Dripping Fingers

             Не Гарри. Я не позволю ему умереть.       Том празднует со всеми своими соседями по Дому, когда слышит, как с другого конца Зала выкрикивают имя Гарри. Дамблдор сжимает в руках кусок обгоревшего пергамента и выглядит сердитым, разочарованным и мрачным одновременно.       Когда Том был Томом Реддлом и ещё учился в Хогвартсе в разгар войны с Гриндевальдом, у Дамблдора много раз было такое же выражение лица. У Тома так много воспоминаний о том, как его профессор, тогда ещё совсем не седой, обвиняюще спрашивал: «Это ты проклял своих однокурсников, Том? Том, ты убил книзла Хагрида?       Том всегда отрицал подобные слухи: «Я бы никогда не причинил вреда ни одной душе, профессор. Я нахожу насилие довольно отвратительным».       Теперь уже старый и седовласый, Дамблдор совсем не выглядит решительным изменить ужасную трагедию, разворачивающуюся у него на глазах. Том помнит, что это означает. Дамблдор, похоже, смирился с ситуацией. Всё равно что раскинул руки и поднял глаза к небу, вопрошая: «Я знаю, что это неправильно, но что я могу сделать?»       Тому раньше нравился этот взгляд. Он знал, что этот взгляд означает, что Дамблдор на какое-то время отложит свои обвинения, но теперь он наполняет его праведным негодованием.       «Сделай что-нибудь!» – хочет закричать он. — «Сражайся за своих учеников. Защищай людей, которых поклялся защищать. Сделай что-нибудь, хоть что-нибудь, что угодно».       Но Том знает Дамблдора лучше, чем большинство людей. Он определенно знает Дамблдора лучше, чем Том Блэк, переведенный студент, должен знать старого волшебника. Итак, Том зачаровывает себя и становится невидимым, проскальзывает между сердитыми, растерянными, но всё ещё празднующими пуффендуйцами, и следует за Грюмом в комнату с чемпионами.       Со своего места в тёмном углу он с ужасом наблюдает, как Гарри вынуждают продолжать Турнир. Он наблюдает, как один только гоблин защищает своего художника. Учителя ничего не делают.       Вот как выглядит будущее? Гоблины сегодня являются защитниками волшебников? Что случилось с твоими идеалами, Альбус? Что случилось с твоими обещаниями светлого завтра? Пять десятилетий назад дети умирали. И сейчас ты ведешь на верную смерть ещё одного ребёнка.       Том обнаруживает, что впервые с тех пор, как вышел из дневника, он не может заснуть. Он поднимается к Астрономической башне и садится на каменную скамейку, наблюдая, как звезды мерцают в темноте полуночи.       Он не может не сравнить их со звездами, которые Гарри нарисовал в дневнике. Эти звезды гораздо менее красивы и ярки.       Его руки холодные. В дневнике ему никогда не было тепло, но и холодно тоже никогда не было. Холод напоминает ему, что он болезненно, интуитивно, жив.       Он слышит шаги позади себя. — Беатрис, — окликает Том, — я в порядке.       Но шелковистый голос, донёсшийся ему в ответ, совсем не похож на голос Беатрис. — Боюсь сообщить Вам, что я не мисс Хейвуд, мистер Блэк.       Том поворачивается и видит, как профессор Снейп в своей развевающейся мантии подходит к скамейке, а затем садится рядом с Томом, оставляя между ними достаточно места. — Я считаю, что мне нет нужды напоминать Вам, что студентам совершенно запрещено выходить из общежития так поздно. — Я в курсе, — говорит Том, снова переводя взгляд на бесцветные и бездушные звезды. — Так почему же, — говорит Снейп, — я нахожу Вас здесь, так далеко от Вашего, несомненно, совершенно наполненного цветами жилища? — Я не думал, что Вы из тех профессоров, которые разговаривают по душам со своими студентами, — отвечает Том.       Снейп устраивается на скамейке поудобнее. — Впечатляющий уход от ответа, — отмечает он. — Может, мне просто снять очки и на этом закончить?       Том не может заставить себя отвести взгляд от неба. Оно так сильно отличается от неба, которое он полюбил, неба, которое ему было даровано и которое превратило его серый пейзаж в потрясающе живое, волшебное место.       Действительно ли лучше жить в мире Наверху, — задается вопросом он, — или в дневнике я был счастливее? — Если хотите, — ровно соглашается он. — Нет, — размышляет Снейп, — не думаю, что мне хотелось бы сделать это сегодня вечером.       Это кажется нехарактерным для профессора, но Тома это мало волнует. — Хорошо. — просто отвечает он.       Снейп глубоко вздыхает, встает, и жестом предлагает Тому сделать то же самое. — Пойдемте, мистер Блэк, я провожу Вас обратно в Вашу гостиную.       Том грациозно встаёт. — Хорошо. Спасибо, профессор.       Снейп ничего не говорит, просто уходит вперёд с едва заметным намеком на усмешку. Том следует за ним. Они молча идут по коридорам, но когда уже подходят к бочкам у входа в гостиную Пуффендуя, Снейп произносит: — Знаете, мистер Блэк, пусть у меня и нет привычки обмениваться историями о душевной боли со своими учениками, я однако, искусен в умении слушать. Может, Вы и не один из моих слизеринцев, но в зельях Вы не так уж и плохи. Моя дверь открыта, если это понадобится.       Все эти слова кажутся правдой, и всё же... В предложении Снейпа есть скрытый смысл, нить интереса, которую мастер зелий не признал. В этом предложении есть сила, которая заставляет Тома думать о Сириусе. — Я Вам кого-то напоминаю, не так ли?       По тому, как вздрогнул Снейп, он может сказать, что прав. Он отчаянно надеется, что не напоминает ему Волдеморта.       На лице профессора появляется напряжение, расходящееся по всему его телу. — Да, — мягко соглашается он. — На свою беду Вы слишком проницательны. — Кого же я Вам напоминаю? — спрашивает Том таким же мягким голосом. — Его имя, — шепчет Снейп, — Было… Регулус.       Так вот почему ты напоминаешь мне Сириуса.       В каком-то смысле Том испытывает облегчение от того, что он не напоминает Снейпу того монстра, которым стал. Но во многих других отношениях он чувствует себя обманутым. Том сжимает губы, чтобы не кричать: «Я Том, а не Регулус, посмотри на меня, заметь меня», и входит в свою гостиную, не сказав профессору больше ни слова.       В общей комнате темно, лишь огонь в камине весело потрескивает и несколько детей бегают туда-сюда по траве, оставляя за собой следы из яркого света. Огромные бездонные тени карабкаются по стенам и падают в такт потрескиванию пламени, отчего тьма выглядит так, будто она дышит.       Студенты четвертого, пятого, шестого и седьмого курсов, кажется, всё ещё не спят, растянувшись на усыпанных цветами диванах, креслах-мешках и гамаках. Седрик сидит, завернутый в самое пушистое одеяло, которое Том когда-либо видел, а Беатрис покачивается в гамаке, время от времени отталкиваясь носом туфли от пола. Ханна Аббот лежит на диване, положив голову на колени Сьюзен Боунс.       По общей комнате разлетается несколько тихих фейерверков, состоящих из таких слов, как «Чемпион Пуффендуя» и «Давай, Седрик». Ещё в воздухе чувствуется стойкий запах сливочного пива и чего-то покрепче — может быть, огневиски.       Понятно, что пока Том сидел на вершине Астрономической башни, его соседи по Дому устроили вечеринку в честь Седрика. В животе у него ощущение пустоты, и он не может сказать, означает ли это, что он разочарован или испытывает облегчение от того, что отсутствовал на празднике. — Кажется, я пропустил всё самое интересное. — замечает Том.       Беатрис садится в гамаке, спуская обе ноги на пол. — Похоже на то, — соглашается она. — Это была отличная вечеринка. — Браво, Седрик, горжусь как никогда, — говорит Том.       Седрик краснеет, и его губы изгибаются в легчайшем намеке на по-настоящему довольную улыбку, прежде чем он неловко почесывает затылок. — Спасибо. — он слегка покашливает. Том чувствует, что хотел сказать что-то ещё, но больше не может вспомнить, что именно.       Беатрис наклоняет голову к плечу. — Что случилось, Том?       Ощущение пустоты в желудке Тома перерастает в нечто, напоминающее тошноту. Никто никогда не спрашивал Тома: «Что случилось?» В приюте и в Слизерине многое было не так, и никого это не волновало. Гарри никогда не спрашивал. Том всю жизнь контролировал свои отношения с окружающими. У него никогда не было друзей или доверенных лиц. У него были последователи и враги.       Я не знаю, что сказать.       Он думает, что ненавидит подобные чувства. Есть что-то тревожное в том, что кто-то хочет узнать его, позаботиться о нём и спросить: «Что случилось?», ему никогда раньше не приходилось отвечать на этот вопрос. Он боится, что если начнет отвечать, то уже никогда не остановится.       Ханна Аббот не поднимает головы, но пристально смотрит на Тома, а затем поднимает взгляд на Беатрис. — Я понимаю, Том, — говорит она. Том уверен, что она не понимает, но всё равно пытается быть на его стороне. Она дает ему оправдание того, что может быть не так: — Мы все беспокоимся о Гарри.       Сьюзен кивает: — Бедный мальчик теперь никогда не сможет передохнуть.       Том оглядывает гостиную, полную пуффендуйцев. Некоторые из них маленькие, глупые и бестолковые. Некоторые из них большие, глупые и бестолковые (Захария Смит, безусловно, один из них).       И всё же… На факультете царит непринужденность, которой Том никогда не видел в Слизерине. Когда ему было пятнадцать лет, ему пришлось бороться за каждую крупицу уважения, которое ему оказывали. Ему пришлось поставить своих соседей по Дому на колени, прежде чем они преклонились перед его силой. В Пуффендуе же ему оказывают уважение бесплатно.       Том — единственный слизеринец в этом барсучьем доме. Он вспоминает, как Дамблдор однажды затащил его в кабинет профессора Трансфигурации, тогда ещё его кабинет, и сказал: «Знаешь, Том, мёдом ты словишь больше мух, чем уксусом».       Том ни разу в жизни не проявил слабости. Но если он хочет, чтобы барсуки сражались за него, ему придется быть уязвимым. Они отреагируют только на это. Он делает глубокий вдох. — Мне нужна ваша помощь, — говорит он, оглядывая всех собравшихся. — Вы мне поможете?       Ханна поднимает голову и пристально смотрит Тому в глаза: — Здесь, в Пуффендуе, мы все семья. Мы сильнее, чем считают другие факультеты. — И большую часть времени мы позволяем им думать, что мы слабые, маленькие и нуждаемся в защите. — продолжает Сьюзен. — Но ты один из нас, Том. И мы не глупые.       Седрик усмехается: — Конечно, мы все тебе поможем, Том.       Том не может удержаться от ответной улыбки.       Возможно, вы не мои рыцари, но это не значит, что вы не будете сражаться за меня. Это не значит, что я не могу вас использовать.       Итак, по мере того, как дни идут, и первое задание становится все ближе, он и его соседи по Дому разрабатывают планы. Четверокурсники симпатичны, поэтому они подружились с иностранцами и узнают всё, что знают о Турнире другие студенты. Кто мог бы заподозрить, что у пуффендуйцев могут быть какие-то скрытые мотивы?       Пятикурсники следят за Каркаровым, потому что он кажется подозрительным. Шестикурсники присматривают за Грюмом, потому что он новый профессор. Их усилия по сбору информации по большей части остаются незамеченными. Только Флитвик как-то вскользь замечает: — Приятно видеть, что пуффендуйцы так серьезно относятся к Защите.       Семикурсники, включая Тома, просматривают книги, просматривают каждый магический контракт, который могут найти, запоминают то, что было на предыдущих Турнирах и создают самодельные учебные пособия для Седрика и Гарри.       За месяц до первого задания Том и Беатрис решают, что Седрику и Гарри нужна практика. Дважды в неделю Том приводит Гарри в гостиную Пуффендуя. Его соседи по дому с удовольствием присоединяются к тренировкам, чтобы подготовить чемпионов к выполнению заданий. Беатрис использует руны, чтобы установить мины на полу общей комнаты, Сьюзен Боунс и Ханна Аббот строят полосы препятствий, используя чары и иллюзии, Близнецы Уизли делают Взрывающиеся карты из игры в натуральную величину, а Захария Смит кричит: — Как, черт возьми, вы двое сюда пробираетесь?!       Когда Том впервые ведет Гарри на тренировку, Гарри говорит: — Подожди, я ещё не доделал домашнее задание. Я не могу просто оставить Рона и Гермиону! Они ждут меня в библиотеке.       Том лишь крепче обхватывает запястье Гарри. — Они переживут.       В первый день тренировок Гарри угрюм, но постепенно расслабляется после того, как пуффендуйцы кормят его печеньем, а Седрик обучает простому исцеляющему заклинанию «Эпискей».       Седрик и Гарри сближаются за несколько недель совместных тренировок, даже несмотря на то, что Гарри больше сосредотачивается на защитных заклинаниях, чем на наступательных.       Примерно через две недели тренировок профессор Спраут заходит в гостиную и видит, как Гарри накладывает заклинание щита, а Седрик превращает камень в золотистого ретривера. Том сидит в углу, слушая о том, что у Каркарова, скорее всего, есть Тёмная метка, от трёх четверокурсников, включая разгневанного Эрни Макмиллана.       Она поднимает бровь. Гарри категорически запрещено получать помощь такого уровня от другого факультета. — Итак, — говорит она как можно спокойнее, — когда вы собирались попросить меня о помощи? И пригласить ещё кого-нибудь из друзей Гарри?       Профессор Спраут, вопреки правилам Турнира, сама начинает тренировать Гарри и Седрика. На следующей неделе к тренировкам присоединяются Рон и Гермиона. То же самое делает младшая сестра Рона, близнецы (в более официальном и санкционированном качестве) и странный набор других студентов.       Когда у Тома выпадает свободная минутка, он проводит её, общаясь со студентами Слизерина. У них есть связи, и они признают его силу, когда видят её.       Помогает то, что несколько (все) его профессоров обратились к Тому с предложением добиться Мастерства в своей области. Однако он расспрашивал их всех о Мисси Дамьер, и никто из них ничего о ней не слышал. Это заставляет его сердце сильно биться в груди.       Флитвик говорит ему: — Дамьер? Я не думаю, что когда-либо слышал о ней. Хватит об этом! С Вашим талантом Вы могли бы построить настоящую карьеру в сфере Чар.       МакГонагалл (он помнит её ещё такой, когда она была Минни, с полным лицом прыщей и неразборчивым акцентом) задерживает его после уроков и говорит: — Я никогда не учила Мисси Дамьер. Однако я была бы рада написать Вам рекомендацию для прохождения практики по Трансфигурации.       У Грюма и Тома завязываются близкие отношения после практической демонстрации трёх Непростительных заклятий. Грюм видит реакцию Тома на измученного паука, его расширенные зрачки и возбужденный румянец, и приглашает его в свой личный кабинет.       Там он предлагает Тому самому опробовать три Непростительных. Том делает это, конечно, безупречно. Грюм похлопывает его по спине: — Молодец, парень, при правильной подготовке из тебя выйдет отличный человек. Незачем проводить всю жизнь за письменным столом, а?       Действительно, Том уже получил предложения от полудюжины различных профессий, благодаря своим отличным результатам СОВ. Он знает, что после того, как он справится со своими ТРИТОНами, он станет одним из самых желанных выпускников в Британии.       Он позволяет мелочам ускользать, когда разговаривает с гриффиндорцами, которые достаточно смелы, чтобы попросить его о помощи, и с Драко, и поэтому, естественно, вся школа знает, что Том Блэк — самый продвинутый и сильный ученик, который ходил по Хогвартсу, как минимум за последние пять десятилетий. Ходят слухи, что он даже сильнее Дамблдора.       Слизеринцы замечают слухи и наблюдают за Томом, прищурив глаза.       Он ловит Нотта после ужина и ведёт его в пустой класс. — Я бы хотел книгу, — говорит Том. Он не спрашивает, чего стоит эта книга для Нотта. Просто высказывает предложение.       Нотт поднимает бровь. — Я дам тебе любую книгу из моей семейной библиотеки в обмен на попадание в твою учебную группу, — отвечает мальчик. — Пуффендуйцы четвертого курса и старше внезапно стали лучшими в своих классах, и я не идиот. Рон Уизли узнал пароль от гостиной Пуффендуя и за последние две недели стал гением Трансфигурации. В твоей гостиной происходит что-то важное, и я хочу влиться.       Том складывает руки на груди: — Мне нужна клятва, что ты никому не расскажешь о том, что может или не может произойти в общей комнате. Или раскроешь пароль, который позволит войти кому-то ещё. — А если я откажусь?       Том пожимает плечами. — Тогда мне не нужна книга.       Нотт щурится. — Я впечатлен. Не ожидал такого от пуффендуйца. Хорошо, я согласен.       В конце недели Нотт входит в гостиную, а у Тома под мантией спрятана книга о магии души и бессмертии.       Нотт сталкивается с ненавистью около двух дней, прежде чем люди начинают относиться к нему теплее. Он действительно силен во многих заклятиях, и ещё лучше помогает Патрику Бэгби с домашним заданием по зельеварению. — Безумно, что не все слизеринцы плохие, не так ли? — спрашивает его Смит, узнав о Войнах Гоблинов от Нотта. — Не такое уж и безумие, — отвечает Том. — Не для меня.       Однажды вечером во вторник Гарри падает на диван рядом с Томом после долгой работы над своим Протего. — Я не понимаю, зачем мне нужна вся эта практика. Я даже не участвую в соревнованиях.       Сьюзен говорит, что Гарри очень глуп. — Даже самые продуманные планы часто не срабатывают. Ты не можешь просто полагаться на вероятность того, что всё пойдет по-другому. Ты не можешь игнорировать основы. Усердный труд – залог успеха. — Иногда лучшее нападение — это хорошая защита. — мудро добавляет Рон.       Гермиона косо смотрит на него. — Где, чёрт возьми, ты узнал эту поговорку? — Мой отец — эксперт по магловедению, Гермиона. Я много чего знаю.       Гермиона закатывает глаза. — Правильно, — говорит она. — как я могла забыть? Ты же не тот самый мальчик, который однажды сказал мне, что маглы используют зубы в качестве валюты, потому что у них такая плохая гигиена полости рта. — Я клянусь, где-то есть маглы, которые используют зубы в качестве валюты. — уверенно отвечает Рон.       Том игнорирует их обоих и вместо этого сосредотачивается на Гарри. — Давай, дорогой, ещё одно Протего.       Гарри бросает на него упрямый взгляд, и Том сопротивляется желанию проклясть кого-нибудь просто из чистой злости, которую он испытывает из-за того, что Гарри отказывается узнать что-то, что потенциально могло бы спасти ему жизнь. — Я бы предпочёл этого не делать, — говорит Гарри. — Сейчас же, Гарри, — повторяет Том твердым и ровным голосом. Люди вокруг начинают пялиться, и Гарри втягивает голову в плечи. — Отлично, — говорит Гарри, бормоча заклинание, и его щит материализуется с такой силой, что Рона и Гермиону отбрасывает на несколько шагов. — Вот! Ты доволен?       Том одаривает Гарри лучезарной улыбкой. — Я очень доволен, да. Спасибо, Гарри. — Том почти чувствует, что должен сказать «хороший мальчик».       Гарри не отвечает и не выглядит довольным, и он продолжает выглядеть расстроенным, даже несмотря на то, что его щит выдерживает несколько заклинаний, брошенных в него несколькими собравшимися студентами и Спраут.       Юная когтевранка со светлыми волосами, кажется, материализуется из ниоткуда и начинает бросать в Гарри бутылочные пробки, которые отскакивают от щита. — О, — говорит она неопределенным тоном, — Это очень хорошо. Я не думаю, что Виляющие Шмелеспоры смогут сильно тебя беспокоить, когда ты используешь это заклинание. Оно довольно сильное.       Беатрис сжимает свою переносицу. — А когда мы начали приглашать когтевранцев?       Джинни Уизли, которой удалось попасть на собрания благодаря тому, что у неё есть три брата, которые оказались в курсе, смущенно поднимает руку. — Она моя подруга, — говорит она в качестве объяснения. — Её зовут Луна.       Луна серьезно кивает. — Очень приятно иметь друга, который называет меня по имени. Имена важны. Говорят, что использование имен — эффективный механизм защиты от Мозгошмыгов.       Кажется, никто не знает, что делать с этой информацией, но Том смотрит в затуманенные глаза Луны и решает, что пусть эта маленькая девочка и говорит запутанно, но в конечном итоге правдиво.       Он слышит, как кто-то покашливает: — Можете называть её просто Полоумная Лавгуд, — голос был похож на Смита.       Том уверен, что мисс Лавгуд услышала, но она лишь улыбается и смотрит вокруг широко раскрытыми глазами.       Гарри снимает своё защитное заклинание и язвительно говорит Тому: — На сегодня мы закончили?       Том озадачен тоном Гарри. — С тобой всё в порядке, дорогой?       Гарри собирает свои книги. — Всё прекрасно, — сплевывает он, после чего, не оглядываясь и не дожидаясь Рона и Гермиону, выбегает из гостиной. — Интересно, что за муха его укусила, — говорит Смит. — Я никогда не видел Поттера таким. — Трудно сказать. — говорит Седрик, очень многозначительно глядя на Тома.       Том вздыхает и следует за Гарри.       Гарри быстро проходит мимо картин, которыми завешаны стены коридора. Он оборачивается и, видя, что Том следует за ним по пятам, ускоряет шаг.       Том чувствует, как знакомый гнев поднимается в его груди. — Гарри. — зовёт он.       Гарри ничего не говорит и продолжает свой марш. — Гарри, — повторяет Том. — Ты можешь перестать уходить?       Гарри продолжает двигаться по коридору. Том проводит рукой по волосам, а затем бросается вперед. Его ноги длиннее, чем у Гарри, и хотя его художник бросается бежать, Том быстро его догоняет. Он обхватывает Гарри за талию одной рукой и прижимает его спину к стене. Гарри, задыхаясь, смотрит на него снизу вверх, покрасневший и расстроенный. У него такие зелёные глаза. — В чем дело? — спрашивает он Гарри, одной рукой обхватив мальчика за горло, а другой прижимая к стене. — Почему ты убегаешь?       Гарри извивается и изо всех сил пытается вырваться из хватки Тома. — Отпусти меня, — требует он, снова дёргаясь. — Не трогай меня!       Том наклоняется, пока его нос не касается носа Гарри. Мешают эти ненужные очки, отмечает он. — Нет, — говорит он, — пока ты не расскажешь мне, что происходит.       Гарри пытается отступить от Тома, но, поскольку тот стоит у стены, ему некуда деваться. Он понимает это и немного обмякает в хватке Тома. — Ты такой властный, — выплевывает Гарри. — Каждая мелочь в моей жизни — это то, что ты чувствуешь… Что ты чувствуешь, нужно контролировать. Отпусти меня!       Но Том не отпускает. Он моргает один раз. А потом на него вдруг обрушивается такая волна ярости, что это застаёт его врасплох. — Я властный? Это твоя жалоба? Без меня никто бы не защищал тебя на этом чертовом Турнире. Они все называли бы тебя лжецом и унижали как маленького мальчика, который попал на Турнир, будучи избранным. Ты мог бы проявить немного благодарности, Гарри.       Гарри вызывающе смотрит на Тома. — Я должен быть благодарен, что ты заставляешь меня... Учить все эти заклинания и скакать по твоей гостиной, как какого-то циркового пони? Ты заставляешь меня носить линзы последние два года, и ты не говоришь мне как снять Хранителей разума, и... И ты всегда хочешь знать, где я нахожусь и что делаю, и... — И ты никогда не говоришь "спасибо" за все это, Гарри. Ты хоть представляешь, как трудно было достать тебе эти линзы, или как часто я разговариваю с гоблинами, чтобы убедиться, что твои финансы в надежных руках, или сколько времени мне потребовалось, чтобы узнать всё, что мне нужно было знать об этих твоих Хранителях разума? Потому что я не думаю, что ты знаешь. Тебе нужно сделать небольшой шаг вперёд. Всё, чего я хочу — это чтобы ты сам приложил немного усилий в своей жизни. Я не могу жить ради тебя.       Гарри сглатывает, и Том чувствует это рукой, всё ещё сжатой на горле художника. — Я не прошу тебя делать это для меня. — И все же, — говорит Том, — Я трачу так много времени, делая всё возможное, чтобы дать тебе то, что нужно.       Гарри снова начинает вырываться. — Ты не знаешь, что мне нужно. Ты никогда не спрашиваешь меня, чего я хочу! — А тебя никогда не волнует то, чего я хочу! — кричит Том. Гарри вздрагивает от неожиданности и ударяется затылком о стену позади себя. Ощущение пустоты в желудке Тома раскручивается в полную силу. Он заставляет себя отпустить Гарри, и его дорогой художник вжимается спиной в камень, но не убегает. — Тебя вырастили люди, которым было всё равно, выживешь ты или умрешь. — говорит Том, и его голос звучит мягче. — Я понимаю, что ты не привык к тому, что кто-то заботится о тебе, Гарри, но я не думаю, что ты знаешь, как попросить о помощи или как сказать, что тебе нужно. Это пугает меня. Я не могу быть единственным человеком, который пытается сохранить тебе жизнь. Тебе нужно стать таким человеком.       Гарри смотрит в пол. — Иногда это так тяжело. Я не... Я не могу продолжать жить в таком темпе.       Том обнимает Гарри, и Гарри охотно утыкается носом в его шею. — В каком темпе, милый? — Как будто я объект, который нужно защищать, — бормочет он в рубашку Тома, — Мне нужно чувствовать себя личностью. — Ты личность, Гарри, я это знаю, — говорит Том. — Поверь мне, я знаю это лучше, чем большинство людей. Я просто волнуюсь за тебя, мой дорогой. Чтобы танцевать вальс, нужны два человека, но у меня такое чувство, будто я танцую за нас обоих.       Гарри долго молчит. — Я тоже хочу танцевать, — наконец говорит он прерывистым шепотом. — Я буду, если ты только позволишь мне.       Том целует Гарри в макушку. — Я ничего не "позволю" тебе делать, Гарри. Это то, что тебе нужно сделать самому.