Первые и последние

***

      Сумерки сгущались. День плавно перетекал в вечер, танец Нагаси* — в танец Дзюмэки*, а Мефисто плавно перетекал из авангарда танцевального шествия на периферию, в арьергард. В его крови ещё плескалось сакэ; в ушах, сливаясь с пульсацией разогретой крови и стуком сердца, стояли удары тайко* и цудзуми*; а душа пела, и нежные умиротворяющие переливы синобуэ* казались материальным выражением её пения. Упиваясь чувством гармонии с миром, Мефисто глубоко вздохнул. Осенний фестиваль Ава-одори — одно из любимейших его празднеств, ничто вокруг не может избежать участия в нём. Облетающая листва разных оттенков багрянца сливается с соломенными шляпами и ярко-розовыми, красными, жёлтыми кимоно; голубые и синие одежды напоминают накрапывающий с неба дождь, и даже закат, о этот закат! Эта кровавая раздавленная ягода, получившаяся из столкновения света и тьмы! Ну чем не Инь-Ян в лучшем своём проявлении?       Мефисто хмыкнул, оскалился прямо в лицо своим мыслям, поёжился на прохладном ветру, зарываясь в широкий розовый шарф с белыми кружочками, и занял место за стойкой в одной из палаток, торгующих алкоголем. Он сбежал от своих рэн*. Эдемским змием улизнул от обоих рэн, которые возглавлял, и надеялся, что здесь его не найдут. Позволят догнаться перед второй частью праздника, ведь это в дневном Нагаси на две части буддистского ритуального танца приходится одна часть пьяного куража. В ночном Дзюмэки наоборот. А для пьяного куража нужно хорошенько нализаться, особенно ему, демону, с его-то быстрой регенерацией.       Ains — в путешествие по пищеводу отправилось саке типа гиндзё, дразня разом все рецепторы и оставляя изысканное виноградное послевкусье. Zwei — к винограду добавилось яблоко. Сочное зелёное яблоко с вкраплениями красного, кислинка с нотками сладости — ещё одна грань осеннего фестиваля, всего этого безумного хоровода умирающего мира. Мефисто, как повелитель смерти, умеет ценить такие вещи. Drei — зафиналился процесс высшим пилотажем, холодным дайгиндзё*, обжёгшим глотку непримиримой льдистостью, но сменившим гнев на милость спустя несколько секунд. А теперь по закону жанра, то есть, по закону счёта до трёх на немецком должно произойти чудо. И оно не заставило себя долго ждать.       На соседнее место за стойкой приземлилась девушка, юное прекрасное видение. Алебастровая кожа и непроглядная тьма волос, чёрные глаза в обрамлении ресниц, создающих эффект стрелок, и белоснежная улыбка. Ещё одно хорошенькое воплощение Инь-Ян. Так какую же искру может дать это чёрно-белое сочетание?       — Прекрасной барышне привет, — подмигнул демон, — я угощу вас, если смею? *       Прекрасная барышня повернула голову, и на её щеках разгорелась первая искра. Немудрено, ведь Мефисто сегодня хорош, ох как хорош. Вообще-то он хорош всегда, но сегодня — особенно. Многослойность кимоно выдаёт в нём аристократа и скрывает всё, что необходимо скрыть (например, сильную худобу и шрамы от удерживания небезызвестных врат), огромные розы по всему полотну дорогущей ткани очень идут к его гипнотическим зелёным глазам, а хаори*… Впрочем, что-то он увлёкся. Почему-то большинство знакомых считают странным его увлечение модой, а ведь у него такой хороший вкус.       Девица же, тем временем, одним движением поправила волосы и кивнула.       — Можете угостить, почему бы и нет.       Это получилось у неё слегка высокомерно, и Мефисто едва не облизнулся от удовольствия. Он, конечно, легко мог бы рассмотреть её ауру, но рассматривать высокую грудь, чью пышность не может скрыть никакое кимоно, куда приятней. К чему аура, если девица перед ним и так, как на ладони. Гордая красавица, привыкшая к вниманию мужчин и ни в грош его не ставящая. Холодная леди с низким мнением о мужском роде, но глубоко внутри желающая встретить того самого.       — Чем моя леди желает скрасить нынешний вечер?       — Чем-нибудь на ваш вкус.       Она слышала подобный вопрос миллион раз, в нём нет и не может быть ничего, кроме мужского самодовольства. Впрочем, этот ухажер, кажется, богат. Возможно, стоит изобразить интерес.       Мефисто видел эти мысли. Читал их в иронично поджатых губках и непроницаемой вежливости глаз. Усомнись, снежная королева, не верь! Ах пожалуйста, не верь подольше.       — Дайгиндзё повторить, — демон прищёлкнул пальцами, — а для дамы стакан молока.       Брови дамы поползли вверх.       — Издеваетесь?       Мефисто повторил её жест удивления.       — А похоже? Разве это не комплимент вашей цветущей юности, моя леди? Кроме того, если вы не доверяете моему вкусу, зачем позволили выбрать напиток?      С губ барышни слетел смешок, но она тут же выпрямилась в струнку, стремясь удержать свои льды.       — Да уж, больше я такой ошибки не совершу.       Демон удовлетворённо кивнул.       — Делать выводы из ситуаций — очень взрослое умение. Прекрасно, что возраст коснулся лишь ваших суждений, но не лица.       Бармен принёс заказ, и девушка смерила непонимающим взглядом свой стакан.       — Ваш оригинальный ход мог бы удасться, если бы за его оригинальность не пришлось платить моим удовольствием.       Она чуть поморщилась и уже собралась сделать глоток, но пальцы Мефисто скользнули по её запястью, и она мелко вздрогнула всем телом.       О да, ведь именно в запястье у людей расположен пучок нервных окончаний, управляющих кистью руки. А у Мефисто длинные ногти. Если пройтись ими по нежной коже во-оот та-аак…       — Что вы делаете? — вздохнула девушка, глядя почти умоляюще.       Демон расслабляюще улыбнулся.       — Ваши разумные речи убедили меня, что с молоком я ошибся. Это нужно исправить.       Барышня отвела глаза, пытаясь вернуть себе самообладание, но пальчики с руки не стряхнула, позволяя эти ужасные массирующие движения.       — Вы закажете что-то другое?       — Зачем же? Согрейте свой стакан, моя леди.       — Согреть? — не поняла она.       — Конечно, — в расслабляющей мягкости его улыбки проскользнул лёгкий укол, — вы источаете холод, но меня не обмануть. На дне ваших глаз таится пламя, выпустите его, согрейте стакан.       Барышня уставилась на Мефисто, как бандерлог на удава Каа. Голос демона вился змеёй, плёл кружево, так похожее на узоры, выписываемые его пальцами на её запястье.       — Я не понимаю…       — Я покажу.       Прикосновение исчезло, и вздох разочарования дамы не укрылся от Мефисто. Он взял из её рук стакан и… подул на него.       — Что… Что вы делаете?       — Внутреннее пламя таится не только в вас, моя леди.       А затем произошло нечто и вовсе малообъяснимое. Жестом заправского фокусника демон извлёк из одного рукава пузырёк с зелёной жидкостью, а из второго — склянку с бежевым порошочком. Не успела девушка слово сказать, как он добавил всё это в молоко и слегка поболтал стаканом, не переставая на него дуть.       — Ч-что?       — Попробуйте.       — Что вы туда подсыпали?       — Хмель и пивные дрожжи, — демон засмеялся, — не бойтесь. Если бы я хотел вас отравить, не стал бы это делать при свидетелях.       Она невесело усмехнулась, но взяла стакан, сделала глоток…       — М-м-м, что это*?       — Маленькое чудо для моей маленькой леди.       Маленькая леди делала глоток за глотком, уже понимая, что хмель находится не в пузырьке и даже не в её стакане, а в зелёной радужке вокруг зрачков её собеседника. И как она раньше не замечала…       — Да, по чудесам вы мастер, — признала она, сдаваясь.       Лёгкий румянец опьянения окрасил щёки, скользнул по шее вниз, к груди… Мефисто склонился к ней, щекоча когтями ладонь и дыша уже практически в декольте.       — Вы даже не представляете насколько… Если хотите увидеть ещё парочку, нам нужно…       — Фауст-сама!       Медленно, будто на шарнирах голова Мефисто повернулась в сторону звука. К нему на всех парах нёсся взмыленный мужчина с кипой бумажек. Нашли. Его всё-таки нашли. Одно из двух его рэн. Не японское отделение порядка Тру-Кросс, так директор компании Takara computer entertainment.       — Фауст-сама, вы просили отчитаться о реализации вашей идеи, как только она будет закончена! — воскликнул директор Такара, едва не роняя очки.       Хоть кимоно и фестиваль, хоть деловой костюм и офис — директору Такара решительно всё равно, где и в чём заниматься любимой работой.       — Такара-кун, у вас дар появляться в нужное время в нужном месте, — чуть раздражённо процедил демон, поворачиваясь уже всем корпусом.       На самом деле он не был так уж выведен из себя. Жертва ведь сдалась. Завоёвана, побеждена, сбита с толку, на всё согласна. Теперь Мефисто требуется что-нибудь ещё.       — Фауст, значит. Какая странная фамилия, — начала девушка, пытаясь перетянуть внимание и терпя фиаско.       Она больше не существовала. Точно не для него. Зато саке вот очень даже существовал. Мефисто опрокидывал в себя рюмку за рюмку, краем сознания отметив, что надо бы оставить расторопному бармену приличные чаевые.       — Давайте, Такара-кун, вещайте. Вдохните побольше воздуха и вывалите на меня последний писк вашего креативного отдела.       Поминутно поправляя очки, директор Такара завозился с бумажками. Вот главный герой Ёсицунэ* — юный воин, полководец в феодальной войне XIII века. У него прямая осанка, твёрдый волевой подбородок и гордое лицо с печатью скорби. Ещё бы, ведь он привёл к власти своего брата Минамото Ёритомо, а тот отплатил ударом в спину, и погибший Ёсицунэ вынужден бродить по аду и сражаться с демонами. В этом сюжет компьютерной игры. Такара буквально фонтанировал декорациями ада с разных ракурсов, Мефисто наблюдал за этим чуть расфокусированным взглядом из-под полуопущенных век.       И тут в нём будто что-то включили.       — Да что же у вас такой однотипный ад, Такара-кун, куда ни ткнёшься, везде унылые пейзажи ёми* и боги грома. Где Диюй*, наш высокопарный самурай обязан сразиться с десятью его царями; где Цербер; где джинны Джаханнама*; где Харон, которому нужно заплатить две монетки, а их-то у нашего порубателя нечисти и нет. Как же он выкрутится и переберётся через Стикс?       В мгновение ока на землю полетели рюмки из-под саке, их место заняли многочисленные листы бумаги. Директор Такара так и не смог заметить, откуда Фауст-сама извлёк коробку с цветными карандашами.       — Здесь город Дит* и минотавр, — бормотал Мефисто, закусив губу и высунув язык, — а у минотавра. Голова Сидзуки, возлюбленной Ёсицунэ! Ха-ха, вот уж истинный ад — лицезреть свою сударку в облике шерстяного копытного зверя. А здесь джинны, у них головы убийц Ёсицунэ…       Мефисто чиркал цветными карандашами, перечёркивал, дорисовывал, ломал грифели о стойку и задевал ими длинные рукава своего дорогого кимоно. Девица, бывшая в центре внимания каких-то десять минут назад, пыталась вставить хоть слово, но быстро сдалась и ушла, осознавая свою ненужность. Мефисто отсалютовал ей на прощание разрисованными пальцами. Ничего не поделаешь, детка, укиё-э — плывущий, изменчивый мир, и ты — уже прошлое, уже уплыла.       — Дадим ему в провожатые енотовидную собаку*, а концовки… — Мефисто постучал карандашом себя по подбородку, — какие сделать ему концовки…       — Должны быть счастливые и несчастливые, — напомнил директор Такара, — в зависимости от выборов игрока на протяжении игры.       — Если помрет от рядового врага — крутануть колесо Сансары, обратно его снова и снова, — вынес приговор демон.       — А, если дойдёт до финала? — затаил дыхание Такара.       Мефисто высунул кончик языка, задумчиво рисуя по краям бумаги сердечки.       — Столкнуть с финальным боссом. С многоликим чудищем, и в нём образы и Сидзуки, и брата-предателя, и верного друга монаха Бэнкея, и врагов из лагеря Тайра, и… Конечно, образы родителей, как без них, а, Такара-кун? И даже образ… Его самого? А как такого одолеть, Такара-кун, ведь не мечом же?       Такара замялся, тушуясь от энтузиазма Мефисто.       — Как же, Фауст-сама?       — А мне почем знать? — хохотнул демон, — прошлое не заколоть кинжалом, не порубить мечом, да и яды дурно его берут. Его не достать кулаком и магией не поразить. Так как же, Такара-кун?       И в этот момент директору Такара вдруг почудилось, что весёлый и увлечённый фантазиями Фауст-сама стал серьёзнее. Будто он действительно ждал ответа. Такара нервно прочистил горло.       — Не знаю, Фауст-сама, может раскаяние?       — Дур-ррак, — протянул Фауст-сама, стукнув Такара карандашом по лбу, — за что ему каяться, он великий герой, ничего дурного не сделал!       — Ну тогда… — Такара потёр лоб и на всякий случай отошёл от Фауста-сама на пару шагов, — прощение?       — Но ему не за что прощать друга и возлюбленную!       Такара неопределённо пожал плечами, но Фауст-сама резко переключился.       — И какую же ему награду дать за победу над главным врагом?       — Освобождение из ада, надо полагать, — предположил Такара очевидное, но Фауст-сама не удостоил этот ответ ни крупицей внимания.       Он продолжал пялиться на бумагу застывшим взглядом и только рисовал мордочки Хэллоу Китти.       — Фауст-сама? — робко подал голос директор Такара.       — Так, — Мефисто шумно стукнул карандашом по стойке, швырнул в лицо бармену непонятно откуда взявшуюся пачку денег и схватил совершенно ошарашенного Такара под локоток, — Что это мы с вами, Такара-кун совсем из праздника выключились, вы только взгляните, какая ночь! Здесь ритм бьёт молоточками по вашим вискам, это всё только сейчас, прочувствуйте момент! Ваша мечта становится ближе, разве вы не видите? Поддайтесь этому, отпустите.       Такара не понимал, откуда Фауст знает о его мечтах да и что именно ему ведомо, но что-то внутри ощутимо трескалось, какая-то колючая проволока постепенно становилась не такой колючей. Но Такара всё держался за здравый смысл, за бумажки.       — Эскизы, Фауст-сама, наработки…       — Вы сами словно эскиз! — Фауст вооружился красным цветным карандашом, — Но мы завершим эту наработку.       И размашистым движением он начертил Такара улыбку от середины одной щеки до середины другой. След получился бледным, но, рисуя сердечки в уголках, Фауст нажал так сильно, что выступила кровь. Сердечки вышли сочные, спелые.       — Как кленовые листья, — прокомментировал он.       И Такара вдруг ощутил, как внутри что-то забурлило, отозвалось на движения Фауста, на его клокочущий смех. Лёгкая боль и стекающие на губы алые капли лишь подстёгивали эту эмоцию.       — Смотри, как всё становится явью и овладевает тобой, — пел Фауст, отбросив церемонии и увлекая Такара в танец, — это страсть, это свобода, это мёртвый сухой лист, ставший от смерти таким ярким. Мы сияем, как он, и падаем, как он, мы — солнце этой ночью, ты же меня не разочаруешь, Такара?       — Н-нет…       Такара не прилагал никаких усилий, но каким-то чудом ещё удерживался на ногах. А может и нет… Чёткое положение в пространстве стало чем-то далёким и мало понятным. Такара пил, кружился в танце, что-то бормотал, неотступно видел перед собой смеющееся лицо Фауста и ни о чём не думал, чувствуя, что снова стал ребёнком. Он не знал, как может разочаровать Фауста, но знал, что точно этого не сделает. Это было бы невыносимо.       И Мефисто, подхваченный крыльями любимой стихии, парил и чувствовал что-то похожее. Среди всех этих людей, которым он морочил головы, первейшим из одураченных становился он сам, и слаще этой эмоции не было на свете. Милосердно, от широкой души Мефисто дарил свою палитру милым людишкам, и они ведь согласны. Они сами этого хотят, заплатят по счёту не торгуясь. За секунду полёта, за прокатиться с ветерком, за прекрасное мгновенье, которое хочется остановить.       А концовка и финальная битва с боссом, что концовка. Мефисто что-нибудь придумает. Как обычно, впрочем, он ведь всегда что-нибудь придумывает. На встрече с Люцифером, которая состоится сегодня на заре, тоже придётся что-нибудь придумать.