Dripping Fingers

      Шея Гарри медленно наливается свинцом, пока он смотрит в окно и наблюдает за проносящимся мимо магловским Лондоном. На его ключицах сверкает коллекция из разноцветных драгоценных камней, которые обрели себе дом в районе его горла. Каждый драгоценный камень переливается огненными цветами, раскаленным золотом и теплыми желтыми тонами, которые постепенно переходят в ослепительно белый цвет.       Он прячет камни под простым джемпером, но всё ещё чувствует на коже их призрачное тепло, и, судя по тому, как Том смотрит на него, он тоже их чувствует.       Гарри до сих пор помнит, как гоблины подарили ему странно украшенную коробку, вырезанную из настоящего черного мрамора и инкрустированную гербом Малфоев. — Для Вас, мастер Поттер, от семьи Малфоев. — сказал гоблин, вручая подарок. — Не беспокойтесь о проклятиях, мы всё тщательно проверили, потому что теперь Вы являетесь достоянием нашей нации.       Он в замешательстве посмотрел на камни, а затем с тревогой обратил взор на женщину-гоблина, когда она просто положила их ему на ключицы и с удовлетворением пронаблюдала, как они прилипли к его коже. — Что это такое? — спросил он. Сердце бешено колотилось. — Волшебники называют их Хранителями разума. Эти камни очень ценны. Они защитят Ваш разум от любых атак, Легилименции, Конфундуса и даже Забвения. Они также помогают повысить способность защищаться от Империуса. Ещё они несомненно служат прекрасной заменой истинному мастерству Окклюменции. Их щиты могут преодолеть только бессмертные существа: такие как боггарты и дементоры, или с помощью магии души. Даже в этом случае Хранители Разума защитят практически от любой угрозы со стороны человека, и именно поэтому очень ценны. Они редки, мастер Поттер, и их нельзя снять, если Вы добровольно не выполните определенную серию заклинаний.       Разум Гарри кружился от огромного количества информации, но камни вдруг словно начали мурлыкать у него на груди, что он находил тревожным, и он захотел — хотя бы на мгновение — снять их. Поэтому он спросил: — Какие заклинания?       Гоблин в красном улыбнулся, как акула. — О нет, мастер Поттер, Вам придется узнать это самостоятельно. Было бы очень глупо позволить такой ценной вещи, как Ваш разум, остаться незащищенным.       Гарри всё ещё не был уверен, что думает о камнях. Он не знал, что можно навязать кому-то подарок, и он действительно возмущается своей ограниченной свободой воли в выборе, носить его или нет. Но камни тёплые и иногда напевают ему. Признаться, он намного лучше спит, когда их мягкая аура ненавязчиво переплетается с его сердцебиением, если это можно так назвать.       Он хватает руку Тома, когда они выходят из такси (У Тома каким-то образом оказались магловские деньги, Гарри не хочет об этом слишком много думать) и входит на Кингс-Кросс с уменьшенным багажом в карманах. Пэдди рысью шагает позади них с рвением большим, чем даже его обычное весёлое возбуждение.       Том смотрит на машины, магазины и на то, как люди одеваются с плохо скрываемым недоумением. — По краям то же самое, но начинка совсем другая.       Гарри идёт рядом с ним, пока они пробиваются на платформу. — О чём ты? — Во-первых, Кингс-Кросс, но ещё и 1990-е. Прошло пять десятилетий с тех пор, как я в последний раз был в этом мире, и многое в нём изменилось. Полагаю, мне нужно будет купить книги по истории, чтобы догнать время. И магловские научные журналы.       Он смотрит на станцию и выражение его лица превращается из удивления в нечто явно обеспокоенное. Когда он говорит, его голос становится жёстким. — В прошлый раз, когда я был по эту сторону барьера, дети спали под газетами, потому что их дома были сожжены дотла от бомб... Как легко мир забывает.       Гарри качает головой. — Я не думаю, что мир так легко забывает, не всё. Просто иногда единственное, что вы можете сделать — это двигаться дальше. Победа в том, чтобы снова вспомнить, как жить.       Том сжимает губы в тонкую полоску, а затем сглаживает выражение сомнения на что-то задумчивое. Он делает это часто — хоронит свои чувства под менее сложной мыслью. — Во всяком случае, волшебный мир, кажется, изменился меньше.       Том по-прежнему оглядывается, пытаясь впитать в себя все новшества. Гарри делает вид, что не замечает, поскольку Том быстро отводит взгляд от женщины в мини-юбке, но не может полностью скрыть свой смех. Том щелкает его по носу и ворчит: — Это неуместно, не смейся над тем, что я джентльмен.       Гарри ничего не может с собой поделать.       Они проходят через барьер на пути к Хогвартс-экспрессу всё ещё сцепив руки, Пэдди носится по платформе, как ребенок, съевший слишком много сахара.       Ещё рано, только несколько встревоженных родителей слоняются вокруг и все они слишком поглощены собой, чтобы заметить появление единственного и неповторимого Гарри Поттера.       Он до абсурда благодарен за отсутствие фанфар. Том ведет его к поезду и выбирает купе наугад, потому что почти все они пусты. Бродяга устраивается на подушках, как будто он настоящий человек и имеет право на большее пространство, чем Том и Гарри вместе взятые. За свои усилия он получает тычок в бок.       Том залезает в карман и вытаскивает пару… Очков. Это квадратные оправы, металл темный и насыщенный, исчезающий по краям линз. Он надевает их и Гарри внезапно притягивает к глазам Тома. Их цвет находится где-то между грохотом морской волны и оттенком облака прямо перед тем, как оно выпускает из себя шторм. Изменения в его внешности в очках неуловимы, он выглядит немного мягче, но его челюсть кажется острее, он на каждый дюйм кажется студентом-отличником, невинным и не обращающим внимания на свою привлекательность. — Почему ты их носишь? Они тебе не нужны, не так ли?       Том улыбается Гарри и снимает с него очки, ставя круглые линзы на сиденье рядом с Пэдди. Зрение Гарри затуманивается и он яростно моргает, чувствуя себя втянутым на колени Тома, прижимаемый его сильными руками к широкой груди. — Не так как тебе, нет. Иногда достаточно небольших изменений, чтобы люди увидели кого-то нового. Твои очки напоминают людям твоего отца, потому что он носил линзы точно так же, как и ты. У меня же... Другое. Я, которым я никогда не стану, гордился своим идеальным зрением. Он никогда не соизволил бы надеть что-нибудь, что продемонстрировало бы неудобство в бою. Если я хочу представить себя кем-то новым, не предупредив кого-либо достаточно опытного, чтобы распознать очарование моей измененной внешности, мне нужно прибегнуть к некоторым… Магловским методам.       Гарри усмехается. — Очки не имеют большого значения.       Он чувствует, как Том кивает, когда подбородок подростка упирается в его макушку. — Это правда. Дело не в том, чтобы казаться кем-то совершенно другим, достаточно просто в это поверить.       Гарри вздыхает. — Не думаю, что это сработает, но, в любом случае, можно мне вернуть свои очки?       Он чувствует, как рука Тома скользит по его руке, а затем переплетает их левые руки вместе. — Нет. Опасно полагаться на очки. Что, если кто-то отнимет их у тебя во время дуэли и оставит полуслепым? Они могут просто вызвать твои очки "Акцио", этим самым делая тебя практически беззащитным. Меня это беспокоит. — Так ты собираешься оставить меня без моего зрения, а потом надеешься, что я каким-то образом научусь терпеть все эти нечеткие формы? Не думаю, что можно научить кого-то видеть лучше.       Он чувствует, как Том смеется, грохот в груди Реддла Гарри чувствует спиной. — Нет, конечно нет. Я поделился своими опасениями с гоблинами, и они предоставили мне несколько зачарованных контактных линз. Они самоочищаются и автоматически подстраиваются под твой рецепт. И они устойчивы к призыву. Почему бы тебе не надеть их?       Гарри говорит: — Я хочу свои очки. Они меня полностью устраивают.       Том сжимает Гарри крепче. — Я не смог бы жить спокойно и дальше, если бы с тобой что-то случилось, потому что я позволил тебе быть неподготовленным. Можешь просто сделать это для меня, дорогой?       Пэдди гавкнул что-то вроде согласия, подбадривания. Гарри глубоко вздыхает и бормочет: «предатель», а после продолжает уже чуть громче: — Я попробую их, но если они мне не понравятся, я вернусь к своим очкам.       Том расслабляется. — Это всё, о чем я прошу, сокровище. — рука Тома пробирается к лицу Гарри и, прикрывая один глаз, он своим низким голосом бормочет неслышное заклинание. Есть что-то странно интимное в том, как его держат, руки Тома обнимают его лицо и наиболее уязвимую его черту. Гарри понимает, что это и есть доверие. Он доверяет этому мальчику, которого встретил всего семь месяцев назад, больше, чем почти всем в своей жизни.       Он моргает одним глазом от легкого дискомфорта, прежде чем тот утихает, и к тому времени Том уже работает с другим глазом. Он снова моргает, и мир вокруг него внезапно становится сфокусированным.       Он может видеть солнечный свет, проникающий через окно и отражающийся от металлической двери в тысяче разных мест, прыгающий по маленькой комнате и создающий узоры тепла по всем стенам.       Он замечает крошечные частицы пыли, плавающие в воздухе, каждая из которых освещена утренним светом, окаймлена золотым ореолом и окрашена золотистым блеском.       Он никогда раньше не видел такого мира. Он понимает, что его очки никогда не подходили по рецепту. Он не знал, что у света может быть так много точек отражения за пределами одной из его картин. Мир намного прекраснее, чем он когда-либо знал.       Он сияет от счастья и, прежде чем осознает, что делает, оборачивается, яростно обнимая Тома. — Спасибо, спасибо... — шепчет он.       Том целует его в макушку. — Всё, что угодно, чтобы обезопасить тебя. — в его голосе звучит обещание, что-то тёмное присутствует в основе слов. Гарри отстраняется, всё ещё привыкая к лицу Тома в очках. — Но если эти линзы существуют, зачем тебе носить очки? В этом нет смысла.       Том явно гордится тем, что Гарри спросил. — Линзы дорогие. Это новое изобретение, и у них есть лист ожидания длиной в милю. Тебе невероятно повезло, что тебе подарили набор. — Как же они тогда у меня оказались? Я за них заплатил? А ты?       Том снисходительно смотрит на Гарри. — Я же сказал тебе, дорогой. Это подарок от гоблинов. Они хотят, чтобы ты был лучшим художником, которым только можешь быть. Ты вряд ли сможешь совершенствоваться в неправильных очках, которые ничем не помогут тебе увидеть мир во всем его великолепии.       Гарри собирается ответить, когда вдруг дверь резко открывается и в купе врывается человек в красной мантии и с гладкой шоколадной кожей. Гарри узнал в нём аврора Шеклболта, но он далек от того спокойного человека, который провожал его к комнате. — С Вами всё в порядке, мистер Поттер? Взгляд мужчины переводится на Тома, который держит Гарри за талию, пока главная фигура сего разговора чинно восседает на коленях у старшего мальчика.       Гарри бесцеремонно скатывается с Тома на хвост Пэдди, и собака тихо взвизгивает, как бы говоря: «Смотри, куда скатываешься».       Гарри выпрямляется и молится, чтобы не покраснеть. (Не работает.) — О да, я просто великолепно, мистер Шеклболт. Не беспокойтесь.       Аврор прищуривается, глядя на Тома. – И кто ты такой?       Том одаривает мужчину очаровательной улыбкой и наклоняет голову к плечу. — Том Блэк, приятно познакомиться.       Аврор становится только подозрительнее. — ... Блэк, говоришь? Я думал, что все они мертвы или заключены в тюрьму.       Том выдыхает, медленно и сдержанно. Он выглядит довольно удрученным. — Ага-ага. Моя мама... Она... Она умерла несколько недель назад. Теперь я один.       Шеклболт нисколько не расслабляется. — Я не знал, что у Блэков есть еще один сын. Кем была твоя мать? — Она говорила мне, что её зовут Кэсси. Я не знал своего отца.       Выражение лица аврора остается твердым, как камень. — Кассиопея пропала без вести в 1964 году, когда от неё отреклись за отказ от брака.       Том выглядит несколько рассерженным. — Ну, я думаю, она снова появилась в 1977 году, потому что была со мной, со своим сыном. — Том стискивает челюсти. — Послушайте, у Вас есть причина допросить нас, или Вы можете оставить нас в покое? Если есть проблема, мы имеем право на адвокатов.       Шеклболт изучает Тома с пугающей интенсивностью, прежде чем ответить: — Я здесь, чтобы защитить мистера Поттера. Я делаю свою работу, как могу, мистер Блэк. Он сосредотачивается на Гарри: — Мы волновались за тебя. Я и ещё несколько авроров должны были сопровождать тебя сегодня на Кингс-Кросс для твоей защиты, но тебя уже не было сегодня утром, когда мы пришли. — в его словах был вопрос, тонкое обвинение, но Гарри не сделал ничего плохого. — Мы просто уехали пораньше, чтобы добраться без спешки. Мне тяжело, когда вокруг много людей, потому что... — он убирает волосы со лба, чтобы показать шрам. — Я немного знаменит. Поэтому мы хотели избежать скопления людей. Извините за беспокойство.       Шеклболт неохотно принимает такой ответ и, бросив последний долгий взгляд на Тома, выходит в холл. — Дай нам знать, если что-нибудь понадобится, Гарри. — дверь снова закрывается.       Гарри откидывается на подушки. — Это было странно.       Том соглашается с этим заявлением кивком головы. — Хоть и таким странным образом, но они демонстрируют, насколько ты для них важен.       Гарри рассеянно гладит Пэдди по лохматому боку. — Хотел бы я этого не делать. Я имею в виду, того самого, важного для них.       Том взъерошивает волосы и искоса смотрит на него. — Ты понимаешь, что эта миссия никогда не была написана на твоих звёздах? Ты можешь быть кем угодно. Даже если бы на твоём лбу не было шрама-молнии, твои руки всегда делали бы тебя важным.       Гарри смотрит вниз, на свои длинные пальцы и маленькие ладони, мозоли у основания каждого пальца, костяшки пальцев, постоянно окрашенные разноцветными чернилами, и позволяет себе на мгновение почувствовать, что эти руки — то, о чем люди заботятся. Представляет, будто вместо заботы о том, что он представляет для всех, (мальчик, который выжил, когда его родители умерли, и избранный, которому суждено победить Темного Лорда) они восхищаются красотой, которую он создает. Он позволяет себе почувствовать, ради этой украденной полоски бесконечности, что он важен только лишь по той причине, что он сам — Гарри. Просто Гарри.

***

      Том позволяет ностальгии по знакомому поезду захлестнуть его успокаивающими волнами. Так много всего изменилось с того момента, когда он в последний раз шел по этим переходам, но тяжёлое ощущение магии, успокаивающее и манящее, осталось прежним.       Станция наполняется семьями по мере приближения времени отправления Хогвартс-экспресса. Он видит, как многие студенты — такие невероятно молодые и глупые — заполняют свободные места. Он всем своим существом надеется, что никто не придет и не потревожит его и его художника, но он слышит, как дверь открывается, чтобы разрушить все его мечты.       Девушка с самыми густыми волосами, которые он когда-либо видел, проскальзывает в купе с большой уродливой рыже-оранжевой кошкой на руках. — Гарри! Я искала тебя по всему поезду и не уверена, что нашла бы, но Живоглот знал, куда идти. Ты не поверишь, я так волновалась за тебя этим летом, учитывая, что Блэк на свободе, а твои ужасные родственники, скорее всего, вообще не пытались тебе помочь.       Девушка говорит всё это на одном дыхании, остановившись у сиденья напротив Гарри, и кот тут же — хвост трубой — идёт осмотреть того самого Блэка, который беспокоил девушку на протяжении всего лета. Кошка обнюхивает собаку и на мгновение Том думает, что ему придется вмешаться, — для простой кошки этот Живоглот слишком умён — но затем кот вдруг расслабляется и непринуждённо трётся боком о темную шерсть на груди анимага.       Он понимает, что Гермиона всё ещё говорит и теперь изо всех сил пытается убрать свой багаж на верхнюю полку. — ...но в этом году я очень сильно постаралась сделать заданные на лето задания по Чарам, потому что, хотя профессор Флитвик и сказал, что нам не нужно описывать четыре использования Джеминио и теорию, лежащую в основе удвоения в целом — кстати, у сэра Расинтема есть невероятно информативный тезис по этой теме, я скопировала несколько абзацев и даже добавила их в копию для тебя, отдам позже — но даже несмотря на то, что он сказал, что я не должна была писать что-то дополнительно, то подразумевал это, не так ли? Ты знаешь, он ведь дал нам это задание с определёнными отсылками на другие темы, так что не написать и про них явно было бы кощунством, невыполнением существенной части задания.       Гарри нежно и добродушно улыбается. Том ровно выдыхает. Она ему как сестра. — Я не знаю, Миона. Флитвик мог сказать это, просто чтобы убедиться, что ты не слишком напрягаешься.       Он уже может сказать, что она не чувствует, что напрягалась, пока писала это эссе. — "Слишком сильно напрягаешься!" Что бы это вообще значило? У меня осталось всего пять лет, чтобы научиться всему, чему я только могу. Во всяком случае, я бездельница, Гарри. — Это ложь, и ты это знаешь.       Она всё ещё пытается втащить свой багаж наверх, поэтому, сдержанно кашляя, Том взмахивает палочкой и поднимает тележку в воздух. Она вздрагивает. — О, теперь мы можем использовать наши палочки? Я думала, нам нельзя колдовать до тех пор, пока поезд не будет в движении.       Том усмехнулся. — В каждом правиле есть лазейка. Сейчас в этом районе собрано слишком много магов, так что никто ничего и не поймёт. Тем более, ты скоро доберёшься до Хогвартса, так что это можно считать довольно честной игрой. Надзор не будет работать в области, что так сильно насыщена магией.       У Гермионы на лице появляется серьезное выражение лица, которое он может узнать, как ни странно, по себе. Том может сказать, что под обратными сторонами её век выбиты намертво уравнения и логические задачки, она как будто создаёт целый мир в этих блестящих желто-коричневых радужках. Она достойный друг для Гарри.       Купе снова открывается и на пороге появляется мальчик с рыжими волосами и веснушками, еще один Уизли — их слишком много и из-за сей довольно неприятной дилеммы им почти всегда не хватает денег — и Гарри улыбается ему, как будто он гребаное солнце. — Рон! Как прошло лето?       Мальчик — Рон, глупое имя для чистокровных Уизли, бессмысленное. (Септимус, вот почему из всех людей ты выбрал именно Цедреллу Блэк?) — сел рядом с Гермионой, создавая на лице побежденную гримасу. — Оно было ужасным. Мы поехали в Египет, но все, что я слышал, было тем, что Перси пытался изобразить ходячую энциклопедию, при этом потерпев ужасную неудачу.       Все они начинают хихикать, и Том всё таки позволил своим губам скривиться в подобии веселья.       Гермиона снова пристально смотрит на него. Она протягивает руку. — Гермиона Грейнджер. — она подчеркивает, что происходит от маглов, чтобы посмотреть, как он отреагирует.       Том мило улыбается ей. — Том Блэк. Рад встрече. — он крепко берет ее за руку.       Рон просто машет рукой. — Рон, — затем он откусывает что-то похожее на бутерброд, глотает и добавляет запоздало: — Уизли. — после чего его глаза широко распахиваются. — Блэк?!       Том торжественно кивает. — Моей мамой была Кассиопея Блэк.       Гермиона ухватилась за эту информацию. — Была?       Том изо всех сил старается выглядеть неуютно. Это несложно, Гарри выглядит расстроенным. О, он не любит лгать своим друзьям. Бедняга. — Она мертва.       Рон сочувствует. — Чёрная полоса в жизни рано или поздно сменяется белой, приятель.       Выражение лица Гермионы все еще сияет маниакальным блеском. — Мертвый Блэк — твоя мама. Как удобно, что никто другой не может подтвердить твою личность. Откуда ты знаешь его, Гарри?       Том впечатлен допросом. — Мы друзья детства. — Он никогда не говорил о тебе.       Том развел руками. — Бьюсь об заклад, он мало говорит о своей жизни дома. Он не особо любит это обсуждать.       Гарри шлепает Тома по руке. — Я обсуждаю.       Том приглаживает волосы Гарри с выражением лица, которое можно описать только как веселое. — Я не буду снова ссориться с тобой, как будто мы мальчишки со школьного двора. Мне достаточно просто знать, что я прав.       Рон фыркает. Гермиона наблюдает за их взаимодействиями. — Расскажи мне воспоминания из детства Гарри, о которых я не знаю.       Том наклоняется вперед, в его чертах явно прослеживается привязанность. — Он когда-нибудь рассказывал вам о своей первой случайной магии?       Рон и Гермиона озадаченно качают головами. — Он случайно перекрасил волосы учительницы в синий. Цвет был красивым — как у неба. И ужасно ярким. Гарри, конечно, испугался. Рассказал мне всё об этом. — Том уверен, что у него сейчас мягкое выражение лица от воспоминаний о том, как Гарри рассказывал ему об этом случае в те дни, когда они делились снами. На мгновение он желает, чтобы красивая ложь, которую он плетет, на самом деле была правдой, что он действительно был тем, кто был со своим сокровищем еще до того, как он понял магию. Он хотел бы вырасти с кем-то вроде Гарри. Он думает, что тогда мог бы быть цельным человеком, а не просто этой прозрачной беспристрастной душой, цепляющейся за жизнь разорванными и истекающими кровью руками.       Рон смеется, Гермиона расслабляется. — Что-ж, Том, приятно познакомиться.       Гарри ворчит. — О, конечно, не доверяй мне заботиться о себе самому и знать, кто хороший, а кто плохой. Действительно, Миона.       Гермиона бросает на него насмешливый взгляд. — Не будь резким, мы ведь заботимся о тебе.       Том решает, что Гермиона будет очень полезна Гарри. — Знаешь, — говорит он. — Я мог бы использовать легилименцию или что-то еще, чтобы придумать воспоминания.       Гермиона невозмутима и, кажется, уловила, что у Гарри что-то под свитером, и теперь медленно приближается к нему. Она небрежно говорит: — Но ты выглядел таким гордым, что я подумала спросить. Это означает, что ты хочешь, чтобы Гарри был в безопасности, и восхищаешься мной за то, что я пытаюсь удержать его в таком состоянии. Если бы ты действительно пробрался сюда незаконно, то был бы раздражен или просто сидел с пустым выражением лица, когда я допрашивала тебя. Уж точно не был бы гордым и уверенным.       Том удивлен её проницательностью. Он внезапно с яркой ясностью вспоминает, как смотрел закат над озером, и Гарри, положив голову ему на колени, говорит: «Рон великолепен. А Гермиона — самая яркая ведьма нашего поколения.» Так оно и есть, выходит.       Гермиона, наконец, достигает Гарри и резко стягивает горло его джемпера, обнажив огненные драгоценные камни на его шее. Рон вскакивает. — Это же... Это — Хранители Разума! Как, черт возьми… — Рон удивлённо смотрит на Гарри, Гермиона тоже смотрит на него, оба действительно находятся в полном и бесповоротном шоке.       Через время, подобрав челюсти с пола, они восклицают: — И что случилось с твоими очками? — Их нет. — добавляет один Рон.       Гарри краснеет. — Верно, на моих глазах сейчас магические линзы…       Рон говорит: — Которые вышли в прошлом месяце, я видел это в газете. Но это не объясняет, как у тебя появилась пара. Я читал, что гоблины собирались поставлять их членам королевской семьи примерно следующие десять лет, потому что их ужасно сложно сделать.       Гарри смущённо кашляет. — Ну, гм, гоблины могли вложить в меня деньги?...       Гермиона хмурится. — Это опасно. Гоблины безжалостны, и если они дарят магам подарки, то могут заставить тебя взять их в долг. Покажи мне контракт позже. Они также дали тебе и Хранители Разума? В этом нет смысла. Я читала о них все, потому что они ужасно редкие и дорогие. Во всей Британии их зарегистрировано всего 112. И 47 из них были потеряны.       Гарри корчится. — Семья Малфоев подарила мне этот артефакт.       Рон задыхается. — Это означает, что ты находишься под защитной магией семьи Малфоев! — Под чем? — У каждого члена священных двадцати восьми есть по крайней мере одна фамильная реликвия — Хранитель Разума, но Уизли и Пруэтты потеряли свою, как и Гонты, я думаю. О, и Олливандер потерял три из своих запасов еще в 1612 году. После того, как это произошло, люди стали утверждать, будто Яксли забрали их, и это положило начало кровавой войне между этими семьями. Но если ты одарен стражами разума любого из священных двадцати восьми, это обязательная клятва защищать детей, выбранных и мыслящих, а не кровь.       Гермиона пристально смотрит на камни. — Не могу поверить, что они подарили тебе это.       Очаровательный Гарри, кажется, сбит с толку. Том хлопает пальцами по бедрам. — Это равный обмен, если задуматься. Гарри подарил Малфоям бесценную картину и дал понять, что простил их за участие в первой войне. Я полагаю, что такой публичный дар развеял сохраняющиеся сомнения относительно их места в обществе как Пожирателей Смерти. Из этого следует, что они предоставят Гарри собственную защиту.       Рон выглядит так, будто весь его мир был переворошен до самых корней и выкрашен в отличный от прежнего цвет. Гермиона выглядит, будто ей дали очень сложную головоломку, и Том каким-то образом собирает все её угловые детали. Гарри, очаровательный мальчик, явно работает над политикой, которой он небрежно позволяет запутать его.       Том наслаждается легким общением и любовью, которые, как он помнит, никогда не испытывал раньше. Зелень лугов и яркие пятна полевых цветов проносятся мимо них в окне. — На улице, должно быть, холодно. — говорит Том. По стеклу мелкими прожилками ползет иней. Слишком холодно. Он видит пар от дыхания перед своими глазами и уже держит палочку в руке, прежде чем успевает подумать об этом.       Рон и Гермиона дрожат. Гарри... Гарри рушится. Том видит, как его художник дрожит, а затем падает на пол. Сириус кажется обездвиженным.       Том хватает Гарри прежде, чем тот успевает удариться о землю, и крепко прижимает мальчика к груди. Что-то здесь не так, запах темной магии пропитал весь поезд. Он чувствует иррациональную мысль — это похоже на описание признаков дементора, но это... Это же просто безумие. Дементоров нет за пределами Азкабана и изоляторов Министерства.       И все же костлявый палец сжимает дверную ручку и Том обнаруживает, что смотрит прямо под капюшон монстра, окутанный тьмой. Монстра, который охотится за счастьем...       Гарри кричит, разваливающийся и кровоточащий. Его кожа ощущается как лёд на пальцах Тома. Дементор скользит ближе к маленькому мальчику, не обращая внимания на других пассажиров купе. — Поцелуй, — сказал Мерривезер на пятом курсе Защиты. — После его исполнения душа удаляется из тела. Это во многом аналогично Авада Кедавре. Есть те, кто считает, что это непростительно по этой причине. Когда дементору разрешают «поцеловать», он скользит вперед и приставляет отсутствие своего лица к своей цели. Невозможно вернуть жизнь кому-то после Поцелуя.       Дементор мало влияет на Тома — у него слишком мало воспоминаний о счастье, чтобы представлять интерес, и его окклюменция слишком сильна, но Гарри... Гарри видит мир только ради его красоты. Каждый раз, когда он держит кисть, он достигает прозрения и эйфории.       Дементор приближается и теперь находится в опасной близости от них, и на мгновение Том чувствует себя совершенно бесполезным. Ему никогда не удавалось вызвать Патронуса. Он такое же создание из тьмы, как это бездушное существо, которое поглощает эмоции, чтобы почувствовать что-то — вообще что угодно.       Но Том не позволит, чтобы это стало концом его истории с Гарри. Не тогда, когда она только начинается. — Просто счастливого воспоминания очень редко бывает достаточно, чтобы вызвать Патронуса. Даже самые сильные воспоминания, полные чистой радости, мимолетны — вам нужно что-то более прочное и надёжное, чтобы сразиться с полуночными созданиями. Выберите момент, который существует в окружении тьмы и уносит вас к свету. Вот как все опытные волшебники создают Патронуса.       Том насмехался над Мерривезером на том уроке, который проходил и несколько месяцев и пятьдесят лет назад, но теперь вспоминал тот урок с целеустремлённым вниманием. Время уходит.       Он успокаивает дрожащее тело в своих руках, притупляет страх, который течет по его венам, и закрывает глаза.       (Он устал, он один и ему скучно... Так чертовски сильно скучно и одиноко, что хочется выть. Но чёрная книга в кожаной обложке согревает, и в ней нет слов — только капли чернил. А затем появляется дерево, невозможное дерево, невозможное и красивое. Его верхушка упирается в небо. Снова жизнь. Есть будущее, есть надежда. Есть кто-то помимо этого ничто, с которым он прожил полвека.) — Экспекто Патронум! — серебряный туман вырывается из острого кончика его палочки. Он не телесный, его почти нет, но он достаточно силен, чтобы дементор отступил и ускользнул. Серебряные щупальца извиваются и обвиваются вокруг Гарри, словно усиливая защиту Тома, как будто этот хранитель его души признает в Гарри то важное сокровище, которым он является.       Этого недостаточно. Недостаточно. Рон и Гермиона приходят в себя, но Гарри все еще дрожит и находится в полубессознательном состоянии. — Ш-ш-ш, мой дорогой. Дыши со мной. Вот и всё. Медленно. — но Гарри не успокаивается, он тяжело дышит и в страхе сжимает ладони в кулаки. Его сердце бьется слабо, как колибри, теряющая жизнь. Ему нужна помощь, которую Том не может ему оказать. Разочарование катится по коже, горячее и тяжёлое. Зуд от того, что он недостаточно хорош, не заслуживает того, чтобы даже знать Гарри. Нет, если он наблюдал за уничтожением того, о ком так заботится. Вся эта зависимость от человека — слабость. Но... Неважно. Он зашел слишком далеко. Он сожжет мир после того, как потеряет Гарри, но до тех пор он будет наслаждаться цветением цветов и запахом весны.       Том не сможет быть счастлив, если Гарри не дышит. Нужно... Нужно отвести его к целителю. — Ч-что тут забыли д-дементоры? — с ужасом спрашивает Рон. Гермиона трясется. — Я не знаю. Но это было неправильно.       Том не обращает на них внимания и берет на руки несопротивляющегося Гарри. Он такой худой.       Поезд останавливается, Том выбегает из купе и теперь бежит уже по поезду мимо людей, которые, вытянув шеи, глядят на странного студента, которого они никогда раньше не видели, и маленькое тело в его руках. Том тоже не обращает на них внимания. Сириус идет за ними медленно, он явно в ужасе.       Прямо из поезда как раз выходит какой-то профессор в рваной одежде, когда Том вываливается из проёма с Гарри на руках. У ног человека лежит волк-Патронус. Мужчина говорит с коренастой женщиной в халате целительницы: — Они искали Блэка, но, видимо, его здесь нет. Я думаю, теперь детям понадобится шоколад.       И она с возмущением отвечает: — О чём они только думали?! Дементоры вокруг детей..? Это...       Но она прерывается, когда видит Тома и Гарри у него на руках. Том не может найти слов, чтобы выразить свое отчаяние, но ему удаётся болезненно выдавить: — Помогите нам...       Её глаза расширяются в шоке, и она собирается сделать шаг вперед и оказать Гарри помощь, в которой он так отчаянно нуждается, когда Том поднимает глаза и понимает, что все кончено.       Хагрид стоит на берегу озера с фонарем в руках, когда дети начинают выходить из поезда. Дамблдор всегда видит людей только как фигуры на шахматной доске. Том, полностью преданный Гарри, будет отличной пешкой от дерзкого слона, который однажды станет игроком. Очков хватит, чтобы убедить такого человека в разнице между его прошлым и настоящим.       Но Хагрид видит в людях меньше пользы, чем просто их бытие и действия во время него. Вот почему он ладит с животными, буквально обладая сверхъестественными способностями по их приручению. А Хагрида ведь исключили из-за Тома... Его лицо — не то лицо, которое забываешь даже спустя годы. Не тогда, когда он отвечает за то, что уводит вас от любимого человека. И как бы ненормально было для тупицы ухаживать за акромантулами, эти мерзкие животные всё равно были чем-то (кем-то?) для Хагрида.       Мужчина немедленно реагирует, размахивая зонтом и угрожающе шагая вперед. — Убери Гарри от него сейчас же, Люпин! Вызовите директора! Дети, встаньте позади меня.       Люпин в замешательстве выходит вперед, первокурсники послушно прячутся за полугигантом, а старшие в замешательстве смотрят на него с недоумением. Затем Сириус подходит к Тому, и тут же Люпин принимает оборонительную позу. — Это Сириус Блэк! Сейчас же все возвращайтесь в поезд!       А затем Люпин произносит «Анимус Ривелио», и собака превращается в разыскиваемого преступника с изможденным лицом. Некоторые ахают и начинают плакать.       Карман Рона с треском разрывается, когда Короста неожиданно превращается в пухлого мужчину с отсутствующим пальцем и темной меткой на руке. Глаза Люпина вот-вот вылезут из орбит, он стоит в шоке, застыв, а несколько человек (включая Рона) начинают кричать.       Перси Уизли немедленно запускает вверх красные искры. Том помнит ещё с тех времен, когда он сам был старостой — это заклинание для вызова помощи во время чрезвычайной ситуации.       Тома совершенно не заботит хаос, разворачивающийся вокруг него, и он пытается (отчаянно) согреть Гарри как можно лучше. Драгоценное время стремительно уходит и он жалобно протягивает мальчика целительнице, которая на миг закрывает глаза, а затем берет Гарри и проводит над ним диагностику. Том на миг изумляется её способности работать в такой напряжённой ситуации, даже когда она сама дрожит от страха перед двумя раскрытыми мужчинами, опасными преступниками (обоими?).       А затем в водовороте непреодолимой магии материализуется Дамблдор с мрачным выражением лица.       Он видит сцену: Том, сидящий рядом с находящимся в коме Гарри, Сириус Блэк и Питер Петтигрю, что не двигаются и не пытаются сбежать лишь из за того, что находятся под прицелом палочки Люпина.       Выражение его лица всё ещё остаётся мрачным, когда он обездвиживает обоих анимагов. Затем он вызывает своего Патронуса, блестящего феникса, и диктует: — Корнелиус. Я обнаружил того самого Блэка и очень живого Петтигрю. Пошлите авроров, будьте так любезны. И немедленно удалите дементоров из моей школы.       В мгновение ока материализуются мужчины и женщины в красных мантиях и забирают Петтигрю и Блэка в свои владения, аппарируют. Дамблдор смотрит на их группу и говорит: — Скажите своему Министру, что я ожидаю повторного суда. Естественно, по поводу произошедшего в Годриковой впадине. Похоже, живой Петтигрю ставит весь ход дела под сомнение.       Авроры выглядят сконфуженными. Дамблдор доброжелательно им всем улыбается. — Не беспокойтесь, я напишу по этому поводу отдельное письмо. О, и еще кое-что — я наложил на обоих мужчин диагностическое заклинание слежения, так что любая «случайная» смерть вызовет общественный резонанс. Я тоже укажу это в своем письме.       Авроры, кажется, не могут найти слов для ответа — просто кивают и аппарируют.       Взгляд Дамблдора падает на Тома. — И Вы, юный сэр, окажете мне большую услугу, если проведете меня в мой кабинет.

***

      Кабинет Дамблдора должен быть знаком Тому после всех допросов, с которыми он столкнулся ещё будучи студентом, несколько десятилетий назад. Но точно так же, как человек перед ним ему незнаком, — рыжие волосы заменены серебристыми, голубые глаза за очками в форме полумесяца (Том не единственный, кто меняет свою внешность очками), внимательная гримаса скрывается под весёлой маской, сделанной, однако, из фанеры — Том так же незнаком с этим странным кабинетом, изменившимся до неузнаваемости.       Когда этот кабинет ещё принадлежал Диппету, он был аккуратным и тусклым, с простыми стульями, книжными полками и большим письменным столом. Ничего особенного в этой комнате не было. Дамблдор же добавил Омут Памяти в шкаф и по крайней мере три дюжины странных инструментов, которые вечно жужжат и гудят, а ещё феникса. Живого, мать его, феникса. — О, это Фоукс. — спокойно говорит Дамблдор. Птица задевает локоть Тома клювом, затем обвивает хвостом его запястье и с сонным вздохом прыгает с клетки на стол.       Дамблдор приподнимает бровь. — Ты ему нравишься. — и эта его фраза звучит, если честно, как вопрос.       Том дёргает плечом и кашляет. — Это ведь настоящий живой феникс? — спрашивает он, хотя, разумеется, знает ответ. Но это безопасный вопрос. — Ах, да, мы с ним очень привязались друг к другу. Людям нравится говорить, что он мой питомец, но я всегда говорю, что это как раз наоборот.       Том нерешительно чешет птицу по голове, и ей, кажется, это нравится. — Верно. Это хорошо. Гм... — Том принимает вид самого доброго себя и грустно произносит, будто пытаясь говорить бесстрастно. — Моя мама, она сказала, что если она когда-нибудь умрет, я буду здесь в безопасности.       Глаза Дамблдора вмиг стали холодными и подозрительными, взгляд стал резким. — Твоя мать?       Том сглатывает. — Кассиопея Блэк. Я не знаю своего отца. Он... Он был довольно опасен, она так говорила. Она не хотела, чтобы я пошел в Хогвартс, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что я у неё. Она была своего рода параноиком. Но я знаю об этом месте все, Гарри многое рассказывал мне. — Гарри, хм. Откуда ты его знаешь? — Я знаю его с незапамятных времен. Я жил на Тисовой улице, потому что мама сказала, что там есть достаточно сильные чары, чтобы защитить нас.       Дамблдор откидывается на спинку стула. Том может сказать, что он думает о Кассиопее, и есть ли шанс, что у неё был сын от Реддла (нет, она была лесбиянкой когда они только познакомились, но, возможно, была достаточно сумасшедшей, чтобы сделать ребенка из образца, взятого у Волдеморта, но неосознанно, если это было бы важно — она всегда была сильной провидицей), и собирается ли он просто принять весь фарс этой невероятной истории.       Итак, Том делает то, что поклялся никогда не делать перед Дамблдором. Он опускает все свои щиты окклюменции и бесхитростно, бесстрашно встречается с мужчиной глазами. Он проецирует всю свою печаль из-за того, что у него никогда не было матери, чувства, которые он испытывал к Кассиопее, когда ему было одиннадцать, а ей было семнадцать, и она была единственным человеком в Доме Слизерина, который заботился о нём весь этот год. Он знает, что чувства, которые он испытывал к ней, ближе к детской преданности, чем к любви, но надеется, что этого будет достаточно. Он сосредотачивается на одиночестве, которое чувствовал в дневнике, и которое всё ещё может вспомнить даже своими костями, а затем обрушивает на директора всю силу эмоций, которые испытывает к Гарри: трепет, привязанность, беспокойство, вот... Обожание.       Внезапно выражение лица Дамблдора смягчается и Том удостаивается одной из тех самых улыбок, которыми, как он видел, профессор Трансфигурации одаривал своих любимых учеников. Итак, Том нашёл своё место на шахматной доске.       Директор говорит: — Конечно, тебе здесь будут рады. Я надеюсь, что однажды ты обретёшь свой дом. Из-за всего... Азарта от поездки на поезде церемонию сортировки немного отложили. У меня здесь с собой Распределяющая Шляпа. Полагаю, ты уже знаешь всё о Домах от Гарри? — О, конечно. — Не волнуйся, мой мальчик, это безболезненно, уверяю тебя. Мы тебя рассортируем, а потом отправим на шестой курс, тебе ведь шестнадцать, верно? — Да, сэр. — И я полагаю, что любой, получивший домашнее обучение у Кассиопеи, будет достаточно успешен в учёбе. Между прочим, мои соболезнования.       Том подавляет желание закатить глаза. — Спасибо, профессор.       Дамблдор кладет руку ему на плечо. — Вы больше не одиноки, мистер Блэк. Добро пожаловать в Хогвартс.       Мужчина взмахивает палочкой, и Шляпа плавно пролетает над ним, прежде чем ткнуться в руки Тому.       Том надевает головной убор на себя и сразу слышит голос в ухе. — А, мистер Реддл, или лучше сказать «Блэк»? Как здорово снова тебя сортировать. Не хватает немного души, не так ли? Но я вижу большое сердце. Больше, чем когда тебе было одиннадцать. — Я полагаю, ты захочешь снова отправить меня в Слизерин, но я преуспею и в Когтевране. — Ты, конечно, преуспеешь. И ты любишь знания. Это тоже поможет уберечь Дамблдора от пожертвования твоей фигурой, не так ли? — Да, было бы неплохо, если бы мне помогли в этом только знания. — Но в душе ты не когтевранец, даже если ты достаточно умен, к сожалению. — Итак, вернемся к змеям? — О, я не говорила этого, не так ли? В первый раз тебе больше некуда было деваться. Ты был эгоцентричен, властолюбив и злобен. Но ты был и остаешься невероятно харизматичным. У тебя было много храбрости, но ты бы повёл львов на смерть. По крайней мере, в Слизерине тебе приходилось апеллировать к своим последователям с их личными интересами, а не только с твоими собственными. — Очаровательно. — Это так, правда? Но я думаю, ты больше не тот мальчик. Сейчас ты кое о ком заботишься. Заботишься о своем художнике больше, чем обо всем остальном мире. — Он создает целые миры. — Ты бы предпочёл его власти. — Нет смысла во власти, если тебе не с кем ею поделиться. — Ты такой невероятно преданный — наверное, самый лучший из всех, кого я когда-либо видела. С того момента, как Гарри осознал важность всего остального, для тебя был только один дом — рядом с ним. — Нет, ты же не серьёзно, я не... — О, но это так, мистер Реддл. — прошептала ему Шляпа и следом за этим в комнате раздалось громогласное: — ПУФФЕНДУЙ!