Солнце

      — Почему?       Хаджиме не сдерживает слёз и срывает голос. Он чувствует, как у него дрожат ноги так, что если бы он не сидел сейчас, то точно не удержал равновесия и упал бы.       — Почему ты не разбудил меня тогда, когда тебе было так плохо? Почему ты был так беспечен?!       Дерёт горло, размахивает руками так, словно это бы вернуло всё на свои места или исправило ситуацию. В животе что-то переворачивалось раз за разом.       — Что с тобой не так? Что? Ты не смог сообразить, не смог додуматься до этого?! Ты же ведь мог просто!..       Колючий ком в горле мешал говорить. Глаза покраснели, он не видел ничего чётко перед собой. Хаджиме берёт необходимую паузу в несколько секунд и быстро, но глубоко вдыхает и выдыхает жгучий аромат. Этот воздух пропах тем самым запахом кислой и едкой «стерильности»: лекарствами и спиртом. Естественная среда разного рода больниц.       Вдох.       Выдох.       — Просто сказать! С-с… Сказать словами! Сказать что тебе нехорошо! Сказать мне пораньше! Это было так невыполнимо сложно? — Редко из-за чего Хаджиме можно было бы довести его до такой истерики, что ему буквально приходилось вспоминать как правильно дышать…       Так странно, что он «разрешает» себе злиться на него сейчас…       Воздуха не хватало для слов, сердце колотиться так, что каждое его биение отдавало тяжёлой и неприятной вибрацией по всей груди. Он снова пытается заставить себя дышать ровно. Не получается. Совсем никак… Хаджиме роняет голову и хватает себя за волосы дрожащими руками, не в силах держаться беспристрастным. Почему это вообще произошло? Почему именно с ним? Именно тогда, когда всё шло хорошо?..       — Но я же…       Вдох. Выдох.       — Но я же ведь всё-таки жив? — Нагито подаёт неуверенный голос, словно он сам не верил в то, что наяву.       — Если бы я проснулся хоть на полчаса позже, то не был бы! — Негодует Хаджиме, не стесняясь повышать тон.       Понимая, что он ведёт в эту минуту диалог с дорогим человеком, Нагито слабо улыбнулся.       Да. Он жив.       И хоть Хаджиме кричал, Нагито чувствовал, что он не зол на него, он просто переволновался. Так и есть — Хаджиме едва слышно всхлипывал.       — Прошу, прости, я просто… не хотел тебя так беспокоить и просто думал, чт-… — Нагито бормочет, приподнимаясь с больничной койки.       «Думал, что меня уже не спасти, что это конец, я не хотел тебя расстраивать»       — Заткнись! — Хаджиме немного поднимает голову, немного успокоив и дыхание и сердце, — И не извиняйся.       Хаджиме трясёт и он крепко хватает руку Нагито.       Это сложно признать, но после всего того долгого времени, пока он был в отключке и, не то, что говорить не мог, почти не дышал, услышать вновь его - его голос! - было успокаивающе. Хаджиме начал приходить в себя, просто послушав его. Хоть в сердцах он и сказал ему заткнуться, он не хотел этого — он не хотел чтобы он говорил про себя так. Он уже догадывался, что тот должен сказать.       Тем временем Нагито чувствовал себя всё ещё вяло и слабо. Казалось, даже его эмоциональная реакция притупилась. Он мог лишь сосредоточённо внимать словам дорогого человека. А на большее сил едва ли хватало.       То, что о нём взаправду волновались вызывало странное состояние, которое так непонятно отдавало где-то внутри. Но это состояние было приятным. Нагито ловил себя на том, что испытывает что-то такое впервые. Это было чем-то новым, что должен был выучить Комаэда.       — Ты меня так напугал тогда. — признаётся Хаджиме, не поднимая глаз, — Так напугал…       Кажется, его голос сильно дрожит. Хаджиме действительно боялся сильнее всего за него. Он уже терял людей. С ним рядом уже больше никогда не будет Нанами. И Хаджиме уже терял один раз Нагито. Это было до леденящего ужаса так нелепо и абсурдно. Он больше не хотел повторить подобный сюжет. Хаджиме не хочет такого будущего.       Держась за его ладонь, он словно бы убеждал себя: всё хорошо. Всё обошлось. С ним точно всё хорошо, ты не потерял Нагито, Нагито не потерял тебя. Однако, это было так непозволительно близко к трагедии. Даже будучи так близко к нему он чуть ли не оказался полностью беззащитен. Ещё чуть-чуть и Хаджиме бы не удержал его рядом. Он… действительно везучий.       — Нагито, обещай мне, что в следующий раз сразу же скажешь, если тебе будет плохо. — Голос Хаджиме звучал ещё слабее, чем голос Нагито, хотя второй явно чувствовал себя пока что хуже, — Не шути со своим здоровьем. Пожалуйста.       — Я… — Нагито немного нахмурил брови, — Я постараюсь.       На самом деле, Нагито не давало покоя то, что соврал бы, если сказал, что он тоже боялся, когда умирал. Странно всё-таки, что он почти не ощущал никакого страха перед этим, хотя должен был бы.       — Просто… Тогда утром… — глаза Хаджиме нервно забегали.       Он напряжённо улыбается и ненадолго стискивает зубы       Было слишком сложно смириться с мыслью, что всё обошлось, что сейчас Нагито ничто не угрожает. Даже тяжелее, чем принимать меры при виде почти что бездыханного тела рядом с ним. Хаджиме тогда не находил себе места.       — Я чуть с ума не сошёл тогда утром! — Хаджиме нервно смеётся, не разжимая зубов.       Он всё ещё держал его за руку. За его бледную ладонь, которая была самым прямым и безупречным доказательством того, что угроза теперь позади. Он дышал, чувствовался его пульс, его глаза открыты — он был жив. Его жизнь одним существованием дарила надежду. Хаджиме перестаёт плакать. Нагито, замечая это, ловит себя на мысли, что светло улыбается и жмурится.       — Я просто рад, что ты жив…       Хаджиме уже успел представить во всех красках, каково было бы, если Нагито не успели спасти. Если бы он сейчас сидел у его бездыханного тела. Если бы он жил в мире, где его бы отняли от него. Отняли бы именно так — без предупреждения, без смысла, борьбы и цели. Просто из-за случайности. Наступил бы мир полный пустоты. Пустота, которая остаётся, когда от тебя отнимают необходимый для жизни элемент и ты ощущаешь как сам рассыпаешься без прежней опоры. Словно отлаженная система машины ломается без необходимых деталей. Пустота, которая иссушала бы и заполняла бы собой до тех пор, пока не поймаешь себя на мысли, что не осталось ни ресурсов, ни возможностей даже для скорби о прошлом. Нечто подобное Хаджиме уже пришлось пережить: то ощущение, когда ловишь себя на мысли, что скован насмерть своим горем, что уже не можешь приподняться и посмотреть вперёд, потому что глаза как ослепли, и существует только пустота вокруг. Но эту пустоту не заполнит ни радость, ни грусть, ни раскаяние, ни гнев. Беда была бы настолько велика, что это не то, что можно забыть или излечить. Не то, что проходит в конце концов. Это был бы даже не шрам на всю оставшуюся жизнь — это была бы открытая рана, кровоточащая без конца. Сложно представить во всех деталях, как такая рана бы болела всё это время. И не особо хочется даже пытаться фантазировать о таком.       Это была бы ночь без рассвета.       Наверно, так и ощущается отчаяние?       У ночи наступил рассвет. Взошло солнышко. И буквально — тоже: золотые лучи давно как проникали в помещение и освещали всё янтарным светлым блеском. Несколько таких лучей падали на светлые пряди Нагито, на его белую щёку. Ярко освещённые, белые кудри, вечно растрёпанные и небрежно торчащие по сторонам, стали как бы светиться. Как второе солнце.       Хаджиме сейчас пытался привыкнуть к тому, что худший вариант событий уже успешно провалился. Страшная, услышанная им от врачей, «клиническая смерть» оказалась короткой и обратимой. Это было какое-то чудо, сказали бы все, но Хаджиме знал, что такого рода чудеса всю жизнь следуют по пятам Нагито. Он сам был одно большое чудо, чудеса создающее.       — Надеюсь, то, что мне повезло выжить, не обернётся какой-то крупной неудачей — Нагито говорит это, оглядываясь к полному жидкого света окну и щуриться, невольно улыбаясь.       И, неслышно для Хаджиме, добавляет: "Особенно для тебя…"       Казалось, что этот странный свет этого дня мог проникнуть внутрь. Как странно, что сейчас ярчайшее сияние от улицы дарило такое чудное умиротворение.       Его «предостережения» об неудачах не пугали. Хаджиме мягко улыбается       — Даже если и случится что-то такое, — Хаджиме вдохнул больше кислорода и говорит громче, с решительностью, — Я всегда буду рядом. Рядом, слышишь? И, уверен, мы с этим справимся.       Думая над сказанным больше и больше, лицо Хаджиме становилось спокойнее. Сердце и дыхание успокоились. Внутри поселилась странная радость.       Договорив, он слегка крепче стискивает ладонь. Этот крохотный жест был железным подтверждением всему что он сказал. Символ — «мои обещания не пусты»       — Хаджиме? — Нагито снова поворачивается к нему и внимательно смотрит с какой-то по-детски наивной серьёзностью       — Да? — Хаджиме склоняет голову ближе к нему, приподнимая уголки губ       — Сп… с…       Почему-то это слово всегда было сложно выговорить, когда в него была так вложена вся сильнейшая искренность и верность. Нагито требовались усилия. Как-то не вовремя его язык стал заплетаться.       — С-спасибо…       Произнеся это слова и вложив в него всю благодарность, Нагито почувствовал, что его глаза заслезились так, что ему пришлось их раскрыть шире, сдерживая их.       Хаджиме же прикрывает глаза и немного смеётся, но не в насмешку тому особенному слову, которое ему трепетно подарили.       Он, открыв глаза, всматривается в его лицо, отпускает руку Нагито и прижимает ладонь к его щеке. Нагито каждый раз удивляется таким прикосновениям от Хаджиме, каждый раз не знает куда себя деть, как правильно реагировать, что сказать получая их, не мешает ли он, но это всё было… приятно.       Приятно и тепло…       — Когда станешь лучше себя чувствовать, сделаю тебе рис с овощами…