Экстра

Шэнь Цинцю смотрит. И так и эдак смотрит, а налюбоваться не может. Обходит по краям и возвращается, делает пару шагов назад, а затем вновь приближается. Склоняет голову то в одну сторону, то в другую, любуясь картиной с разных углов. А налюбоваться не может. Ногами шаркает нарочито громко, своё присутствие обозначая. Веером в руке, точно птичьим крылом, взмахивает, то скрывая, то обнажая улыбку. А улыбка... улыбка на устах мастера Сюя такая, что впору усомниться в его человечности. — Неужто достопочтенный хотел усладить взор видом ночного неба и, очарованный его красой, не рассчитал силы?— приторно-ласково тянет глава Цинцзин. — Подите прочь, — в сердцах бросает ему Хуа Чэн, стараясь не послать ехидного аспида куда подальше. Рука, ещё пару секунд назад мирно покоящаяся под головой градоначальника, теперь прикрывает его глаза. Мизерная надежда на то, что игнорирование богомерзкого змея заставит того исчезнуть, рвётся на лоскуты, точно ветхое ханьфу. Хоть видь его перед собой, хоть скрывай от взора противный лик, а всё одно голос «учителя» ядом просачивается в уши. Улыбка Шэнь Цинцю становится шире, и он даже не удосуживается прикрыть своё злорадство веером. Ну в самом деле, когда ещё представится случай понасмехаться над градоначальником, угодившим аккурат в ямы, которые копают новички для поступления в орден? Ах, какой лакомый подарок преподнесла Система. А ведь утро так пренеприятно начиналось. — Я-то пойду. А как же вы? Градоначальник, видимо, посчитал ниже своего достоинства ответить на столь провокационный вопрос. Ох, как же очаровательно лисеныш поджимает губы. Из последних сил ведь сдерживает недостойные величественного демона проклятия. Шэнь Цинцю довольно жмуриться, точно пригретый и разморенный утреннем солнцем кот. — Если достопочтенный не гнушается помощью этого мастера, то этот мастер с удовольствием поможет достопочтенному выбраться из затруднительной ситуации. — Не нуждаюсь в вашей помощи, — спешно отрезал Собиратель цветов, пожалуй, даже слишком спешно для того, чтобы посчитать его слова правдой. — Ой ли? — Шэнь Цинцю снисходительно изогнул бровь. Не иначе как заботливый наставник, щадящий чувства своего не в меру самонадеянного ученика. — Что ж, как дорогому градоначальнику будет угодно. Мастер Сюя отошел на пару шагов от милой сердцу ямы и, найдя наиболее удобное для обзора дерево, запрыгнул на широкую ветвь. Со всем комфортом расположившись под густой кроной так, чтобы ни один рассветный луч не мешал любоваться дивным заревом (хотя чего греха таить, прелести природы волновали сейчас главу в последнюю очередь. На нечестивой земле зрелище-то было куда краше), Шэнь Цицню облокотился о ствол и принялся любоваться дальше. [— Вы меня простили?]— тоненьким голоском поинтересовался Система. «— За такое я тебе ещё и должен останусь»,— признал её заслуги Шэнь Цинцю. Шэнь Цинцю готов был поклясться, что услышал полный облегчения вздох. Дело было в том, что едва ночь начала сменяться рассветом, несносная программа вместо доброго утра объявила, будто бы «Откровение, потерянное в ночи» выполнено. Только мирно дремлющий рядом Ло Бинхэ остановил главу от такой брани, что даже бывалый сквернословник и то бы полез в словарь за пояснениями. Подумать только, подлая негодяйка знала, что творится с Повелителем демонов, и все это время молчала! Ради своего Буддой забытого сюжета эта жертва троянских коней едва ли не лишила Шэнь Цинцю его Ло Бинхэ. А если бы этот ребёнок и дальше себе что-то мудрил? Что тогда?! Сюжет её, видите ли, волнует. К дьяволу сюжет! [— Так Вы всё-таки боитесь потерять главного героя?..] «— Если думаешь, что у тебя остались привилегии вести со мной дружеские беседы, то ты сильно заблуждаешься,»— без всякого выражения ответил ей Шэнь Цинцю. Глава понимал, что злиться на программу бессмысленно. Она ведь не со зла, напротив, в видение Системы все её действия более чем оправданы. Однако мастер Сюя ничего не мог с собой поделать, продолжая игнорировать все попытки примирения. Позже он с ней обязательно помирится, но сейчас пусть немного помучается грузом вины! Системе отчего-то стало не по себе. Интерпретировать это чувство она не могла, потому предпочла рационально рассудить, что без внутренних диалогов с пользователем сюжет станет менее забавным, а значит, нужно исправлять ситуацию. В ходе торгов сошлись на том, что Шэнь Цинцю по своей воле сможет заглядывать в новеллы госпожи Мосян, Система перестанет донимать его заданиями по меньшей мере полгода, в подробностях поведает о душевном (и физическом) состоянии братца Самолета и даст незабываемую возможность поизмываться над градоначальником. Сговорившись на этом, Шэнь Цинцю тихо выскользнул из бамбуковой хижины, не заметив провожающий его внимательный взгляд. Ло Бинхэ приподнялся, опершись на предплечье, и уже хотел было окликнуть Шэнь Цинцю, но вопрос, куда наставник спешит с утра пораньше, так и остался невысказанным. Хоть учитель вновь уходит, ничего не сказав, всё же на этот раз Повелитель демонов не последует за ним. Шицзунь вернётся. Он обещал. Если когда-нибудь Шэнь Цинцю своё слово нарушит, то Ло Бинхэ вырвет ему язык. На что учителю речь, если его уста способны лишь искусно лгать? Но это только если обманет, а пока… Пока Повелитель демонов расслабленно откидывается на тёплую кровать, пока он позволит себе довериться. Вот, собственно, как Шэнь Цинцю и застал прекрасную рассветную картину, в которую на диво складно вписался лежащий на дне глубокой ямы градоначальник. Только посмотрите на него, не иначе как молодой господин, сбежавший из-под присмотра родителей! Скрещённые за головой руки, которые лисёныш использовал в качестве подушки, левая нога согнута в колене и поддерживала правую. Весь из себя такой неторопливый, довольный, будто лежит не в яме, а на пуховых перинах. Любо-дорого глядеть! Сам же Собиратель цветов, как бы расслабленно не выглядел, явно радости змея от встречи не разделял. Вчера, пытаясь спрятаться от Его Высочества, Хуа Чэн по нелепой случайности угодил в яму, из которой, будучи обычным смертным, выбраться не представлялось возможным. Слишком глубока, а стенки гладкие, не за что уцепиться. За несколько сотен лет градоначальнику впервые так не свезло. Право слово, впору думать, что ядовитый змей вчера сглазил его удачу. И, будто назло, стоило только подумать об этом человеке, как он тут как тут. Маячит вокруг да около и ухмыляется своей гримасной улыбочкой. — Почему вы все ещё здесь?— таки не выдерживает градоначальник, когда видит, что проклятый змей не только не убрался прочь, так ещё и видом наслаждается. — Разве этот мастер собирался уходить?— притворно удивился Шэнь Цинцю.— Я лишь предложил вам помощь, вы же отказались. О моём присутствии или отсутствии речь не велась. — То есть вы так и будете там сидеть и наблюдать? — Разумеется, — со всей серьезностью кивает «учитель», украшая своё лицо одухотворенной улыбкой. Интересно, сколько у него в запасе этих улыбок? Для каждого случая отдельная полагается? Или же это только Хуа Чэну так везёт, что змей не скупится на выдумки? — утреннее зарево сегодня так прекрасно. А конкретно в этой части Цанцюн и вовсе великолепно. Смотрю и не могу налюбоваться, душа поёт. — А ваша душа не может петь в другом месте?— сквозь зубы осведомился Хуа Чэн. — В другом месте нет таких благодатных слушателей, — Шэнь Цинцю одарил градоначальника красноречивым взглядом, чтобы у того уж точно не возникло сомнений, о каком «благодатном слушателе» идёт речь. Собиратель цветов нервно повёл бровью, отказываясь верить в то, что этот человек, не отличающийся ни силой, ни храбростью, осмеливается с ним так играться. Но верь или не верь, а развлечь себя «учитель» решил за счёт Князя демонов. Весьма опрометчиво. — Учитель, я ведь не навсегда останусь в таком виде, — напомнил ему Собиратель цветов. — Искренне на это надеюсь, — истово согласился мастер Сюя,— а то воспринимать вас так сложновато. Внешность слишком уж сильно с характером разнится. Хуа Чэн недобро усмехнулся. Вот только на Шэнь Цинцю это не возымело ожидаемого действия. В таком облике все угрозы градоначальника немногого стоили в глазах мастера Сюя. «Молодого господина» захотелось лишь ещё больше подразнить. — Так что? Будем встречать рассвет вместе или же вы таки разрешите этому недостойному помочь?— скалился Шэнь Цинцю. Градоначальник смерил мастера Сюя оценивающим взглядом. Змею угодно поиграть? Что ж, добро. Вот только Собиратель цветов никогда не проигрывает. — Разрешаю,— криво усмехнулся градоначальник, милостиво махнув рукой. От раздражения на лице не осталось и следа. Лишь ленивая величавость, что присуща сильным мира сего, позволяющим остальным «недостойным» быть на побегушках, пресмыкаться у их ног, услужливо исполняя каждый каприз. Хуа Чэн забавы ради согласится на игру змея, вот только выделит аспиду роль служки при «молодом господине». Очевидно, игра пришлась «учителю» не по вкусу. Вон как лицо-то перекосило. А повелительный тон градоначальника исполнил на струнах гордости змея на редкость дрянную мелодию. Однако аспид вместо того, чтобы отступить, лишь крепче закусил удила. [— Очко в пользу градоначальника,]— деловито оповестила Система. «— А ты счёт ведёшь?» [—Именно так, и в сегодняшнем словоблудии пока лидируете Вы.] Шэнь Цицню с одного лёгкого прыжка оказался на дне ямы, стараясь игнорировать напускное, но весьма болезненное, поведение лиса. А негодный демон всё продолжал глядеть на мастера Сюя, точно на прокаженного. За это он ответит. Не для того Шэнь Цинцю вставал спозаранку, чтобы так просто отдать лису победу. — А руку не подадите?— протягивая ладонь, с ленцой поинтересовался градоначальник. — Ну раз вы просите, — с немалой долей раздражения смаковал глава Цинцзин. И, не дожидаясь ответа, Шэнь Цинцю схватил запястье лиса и одним рывком поставил того на ноги рядом с собой, сразу же заводя руку Собирателя цветов себе за шею и удерживая её. Второй рукой мастер Сюя обвил талию градоначальника, слегка прижав к себе. — Удобно? Ещё какие-нибудь распоряжения будут? — иронично полюбопытствовал глава, стараясь, чтобы его голос не выдал, насколько он взбешён ролью слуги, на которую сам себя обрёк. И как только лис ухитрился переквалифицировать Шэнь Цинцю из злодея в жертву всего лишь парой фраз? — Ну что вы, как я могу жаловаться на неудобства, будучи в надёжных руках учителя? Лицо Шэнь Цинцю приобрело такой вид, будто бы он не против прямо сейчас вырвать свои «надежные руки». Он уж было хотел сьерничать и на этот счёт (нельзя же в самом деле оставлять лису последнее слово!), но язык, который обычно не желал подчиняться здравому смыслу, сейчас весьма благоразумно прикусился сам, чему немало поспособствовал отрезвляющий холод серебряного наруча, что обжег шею не хуже раскалённого клинка. Шэнь Цинцю подавил малодушное желание зажмуриться. Судьба не могла сыграть с ним такую жестокую шутку! «— Система! Ты это назло, да?!?!» В руках мастера Сюя вместо «молодого господина» оказался демон в своём истинном обличье. [— Разумеется, нет! Не для того я Вас оберегала как зеницу ока, чтобы так подставить! — раздраженно ответила она. Дело в том, что «экстра», которая была привязана к новелле братца Самолета, подходила к концу, а это значило, что влияние Системы на персонажей, изначально не задействованных в «Пути гордого», тоже закачивалось. Вот и запечатанные духовные силы вернулись к своему законному владельцу. Весьма не вовремя вернулись. — Вы сами виноваты! Из всех героев Вы решили строить глазки именно градоначальнику!] «— … строить глазки?...» Система сочла вопрос риторическим и ответом не удостоила. Шэнь Цинцю пришлось приподнять голову. Уж лучше видеть единственный глаз демона, нежели его слащавую полуулыбку. Он всегда был таким высоким? Как же досадно! А ведь мастер Сюя уже отвык смотреть на Собирателя цветов снизу вверх. Воистину, милым лисенышем градоначальник нравился главе Цинцзин больше. [—Так он вам нравился?]— не преминула уточнить Система. Мастер Сюя её проигнорировал, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы выдавить из себя хоть что-нибудь наименее колкое и наиболее способное продлить ему жизнь. — Кажется, в моей помощи пропала нужда.— Шэнь Цинцю быстро убрал руку с талии градоначальника и попытался отстраниться, но Хуа Чэн, слегка надавив на шею запястьем, окованным серебряным наручем, не позволил. [— Как Вы непостоянны в своих желаниях. То сами прижимаетесь к градоначальнику, то отталкиваете его. Нехорошо],— укоризненно поцокала Система. Мастер Сюя, который «прижимался» к безобидному юнцу и вдруг оказался под боком у всесильного демона, был сейчас слишком занят, пытаясь примирить свой острый язык с собственным инстинктом самосохранения, а потому оспаривать вопиющее заявление Системы не стал. — Кажется, так,— мурлыча, согласился Хуа Чэн. — Градоначальник, вы ещё долго собрались так стоять? Что-то интересное увидели?— нервно спросил Шэнь Цинцю, до предела взвинченный таким близким соседством с демоном. — Кое-что интересное я действительно увидел. Смотрю вот на это «интересное» и налюбоваться не могу,— умело скопировав приторно-сладкие интонации Шэнь Цинцю, протянул градоначальник.— Душа поёт. Главу Цинцзин передернуло так, что он даже забыл о страхе, собираясь огрызаться до последнего. — У вас нет ду...— Шэнь Цинцю сдавленно зашипел под конец. Последнее слово встало костью в горле. — Рекомендую приберечь свой яд, учитель. Вы сейчас не в том положении,— недвусмысленно надавив на шею, опередил его Хуа Чэн. [— О , сравнялись, — подвела итог Система,— снова ничья.] — Этот мастер последует совету,— процедил Шэнь Цинцю, против воли оценив, что все его собственные слова этот лис использовал против него же. Сначала подыграл мастеру Сюя, сделав из него прислугу, а после вернул ему его же насмешки: «не налюбуюсь», «душа поёт», «вы сейчас не в том положении». Весьма недурно. Вот только болезненно, особенно для гордости болезненно. «— По крайней мере, это мой последний позор. Ведь теперь ничего не мешает ни лису, ни Вэй Ину вернуться в свои миры,» — попытался утешиться Шэнь Цинцю. Система на это благоразумно промолчала. Не говорить же пользователю, что прямо сейчас Вэй Усянь, вместо того, чтобы сразу воспользоваться вновь появившейся печатью перемещений, тщательно запоминает все её элементы, которые позже без труда повторит. Что же касается градоначальника, так он всегда может подбросить кости. Если, конечно, его душе будет угодно. *** Змей в конце пути Спровадив незваных гостей, Шэнь Цинцю решил ненадолго, а, может, и надолго (с этим он пока не определился), осесть на Цинцзин, развлекая себя наблюдением за учениками, точнее за конкретно одним учеником, что в последнее время занимал приличное место среди мыслей мастера Сюя. А как иначе?! Вернувшись из своего «путешествия», Мин Фань даже не обратил внимания на то, что «шиди Ло» потеснил его на месте первого ученика. Напротив, Мин Фань, за милую душу свалив отдав Ло Бинхэ часть своих обязанностей, оккупировал кухню и там заперся, вызывая негодующие шепотки учеников Цинцзин. Шэнь Цинцю исключительно из добрых побуждений принялся следить за своим старшим учеником и вот, наконец застав его выходящим с каким-то свёртком из кухни и попеременно оглядывающимся, Шэнь Цинцю прокрался за ним и стал свидетелем поистине волшебной картины. Красавица Инъин, мило смущаясь, приняла из рук Мин Фаня весьма и весьма аппетитно выглядящие сладости и, чмокнув его в щеку, быстро убежала, оставляя по уши влюблённого первого ученика счастливо улыбаться. Мин Фань, ободрённый таким результатом своих трудов (его милая шимэй обратила на него внимание!) с энтузиазмом отправился на кухню для дальнейшей кулинарной практики. Братец Петух говорил, что путь к сердцу девушки лежит через её желудок. И на этом тяжелом пути Мин Фаню просто необходимы сладости! Шэнь Цинцю довольно хмыкнул, одобрив такой подход. Но, как на грех, стоит хорошему настроению только поселиться в сердце мастера Сюя, как кто-нибудь обязательно покусится на его благополучие. И в этот раз этим кем-нибудь оказался Му Цинфан. Лекарь, на пик которого ученики Цинцзин повадились за провиантом (Ещё бы! Кухню ведь полностью захватил Мин Фань) пришёл просить шисюна привести дела в порядок. На что Шэнь Цинцю ответил, будто не в праве препятствовать воссоединению юных сердец. Лекарь не понял, при чем тут юные сердца, ну да Будда с ними. Были вопросы и поважнее. Например, исчезновение главы Ань Дин. Му Цинфан в былые времена бы и не придал его пропаже особого значения, но когда вопрос о продовольствии встал ребром, волей-неволей вспомнился глава пика снабжения. Однако чудовищная улыбка, украсившая лицо шисюна, наводила на мысль, что на этот раз Шан Цинхуа пропал с концами. Му Цинфан вздохнул и хотел было задать ещё один вопрос, но внезапно передумал. Почему-то спрашивать Шэнь Цинцю о причинах столь частых уходов Лю Цингэ из ордена показалось несколько неправильным. Возможно, потому, что Шэнь Цинцю мог слишком хорошо знать ответ. *** После завершения задания «Миры Мосян Тунсю» Шэнь Цинцю практически сразу повстречал Мин Фаня и не смог сдержать улыбки. Его старший ученик и впрямь станет достойным приемником, когда сам мастер Сюя покинет пост. Мин Фань не задавал вопросов и ни в чем не обвинял учителя. Наскоро осведомился о самочувствии главы Цинцзин, коротко поклонился и сразу пошёл проверить, все ли ученики достойно себя вели в его отсутствие. Сам же Шэнь Цинцю отправился на поиски Лю Цингэ, за которого мастер Сюя опасался больше всего. Глава Байчжань нрав имел вспыльчивый и мог попасть в беду в Призрачном городе. От язвительных комментариев Системы, что здесь скорее стоит опасаться за сохранность самого демонического города, нежели за Лю Цингэ, Шэнь Цинцю нетерпеливо отмахнулся. Бога Войны он нашёл на его пике и при виде усталого и злого, но всё же невредимого, шиди, мастер Сюя довольно усмехнулся, что явно было воспринято в штыки главой Байчжань. — А ты, как погляжу, в хорошем настроении,— хмуро процедил тот, едва удерживаясь, чтобы не придушить змея, не давая его речистым разговорам смутить себя. — Разумеется, в хорошем. Шиди Лю вернулся в добром здравии, как же моё настроение может быть плохим? Лю Цингэ дернул щекой, будто ему нанесли оплеуху. Эта сволочь ещё и смеет измываться! Смеет говорить подобное! Смеет топтаться по гордости Бога Войны, а после приходить как ни в чем не бывало и улыбаться, принося смятение в душу! Лю Цингэ и за меньшее лишал головы, но этот человек… что с него взять? Он столько бед принёс главе Байчжань, что и пожелай проклятый Шэнь Цинцю расплатиться своей никчемной жизнью — всё одно не рассчитается с долгом, не стоит шкура змея столько. А большего с него Лю Цингэ взять не решится. — Шэнь Цинцю, держись от меня подальше,— устало проговорил Бог Войны,— я когда-нибудь и правда тебя убью. — Так уж и подальше?— переспросил Шэнь Цинцю, забавляясь мученическим видом Лю Цингэ. — Так уж и подальше,— с несвойственным ему терпением повторил Бог Войны. — А чаем угостишь? Лю Цингэ прожег Шэнь Цинцю таким взглядом, что впору собственноручно завернуться в саван и торопливо ползти в заранее вырытую могилу. — А чаем угощу. В разговоре Лю Цингэ позволил себе забыть о том, как сильно ненавидит этого человека. Всё же Шэнь Цинцю был мастером слова. Когда Лю Цингэ без интереса спросил, почему это его бездельники решили вдруг не отлынивать от учебы в отсутствии главы Байчжань, Шэнь Цицню в таких ядовито-забавных выражениях пересказал всё, что случилось на Цанцюн за эти два дня, не забыв упомянуть и «тяжёлую хворь» дев Сань Шу, и не менее тяжелые будни доблестных лекарей Цаньцао, что суровый Бог Войны едва удержался от смеха. Шэнь Цинцю продолжал беспечно говорить и в какой-то момент, несмотря на его искусные, потешным речи, Лю Цингэ понял, что совсем не слушает. Только смотрит. — Шиди Лю, что с тобой?— слегка склонив голову, спрашивает Шэнь Цинцю. Если бы Лю Цингэ был проницательнее, то услышал бы в этих словах беспокойство, но Бог Войны только смотрел. Не слушал. Лишь видел на губах насмешливую улыбку.— Почему ты смотришь так, будто запоминаешь каждую деталь перед долгой разлукой? Лю Цингэ на это лишь фыркает. Он не знает, что сказать. В поединке, где место клинка занимают слова, Бог Войны всегда проигрывал этому человеку. К сожалению, проигрывал он ему не только в цветистых речах. Лю Цингэ продолжал сражаться, в конце концов это всё, что он умеет, но какой с того прок? Хоть сердце по-прежнему бьется в груди Бога Войны, всё равно ему больше не принадлежит. Оно также проиграно в битве с главой Цинцзин. — Шиди Лю, тебе так сильно наскучило моё общество, что ты отказываешься со мной говорить? — лукаво прищурившись, вновь спрашивает Шэнь Цинцю. — Наскучило,— твёрдым голосом подтверждает Лю Цингэ, с мстительным удовольствием отмечая, как мастер Сюя пытается скрыть обиду за веером. Точно, он ведь совсем забыл. Бог Войны вытаскивает из-за пояса другой веер и протягивает его Шэнь Цинцю. — Забирай и уходи. Шэнь Цинцю мигом узнаёт вещицу и счастливо улыбается. Это тот самый веер, который раз за разом для него находил Лю Цингэ. Несколько капель крови нисколько не портят его, напротив, придают хрупкой, изящной вещице силу и жесткость. Мастер Сюя действительно соскучился по своему былому товарищу. Этот веер сопровождал его с самого начала попадания в новеллу и до самого конца оригинала. Шэнь Цинцю даже стал носить его в качестве запасного, лишь бы не потерять. И всё же он его потерял. И весь путь экстры прошёл без него. Глава бросает взгляд на веер, подаренный Вэй Ином и расписанный градоначальником. Он больше по размеру, пластины тяжелые, чёрные в отличии от коричнево-зеленоватых на старом веере. С растушёванный тёмным небом, проливающим слёзы на изломанный стебли бамбукового леса, даже в сравнении с запятнанным кровью, он выглядит мрачнее. Шэнь Цинцю, слегка склонив голову в благодарности, тянется за веером. Старый друг более привычен, он приносит спокойствие, надежность. И он всегда возвращается к мастеру Сюя. Точнее Лю Цингэ возвращал его каждый раз, когда Шэнь Цинцю по невнимательности забывал или терял его. «Значит, к вам возвращается не только веер, но и человек.» Эти слова, сказанные самим Шэнь Цинцю, заставляют протянутую руку опуститься. — Шиди Лю, ты столько раз находил этот веер, что будет честно оставить его тебе,— Шэнь Цинцю широко улыбается.— К тому же он окрашен кровью демона, поверженного самим мастером Сюя. Считай, что это ценный талисман. Глава Цинцзин, слегка махнув рукой напоследок, спешно уходит, сославшись на дела, которых нет. Быть может, это лишь предрассудки или же мнительность вкупе с сентиментальностью, но… Он не может позволить Лю Цингэ возвращаться к нему. Возможно, Шэнь Цинцю и не заметит, будто что-то в их отношениях изменилось, а, возможно, он позволит себе немного, совсем чуть-чуть, скучать. Лю Цингэ также, как и старый веер, был с мастером Сюя с самого начала новеллы. Защищал, терпел и помогал. А ведь Шэнь Цинцю не переставал над ним подтрунивать. Хоть насмешки и были добрыми, но наверняка проходили они не без ущерба для самолюбия Бога Войны. И всё же Лю Цингэ ни разу по своей воле не покинул мастера Сюя и всегда возвращался... Но разве не эгоистично заставлять человека возвращаться туда, где его не ждут? Шэнь Цинцю криво усмехается. Ну в самом деле что за нелепые мысли лезут в голову? А причина этих нелепых мыслей всё ещё смотрит вслед ушедшему мастеру Сюя, и всё ещё сжимает в руках ставший ненужным веер. Лю Цингэ вдруг показалось, что ещё одна нить, связывающая, привязывающая, его к Шэнь Цинцю только что оборвалась. Вот только стал ли от этого Бог Войны свободнее? И хотел ли он этой свободы? Веер скрипуче трещит в крепко сжатой руке, ломаясь на мелкие дощечки, всё ещё частично скреплённые рванной бумагой. Искалеченный падает на землю. Веер, что уже не сможет вернуться. Лю Цингэ всё реже и реже посещал Цанцюн, предпочитая отправляться на задания подальше от ордена. Для молодых заклинателей с Байчжань это стало дополнительным поводом к усердным занятиям, ведь учитель Лю брал с собой только нескольких лучших адептов. А потому бойкие ученики Бога Войны по-прежнему методично ломали себе кости, поставляя юным лекарям Цаньцао свежий материал для практики. К тому же на Цанцюн частенько захаживал один умелый мечник, которому удалось выиграть бой у самого Повелителя демонов. И наставник Се терпеливо обтачивал грубую силу учеников Байчжань, придавая их движениям скорости и изящества. *** Лис, что бросает кости ради улыбки своего божества Градоначальник по-прежнему брезгует обществом коварного змея, что уж говорить о добровольном желании посетить Цинцзи? И речи быть не может. Но, вот беда, Его Высочеству по нраву проводить смехотворные поединки с «мастером Ло». Гэгэ щадит его, а малец и пользуется. Наглости сопляку не занимать, оттого хочется придушить его ещё больше. Взгляд щенка раздражает донельзя. Точно бросает вызов, хотя знает наверняка, что проиграет. И также наверняка знает, что градоначальнику запрещено этот вызов принимать. Пользуется сопляк своим положением. Что ж, градоначальник подождёт, пока из этого надоедливого щенка вырастет бешеный пёс. Тогда уж можно будет его удавить, не мучаясь совестью перед гэгэ. Змея даже немного жаль, и как держит на цепи подобное? Хотя тут ещё подлинно не узнать, кто кого держит на этой цепи. Змей коварен, но отчего-то градоначальнику думается, что при всем своём вероломстве аспид не заметил, как на него надели ошейник. Ну да всё это беспутные мысли. Рад бы градоначальник от них избавиться, но гэгэ… Гэгэ улыбается, видя в «молодом мастере Ло» потенциал, гэгэ улыбается, наблюдая за скромными попытками «учителя» избежать его готовки, гэгэ улыбается назойливому вниманию непоседливых учеников Байчжань, что хотят перенять навыки удивительного наставника. Гэгэ улыбается, так что же может противопоставить этой улыбке градоначальник? Волей-неволей, а хитрому лису приходилось бросать кости, чтобы наведаться в логово змея, а там уж от нечего делать занять себя игрой в вэйци. И, учитывая то, что Собиратель цветов никогда не проигрывает, то он вынужден не без удовольствия вперемешку со смущением за свои скромные каллиграфические навыки разрисовывать холодноватую кожу змея. Но, нужно отдать должное, почерк Хуа Чэня после стольких побед действительно стал сносен. Настолько сносен, что в благодарность... — Партию, градоначальник? — Вам не опостылело проигрывать? — Ну что вы, зато этот мастер с гордостью отмечает Ваши успехи в каллиграфии. Градоначальник не убирает с лица ленивую полуулыбку. Не сладить ему с этим человеком, не сладить. Хоть вести себя змей и стал более смирно, всё же продолжает ходить по краю. Столкнуть что ли? Хуа Чэн следит взглядом за алой нитью, что ведёт к Се Ляню. Его Высочество что-то объясняет очередному несмышлёнышу и Его Высочество улыбается. За улыбку гэгэ Хуа Чэн позволит «учителю» и дальше ходить по краю. Градоначальник возвращает взгляд на змея. Белый камень падает на доску. Проигрыш занимает едва ли более шестой части часа. — Полагаю, можно начинать новую партию, — перекатывая меж пальцами белый камушек, замечает Хуа Чэн. — Да, да, — как ни старается змей скрыть раздражение, а прекратить пестовать свою гордость не может, — этот мастер знает, этот мастер... выиграл?!.. Лицо «учителя» приобрело настолько обескураженное выражение, что впору удивляться, как окаянный аспид может выглядеть так по-детски растерянным. Хуа Чэн усмехается. Поддаваться он не привык, но это того стоило. Хоть благодарность градоначальника за каллиграфию и незначительна, но змей кажется действительно довольным. Победа пришлась ему по вкусу. Но пусть не обольщается, более такого подарка ему Собиратель цветов делать не станет. — Почему вы так на меня смотрите?— напрягается Хуа Чэн, чувствуя, как взгляд «учителя» без ножа его режет. — Предвкушаю~ Улыбка, что постепенно выходила за пределы лица наглого змея, ох как не понравилась градоначальнику, но всю степень коварства «учителя» он оценил немного позже. — Почему вы не сказали, что так тоже можно?..— угрюмо процедил Хуа Чэн, глядя в отражение на клинке. Эмин, служивший сейчас зеркалом, нисколько не оскорбился подобной ролью, напротив, внезапно воодушевился. Градоначальник поставил бы свой игорный дом на то, что даже чертова сабля над ним глумится. — Я ведь не говорил, что так нельзя, — пожал плечами Шэнь Цинцю.— К тому же, разве достопочтенному не известно всё на свете? Градоначальник бросил на Шэнь Цинцю изничтожающий взгляд, на что тот осмелился прикрыться веером. Воистину, змей точно ищет смерти. Ухмыляется так, что даже веер не в силах скрыть смешинки в глазах. Ещё бы! Как тут не потешаться, если лицо Князя демонов сейчас походит на лисью морду?! Покуда градоначальник топтался по собственному самолюбию, выводя иероглифы на змеиной коже, тот решил вволю поразвлечься и изрисовать лицо самого градоначальника, превращая Собирателя цветов под кровавым дождём в какую-то живность! Градоначальник сжал пальцы на рукояти. Последняя капля терпения только что медленно скатилась по переполненной чаше. — Сань Лан! Мне нужна твоя помо...ахах..кхм...хах..,— Его Высочество спешно закашлялся, отчего на его глазах выступили слезы. Се Лянь попробовал спрятать столь неуважительное своё поведение, попытавшись состроить серьёзное лицо. Но, увы, безуспешно. Уж слишком другое лицо (мордочка?) приковывало взор принца. — Гэгэ может не сдерживать смех...— со страдальческим видом изрёк Собиратель цветов. Пальцы против воли отпустили рукоять. — Сань Лан, если.. ахах…кхм.. хочешь, я могу сделать ушки,— утирая выступившие слёзы, со всей любезностью предложил Его Высочество и, видя обиженную лисью мордашку, рассмеялся ещё звонче. За веером послышались наглые смешки. Но градоначальник, зачарованный смехом Се Ляня, их даже не заметил. Его гэгэ смеётся. Лисья морда, уши или же хвост — не имеет значения. Его гэгэ смеётся. Чего ещё желать? *** Кот, который больше не гуляет сам по себе Что же касается бесстыдного кота, так он навещает Шэнь-сюна гораздо реже. Кот, который гулял сам по себе на протяжении двух жизней, теперь обзавёлся не только кроликом, покорно сносящем все его капризы, но и племянником с юной демоницей, которых нужно было защищать от Цзян Чэня. У кота много дел. И кот по-настоящему счастлив. Вот только бедный кролик, привыкший к размеренной жизни, теперь засыпая со старейшиной Илин под боком, утром мог обнаружить, что тот отправился или в Пристань Лотоса, или за своим излюбленным вином, или ещё Будда знает куда. Старейшина Илин и впрямь находил всевозможные пути, от праведных до искажённых. Получив возможность зарисовать печать перемещений в Цанцюн, он по возвращению в Гусу изменил начертания нескольких элементов и теперь мог оказаться там, где его проклятой душе было угодно. И эта душа всё чаще покидала Гусу, предпочитая занимать своё законное место подле брата. Да и племянничек нуждался в защите доброго дяди Вэя. Бедняга Цзинь Лин уже практически в совершенстве освоил цингун, пытаясь то удрать от кнута дяди Цзян, то схорониться от распутного внимания госпожи Ша, которая уж больно часто повадились в гости к «своему А-Линю». Вот и сейчас племянничек, едва избежав выволочки Цзян Чэна, угодил прямёхонько в ловушку острых коготочков демоницы. Вэй Ин, с умиротворением наблюдавший за весенними играми юных сердец, не смог отказать себе в зубоскальстве. — Цзян Чэн, ну что ж ты так не приветлив с госпожой Ша? Твоё пренебрежение к прекрасным девам дурно сказывается на манерах Цзинь Лина. Посмотри, в нём ведь ни капли обходительности! — причитал Вэй Ин, играясь с нервами своего брата, точно с тёплым тельцем мышки. — К тому же, тебе пора привыкать называть госпожу Ша невесткой~ — Я скорее начну называть Ханьгуан-цзюна зятем,— сквозь зубы процедил Цзян Чэн, не сводя взгляда с милующейся парочки. Вэй Ин на секунду представил это зрелище и тут же открестился. До таких непотребств даже он не опустится. Старейшина Илин ведь не греховодник какой-нибудь. Однако спустя пару минут серьёзных раздумий, Вэй Усянь был вынужден признать себя греховодником. Всё же бесстыдному коту чертовски нравилось, как звучит это «зять». Кстати, о греховных делах и зяте… — Шисюн, я закончил!— с лучезарной улыбкой объявил Ян Лин, хлопнув перед носом завтракающего Лань Юаня кипой исписанных бумаг, отчего чаша с рисом жалобно затряслась. Старший ученик смерил оценивающим взглядом внушительное количество макулатуры и, коротко кивнув, продолжил завтрак. Ян Лин несколько насупился от такого пренебрежения его трудами, но быстро сообразил, что так даже лучше. Чем меньше внимания ему уделяет шисюн, тем больше поле для деятельности. Однако это, казалось бы, непаханое поле Лань Сычжуй возделал уже на следующий день. — … в сорок второй копии пропустил правила о сдержанности, чести, смирении и … в сорок третьей — о желаниях, укреплении духа и… в сорок четвёртой — пропустил, начиная с пятьдесят шестого и заканчивая семьдесят вторым, в сорок четвёртом… в сорок пятом… в девяносто восьмом и вовсе не достаёт около трёх десятков правил… в сотом — всё выполнено добротно. Ты что, рассчитывал, что я прочту первую дюжину копий и последнюю?— скептически осведомился Лань Юань, но изваяние, обычно носящие имя Ян Лина, сейчас было настолько поражено дотошностью шисюна, что не могло вымолвить и слова в своё оправдание.— Перепиши заново. Всю сотню. Вопль отчаяния, сопровождающий этот приговор, не мог не порадовать Лань Сычжуя. По крайней мере это изваяние всё ещё живо. Хотя вряд ли это надолго. Непоседливый мальчонка либо сведёт счёты с жизнью сам, лишь бы не переписывать эти правила по новой, либо сведёт в могилу своего шисюна. И неизвестно, что из этого предпочёл бы сам старший ученик. Лань Сычжуй, набрав в легкие побольше воздуха, а в сердце — храбрости, направился в Цзиньши. Ханьгуан-цзюнь в последнее время с утра постоянно не в духе из-за отсутствия учителя Вэя. Старший ученик хотел было войти в покои Второго Нефрита, но ноги, онемев так, будто их окунули в ледяную воду, отказывались сделать хотя бы шаг. — Лань Чжань, как ты посмел! Связал меня ночью и воспользовался! Где твоя совесть?! Старший ученик побелел, сливаясь с цветом своих одежд. Увы, он не знал, что учитель Вэй несколько исковеркал факты в своей заслуженной обиде на Второго Нефрита. Воспользоваться благочестивый воспитанник Гусу решил исключительно ситуацией, даровавшей возможность беспрепятственно связать сморённого заботами дня Вэй Усяня. Дело в том, что Лань Чжань изрядно устал встречать утро в гордом одиночестве. Годы обучения в ордене привили Ханьгуан-цзюню любовь к чёткому распорядку дня. И в этом распорядке он привык к тому, что последним, кого он видит перед снов, и первым, кого встречает его взор утром, это Вэй Ин. А теперь негодяй хоть и засыпал в объятиях Лань Ванцзи, но утром, подобно воде, исчезал сквозь пальцы. И мириться с этим Второй Нефрит был не намерен. Вот почему грозный старейшина Илин оказался ночью связан по рукам и ногам так, что и кончиком пальца пошевелить не мог. Но Лань Сычжуй слышал, что слышал. Глубоко вздохнув, старший ученик успокоился на мысли, что дальше будет лучше. Может, даже Ханьгуан-цзюнь согласится вместе с учителем Вэем погостить в Пристани Лотоса и тогда Сычжуй наконец-таки отдохнёт. А лучше — уйдёт в медитацию. На пару лет. Да, именно так. Жаль только чаяниям этим не суждено было осуществиться в полной мере. Учитель Вэй действительно в компании Ханьгуан-цзюна будет частенько гостить у главы Цзян или в башни Золотого карпа, вот только легче от этого несчастному старшему ученику не станет. Ибо старейшина Илин, сам того не ведая, подготовил себе прекрасную замену… *** Лань Юань устало потёр переносицу. Он ведь собирался отправиться в медитацию на два года… Да точно, было дело. И когда это дело было? Десять лет назад или около того? Ох, уже и не вспомнить. Он ведь ещё не стар, так почему память подводит? Кстати, о памяти. Он ведь совсем забыл разобрать отчеты только что вернувшихся адептов. Бумажная волокита являла собою дело абсолютно бессмысленное, но учащее смирению и аккуратности. Старший ученик вымученно вздохнул. Хоть он пока и не знает, как у вернувшихся учеников Гусу со смирением, но в аккуратности им ещё нужно поднатаскаться. Стол в библиотеке представлял собой поистине печальное зрелище. Начав разбирать завалы непроверенных отчётов, в которых с трудом угадывалось, где начало, а где конец, Лань Юань не сразу заметил, когда рядом с ним оказался ещё один человек. Высокий, пожалуй, даже слишком высокий, с острыми, как у птицы, чертами лица, тонкими губами и узкими пронзительными глазами. Даже в свои юные годы он уже походил на ученого мужа, чему в немалой мере способствовал пытливый ум. К тому же, несмотря на буйный норов, склонный к поиску злоключений на свою любопытную головушку, юноша обладал усидчивостью и недюжим терпение в достижении цели. Хотя последними качествами он был обязан исключительно заботам старшего ученика Ханьгуан-цзюна. Неспешно роясь в документах, юноша ровными небольшими стопками сортировал их по датам и местам выполнения заданий. Лань Сычжуй хотел было позволить себе благодарную улыбку, но воздержался. Всё же с этим человеком лучше не терять бдительности. Опасения старшего ученика были не напрасны. — Шисюн, шисюн, ну как тебе не совестно?— Ян Лин, довольно оскалившись, помахал перед Лань Сычжуем найденной среди макулатуры небезызвестной книжицей. Старший ученик даже глаз не поднял. Налюбовался он уже на сие безобразие. Вытравливал, вытравливал из ордена эту похабщину, а всё равно приезжие на обучение ученики из других кланов ухитряются протаскивать эту ересь с собой. Вот и сейчас, видимо, между заполнением отчетов юные заклинатели всё же баловали себя перерывами на «лёгкое чтение». — Читать такую литературу… Ммм,— вновь мурчаще растягивал Ян Лин, крутя в руках «Сожаления горы Илин», — учитель Лань будет весьма разочарован, а что скажет Ханьгуан-цзюнь я и представить себе боюсь. Негодник выразительно покачал головой, едва ли не возводя глаза к небу, призывая его в свидетели позора старшего ученика. Лань Сычжуй поборол желание скрыть лицо в ладони. Если этот сладкогласый болтун захочет рассказать прелюбопытную историю о якобы интересных пристрастиях старшего ученика, то тогда можно будет хоронить свою репутацию рядышком с редиской, с которой раньше соседствовал непоседливый шиди. Другое дело, что Ян Лин так никогда не поступит. Вредить своему шисюну он не станет и остальным не позволит, что, впрочем, не мешает ему играть на нервах Лань Сычжуя. Уж лучше бы цитру освоил. — Ян Лин, прекрати ходить вокруг да около. Если за своё молчание ты хочешь потребовать беспрепятственно проносить алкоголь в Гусу, то мой ответ — нет,— не терпящим возражения тоном, оборвал Лань Юань. — Шисюн слишком низкого мнения об этом шиди, — с видом оскорбленной невинности заявил негодяй. Опустив книгу на стол и положив на неё согнутые в локтях руки, он пристроил лицо на ладонях, беззастенчиво разглядывая старшего ученика. Лань Сычжуй таки оторвался от бумаг и почтил непоседливого юнца взглядом, показывая, что внимательно слушает его требования,— этот шиди всего лишь хочет взять на себя ответственность за увиденное и назначить шисюну наказание. Лицо Лань Юаня приобрело такой вид, будто он напоролся на ржавый гвоздь, который сам же неудачно вбил. — Шисюн, перепиши-ка ты правила ордена сто раз. Они напомнят тебе о благонравии, что должно соблюдать ученикам Гусу. А я, так уж и быть, лично понаблюдаю за тем, насколько добросовестно ты исполнишь наказание. — Долго месть планировал? — Последние лет десять,— Ян Лин приподнял уголок рта.— До сих пор добрым словом поминаю мозоли от переписывания правил, из-за которых я даже палочки в руках не мог держать. — А поминаешь ли ты, кто за тебя держал эти палочки?— попытался воззвать к совести негодника Лань Сычжуй. — Разумеется, и того, кто меня ими кормил, тоже припоминаю,— Ян Лин в притворном смущении спрятал хитрющие глаза за длинными ресницами. В разговоре с другими людьми этот словоохотливый юноша был довольно скуп на мимику, предпочитая сохранять своё лицо «мудрого ученого», но с Лань Сычжуем он позволял себе примерять разные выражения — от капризного ребёнка до нахального мужчины. — И благодарность своему шисюну я тоже храню до сих пор. Лань Сычжую таки не выдержал и вместо того, чтобы спрятать лицо в ладони, этим самым лицом слегка приложился о стол. Уже не маленький негодяй бесстыдно хохотнул. Воистину, не имеет смысла вступать в пустые споры с этим человеком. Хоть он и моложе, но язык у него до того бескостный, что диву даёшься, как ещё рот не покинул. А ведь Лань Юань так надеялся, что с годами учитель Вэй поумерит свой пыл и старший ученик наконец сможет отдохнуть. Куда уж там! Сычжую даже в кошмарах не снилось, что его несговорчивый шиди станет полной копией учителя Вэй. Вот только в отличии от последнего он настолько умело изображал послушание и уважение к старшим, что его в ордене любили все, включая старого учителя Ланя. Даже такие вопиющие нарушения правил ордена, как ночные прогулки в комендантский час или распитие спиртного, за которые других учеников ждало бы наказания палками, ему с легкостью сходило с рук. Негодяй знал, когда нужно отшутиться, а когда смиренно склонить голову! — Ян Лин, ты… Ты можешь идти, я принимаю твои условия. Всё перепишу и занесу тебе позже. — Шисюну не стоит утруждать себя поисками этого шиди. Этот шиди с удовольствием составит компанию шисюну~ Лань Сычжуй проглотил собственные возмущения и, едва не подавившись ими, вновь попытался приложиться головой о стол, но вместо жёсткого дерева его лоб упал на тёплую ладонь, услужливо подставленную Ян Лином. Старший ученик недовольно посмотрел на шиди, посмевшего прервать заслуженную экзекуцию, и встретился взглядом с абсолютно бесстыдно улыбающимися глазами наглеца. Боги, и откуда такое выросло? Может, и правда не стоило закапывать его рядом с редиской?? Может, и в самом деле это была какая-то запретная техника старейшины Илин? Другого объяснения, как из любопытного и вечно путающегося под ногами мальчишки вырос уж слишком проницательный и не в меру хитрый юноша, у Лань Сычжуя не было. А ведь раньше, едва завидев старшего ученика, Ян Лин драпал так, что пятки сверкали. Теперь же этот юноша добровольно желает оказаться запертым в библиотеке со своим шисюном. Теперь участь заточенного среди бумаг под внимательным взором Лань Сычжуя скорее прельщала Ян Лина, нежели пугала. Интересно, с чего бы? Но это случится совсем нескоро, а пока ничто не мешает Лань Юаню надеяться на скорый уход в медитацию... *** Волк, сбросивший овечью шкуру И клочка овечьей шерсти не найти. Сбросил ставшую ненужной шкуру волк, пропала в ней необходимость. Слёз нет и впомине, только скалится впредь. И оттого лишь надёжнее. Но даже так, клыки волк обнажает редко. Теперь по-хозяйски, не спрашивая дозволения и не пытаясь разжалобить щенячьим скулежом, Ло Бинхэ располагается подле учителя. Иногда за наглость змей кусает его, настороженно следя, чтобы ни единой капли яда не просочилось под кожу, но это иногда. Чаще же с притворным недовольством прищурившись, Шэнь Цинцю обнимает Повелителя демонов, не давая тому отстраниться от себя на расстояние дальше одного вздоха. А Ло Бинхэ только и знай, что пользоваться этим. Наглость его не знала границ. Учителя ему всегда будет мало.