Джорно — миниатюрная копия своего отца.
Когда Брандо смотрит на своего сына, то видит себя в юности. Те же блондинистые волосы, играющие на свету, те же острые, тонкие черты, даже походка у них была схожа: Джорно как будто скользит по воздуху и даже в этих изящных движениях Дио узнает себя.
Разве что глаза у них разные. Джорно от матери достались зелёные, даже скорее малахитовые глаза, отливающие голубоватым. Но даже не в цвете дело. Оглядываясь назад, Дио понимает, что был обладателем холодного, цепкого взгляда. Ему часто об этом напоминал отец, сильно раздражая подобными замечаниями свое чадо. С какого перепугу
он должен улыбаться и приветливо смотреть на окружающих, когда можно глянуть исподлобья и к тебе никто не посмеет даже приблизиться без повода. Зачем эта наивная, дурацкая дружелюбность, которая все равно не принесёт Дио никакой пользы.
Брандо понимает насколько озлобленным ребёнком он был.
Потому что невозможно быть другим, когда тебе не досыпали родительской любви.
Трепля Джорно с утра по волосам и выслушивая его напускное раздражение из-за того, что причёску сейчас придётся переделывать, Брандо понимает, что сыну он отдал своей любви сполна. Мужчина до последнего думал, что детей у него не будет, как и семьи. Зачем оно ему надо? Конечно, он не находил сюсюканье с отпрысками тем, на что он бы с радостью потратил свое драгоценное время, однако больше его отталкивала ответственность. Если ты хочешь ребёнка, значит ты готов его воспитывать. Брандо не знал, как воспитывать детей, но пришлось учиться, когда его новоиспеченная бестия заявила о том, что беременна, а потом, после того как родила, благополучно смылась, не желая тратить молодость на пелёнки.
Однако, с высоты сегодняшнего дня, Дио может с полной уверенностью заявить, что Джорно — лучшее, что случалось в его жизни и что родитель из него все-таки неплохой.
Хотя в глубине души, под толстым слоем гордости собой и своим чадом, мужчина понимал, что без Джонатана он вряд ли справился так хорошо.
Дио до последнего был уверен, что его сын вырастет таким же, как он: серьёзным и целеустремленным. Но чем больше времени проходило и чем больше Джорно взрослел, тем больше Брандо понимал, что Джонатан перетянул на себя одеяло и каким-то образом мальчик пошёл своей мечтательностью именно в него.
И теперь, лёжа на диване в гостиной и в очередной раз пересматривая «Того самого Мюнхгаузена», Дио понимает, откуда такого понабрался его муж и почему он бросил работу юристом, которая и так не особо клеилась. У Джонатана какая-то ненормальная страсть к двум вещам: старым книгам и старым фильмам. И тянется это ещё чуть ли не с самого детства. Как Брандо заходил в их класс каждый день в свои школьные годы, как он сейчас заходит в их общую спальню каждый вечер: он из раза в раз видит одну и ту же картину. Джонатан, в съехавших очках, с восторженным взглядом, видневшимся через стекла, захлебывается очередным произведением какого-нибудь девятнадцатого века. При чем часто он гоняет одни и те же книги тупо по кругу, к тому же он перечитывает их с таким запалом, будто у него отшибло память и он видит произведение впервые. Но сколько бы блондин не смеялся и недоумевал, сердце все равно окутывает какое-то тёплое чувство ностальгии, когда он видит Джонатана все с тем же «Героем нашего времени», с каким он видел его в старших классах.
С кино вообще отдельная тема. Брандо про себя задаётся вопросом, сколько раз подряд Джонатан может посмотреть «Служебный роман», пока ему не надоест. А из раза в раз брюнет уговаривает мужа вместе посмотреть «С лёгким паром» в Новогоднюю ночь. И почему-то даже несмотря на то, что блондин на каждое такое предложение хмурится, кривится и предлагает посмотреть что-то новое, каждый раз он все-же соглашается, позволяя обрадованному Джонатану обнять его поперёк живота, улечься на диване вдвоём и снова пересмотреть «Любовь и голуби».
Пока Дио был погружен в раздумья, копошась в синеватых волосах мужа, первая серия фильма подходит к концу и Джонатан вздрагивает от раздавшегося звука выстрела, после сразу успокаиваясь от ощущения поглаживания на своём плече и тихого смешка блондина, который все думает, когда человек, смотрящий эту картину уже в сотый раз, уже наконец перестанет пугаться звука, завершающего фильм.
Экран телевизора на мгновение мерцает, пока переключаются серии, а Брандо позволяет себе потянуться и облегчённо вздохнуть, мысленно благодаря небеса за то, что его муж помешан на советской классике кинематографа, а не на российских сериалах про ментов. Серия ненадолго зависает, так что мужчина и вовсе поднимается с дивана, проходя на соединенную с гостиной кухню в поисках мороженого. Морозилка оказалась пуста и блондин недовольно цыкает, думая о том, что его еду скорее всего утащил Джорно. Снова.
По возвращению он видит спину Джонатана, поднявшегося и теперь сидящего на мягких подушках. Он лениво вешается тому на плечи, пока актриса с массивным цветочным украшением на голове, начинает петь.
«Я была простушкою пастушкой
Я пасла барашков и овец»
Дио хитро улыбается и под слова о бароне на зелёной опушке, тянет мужа на себя, заставляя подняться и обхватить чужую шею руками.
«Шёл Барон зеленою опушкой
Тот Барон назвал меня подружкой
С ним мечтала под венец»
Они стоят в обнимку, прислонившись лбами, но когда Джонатан открывает глаза, после того как песню в фильме начинают подхватывать, и сталкивается с хитрым взглядом Дио, то понимает, что от своей пастушки он так просто не отмажется. Брандо глубоко вдыхает, прогоняя добрую часть воздуха через лёгкие и начинает петь в унисон с актрисой на экране.
— Я была прелестней Нефертити, — его сладкий, тягучий бас разливается как мед и он притягивает мужа ближе к себе, переплетая с ним пальцы на одной руке, другой скользя по чужому телу, останавливаясь на талии, — И Барон был у меня в плену.
— Он шепнул: «Со мною не хотите» — Джонатан не сопротивляется, потираясь о чужую щёку и выдыхая эти слова мужчине куда-то в волосы. Дио на секунду закрывает глаза, но этого мгновения сполна хватает брюнету, подхватившего мужа на руки, едва подбрасывая его, чтобы перехватить поудобнее, после кружась вокруг своей оси, игнорируя недовольные протесты, продолжая петь уже намного громче, — «Полететь на Луну!»
Блондина все же приходится вернуть на землю, потому что таким усиленным брыканиям, какими одаривает мужчину Брандо, довольно трудно противиться и тот, удовлетворенный, снова прижимает мужа к себе, подхватывая совместную песню.
— Вы поверите едва ли! Это было как во сне-е-е, — Дио тянет длинные ноты с таким восхитительным, грудным звуком, что у Джонатана перехватывает дыхание, потому что сам он на такое точно не способен,— Мы с Бароном танцевали, мы с Бароном танцевали, танцевали на Луне!
Вдвоём они совсем заглушают певицу, пока кружат по комнате, так что ни звука тихо скрипнувшей входной двери, ни тяжёлого шороха куртки Джорно, они не слышат, не замечая даже то, как сын с интересном и счастливой улыбкой прислонятся к дверному проёму, ведущему в зал, любуясь неожиданным представлением. Пока звучит проигрыш, мужчины что-то тихо обсуждают, сосредоточившись друг на друге, но Джорно даже с подъездного коридора слышал приглушенное пение. С одной стороны уже довольно поздно, да и он задержался на свидании. Но с другой так хочется оставить их ещё на чуть-чуть, позволяя побыть вдвоём, да и Миста наверняка недалеко ещё ушёл от подъезда, так что младший быстро принимает решение ретироваться ещё на час, пока его присутствие не заметили.
— Время с той поры остановилось, и опять барашков я пасу…— Брандо заглушает своим гортанным пением все, даже мужа, который тут же перестаёт подавать голос, предпочитая выступить в роли слушателя и раствориться в мягких объятиях. Однако, его прерывают от этого процесса, заставляя нырять в кольце чужих рук и крутиться, но даже это вызывает у мужчин лишь добрый смех, — Все твердят, что я с Луны свалилась! Говорят, что просто мне приснилось приключение в лесу!
«Вы поверите едва ли
Это было, как во сне!
Мы с Бароном танцевали,
Мы с Бароном танцевали,
Танцевали на Луне!»
Пение в фильме с каждой фразой становится все тише, а кадр перемещается с разодетых гостей на самого «мертвого» барона, уплетавшего щи. Пара останавливается, переставая кружиться на месте и замедляя темп. Они так и остаются стоять в обнимку, слыша только прерывистое дыхание друг друга. Дио, глядя в окно, чувствует, как Джонатан ласково зарывается носом в его макушку, а после водружает на его плечо голову, закрывая глаза. В слабом освещении уличных фонарей Брандо различает знакомую куртку, а рядом с ней шествует идиотская голубая шапка, в которой мужчина тут же распознает вещь ухажера своего сына. Парни бредут куда-то, отдаляясь от дома, но Дио думает о том, что на этот раз Джорно-таки не получит выговора ни за опоздание, ни за съеденное мороженое отца.
