Люблю, когда ты краснеешь

— У вас десять минут, — говорит охранник и закрывает дверь за Макс. Возле противоположной стены под зарешеченным окошком она видит спину Марка. Он стоит сгорбившись, будто взвалил на себя всю тяжесть мира, и Макс становится больно. Ведь это из-за нее. — Марк, — шепчет Макс. Тот не реагирует, она зовет громче: — Марк, взгляни на меня. Пожалуйста. Тот наконец оборачивается, и Макс леденеет. — Явилась, значит. После всего ты еще можешь смотреть мне в глаза? — Прости. — Макс вот-вот заплачет. — Я не хотела такой участи для тебя, но… иначе бы я не выжила. — Предпочла мне жизнь, значит. И как тебе эта жизнь, нравится? Макс горестно вздыхает. Следовало бы вернуться в последний день их общей реальности и не сопротивляться судьбе, потому что Марк и есть ее судьба. Был, пока Макс всё не испортила. — Зачем пришла? Макс набирает побольше воздуха и выпаливает: — Я хочу, чтобы ты меня любил… в последний раз. Можешь не прощать, только… забери с собой. — Ну конечно, — лицо Марка остается непроницаемым. — Хочешь легкой смерти в моих руках, потому что выбор в пользу жизни тебя доконал. Макс кивает. Он всегда понимал ее без лишних слов, вот и сейчас Марк прижимает Макс к стене, сдавливает шею. Макс видит его лицо близко-близко — уже и забыла, что так бывает. Образ Марка, преследовавший ее днями и ночами, ничто против Марка настоящего, и Макс вбирает его в себя всеми органами чувств. — Нет, — выдыхает Марк ей в ухо. — Ты получишь то, на что обрекла меня: пожизненное заключение наедине со своей совестью. Если, конечно, она у тебя есть. — Марк! Он исчезает, она зовет снова. Макс готова выкрикивать это имя, пока ее грудная клетка не лопнет. Да и пусть лопнет, пусть сердце вывалится — проще выжить без сердца, чем без Марка. Исчезают и стены тюремной камеры. Макс просыпается в доме Уоррена в Портленде — городе, где жила с Марком. Городе, где его больше нет. Возвращается к постыдной мысли: лучше бы Марк умер. Электрический стул, несчастный случай в тюрьме, что угодно — ведь смерть оправдывает как покойника, так и скорбящих. Тогда у нее появилось бы право его любить вопреки всему, что говорила в суде. Святая Макс оплакивает своего насильника — отвратительно красиво звучит! Заснуть она не может и бредет в ванную. Перед выходом, уже открыв дверь, замирает у зеркала. Из отражения смотрит тень той Макс, что недавно светилась от счастья. Третий месяц эта тень носит в себе другую, которой лучше бы не рождаться. Лгут, что ребенок от любимого человека делает женщину счастливой. Как Макс взглянет в глаза Марка на лице дочери, не видя его самого? Как снова переживет роды, зная, чем за них заплатила? Всё это неправильно. Правильно было бы остаться в той реальности и вместе с Марком встретить посмертие. А если посмертия нет, тем лучше: ее страдания закончились бы раз и навсегда. «У нас еще есть шанс, — шепчет Марк в ее голове. — Присмотрись к халату на вешалке». Макс присматривается и видит самый обычный пояс… хотя нет. С Марком ничего не бывает обычным. «Помнишь, как я тебя душил? Ты так можешь сама. Обвяжи пояс вокруг шеи и думай обо мне». «Я так не могу, я хочу…» «Жить? Не похоже, чтобы тебе нравилась жизнь без меня. Разве так ты хотела? Разве эта реальность лучше нашей?» Нет. Никакая реальность не будет лучше той, где у нее был Марк. «Смотри, что наделала. Я собирался пойти за тобой, но ты помешала». Макс беззвучно воет. Марк прав, во всём виновата она. «Зачем убежала? — продолжает он. — Я был бы нежен с тобой до последней минуты. Я бы подарил лучшую смерть в твоей жизни. Ты же хотела умереть в моих руках?» Макс кивает и как наяву чувствует прикосновение Марка. «Ты можешь всё исправить. Давай, один конец вокруг шеи…» Макс вынимает пояс, делает петлю и затягивает на горле. Ткань шершавая, совсем не то, что руки Марка — ну и пусть, фантазия компенсирует разницу. «Другой конец на ручку двери». «Зачем?» «Иначе не выйдет. Тело такая глупая штука, что хватается за жизнь, каким бы дерьмом та ни была. Хорошо, что мы можем его обмануть». Она кивает, обвязывает второй конец пояса вокруг дверной ручки и садится рядом. Страх мелькает на задворках сознания, Макс его отбрасывает. Марк приучил бояться. «Вот так. Теперь делай себе приятно и представляй меня». Макс оттягивает пижамные шорты. Ее тело реагирует на Марка еще сильнее, чем в их последнюю близость, когда Макс отчетливо понимала, что может умереть. На этот раз она примет судьбу, откроет объятия неизбежному. «Марк…» «Я здесь. Чувствуешь меня?» Макс действительно чувствует — вот шершавый пояс… то есть бородка Марка щекочет ее шею, вот одна его рука гладит ее грудь, а вторая скользит между ног. «Любишь мои пальцы, да?» Макс кивает и чувствует их внутри. Насаживается всё глубже и глубже, узел натирает шею. С каждым движением воздуха всё меньше, темнота подступает к глазам. «Мы будем вместе в этой темноте, Макс». — …Макс? Дверь бьет по затылку, Макс вскрикивает и чувствует приток кислорода. Уоррен что-то бормочет и развязывает петлю. — Что случилось? — спрашивает. Макс мотает головой. Если нужно объяснять, объяснять не нужно. — Ты же беременна, — зачем-то напоминает он. Макс грустно хмыкает. Ожидание ребенка, которое должно украшать, превратило ее в ходячий труп с распухшим животом. Вместо радости в нём растет усталость: от беременности, от воспоминаний, от жизни. — Пойдем, — берет ее Уоррен под руку. — Чаю заварю. Макс позволяет отвести себя на кухню. Тусклый оконный свет обрисовывает рождественский венок на двери, ровный ряд поварешек, перечницу-кролика и прочую утварь Грэхэмов. Макс должна была провести праздники с родителями, но в последний момент передумала. Здесь, казалось, не будут ее нянчить — и вот пожалуйста. — Если думаешь, стоит ли мне рассказывать… — бормочет Уоррен сквозь шум воды. Нет. Макс понятия не имеет, какими словами об этом рассказывать. Особенно ему. — Я всегда на твоей стороне, — заканчивает Уоррен. Щелкает кнопкой чайника, в голове Макс тоже щелкает. Слёзы, которые она от всех скрывала, рекой рвутся наружу. Марк любил слёзы, вот и сейчас он садится рядом, обнимает и шепчет: — Ты не одна, — голосом Уоррена. Если постараться, можно найти между ними сходство. Тогда Макс поверит, что ей стоит дожить хотя бы до рассвета. «Не ври себе, — стучится Макс-Разумная. — Ты уже и так…» Настоящая Макс отсылает ее до утра. Утром с аппетитом съест себя за всё, что сделала и собирается сделать. Утро еще далеко. — Уоррен, — шепчет Макс совсем не то имя, что у нее на уме, — ты любишь меня? — Конечно, люблю, — моментально отвечает он. — Сомневаешься? Нет. Полутьма и воображение достраивают образ: желтовато-ореховые волосы становятся кофейными, глаза — черными от расширившихся зрачков, на переносице чудится след от очков. Тени прячут всё, что не вписывается в идеальный мир Макс. — Тогда помоги мне. — Она садится на колени Уоррена — точно так же садилась на Марка, когда тот учил целоваться. — Люби меня, Белый Рыцарь. Его недоумение режет глаза, и Макс зажмуривается. Чувствует клевок в щеку, шепчет: — Продолжай. Уоррен нерешительно целует ее дорожки от слёз. Марк всегда так делал, это была лучшая часть их ссор. Макс запрокидывает голову, чувствует его губы на шее, в дыхании — мятные нотки. Марк тоже заедал сигареты жвачкой. Вот и сейчас, закурив разногласия, он пришел мириться. Трогает ее талию, будто дразнит. Макс обвивает его шею — свобода холодит руки. Но Марк теплый, в его тепло она и проваливается. Чувствует ответ, дрожащими пальцами отодвигает резинку штанов и плавно насаживается. Больно, как в первый раз — Макс истосковалась по боли. Марк почему-то не заполняет ее на всю глубину, и Макс ерзает навстречу. Кладет его пальцы на клитор, направляет — и понимает, что нужно. — Души меня, — кладет его ладонь себе на шею. Слышит недоуменный выдох и умоляет: — Пожалуйста. Марк обожает мольбы. Вот и сейчас сжимает ее горло нежно-нежно, как умеет только он. Макс хрипит, ей вторит стул. А потом и звуки отходят, лишь легкая теснота внутри, вокруг шеи да тепло под ее… его рукой. Врывается прерывистое дыхание, Макс вспоминает, как любит Марк кончать вместе, и растирает клитор. Боль, неизменная часть их союза, пульсирует под пальцем, сжимает виски, распирает шею — и вспыхивает всеми красками. Оглушает, выбивает кислород и отпускает бесконечно счастливой. Макс падает на Марка — и не ощущает его запаха. Лишь мятную жвачку, какие-то дрожжи да пар от вскипевшего чайника. Реальность могла бы бить и помягче. — Я тебя люблю, — выдыхает Уоррен ей в шею. Макс обнимает его и мысленно отвечает: «Я тебя тоже люблю, Марк».