйста, любите меня, мистер Джефферсон, — выплескивает Макс со слезами очередную порцию жгучей искренности. — Будьте моим первым и единственным, моя невинность должна достаться вам. Она утыкается в его грудь и рыдает от всего сердца — сердца, где живут неприемлемые чувства. Макс никогда бы себе не призналась, однако именно этого она и хотела еще до Проявочной — чтобы Марк стал ее первым и единственным. Никому другому Макс свою невинность бы не отдала. — Ах, эти глаза раненой лани, — шепчет Марк и целует их. — Разве могу я отказать, когда ты так на меня смотришь? Макс тянется к Марку, как утопающий к кислородному баллону, и вдыхает жизнь через его рот. Она сделает всё, что Марк захочет, даже если это означает смерть, только пусть он обнимает крепче и не отпускает. Но Марк отпускает. — Я кое-что забыл, — отвечает он на ее болезненно-вопросительный взгляд и берет со столика пульт. — Это же наша Проявочная, значит… Освещение из белого становится красным, как в той самой, первой Проявочной. Тот самый свет, ставший свидетелем их с Марком единения. Макс вспоминает, как позировала, подставив руки для связывания, и ее доселе замершее сердце бьется как сумасшедшее. Помнит ли это Марк? — Тебе очень идет этот свет, — он поворачивает голову Макс и наклоняется над ней с фотоаппаратом. — Взгляни на меня. И Макс смотрит, вкладывая во взгляд всё, о чём кричит ее сердце. Воспоминания оживают, встают в полный рост, чтобы создать новые — тоже в красных тонах. Марк возвращается, обнимает Макс сзади, спускает с нее джинсы вместе с бельем и ласкает спереди. В Проявочной они делали иначе — Марк прижимал Макс к полу, позволяя любоваться таким прекрасным и властным собой. Теперь Макс его не видит, зато очень хорошо чувствует, как Марк снова ее контролирует. — Согни ногу, — просит он — и останавливает Макс, когда она по привычке принимает позу ложки. — Одну. Макс подчиняется — и чувствует Марка внутри. В подобной позе у них бывает ленивый утренний секс, теперь же ощущения совсем другие: Марк заполняет до тесноты, до сладкой боли. В памяти отзывается их первый раз, однако сейчас Макс не боится. Она вверяет Марку свои тело, сердце, душу и не представляет, что когда-то было иначе. — Ты и правда невинна, — выдыхает он в шею Макс. — Такая узкая, обожаю. — Это всё для те… вас, мистер Джефферсон. — Макс сама удивляется, как сумела это выговорить. — Только для вас. Марк шумно дышит в ответ, медленно насаживает Макс на себя, не переставая ласкать, и она тонет в нём, становится продолжением его тела. Сквозь приоткрытые глаза Макс видит красный свет — таков цвет их страсти, их близости, гармонии всего неприемлемого, что есть в них с Марком. Она готова остановить этот момент, поймать в петлю времени и любоваться, но чувствует захват Марка на шее. — Ты вся моя, Макс. — Марк сжимает ее горло так, что перед глазами бегут темные пятна. — Твоя жизнь… в моих руках. Макс хрипло стонет в ответ. Движения Марка — глубокие и резкие, он выбивает из нее кислород, сдавливает шею так, что Макс больше не может вдохнуть. Она и не хочет, хочет принять в себя эту темноту в оттенках красного, покориться Марку, стать бестелесной в его руках — и лететь навстречу наслаждению. Макс сжимается в сладких конвульсиях, как никогда хорошо чувствует Марка, слышит и вдыхает его удовольствие. Марк обнимает ее, Макс прижимается к нему — и тут раздается щелчок затвора. — Автоспуск, — поясняет Марк; Макс приподнимает голову и видит фотоаппарат на штативе. — Чтобы на этот раз ничего не упустить. Макс вспоминает, как Дэвид помешал им сделать тот самый кадр, где она только-только осознает потерю невинности — теперь Марк и это исправил. Какой же он замечательный. — Иди ко мне, — завершает Марк ее мысль. — Я еще кое-что тебе задолжал. Макс ложится Марку на грудь, обнимая за шею связанными руками, он гладит ее волосы, и Макс готова разрыдаться, осознав, что он прочел ее мысли. Именно этого Макс не хватило в Проявочной — нежности после. — Теперь всё на месте? — Она кивает. — Тогда поздравим друг друга — мы только что окрестили нашу новую Проявочную. — Окрестили? — Макс хихикает. — Так это называется? — У всех свои церемонии открытия, — не моргнув поясняет Марк. — Где-то перерезают красную ленточку, где-то разбивают бутылку шампанского. Чем наша церемония хуже? — Церемония? — снова хихикает Макс. — Где же тогда зрители? — Тебе не хватает зрителей? — Лицо Марка такое выразительное, что ее захлестывает не просто волна — цунами стыда. — Нет! Я просто… — Ну да, ну да, — с притворным пониманием кивает Марк. — Я и не сомневался. Макс старается не встречаться с ним взглядом, пока Марк освобождает ее от скотча. Молчат они недолго. — Ты не переживай, — говорит Марк так беззаботно, что Макс готова услышать непристойность. — Со дня на день у нас появятся клиенты, и мы сможем устроить для них шоу. — Марк! Он улыбается с чувством выполненного долга, глядя на пунцовую Макс — удивительно, что не фотографирует. Макс еще некоторое время варится в неловкости, но вспоминает, что хотела спросить. — Ты же не собирался… — ее дыхание сбивается, Макс быстро набирает воздуха и продолжает: — Меня убивать? — Конечно, не собирался. Я пока не закупил сюда мешков для трупов. Из Макс будто одним ударом выбивают весь кислород. Мысль о смерти в объятиях Марка казалась романтичной несколько минут назад, а теперь… — Я пошутил, — ласково улыбается он. — Ты слишком интересная, чтобы тебя убивать. Макс продолжает сверлить Марка недоверчивым взглядом: не совсем такого ответа она ждала. — Ну как будто ты не знаешь, — театрально закатывает он глаза. — Я не убью тебя, потому что я тебя люблю — это такая большая новость? Марк обнимает ее, и Макс с облегчением выдыхает. Она снова возвращается мыслями в их первую ночь и представляет, что он мог сказать всё то, что сейчас сказал — да Макс была бы на семьдесят седьмом небе от счастья. Она и сейчас счастлива — любое признание в любви от Марка выкручивает кран эйфории до упора. — Пойдем отдохнем, — указывает он на диван. — А потом обрабатывать фотографии — этим же ты хотела завершить нашу первую ночь? — Вроде того, — ухмыляется она. Такой мысли у Макс не было, однако Марк всегда знал, чего она хочет, лучше нее самой. Макс цепляется за шею Марка и вскоре засыпает в его руках. До обработки в эту ночь они так и не дойдут.