Люблю, когда ты краснеешь

— Твою ж овсянку! — Макс отшатывается от кровати. — Это что?! И запоздало думает, как глупо она выглядит со стороны: заорала и дернулась, будто увидела гигантского паука. Но то, что лежит на кровати, и правда похоже на паука: черные ремни тянутся к Макс, липучки-жвала хищно раскрываются ей навстречу, неведомое чудище обещает сожрать всё, что осталось от ее невинности — осталось, впрочем, немного. — Это фиксаторы, — объясняет Марк преподавательским тоном. — Фазу скотча я перерос, о наручниках у меня плохие воспоминания, поэтому выбрал такой вариант. Давай покажу, как это работает. Абстрактного мышления Макс хватает, чтобы понять, как работает это адское приспособление: она окажется на кровати в позе звезды, все конечности будут зафиксированы липучками, а Марк, конечно же, сделает с ней что-нибудь такое, что Макс даже представить стеснялась. Вот и сейчас он обнимает ее и увлекает в сторону постели, Макс упирается: — Не надо. Мне это не нравится. — Чего это вдруг? — Марк продолжает попытки ее завалить. — В Проявочной мы делали то же самое, и тебе всё нравилось. Макс грустно вздыхает. В Проявочной всё было проще, потому что Марк не оставил ей выбора. А выбирать Макс никогда не любила — даже вопрос «что хочешь на завтрак?» вгонял ее в ступор. Здесь же выбор в разы сложнее: остаться в своем уютном безопасном коконе или позволить Марку сорвать этот кокон вместе с одеждой. Макс уже сделала подобный выбор, о чём жалеет. Вчера они с Марком спустились в прачечную, и Макс в приступе дурачества нацепила прищепку ему на нос. Марк почему-то не возмутился, а снял ее, сгреб Макс в охапку и задрал ее свитер. Макс визжала и шутливо сопротивлялась, пока не поняла, что сейчас это украшение окажется на ее соске — и остановила Марка уже по-настоящему. А потом тайком в ванной примеряла прищепку и жалела, что он воспринял «не надо» всерьез. — Я не против, чтобы ты меня связывал, — решается Макс. — Только это… ну, так… странно, понимаешь? Когда я говорю «нет», это не значит, что я против, просто, ну… «Ну ты и мямля», — одергивает саму себя и замолкает. Марк тоже некоторое время молчит. — Мы вот как сделаем, — наконец говорит он. — Когда твое «нет» действительно значит «нет», ты будешь говорить, допустим, «красный». И я остановлюсь. — Как светофор? — Марк кивает. — А если я не хочу, чтобы ты остановился, но?.. Макс снова запинается. Она понятия не имеет, как говорить о том, о чём даже думать стыдно. — А если хочешь, чтобы я делал то же самое немного иначе, говоришь «желтый». Как светофор, поняла? Макс кивает. Марку всегда удавалось объяснять сложное через простые примеры. — Что же тогда будет зеленым светом? — Любая другая твоя реакция, — без раздумий отвечает Марк. — Вот как сейчас. Он целует Макс, и она чувствует, как все ее тело дает зеленый свет на продолжение. Зачем вообще все эти сигналы светофора, если гораздо интереснее, когда Марк не спрашивает разрешения? Вот как сейчас. — Одного не могу понять, — добавляет он после небольшой паузы. — Почему ты говоришь «нет», когда на самом деле «да»? — Ну… — Макс задумывается. — Наверно, мне нравится думать, что это не я хочу, а ты меня… ну, заставил. — Ах, значит, у меня роль коварного совратителя маленьких девочек, — со смехом заключает Марк. — Вот же шалунья! Он кусает ее за ухо, и Макс взвизгивает, совсем не от боли. А потом за шею, давая понять, что теперь всё серьезно, раздевает Макс — медленно и нежно, как она любит — и укладывает на постель. — Так не больно? — спрашивает Марк, застегивая липучку на ее запястье. Макс мотает головой. Он фиксирует вторую руку, разводит ее ноги, и Макс становится жарко от стыда. Но этот стыд приятный, и становится еще приятнее, когда Марк застегивает вторую пару липучек. — Давно хотел сделать портрет в высоком ключе. Простыня белая, кожа у тебя светлая — то, что нужно. Марк идет к столу за камерой, и Макс наконец понимает. Он же не оставит ее стыд при ней, он этот стыд увековечит. — Марк, не надо! — Макс пытается освободиться, липучки не отпускают. — Я не хочу, чтобы ты меня фотографировал… такой. — Спасибо за мнение, — с непроницаемым лицом отвечает он. — Было очень интересно его услышать. И фотографирует. Макс снова пытается вырваться, за что получает комплимент: — Вот это экспрессия! Продолжай в том же духе, у тебя богатый потенциал. От этого к ее щекам приливает кровь. Макс хочет спрятать лицо, удается лишь повернуть голову. — Мне нравится твой профиль. — Марк делает крупный план. — Особенно, когда ты краснеешь. Макс снова дергается, но это уже не настоящее сопротивление — скорее, желание, чтобы Марк… — Ты мне кадр испортила, — опережает он ее мысли. — Лежи спокойно. Макс нарочно изворачивается насколько позволяют липучки. Марк с громким вздохом откладывает камеру и наклоняется к Макс. — Я непонятно выразился? — спрашивает он с приятной жутью в голосе и хватает ее за шею. Марк нависает над ней, Макс смотрит в его глаза и дышит через раз: ей страшно, этот страх особенный. Такой, какой нравится им обоим. Марк отпускает шею и целует в губы, Макс отвечает и чувствует, как кровь теперь приливает не только к лицу. — Будешь хорошей девочкой? — выдыхает он и целует уже в шею. Макс не отвечает, но Марк прекрасно всё понимает и снова ее фотографирует, уже довольную и покорную. Раздвигает ноги Макс и поглаживает там, а она даже не думает сопротивляться. — Ты, я вижу, совсем тут заскучала. — Макс хочет возразить, Марк не дает ей слова. — Сейчас развлеку. Он уходит, и Макс слышит, как в соседней комнате вскрывают какую-то упаковку. Сегодня Марку привезли кучу коробок в непрозрачной пленке, и она постеснялась спросить, что внутри. Теперь у Макс есть всё более явные подозрения, что содержимое предназначено для нее. Марк возвращается с какой-то цепочкой в руках. Похоже на бижутерию, хотя он никогда ей не дарил ничего подобного. — Это украшение? — Именно. — Марк пристегивает к концам цепочки металлические зажимы. — Украшение для твоей лучшей части. Макс задумывается над его словами. Раньше Марк считал ее лучшей частью глаза, но как на них надеть эту штуку? — И какая же у меня лучшая часть? — А ты как думаешь? — Марк наклоняется над ней с цепочкой. — Может, — он делает короткую паузу, — это? И цепляет зажим на ее сосок. Макс взвизгивает, однако Марк не спешит убирать «украшение» и вот-вот прицепит второе. — Не надо! — Макс дергается, отчего становится больнее. — Сними с меня эту штуку. — Вчера в прачечной ты говорила то же самое, — парирует Марк и хватает в металлические клешни второй ее сосок. — Второй раз я на это не поведусь. Макс пытается освободить руки, отчего цепочка натягивается до боли. Эта боль уже не столько пугает, сколько… интригует? — Будет слишком больно — ослаблю, — уже мягче говорит Марк. — Но давай хотя бы попробуем так? Макс кивает. Зажимы уже не кажутся чудовищами, терзающими невинную плоть: не такая уж она и невинная, и не то чтобы очень против. Марк пристегивает к цепочке еще одну часть с зажимом, и Макс снова не против — лишь до тех пор, пока… — Ай! — вскрикивает она, когда третий зажим стискивает клитор. — Мне так больно. Вместо ответа Марк закручивает винтик на зажиме. Макс наконец вспоминает, что должна сказать: — Желтый. — Понял. — Марк ослабляет зажим. — Так лучше? Он фотографирует ее, а Макс прислушивается к своим ощущениям. Так действительно лучше, и всё-таки что-то напрягает. — Можно его совсем убрать? — Макс виновато смотрит на зажим, потом на Марка. — Я… не хочу, чтобы там было больно. Сейчас Марк откажет или вовсе проигнорирует — нет, снимает зажим и отстегивает нижнюю часть цепочки. — Хочешь других ощущений? — Да. — Хорошо. — Марк отходит и что-то ищет. — Сделаем тебе приятно. Макс наблюдает за поисками, но Марк, как назло, всё загородил своей спиной. Наконец он поворачивается. — Я видел у тебя рисунки с бабочками. И подумал, что эта должна пополнить твою коллекцию. Марк действительно показывает бабочку из какого-то незнакомого материала — на вид что-то среднее между пластиком и резиной. Пристегивает к этой бабочке ремешки, и Макс начинает осознавать: такая игрушка слишком веселая для нее. — Марк, не надо! — Макс пытается увернуться. — Я не хочу с этой штукой. — Боишься бабочки? — спрашивает Марк таким тоном, будто Макс попросила убить подкроватного монстра — и раздвигает ее ноги. — Не боюсь, просто не… Что же ты делаешь? Марк скользит пальцем по клитору, и Макс понимает, что совсем не похожа для человека, который «не хочет с этой штукой». Даже если она сейчас скажет «красный», Марк вряд ли поверит. — Тебе даже смазка не нужна, — говорит он с восхищением, от которого Макс краснеет, и раздвигает складки ее кожи. — Ну что, полетаем? Марк прикладывает бабочку туда, где только что трогал, и застегивает ремешки вокруг бедер Макс. Теперь всё, что ей остается — лететь, куда забросит Марк, отращивая крылья в полете. Он нажимает кнопку, бабочка начинает вибрировать. Макс вздрагивает и выдыхает чуть громче обычного — ей щекотно и в то же время приятно. Марк хватает фотоаппарат. — Не надо это снимать! — просит Макс; ей отвечают щелчок затвора и хлопки крыльев бабочки. — Марк, пожалуйста. — Продолжай, — невозмутимо отвечает он и снова фотографирует. — Ты так интересно умоляешь. Бабочка уже не только хлопает крыльями, а еще и щекочет усиками. Макс ерзает в попытке сопротивления, зажимы до боли впиваются в соски. — Хватит! — стонет она. — Сними… И подскакивает от особенно сильной вибрации, не успев договорить. — Снять? Это всегда пожалуйста. Он залезает с камерой на кровать и снимает каждое ее движение. Макс всё еще пытается сопротивляться и ощущает себя восхитительно беспомощной перед болью, вибрацией и Марком. — Смотрю, тут кое-кто развлекается, а меня не пригласил, — он смотрит с наигранной обидой. — Нехорошо. Макс не успевает спросить, с каких пор Марку требуется приглашение, как тот откладывает фотоаппарат, разводит ее ноги и устраивается между них. Макс предвкушает, как сейчас он заменит бабочку на свой язык, а Марк лишь подмигивает: — Полетаем вместе? Он расстегивает свой ремень. Брюки не снимает, а щекочет внутреннюю часть ее бедер острой частью пряжки — сначала хаотично, потом подстраивается под ритм вибрации. Зажимы на сосках ощущаются еще острее, и Макс вот-вот улетит вперед Марка. Он тоже понимает это и наконец раздевается, однако ремень не убирает. — Зеленый? — Марк снова царапает ее пряжкой. — Да, — выдыхает Макс. Дышать всё тяжелее: с одной стороны вибрация, с другой зажимы беспощадно терзают соски, теперь еще и Марк со своей пряжкой. Он будто слышит ее мысли и берет с изголовья красную подушку, на которой Макс когда-то вышила свое имя. А ведь Марк никогда не любил эту «декоративную ерунду». — Что ты делаешь? Вместо ответа Марк приподнимает бёдра Макс и подкладывает под них подушку. А потом освобождает одну ее ногу и закидывает себе на плечо. Наносит на член смазку, но не входит, а трется им о бабочку — и Макс подается навстречу. Это невыносимо приятно: боль в сосках, усиливающаяся вибрация, трение головки Марка. Макс зажмуривается — и вскрикивает, когда зажимы стискивают сильнее. Марк всё еще держит цепочку в руках и говорит своим прекрасным угрожающим тоном: — Не закрывай больше глаза. Макс кивает. Марк не отпускает цепочку, а снова натягивает ее, уже не так сильно. Будто напоминает, что Макс в его власти, что он в любой момент может снова сделать больно — и осознание этого кружит ей голову. — Марк… — Что? — он трется еще активнее. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Макс выдыхает согласие. — Тогда скажи это. — Марк натягивает цепочку, и зажимы снова стискивают груди. — Попроси меня, шлюшка. От этого слова к ее щекам приливает кровь, но такой стыд не останавливает Макс, а лишь подстегивает. Пусть Марк называет ее как хочет, делает с ней что хочет, только… — Трахни меня, Марк, — стонет Макс и чувствует, как постель под ней вот-вот загорится. — Пожалуйста. Он освобождает вторую ногу Макс и входит — так резко, что она вскрикивает. Кладет обе ноги Макс себе на плечи, приподнимает ее над подушкой и насаживает еще глубже. Макс ощущает себя в невесомости, лишь фиксаторы на запястьях напоминают: Марк может в любой момент вернуть ее с небес на землю. Вместо этого он ускоряется, и Макс взлетает еще выше, еще быстрее. Восхитительно нестерпимая боль от зажимов, выносящая мозг и остатки самообладания вибрация, безумный темп Марка — всё это бьет в голову Макс, и она кончает. Удовольствие накатывает волнами, одна за другой, Марк не останавливается, пока Макс в изнеможении не сползает на постель. — Ты там живая? Макс открывает глаза — на большее пока не способна — и ожидает увидеть сперму. Но нет, Марк еще не кончил. Он перемещается к изголовью и освобождает ее руки, а потом просит: — Сведи груди вместе. И так подержи. — Это как? — Затекшие руки не слушаются Макс, да и мозг не очень. — Вот так, — он сам сводит ее груди. — Держи. Макс не успевает спросить, зачем, как Марк вталкивает член между ними. Цепочка обматывается вокруг него, но Марк не останавливается и заливает спермой «лучшую часть» Макс. Она впервые видит его оргазм настолько близко — это бесстыдно прекрасное зрелище. Марк, очевидно, такого же мнения — едва отдышавшись, он хватается за камеру. Макс так и лежит распластавшись — впечатления навалились со всех сторон и не желают отпускать. Марк же разглядывает эти впечатления на дисплее фотоаппарата, потом показывает ей: — Смотри, почти высокий ключ получится. На картинке всё выглядит гармонично, на гистограмме явный перевес в сторону белого. И в голову Макс приходит идея: — Переэкспозиция. — Есть немного, — кивает Марк, — но это поправимо. Высокий ключ без нее не бывает. — Я не о фотографии. Можно я теперь вместо «красного» буду говорить «переэкспозиция»? — Да ты вошла во вкус, я смотрю, — усмехается он. — Может, и вместо «желтого» что-нибудь придумала? — Пока нет. — Макс подползает к Марку и кладет голову ему на грудь. — Но ты же мне поможешь? — Ладно. — Марк гладит ее по волосам. — Переэкспозиция так переэкспозиция.